Андерсон: Похоже, вы оптимистично настроены, вам кажется, что
люди становятся лучше?
Кейдж: Конечно. Нельзя ответить иначе.
А: Действительно становятся? Или хотят стать лучше?
К: Не хотят стать, но становятся. Как сказал однажды Судзуки,
«мир движется по направлению к добру». Неужели это не прекрасно? Мир движется
к добру. Он никогда не объяснял, что он имеет в виду. А мы никогда его
не спрашивали.
А: Что привело вас к нему?
К: Мне очень повезло. Я прочитал «Евангелие» Шри Рамакришны,
заинтересовался, другими словами, восточной философией. Еще мне попалась
маленькая книжка Хаксли, «Вечная философия», которая натолкнула меня на
мысль что все разнообразие религий говорит об одном и том же, но на разный
лад. Рамакришна говорил о Боге как об озере, к берегу которого приходят
жаждущие истины. Я немного поискал это озеро и как раз пришел к дзэн-буддизму.
Судзуки приехал в Нью-Йорк, я посещал его мастер-классы один раз в неделю
на протяжении двух лет; если мне не изменяет память, занятия начинались
в 16-30.
А: Приятное время суток.
К: Судзуки не очень-то был разговорчив. Он часто ничего не говорил
из того, на что следовало обратить внимание. Хотя, от случая к случаю,
он это делал. Когда я говорю «от случая к случаю», это значит, что он мог,
например, сказать что-нибудь важное в одну из пятниц, но настолько случайно,
что вы совершенно забывали о его предыдущих высказываниях.
А: Вы задавали ему вопросы?
К: Не припомню этого. Однажды на Гавайях, на встрече философов,
обсуждавших за круглым столом проблемы реальности, в течение нескольких
дней Судзуки не произнес ни слова. В конце концов, председатель собрания
заявил: «Вы молчали все это время. Что вы можете сказать о реальности?».
И Судзуки ничего не ответил ему. Я подозреваю, он так выразительно на него
посмотрел… Тот, теряя терпение, еще раз спросил его: «Этот стол -- реален?»
Сузуки ответил: «Да». «Что делает его реальным?». «Да все!».
А: Когда Далай-лама выступал перед публикой в Мэдисон-Сквер-Гарден
в октябре 1991-го, много людей задавали ему массу совершенно ненужных вопросов,
с целью продемонстрировать все, что они слышали когда-либо. Они говорили,
совершенно не желая ничему научиться. И тогда был задан последний вопрос.
Далай-лама расположился на огромной сцене, рядом с остальными ламами, вблизи
большой золотой пагоды. И вот все эти люди задавали ему вопросы, кучу эзотерических
вопросов о буддизме, он великодушно им отвечал. И прозвучал лучший вопрос:
«Что находится в желтой пагоде?». На редкость дурацкий вопрос. Огромная
штука возвышалась на сцене, никто не догадался спросить: что там внутри.
Он дал понять этим вопросом, что все -- лишь карточный домик, даже пагода.
Единственный честный вопрос… Поучения были слишком хитры, они заставляли
людей клясться, или давать честное слово. Я дала себе слово быть доброй
до конца своих дней. Потом я подумала: «А что все это значит?» Моя подруга
беседовала с монахом и спросила его: «Я пообещала слишком мало или слишком
много?» Он ответил: «Разум -- дикая белая лошадь, и когда ты делаешь загон
для нее, убедись, не слишком ли он мал». Он был так практичен! Далай-лама
говорил, что благодаря заслугам жизни предыдущей он чувствует себя счастливым
сейчас… У вас нет ощущения, будто вашей жизнью, если вы счастливы, вы обязаны
кому-то из прошлой жизни, или вы участвуете в будущей жизни ваших потомков?
К: Я ничего не знаю об этом
A: Вы нелюбопытны?
К: Да, нелюбопытен.
A: Как вы полагаете, быть может ваш предшественник не очень
старался ради вас?
К: Нет. В подобного рода обстоятельствах, я думаю, следует измениться
как раз мне, изменить весь образ мыслей. Если мне что-то не по душе, пора
смириться с этим, а не пытаться избегать таких ситуаций.
A: Вы думаете, это вроде закона, правил которого вы не в силах
постигнуть?
