Speaking In Tongues
Лавка Языков

Дмитрий Скирюк

ДРАКОНОВЫ СНЫ

TABULA RASA

 
 
— Старый Дракон скончался!
Нерешительный
 
 
— Нет, я не думаю, что это была ошибка. И доведись мне сейчас выбирать, я поступил бы точно так же. Вот только, наверное, попробовал бы что-то сделать, прежде чем идти: дождаться остальных, подумать, помолчать... Но я не мог ждать, понимаешь? Он же уходил. Ты понимаешь? Уходил. Никто не мог его догнать. Орге был прав. Но я всё же настоял, чтобы идти. Я долго клял себя потом, но это было после, а тогда... Тогда я ни о чём не думал. Ни Телли, ни Вильям с командой викингов так и не появились, и ничто не говорило за то, что они придут. Проклятая игра... Мы пёрлись к этой чёртовой горе с одним топором и одним ножом на троих. Я ничего не знал, но чувствовал что должен, должен разыскать его! Я ведь не знал тогда, зачем... Ты слушаешь меня?
Ты слушаешь?
 
 
* * *
 
 
— Нелепость, — сказал Хансен. — Нелепость, авантюра и глупость.
— Снайфедльс, — словно бы и не слыша его, задумчиво повторил Жуга, — Снайфедльс... Это далеко?
— Пешком — далеко, — Орге опустошил вторую миску с кашей, громко рыгнул и вытер губы рукавом. — Это потухший вулкан. На нашем языке мы называем его Кара-юзин — «Чёрный клык». Там дом серых гномов.
— Зачем они ему?
— Ашедук мечтает возродить былое величие нашего народа, мечтает о Великом Царстве. Он думает, что такие вещи, как доска и твой меч способны придать вес его словам.
— А они способны?
— А никто не знает. Хиши — очень древнее колено гномов, откололось так давно, что даже старики не помнят. Огонь земли здесь залегает неглубоко, это их и привлекло. Ты всё ещё хочешь идти за ним?
— Хочу, — кивнул Жуга.
— Упорный ты, Лис. Упорный... Как втемяшится тебе чего-нибудь в башку, хрен выколотишь после. Не ходил бы ты. Не надо.
— Не отговаривай, всё равно пойду. Жаль только, оружия нет.
Хансен вынул из-за пояса свой нож и молча протянул его травнику рукояткой вперёд.
— Мой топор поблизости валяться должен, — сказал Орге, сосредоточенно укутываясь в одеяло. — Помню, что тащил его, а после где-то потерял. Найдём, если поискать.
Травник помотал головой.
— Нож, топор — всё это ерунда, — сказал он. — Против этого меча с таким оружием не выстоять. Ты сам это знаешь.
— Оно, конечно, так, — согласился Орге. — Да только всё равно ведь тебя не отговоришь. Пойду с тобой.
— Ну уж нет! — вскинулся тот. — Вот этого не надо. Раненого я не потащу.
В ответ на это Орге лишь презрительно фыркнул:
— Подумаешь, башку сотряс.
— Скажи спасибо, что вообще не потерял! Вон, у тебя до сих пор глаза в разные стороны смотрят.
— К завтрему пройдёт, — беспечно отмахнулся тот. — Голова — кость, там болеть нечему. А вот тебе нельзя идти туда одному. Заблудишься в пещерах и пропадёшь.
— Это тебе, с твоей разбитой черепушкой нельзя туда идти! — огрызнулся травник. — Ни одному, ни скопом.
— Ты не понимаешь! — гневно парировал маленький гном. — Это мой долг мести, это мой umbar, и я этого так не оставлю.
Хансен задумчиво переводил взгляд с одного на другого. Покачал головой.
— Так мы ни к чему не придём.
— А нам и не надо ни к чему приходить, — сказал Жуга. — Я ухожу. Вы остаётесь.
— Нам всем нельзя идти, — спокойным голосом подытожил Хансен.
Травник лишь устало махнул рукой и умолк. Некоторое время в хижине царила тишина, прерываемая только треском дров. Жуга по очереди оглядел Хансена и Орге. Лица у обоих были непроницаемо серьёзны.
— Ладно, — буркнул он, — чёрт с вами. Выходим завтра.
— Всё равно это глупость, — не преминул вставить Хансен.
— Ну так и нечего тогда тащиться за мной! Как будто если глупость делают трое вместо одного, она перестаёт быть глупостью... Давайте спать. Если уж мы решили идти, то надо отдохнуть перед дорогой.
— Дельная мысль, — заметил гном и, первым подавая пример, накрылся с головой одеялом и отвернулся к стене. — Только не вздумайте уйти и бросить меня здесь, — глухо донеслось из-под одеяла. — Предупреждаю: сон у меня чуткий.
Вскоре он захрапел.
Приятели подбросили дров в огонь и тоже стали укладываться спать. Однако сон не шёл. Через некоторое время Жуга уселся, потянулся за водой. Напился, собрал волосы в горсть, да так и задумался о чём-то с флягой в руке. Хансен некоторое время неодобрительно глядел на него, потом тоже сел.
— Идёшь вразнос, Жуга, — с тревогой в голосе сказал он. — Расшатываешь себя, как гвоздь в доске. Далеко ль до беды.
— Хансен, перестань, — отмахнулся тот. — Без доски нам не выиграть, а меч... Мне без него нельзя. — Он снова отхлебнул воды. — Пока нельзя.
— Это безрассудство, Лис. Безрассудство и гибель.
