Глава из романа, не включенная в американское издание.
Март 1983 г.
Пора, наконец, представиться.
«Несколько слов о себе»...
В школе, помню, частенько приходилось этим заниматься. Из года в год,
когда набирался новый класс, все выстраивались в линейку, и каждый по очереди
выходил вперед и рассказывал о себе, как умеет. Никогда не мог это делать
как следует. И дело тут даже не в умении. Само это занятие казалось мне
полным бредом. Что я вообще могу знать о себе? Разве то, каким я себя представляю
-- это настоящий я? Если собственный голос, записанный на магнитофонную
пленку, получается странным, чужим -- что говорить о картинках, которые
мое воображение рисует с меня, перекраивая, извращая мою натуру, как ему
заблагорассудится?.. Подобные мысли всю жизнь копошились у меня в голове.
И всякий раз, когда я знакомился с кем-то, и приходилось рассказывать «что-нибудь
о себе», я чувствовал себя точно двоечник-прохиндей, исправляющий отметки
в классном журнале. Колоссально неуютное ощущение... Поэтому я всегда старался
не рассказывать о себе ничего, кроме голых фактов, которые не нужно ни
комментировать, ни объяснять («держу собаку»; «люблю плавать»; «ненавижу
сыр»; и так далее), -- но в итоге мне все равно продолжало мерещиться,
будто я рассказываю какие-то придуманные факты о придуманном, несуществующем
человеке. И когда в таком состоянии я слушал рассказы других -- казалось,
что они тоже болтают не о себе, а о ком-то третьем. Что все мы живем в
придуманном мире и дышим придуманным воздухом.
И все-таки -- придется мне что-нибудь рассказать... Только так все
и может начаться -- с болтовни о себе. С этого первого шага. Удачно ли,
нет -- рассудим после. Я сам рассужу, другие рассудят -- сейчас неважно.
Сейчас я должен болтать о себе. И при этом -- помнить, о чем болтаю.
Сыр я теперь люблю. Когда полюбил -- уж не помню; как-то само полюбилось.
Собака моя простудилась под дождем и померла от воспаления легких, когда
я пошел в последний класс школы. С тех пор собак не держу.
А плавать люблю и сегодня... Спасибо за внимание.
Но в том-то и беда: в реальной жизни так легко не отделаешься. Когда
требуешь чего-то от жизни (а кто из нас от нее не требует?) -- жизнь автоматически
запрашивает в ответ целую кучу дополнительной информации.
Для построения желаемой схемы необходимо ввести больше данных. Иначе
ответа не будет.
ДАННЫХ НЕДОСТАТОЧНО. ОТВЕТ НЕВОЗМОЖЕН. НАЖМИТЕ КЛАВИШУ СБРОСА.
Нажимаю на «сброс». Экран пустеет. Люди в аудитории принимаются швырять
в меня чем попало. «Болтай! Еще болтай о себе!..» Учитель недовольно сдвигает
брови. Потеряв дар речи, я каменею у классной доски.
Нужно болтать. И как можно дольше. Удачно ли, нет -- разберемся потом...
Иногда она приходит и остается на ночь. Утром завтракает вместе со
мной, уходит на работу -- и уже не возвращается. Имени у нее нет. Все-таки
она -- не главная героиня этой истории. Очень скоро она навсегда исчезнет
из повествования, и, чтобы не запутывать себя и других, я не буду давать
ей имя. Но я не хочу, чтобы думали, будто я ею пренебрегаю. Мне она нравилась
всегда, и даже теперь, когда она исчезла из моей жизни навеки, нравится
ничуть не меньше.
В каком-то смысле мы с ней -- друзья. По крайней мере, у нее есть все
основания считать себя моим единственным другом. Не считая редких визитов
ко мне, она живет с постоянным лоюбовником. Работает в телефонной компании
-- составляет на компьютере счета за телефонные разговоры. Подробнее о
работе я не спрашивал, она не рассказывала. Но, думаю, что-нибудь в этом
роде. Подсчитывает, кто сколько наговорил по телефону, составляет счета
и рассылает абонентам. Так что свои телефонные счета я всегда вынимаю из
почтового ящика с чувством, будто получил письмо очень интимного содержания.
