Speaking In Tongues
Лавка Языков
Александр Белых
ЛАНДШАФТЫ
1
О, слово на ветру!
Ты стоишь лицом к морю,
как будто отвернулся от времени,
горбатых дорог, судьбы
и впереди у тебя уже не смерть,
а нечто такое, что утратило горизонт,
который казался когда-то
невыполнимым обещанием смысла:
пройдя по окружности,
ты вернулся к его окраине, к истокам.
Итак, стоишь лицом к морю:
Улыбка на воде от твоего лица,
от твоих губ, от твоего стиха
все шире и шире — как круги на воде.
В слове шумит море
и слышно, как выветриваются смыслы.
Я говорю: ты вернулся!
18.10.1997
2
Вытанцовывает, хороводит, вьюжит
над оврагами забвений: имени, бытия, человека.
Ветвистые речи наряду с кустарниками
заметает снегами,
образуя равнины между холмами,
чей выдох так протяжен, что пугает неодолимым
провалом времени. То, что казалось
разрывом пространства,
обратилось в белую пустую страницу,
выстилаемую ночным ветром, замирающего в облике
то бархана, то волны, то снежного барса, —
словно непрерывное творение.
Одинокие кусты шиповника да барбариса
топорщатся поодаль друг от друга. Если мысль
прикинется мышью с длинным хвостом,
чтобы прошмыгнуть в поисках
редких плодов и ягод, не склёванных
овсянками и снегирями, то, что могло бы
помыслить о них? Солнце брызнет
в кустарники, и тени
оголённых веток кинутся ощупывать
местность, вычерчивая кривые линии, фигуры,
точки пересечения, над которыми
склонялся Бог-геометр,
вычисляя закон творения из Единой Черты.
Так ландшафт поэзии обретает язык геометрии.
Если слово есть тень, очертание
самой вещи, отбрасываемой
вдаль, в долину сновидений,
где всё грезит о вещи, то чем же является вещь,
как не заточенным в остриё копья
пространством, нацеленным
в меня, испытывающим его боль?
Знал бы ветер, какую опрокинул равнину!
Я, стало быть, есть место: место
для откровения, для раны,
для зияния, для пустоты. Когда же
приходит тот, кто именует вещи, внезапным
шорохом — немыслимым, — вспыхивает
дерево, а снежный барс
выгибает спину, барханы наползают
на пейзаж страницы, похотливо и мстительно.
Так сопротивляются чужому именованию,
сотрясая ландшафт мысли.
3
... январь продрог
и отряхнул отрепья года, а в ночь со второго на третье
всколыхнулся снег, словно лебедь ото сна,
и повалило, — не спеша и торопливо, — задыхаясь над всем
столетьем безглагольным голосом.
— Не выходи за порог, не топчи снега: они лежат не бездыханно!
Если ветер тронет их слегка,
а смысл судьбы и вымысел стиха, смешав, рассеет в прах
с листвы сухого тростника и унесёт
в расселины скалы остроконечной, они сольются в единый звук
и станут петь над степью безымянной.
О тростник прибрежный, не надо ложных мук, воркуй, о вечный
спутник тайных муз изгнанья,
собрат и паруса и книги (залистанной? освистанной? хвалимой?),
не отягощай страницы знаком,
отряхни вериги бытия, неодолимым далям не назначай предела,
не вслушивайся в речь, будь глухим
и косным подобно камням Иерусалима, и помни, дрожа оцепенело,
тот иудейский страх, осевший
известью в сосудах, задыхайся, шелест тростника!
Когда же ты ворвешься в стих и,
как волной, захватишь горло, ты захлебнёшься собственною речью
и, потеряв рассудок, бросишься
стихам навстречу, как воздуху, в котором стужа вылижет твои виски,
припомнив твой удел
шелестеть безусто...