— Насрать, — травник плюнул в костёр.
— Терпение — вот чего тебе не хватает, — вздохнул Хансен. — Помнишь наш разговор на скале? Ты ещё спросил, когда же мы начнём учёбу. Уже в то время мне это было ясно, и я просил тебя не торопиться. Смотреть на волны — это тоже надо уметь.
— Смотреть на волны, — пробормотал Жуга. — Да...
Из-под одеяла торчала косматая, со вздувшимся рубцом макушка маленького гнома. Травник некоторое время задумчиво созерцал её, потом перевёл взгляд на валявшуюся рядом миску из-под каши и усмехнулся.
— Нет, ты только посмотри, — сказал он. — Ещё позавчера этот двараг лежал пластом и дышал через раз, а сегодня каши стрескал целый котелок. Если б сам не видел, в жизни б не поверил.
— Vis mediatrix naturae, — невозмутимо пожав плечами, сказал Хансен и тут же, не дожидаясь вопроса, перевёл: — «Целительная сила природы». Хотя немного полечиться ему бы не мешало. Три дня полного поста не красят человека. То есть, я хотел сказать — гнома.
— Что верно, то верно... Однако же, какой рубец! Хоть рашпилем его скобли.
Он помолчал, потеребил отросшую рыжую бороду. Потряс головой.
— И как же это я его не раскусил?
— Кого?
— Ашедука. Думал, если он мне доверился, то он мне друг, и опять перепутал откровенность с честностью. Ведь знал же, что нельзя им доверять! Гнилой они всё-таки народец, эти гномы. Прокати по столу золотой — верный способ проснутся с ножом в брюхе.
— Этот меч, — спросил вдруг Хансен, — почему он так опасен?
— Он не то, чтобы опасен, — рассеянно ответил Жуга, — он просто — оружие. Очень хорошее оружие. Жаль было б потерять. А уж кому он служит — дело десятое. Это Золтан подстроил, чтобы он попал ко мне. А началось всё года полтора тому назад, когда в корчме в Маргене зарезали боярского сынка. Тогда же я и с Орге познакомился.
— Расскажи.
— Да долго.
— Всё равно рассказывай, я должен знать.
В молчании Хансен выслушал рассказ о том, как меч попал к травнику, и как они вместе с Золтаном и Бертольдом Шварцем подорвали цитадель дварагов, а точней — плотину в этой цитадели.
— Ах, так это, стало быть, и есть тот самый Хриз, — пробормотал он. — Золтан говорил мне об этом, но я не думала... не думал, что это был ты. Чёрт, оказывается, я многого не знала... То есть — не знал.
— Да брось ты извиняться, — отмахнулся травник. — Я давно уже не замечаю твоих оговорок.
— Но при других-то мне нельзя ошибаться. А скажи-ка, та девушка — Линора, кажется — что связывало вас?
— Вряд ли тебе нужно это знать. Хотя... какая разница теперь?
Слово за слово Жуга вновь принялся вспоминать, перескакивая с места на место. События чередовались в полном беспорядке, Хансен часто переспрашивал, и в итоге вся история, рассказанная травником, растянулась чуть ли не на час. Закончив, травник вновь подбросил дров в огонь и потянулся за котелком.
— Всё равно сидим, — сказал он. — Хотя б поесть на утро сготовим.
— Поспал бы лучше.
— А, — неловко отмахнулся тот. — Уж если на меня нашло, всё равно не усну. Уж я-то себя знаю.
Он потёр грудь, где раскалённый пламенем янтарь навек впечатал в кожу солнечный безглавый крест. След был едва заметен, и вместе с тем — вполне отчётлив. Жуга перехватил взгляд Хансена, потупился и затянул завязки ворота.
— Вот, выжгло, — буркнул он, не глядя Хансену глаза. — Когда в костре плясал там с этим... С Чёрным.
— Да, — сказал, помедлив, Хансен. — Может быть, теперь я лучше понимаю, что ты чувствуешь. На самом деле интересно, что бы было, если б ты остался у себя в горах, женился на той, на первой... Но посмотреть уже нельзя.
На первой? Ты о чём? А, Мара... Странно, — Жуга задумался. — Я вспоминаю о ней, как о чём-то далёком-далёком. Вроде, было, а на деле будто не было. А ведь я думал, что любил её. А выходит, что нет? Иначе, как же все другие — Зерги, Аннабель?..
— Вечной любви не бывает. Просто иногда жизнь кончается раньше, чем любовь. Есть прошлое и прошлое. Не надо их путать.
— Не понимаю... В чём разница?
— Одно можно вспоминать, но нельзя вернуть. Другое — можно вернуть, но нельзя вспоминать.
— Однако... — травник казался ошарашенным. — Может, и так, — задумался он. — Но толку мало. Всё равно скребётся в душе что-то. Будто ноет. Не могу забыть. И больно.
— Зудит — значит, заживает, — кивнул Хансен. — Выкарабкаешься.
— Ты думаешь?
Хансен кивнул:
— Vis mediatrix naturae.
До утра Жуга не спал и грыз ногти, и когда с рассветом вышли в путь, по своему обыкновению не сказал ни слова никому о том, что было ночью. Лишь едва заметные круги темнели под глазами, словно от удара — от бессонницы и давящей усталости последних дней. И всё.
И больше — ничего.
 