Совершенно отдельно от своей основной жизни она спит со мной. Два --
ну, может, три раза в месяц. Меня она считает Человеком С Луны или кем-то
еще вроде этого. «Эй! А ты разве не вернешься к себе на Луну?» -- хихикает
она тихонько. В постели нагишом, всем телом прижимаясь ко мне. Сосками
маленьких грудей упираясь мне в ребра. Так мы болтаем каждый раз, когда
ночью вдвоем. За окном -- несмолкающий гул хайвэя. По радио -- монотонный
шлягер из «Хьюмэн Лиг»... «ХЬЮМЭН ЛИГ». Ну и названьице! Какого черта было
так называть музыкальную группу?! Все-таки раньше люди называли свои группы
куда приличнее: «Импириэлз», «Сьюпримз», «Фламингоуз», «Фэлконз», «Импрешнз»,
«Дорз», «Фор Сизонз», «Бич Бойз»(1)...
Я говорю ей об этом. Она смеется. Странный я, говорит. Что во мне странного
-- не понимаю. Сам я считаю себя абсолютно нормальным человеком с самыми
обычными мыслями в голове... «ХЬЮМЭН ЛИГ»!!!
-- Ужасно люблю, когда мы вдвоем, -- говорит она. -- Иногда бывает
-- как захочу к тебе, прямо сил нет! На работе, например...
-- Хм...
-- Иногда, -- подчеркивает она. И потом молчит с полминуты.
Заканчивается «Хьюмэн Лиг», начинается что-то мне незнакомое. -- Вот в
чем беда-то... Твоя беда, -- продолжает она. -- Мне, например, страшно
нравится, когда мы вот так... Но быть с тобой каждый день с утра до вечера
почему-то не хочется... Отчего бы, а?
-- Хм, -- повторяю я.
-- И ведь не то чтобы ты меня как-то стеснял. Просто -- когда я с тобой,
воздух вокруг становится каким-то тонким... разряженным, да? -- Как на
Луне.
-- Ну вот, хоть на шаг ближе к родине...
-- Эй! Я не шутки шучу! -- она привстает на постели и заглядывает мне
в лицо. -- Я, между прочим, все это для тебя говорю... Много у тебя в жизни
людей, которые бы говорили с тобой о тебе?!
-- Нет, -- отвечаю я искренне. Больше действительно нет никого.
Она снова ложится и прижимается грудью ко мне. Я ласкаю ей спину ладонью.
-- В общем, вот так. Воздух с тобой очень тонкий. Как на Луне, -- повторяет
она.
-- На Луне воздух вовсе не тонкий, -- возражаю я. -- На Луне вообще
воздуха нет. Так что...
-- Очень тонкий!.. -- шепчет она. Может, не слышит, что я говорю, может,
просто не хочет слышать; не знаю. Но от шепота ее мне неуютно. Черт знает,
почему. Что-то в нем есть неуютное. -- А иногда и совсем истончается...
И тогда ты дышишь вовсе не тем же воздухом, что и я, а чем-то другим...
Мне так кажется.
-- Все потому, что данных недостаточно... -- бормочу я.
-- В смысле -- я о тебе ничего не знаю? Ты об этом, да? -- спрашивает
она.
-- Да я и сам о себе ничего не знаю! -- говорю я. -- Ну, правда! Я
не в философском смысле говорю, а в самом буквальном... Общая нехватка
данных, понимаешь? По всем параметрам...
-- Но тебе уже тридцать три, так?
Ей самой -- двадцать шесть.
-- Тридцать четыре, -- поправляю я. -- Тридцать четыре года и два месяца.
Она качает головой. Потом выбирается из постели, подбегает к окну и
отдергивает штору. За окном громоздятся тумбы хайвэя. В предрассветном
небе над ними -- белый череп луны.
Она -- в моей пижаме.
-- Эй, ты! Возвращайся к себе на Луну! -- изрекает она, указуя пальцем
на небеса.
-- С ума сошла? Холодно же! -- говорю я.
-- Где? На Луне?
-- Да я о тебе говорю! -- смеюсь я. На дворе февраль. Она стоит у самого
подоконника, и я вижу, как ее дыхание превращается в белый пар. Кажется,
лишь после моих слов она замечает, что мерзнет.
Спохватившись, она мигом запрыгивает обратно в постель. Я обнимаю ее.
Пижама на ней -- холодная просто до ужаса. Она утыкается носом мне в шею.
Нос -- тоже как ледышка.
-- Уж-жасно тебя люблю, -- шепчет она.
Я хочу ей что-то ответить, но слова застревают в горле. Я очень тепло
отношусь к ней. Так, как сейчас, вдвоем в постели, мы замечательно проводим
время. Мне нравится согревать ее своим телом; гладить, едва касаясь, ее
длинные волосы. Нравится слушать ее дыхание во сне, а утром -- завтракать
с нею и отправлять ее на работу. Нравится получать по почте телефонные
счета, которые, как я верю, она для меня составляет; наблюдать, как она
разгуливает по дому в моей пижаме, слишком большой для нее... Вот только
чувству этому я никак не подберу определения. Уж конечно, это не любовь.