К: Мне всегда казалось, что стоит отвечать за себя одного, думать
о себе, я старался не вникать в тонкости прошлых жизней. Меня раздражало
нечто, напоминавшее мне о моем родстве с собственным прошлым, на первый
взгляд себя никак не проявлявшее. Но однажды я понял: это было совсем необычно
для понимания смысла пространства и времени.
Просто пустота, увлекающая тебя за собой, не то, что ты делаешь, а
то, чего ты стараешься не делать ради твоего же покоя и счастья.
A: Таким образом, вы довольно критичны по отношению к себе?
К: Да, лучше использовать ситуацию, измениться самому, нежели
пытаться отвернуться от проблемы.
Пение птиц и шум машин, природа и город… Странно, когда я в последний
раз был на природе, птицы показались мне более назойливыми.
A: Вы имеете в виду мелодику пения птиц?
К: Нет, они пели так громко… Как будто состязались с сиренами,
летая вокруг, и так близко…
Я до сих пор храню свои рукописи, которые совсем уж нехороши просто
потому, что они тоже имеют право на существование.
A: В каком смысле нехороши?
К: Неинтересны. Они неинтересны, когда идеям не свойствененен
радикализм, несимпатичны. И, как говорит Боб Раушенберг, «не меняют тебя».
Еще я думаю, что идея изменения, или изменения направления деятельности
эго, созвучна пониманию Судзуки воздействия буддизма на структуру мышления.
Понятие случая более импонирует мне, чем представление, основанное на моих
личных пристрастиях. Я использую свою работу как инструмент для изменения
себя, и вполне принимаю теорию случайностей. Восточная философия говорит
нам: если вы не верите в случай, вы не имеете права его использовать. Я
как раз пытаюсь использовать дарованный мне случай.
A: Насколько изменилось с годами восприятие вашего творчества?
К: Мне не приходится специально заинтересовывать публику. Довольно
много людей знакомы с моим творчеством, так что не стоит искусственно подогревать
к себе интерес. Несколько дней назад я спросил своего секретаря, что мне
делать с моей почтой: ее так много и переписка отнимает столько времени?
Если я не отвечаю честно на все письма, не уделяю людям достаточно внимания,
я не вполне буддист. Мне следует одинаково честно отвечать на все письма
или, в конце концов, с одинаковым вниманием относиться ко всему происходящему.
A: И что же вы решили?
К: Выходит, это одна из задач, поставленных передо мной жизнью.
А: Но ведь целый день уйдет только на корреспонденцию!
К: Лишь отчасти. Сейчас я довольно быстро пишу музыку. И когда
мы воспринимаем вещи как если бы они были Буддой, они не просто пустышки,
они почитаемы и доставляют нам удовольствие.
A: Но ведь это очень сложно…
К: Вот именно. Например, телефон -- не просто телефон. По нему
может позвонить Будда... Вы никогда не знаете точно, кто на другом конце
провода.
...Общественная деятельность… Непростое понятие, так как действовать
можно по-разному. Я предпочитаю делать что-то конкретное, а не решать тень
проблемы. Если я, допустим, хочу помочь больным СПИДом, эффективнее будет
поддержать разработки в этой области, чем менять свою музыку.
A: Конечно, несмотря на то, что большинство музыкантов говорит
прямо противоположное: «Я буду помогать людям своей работой, своим трудом».
Интересно, чем это может помочь людям? Давать деньги на научные разработки
более практично.
К: Не стоит жаловаться на политиков. Мы должны активно утратить
всякий интерес к правительству. Возможно, это самая реальная вещь на сегодняшний
день.
А: Мне было немного трудно в последние несколько месяцев не
запутаться в политических событиях. «Я не знаю… В самом деле… Я совсем
не разбираюсь в политике». И сейчас я не могу сказать, что мое творчество
что-то решает.
К: Нет, ваше творчество очень, очень важно для общества. Происходит
замечательная вещь: насколько вы видимы, настолько и видите. То есть, все
начинается с ручейка и дальше вы сами управляете потоком.
А: Для меня находиться в какой-нибудь политической партии, женской,
например -- это как отвечать на письма. Я чувствую, что должна это делать,
обязана там быть.
К: Чувство ответственности.
А: Да…
К: Но настоящее чувство ответственности -- то, каким вы находите
его для себя. Как бы вы ни работали, результат вашей работы зависит от
вашего отношения к нему.