 
* * *
 
 
Дождь и оттепель ударили внезапно, обнажив облизанные ветром камни и пожухлую траву. Зелёные подушки мха оттаяли и брызгали водой, когда по ним ступали. То была земля неплодородная, скупая и ранимая, но всё, что здесь росло, имело жуткую, невероятную способность жить. Приземистая цепкая растительность мгновенно «слизывала» с обуви любую смазку; ноги тотчас же промокли.
Вскоре стали попадаться горы; небольшие, они вырастали из тумана внезапно, и каждый раз сердца путешественников невольно замирали при мысли: а вдруг это и есть их цель? Орге сразу начинал всех радостно подбадривать и пёр вперёд, как будто бы и не ему на днях чуть не пробили голову. Но всякий раз их ожидало разочарование. Дорога поглотила целый день и половину следующего, пока перед троими путниками в белёсых облаках не замаячила большая чёрная гора с обрезанной вершиной — Снайфедльс.
— Чтоб я сгорел, — Орге остановился, сдвинул капюшон и прищурился из-под ладони. — Вот он, Чёрный Клык! Выходит, правильно мы шли.
— А ты, значит, сомневался, — съехидничал Жуга. — И что? Куда теперь?
— Куда-куда... На Кудыкину гору. Наверх, куда ж ещё-то!
Все трое задрали головы. Гора и сама по себе была высока, в тумане же казалось, что вершина Снайфедльса и вовсе уползает в бесконечность. Серый камень покрывали капельки воды, там и тут вдоль склонов по расщелинам сползали белые дорожки ледников.
— Здоровая, зараза, — Орге сплюнул. — Тут саженей с тысячу будет, а то и все полторы. Как считаешь, а, Лис?
— Это смотря чьих саженей... Ну что, пошли, что ли?
Хансен только поправил на плечах мешок и промолчал.
Восхождение было несложным, но утомительным. После ночи, проведённой у скупого костерка, у всех троих сводило ноги от холода и сырости. Усталость сковывала мышцы. Плащи набухли водой, по волосам стекали капли. Жуга взбирался с осторожностью, ступая по камням с многолетней сноровкой горца, коротконогий Орге морщился, пыхтел и часто застревал у трещин: сил, чтоб перепрыгнуть их, маленькому гному пока не хватало. Туман был непрогляден. Изредка отыскивались тропки, впадины, ложбины, каменные осыпи. Застывшая в незапамятное время лава под дождём блестела, словно смазанная жиром. Заночевать на склоне горы было бы безумием.
На одном из таких крутых откосов Жуга потерял колчан. Нога в тяжёлом сапоге скользнула, привязанный к мешку топор качнул назад, колчан зацепился за выступ скалы и опрокинулся. Держась одной рукой, Жуга растопырил пальцы, взмахнул свободной рукой, пытаясь что-нибудь поймать, не ухватил и лишь успел увидеть как все стрелы, кувыркаясь, канули в туман. Он помедлил, затем снял с шеи ремень и без всяких сожалений швырнул вниз пустой кожаный цилиндр. Лишний груз был здесь опасен.
Уже темнело, когда они взобрались наконец на самую вершину. Это была ровная, почти что круглая площадка, вся пересыпанная щебнем, камнями, серыми кусками старой пемзы и туфа. Кое-где белели пятна снега, чудом не размытые дождём, в изломах рухнувшей скалы прослойками поблёскивали шпат или слюда. Жерло потухшего вулкана образовало три отдельных кратера, размером каждый с хороший двухэтажный дом.