Симпатией -- и то не назовешь...
Как бы это лучше назвать?
Так или иначе, я ничего не говорю ей в ответ. Просто ни слова на ум
не приходит. И я чувствую, что своим молчанием чем дальше, тем больнее
задеваю ее. Она не хочет, чтобы я это чувствовал, но я чувствую все равно.
Просто провожу пальцами по мягкой коже вдоль позвонков -- и чувствую. Совершенно
отчетливо. Так мы молчим, обнявшись, и слушаем песню с неизвестным названием.
Внезапно -- ее ладонь у меня в паху.
-- Женись на хорошей лунной женщине... Сделайте с ней хорошего лунного
ребеночка... -- ласково бормочет она. -- Так будет лучше всего.
Шторы теперь распахнуты, и лунный череп смотрит на нас в упор. Все
так же обнимая ее, я гляжу поверх ее плеча на луну. По хайвэю несутся грузовики.
Временами они издают какой-то недобрый треск -- будто гигантский айсберг
начинает раскалываться, заплывая в теплые воды. «Что же они там перевозят?»
-- думаю я.
-- Что у нас сегодня на завтрак? -- спрашивает она.
-- Да ничего особенного. То же, что и всегда. Колбаса, яйца, тосты.
Картофельный салат со вчера остался. Кофе. Тебе могу сварить «кафе-о-лэ»(2)...
-- Кр-расота! -- радуется она. -- И яичницу сделаешь, и кофе, и тосты
пожаришь, да?
-- С удовольствием! -- отвечаю я.
-- Угадай -- что я люблю больше всего на свете?
-- Если честно -- понятия не имею...
-- Больше всего на свете, -- говорит она, глядя мне прямо в глаза,
-- я люблю, чтоб зима, и утро такое противное, что встать нету никаких
сил; а тут -- запах кофе, и еще такой запах, когда яичницу поджаривают
с колбасой, и когда тостер отключается -- дззын-нь!!! -- уже не выдерживаешь
-- и просто вылетаешь из постели, как подстреленная!... Понял, да?
-- Ладно! -- смеюсь я. -- Сейчас попробуем...
Я человек не странный.
То есть, мне действительно так кажется.
Конечно, до «среднестатистического человека» мне тоже далеко. Но я
не странный, это точно. С какой стороны ни глянь -- абсолютно нормальный
человек. Очень простой и прямой. Как стрела. Сам себя воспринимаю как некую
неизбежность -- и уживаюсь с ней совершенно естественно. Неизбежность эта
настолько очевидна, что мне даже не важно, как меня воспринимают другие.
Что мне до того? Как им лучше воспринимать меня -- это их проблема,
а не моя.
Кому-то я кажусь глупее, чем я на самом деле, кому-то -- умнее, чем
я на самом деле. Мне же самому от этого -- ни жарко, ни холодно. Ведь образец
для сравнения -- какой я на самом деле -- тоже всего лишь фантазия, отблеск
моего же представления о себе. В их глазах я действительно могу быть как
полным тупицей, так и гением. Ну и что? Не вижу в том ничего ужасного.
На свете не бывает ошибочных мнений. Бывают мнения, которые не совпадают
с нашими, вот и все. Таково мое мнение.
С другой стороны, есть люди, которых моя внутренняя нормальность
притягивает. Таких людей очень мало, но они существуют. Каждый такой
человек и я -- точно две планеты, что плывут в мрачном космосе навстречу
друг другу, влекомые какой-то очень природной силой, сближаются -- и так
же естественно разлетаются, каждый по своей орбите. Эти люди приходят ко
мне, вступают со мной в отношения -- для того лишь, чтобы в один
прекрасный день исчезнуть из моей жизни навеки. Они становятся лучшими
моими друзьями, моими любовницами, а то и моими женами. Некоторые даже
умудряются стать моими антиподами... Но как бы ни складывалось,
приходит день -- и они покидают меня. Кто -- разочаровавшись, кто -- отчаявшись,
кто -- ни слова не говоря (точно кран без воды -- хоть сверни, не нацедишь
ни капли), -- все они исчезают.
В моем доме -- две двери. Одна вход, другая выход. По-другому никак.
Во вход не выйти; с выхода не зайти. Так уж устроено. Люди входят ко мне
через вход -- и уходят через выход. Существует много способов зайти, как
и много способов выйти. Но уходят все. Кто-то ушел, чтобы попробовать что-нибудь
новое, кто-то -- чтобы не тратить время. Кто-то умер. Но не остался никто.
