Книга Леонарда Коэна особенно рекомендована хорошим мальчикам, плохим
мальчикам и очень плохим мальчикам
Коэн Л. Любимая игра. Роман / Пер. с англ. А. Грызуновой.
-- М.: «Аналитика-Пресс», 2002. -- 336 с. В несколько измененном виде рецензия
впервые напечатана в газете «Экслибрис НГ».
Москва получила вторую дозу Коэна. В начале года, точнее -- еще в конце
прошлого, «Прекрасные неудачники» здесь многих
поставили в тупик. «Лузеры» не просто вышли в новой серии переводной беллетристики
-- «RevolutioN 9» -- они ее открыли. «Лузеры» -- второй роман Коэна. Теперь
мы получили перевод его первого романа -- «Любимой игры». После сумасшедшего
дома и гомосексуальной любви, после самоубийств и божественных откровений
«Лузеров» мы пролистали странички обратно. К чистому и незамутненному истоку.
Возможно.
Вот тебе и детства чистые глазенки. Вот тебе и юности влажные ладошки.
Пока мы окончательно не повзрослели, у нас было много сладких и стыдных
игр. Что-то пришлось забыть. Что-то взять с собой в жизнь дальше. Детская
память -- выборочная, -- объяснили нам.
А вы помните свою первую сдохшую крысу? Я помню. Я помню, спасибо,
Коэн, я очень хорошо помню свою первую сдохшую крысу. А вы были несчастным
ребенком, если у вас в памяти нет такой. Но ведь вы были счастливым ребенком?
Тогда на месте крысы, возможно, был хомяк, белый мыш, кто-то другой с мягким
брюхом и розовым хвостом, кого вы замучили или кто относительно без мучений
откинул лапки у вас на глазах. Каждого ребенка в какой-то момент начинают
сопровождать его персональные мертвые зверюшки.
А детские игры в больничку/гестапо/семью -- спасибо, Коэн, я не проспала
тридцать лет в хрустальном гробу и все прекрасно помню. Детские игры полны
жестокости и унижения. Только не говорите, читатель, что вы в своем детстве
укольчики делали в пальчик. Спасибо, Коэн, скакалки мы тоже не всегда применяли
согласно рекомендациям магазина «Детский Мир». Каждого ребенка с какого-то
момента начинают сопровождать замученные им друзья.
Спасибо, Коэн, роман, переполненный влажноватой чувственностью, чист,
как первая любовь, глубок, как первые шрамы, и залит солнцем. Изображение
как симуляция чувственного опыта, конечно -- так что вроде бы не вполне
законное разглядывание картинок из жизни умного и в свою очередь наблюдательного
еврейского мальчика законно сопроводить застенчивыми комментариями из популярной
книжки по подростковой психологии, и смело дарить родным и близким, потому
как книга -- лучший подарок, а роман при всей его декларативной эротичности,
по сути, -- целомудрен. Он -- не более чем портфолио, и не менее чем самое
правдивое из искусств после правки и чистки... Каждого мальчика с какого-то
момента уже никогда не оставят замученные им женщины, и ничего ужасного
в этом нет.
Пытаясь забыть зверюшек и подруг, уже овладев гипнозом, научившись
показывать прочие фокусы и внятно произносить заклинание «НА ХУЙ БОГА!»,
отправив мать в сумасшедший дом или на самую высокую и почетную гору, мальчик
покидает город своего детства. Даже если никуда не уезжает из него. Даже
если не бежит из Монреаля в Нью-Йорк. Или -- из Нью-Йорка в Монреаль: писать
оттуда письма оставшейся где-то далеко любимой из безнадежно ускользающего,
из идеального пубертатного периода: невыносимо близкой и единственно желанной.
Невыносимо.
Спасибо, Коэн, в мальчишеском раю они все прекрасны: жабы с еще не
вспоротым брюхом, женщины с еще не раздавленным сердцем, друг, отвечающий
на все вопросы, цветок у отца в петлице и мама без морщин. Они все нечеловечески
прекрасны. Невыносимо.
Хотя всю эту книгу можно отстраненно читать как описание череды нежных,
пронзительных, жестоких, садистических и трогательных этюдов, наслаждаясь
описанием, как это все было у кого-то другого. И все равно! Самим в юности
такое хотелось записать в дневник. Записали бы, если бы не придумали вслух
читать те дневники с лучшим другом. Но так и остались в голове стоп-кадры.
Стоп-кадры ожили, пленка затрещала, и это было огромным испытанием для
моего сердца, Коэн, но все равно -- спасибо.
И вот еще что. Давая рецензию на эту книгу, я в очередной раз пожалела,
что переводчик не может сделать этого сам. Второй раз, второй раз, отдавая
нам свою работу, исчерпывающий перевод еще одного романа Коэна, Анастасия
Грызунова пишет в послесловии то, что надо бы предисловием ставить, слова,
которые просят, чтоб их нещадно зацитировали. Впрочем, весь роман можно
разобрать на цитаты: по-английски и по-русски.
Черт. Как повезло этому Коэну. Да, повезло. Его мальчишеский рай с
пониманием продлили. Его мальчишеский рай -- тоже.