Speaking In Tongues
Лавка Языков

Марк Кроньер

Где находится сердце: гамак Джеймса Райта

Перевел Этер Паньи







Лежа в гамаке на ферме Вильяма Даффи на Пин-Айленде, Миннесота


Над своей головой я вижу бронзовую бабочку
Заснувшую на черном стволе
Она колеблется, как лист в зеленой тени
Вниз по ущелью, за пустым домом
Слышатся колокольчики коров один за другим
На расстоянии равном целому дню.
Справа
На солнце, между двух пиний
Помет лошадей одногодок
Блестит как золотые камни.
Когда темнеет, я ложусь на спину.
Молодой ястреб летит надо мной, высматривая дом.
Я жизнь свою уже растратил.




Есть много стихов, которые в различное время и различными путями попадали ко мне. Их музыка, воображение и узнаваемая истинность замечательны. Я выбрал последнюю подборку, озаглавленную «Лежа в гамаке на ферме Вильяма Даффи на Пин-Айленде, Миннесота» американского поэта Джеймса Райта, потому что она еще свежа в моем восприятии.
Райт родился в Мартин-Ферри, штат Огайо, в 1927 г. и умер в 1980-м. Его отец всю жизнь проработал на сталепрокатном заводе, Райту же с ранних лет было предопределено избегнуть этой судьбы. Хелен Вандлер так отзывается о нем: «Один из немногих поэтических голосов Американского Среднего Запада -- песчаных, голых и унылых мест его юности».
Я впервые прочел Джеймса Райта, когда купил «Книгу Современной Американской Поэзии Фавера», около восьми лет назад. Я помню, что его работы произвели на меня сильное впечатление, но ни одно отдельное стихотворение не сохранилось в памяти.
Но в 1994 г. Дженис Симмонс прочла мне стихотворение «Гамак». И единственной моей реакцией было простое «Ух ты!»
Сборник, в котором появилось это стихотворение, «Ветвь, что не будет сломана», был опубликован в 1963-м, где-то в середине развития Райта как поэта. Он удивил резким переходом к новой стилистике. Два предыдущих сборника -- «Зеленая стена» и «Святой Иуда» -- уже демонстрировали мастерство формы; работы были свежи и оригинальны, но вместе с тем последовательно ямбически и преподнесены в традиционных формах. «Ветвь, что не будет сломана», на самом деле, -- не сам перелом, но шаг наружу, в пустоту, проба новых пространств. Эта поздняя работа была во многом более исповедальной, а иногда едва ли не смутно сюрреалистической; стихотворение «Глубокая картина» среди прочих четко свидетельствует об этом..
«Лежа в гамаке на ферме Вильяма Даффи на Пин-Айленде, Миннесота». Нужно хорошее дыхание, чтобы выговорить это предложение, расслабленно, на одном выдохе. Это обряд, полностью законченный ритуал наречения.
Совет Китса «загружать каждую трещину (вашего объекта) рудой» полностью воплощен здесь. Приведу примеры из стиха: «бронзовая» бабочка, конский помет, сверкающий, как «золотые камни». Под прикосновениями «царя Мидаса» -- Райта -- язык превращается, передвигается по своей периодической таблице, пока в сердце текста (того «на солнце») не начинается что-то вроде плавления чувств, взрыв творческого тепла.
Как стихотворение Райта стало решающей для меня? Почему оно до сих пор сильно влияет на мое творчество?
По моему мнению, позиция говорящего в этом стихотворении пробуждает чувство сопричастности. Это позиция идеального нерва, эмоционально спокойного, но чьи чувства живы; полулежа на спине, самоуглубленный, понимающий мир вокруг, который он осознает как дар еще в заголовке (и так же делящийся своим пониманием). Здесь есть удивительная убедительная грация в дыхании рифмы голоса, хорошо слышные вдохи и выдохи. Райт получает, по-видимому, без усилий, то, что я часто пытаюсь достичь в своих собственных текстах: как сказал Чеслав Милош, «вещей великих просто потому, что они есть».
Раскрывает мне этот текст противоречивая природа стиха, я имею в виду электризующее противопоставление последней строки: «Я жизнь свою уже растратил». Это кажется почти жестом отчаяния, беспомощным голосовым спазмом жалости к самому себе, чистый скачок стиля. Появившись там, где должно, он проливает свет на предыдущие образы, и те, как во фразе Райта, «блестят» от противопоставления. Это достижение для поэзии. Это похоже на прогулку по туго натянутому канату (или, может быть, он свободно натянут) без страховки над Ниагарским водопадом. Это риск.
Мне было 37, когда я инстинктивно почувствовал это стихотворение, апозже я обнаружил, что Райту было почти столько же, когда он написал его. Биограф Ричарда Форда Френк Баскомб (давший свое имя Спортивному Обозревателю) так описывал середину нашего века -- где каждому грозит опасность исчезнуть в своей собственной жизни. Если писать стихи -- главное занятие в жизни, некоторые из нас могут исчезать еще быстрее. Перед лицом этого поэзия Райта предлагает новую точку равновесия: отплыть, но не пуститься в плавание, под парусом, но на якоре, дома, но на всей земле.