В квартире моей -- ни души. Лишь я один. И, оставшись один, я буду теперь
всегда осознавать их отсутствие. Тех, что ушли. Их шутки, их излюбленные
словечки, произнесенные здесь, их песенки, что они мурлыкали себе под нос,
-- все это осело по всей квартире странной, призрачной пылью, которую зачем-то
различают мои глаза.
Иногда мне кажется -- а может, как раз ОНИ-то и видели, какой я на
самом деле? Видели -- и потому приходили ко мне, и потому же исчезали.
Все они словно бы убедились в моей внутренней нормальности, удостоверились
в искренности (другого слова не подберу) моих попыток оставаться
нормальным и дальше... И, со своей стороны, пытались что-то сказать мне,
раскрыть предо мною душу... Почти всегда это были добрые, хорошие люди.
Только предложить мне им было нечего. А если и было что -- им все равно
не хватало. Я-то всегда старался отдать им от себя, сколько умел. Все,
что мог, перепробовал. Даже ожидал чего-то взамен... Только ничего хорошего
не получалось. И они уходили.
Конечно, было нелегко.
Но еще тяжелее -- то, что каждый из них покидал этот дом еще более
одиноким, чем пришел. Будто, чтобы уйти отсюда, нужно утратить что-то в
душе. Вырезать, стереть начисто какую-то часть себя... Я знал эти правила.
Странно, но каждый раз, когда они уходили, казалось, будто они-то стерли
в себе гораздо больше, чем я... Почему все так? Почему я всегда остаюсь
один? Почему всю жизнь в руках у меня остаются только обрывки чужих теней?
Почему, черт возьми?! Не знаю... Нехватка данных. И как всегда -- ответ
невозможен.
Чего-то недостает.
Однажды, вернувшись с собеседования насчет работы, я обнаружил в почтовом
ящике открытку. С фотографией: астронавт в скафандре шагает по поверхности
Луны. Отправителя на открытке не значилось, но я с первого взгляда сообразил,
от кого она.
«Я думаю, нам не стоит больше встречаться, -- писала она. -- В ближайшее
время я, видимо, выйду замуж за землянина.»
Грохот захлопывающейся двери.
ДАННЫХ НЕДОСТАТОЧНО. ОТВЕТ НЕВОЗМОЖЕН. НАЖМИТЕ КЛАВИШУ СБРОСА.
Пустеет экран.
Сколько еще будет так продолжаться? -- думаю я. Мне уже тридцать четыре.
До каких пор все это будет твориться со мной?!
Особо я не терзался. Чего уж там -- ясно как день: я сам во всем виноват.
Ее уход -- дело совершенно естественное, и я с самого начала знал, что
все этим кончится. Она понимала, и я понимал. Только мы все надеялись,
что вот-вот случится какое-то маленькое, еле заметное Чудо. Неуловимая
случайность, которая перевернет наши жизни вверх дном... Но ничего подобного,
конечно же, не случилось. И она ушла. Само собой, от ее ухода мне стало
грустно. Однако же, опыт подобной грусти у меня уже был. И я нисколько
не сомневался, что переживу эту грусть без особых проблем.
Ведь я всегда ко всему привыкаю...
От такой мысли мне вдруг сделалось тошно. Будто черная желчь разлилась
внутри и подступила к самому горлу. Я встал перед зеркалом в ванной и посмотрел
на себя. Так вот ты какой -- Я, Который На Самом Деле... Вот и свиделись.
Много же ты постирал в себе... Гораздо, гораздо больше, чем ожидал... Лицо
в зеркале выглядит старее, противнее, чем всегда. Я беру мыло, тщательно
мою лицо и натираю кожу лосьоном. Потом не спеша мою руки и старательно
вытираюсь новеньким полотенцем. Затем иду на кухню и, отхлебывая пиво из
банки, навожу порядок в холодильнике. Выкидываю сгнившие помидоры, выстраиваю
в ряд банки с пивом, проверяю содержимое кастрюль, составляю список, что
купить в магазине...
До самого рассвета я просидел в одиночестве, разглядывая луну и гадая:
сколько еще это будет твориться со мной? Наступит день -- и я снова встречу
кого-то. Все будет очень естественно -- как движенье планет, чьи орбиты
пересеклись. И мы снова будем надеяться, каждый сам по себе, на какое-то
чудо, выжидать какое-то время, стирать свои души -- и расстанемся, несмотря
ни на что...
До каких пор?!...
1. Названия групп соответственно:
Лига Людей, Империалы, Самые Лучшие, Фламинго, Соколы, Впечатления,
Двери, Четыре Времени Года, Пляжные Мальчики. -- Прим.ред.