— Который?
— Этот, — Орге указал на тот, что был ближе к западу.
Жуга сбросил с плеч мешок и принялся разматывать верёвку. Хансен с интересом осматривался вокруг.
— А ничего вид отсюда, — наконец заметил он. — Жаль только, что туман. Стены от ветра закрывают, кратеры не дают проходы завалить... Ты уверен, что нам нужно лезть туда?
— Уверен, — Орге ухватился за другой конец верёвки и принялся помогать. — Если присмотреться, там видны следы. Да Ашедук мне сам рассказывал, через какую дырку надо лезть.
— Послушай, Орге, — слегка запинаясь, сказал Жуга. — Почему же всё-таки ты с ним не пошёл?
— Не в моих привычках предавать друзей, — сердито зыркнул тот на травника с вершины маленького кратера. С мотком верёвки на руках гном напоминал какого-то диковинного трубочиста, собравшегося прочистить вулкан.
— Ну-ка, помоги.
— Ну, что, — многозначительно взглянул на травника Хансен, — ты всё ещё думаешь, что им нельзя доверять?
Жуга не смог ответить, лишь покраснел и молча стал карабкаться наверх, чувствуя, что ему только что преподали очередной урок.
Они закрепили верёвку за большой валун и перебросили другой её конец через край отверстия. Двараг подёргал за неё, проверяя на прочность, и первый полез вниз. Из чёрной глубины тянуло влагой и теплом. Некоторое время гном шуршал и чертыхался в темноте, потом откуда-то издалека до травника и Хансена вдруг донеслось негромкое: «Спускайтесь, здесь ступеньки». Травник сбросил в отверстие оба мешка и полез следом. К тому времени, когда спускавшийся последним Хансен ощутил под ногами ровный камень площадки, Орге и Жуга уже успели осмотреться. Узкое отверстие кратера давало достаточно света, но снаружи быстро темнело. Однако и этого хватало, чтобы разглядеть бугристые неровные стены, россыпь камешков и стёртые уступы старой лестницы, уже давно утратившие всяческое сходство с таковой. Вулкан потух, должно быть, сотни тысяч лет тому назад. Камень под ногами казался непоколебимо прочным. Не чувствовалось ни запаха серы, ни особого тепла. Лава под ногами была старая и потрескавшаяся.
Верёвку оставили.
Подобрав свою поклажу, все трое направились в глубину горы. Вскоре снаружи стемнело совсем. Ещё в хижине Жуга перетопил на свечки всё свиное сало, использовав на фитильки остатки дратвы. На всякий случай прихватил и жирник, отыскавшийся в хижине. Огонёк свечи чадил и трепетал. Край лестницы обрывался в бездну меньше чем в двух шагах от стены. Смотреть в темноту не хотелось.
Казавшийся почти что бесконечным спуск закончился в огромном зале, очертания которого скрывала темнота. Все трое так устали, что буквально валились с ног. Жуга прошёлся вдоль стены, угрюмо созерцая череду входных отверстий — старая гора была источена, как трухлявое дерево. Хансен нерешительно покосился на мешки.
— Заночуем прямо здесь или поищем, где получше?
— Здесь везде одинаково, — гном сплюнул. — Разве только в глубине чуть-чуть теплей. Тащите одеяла.
Жуга насчитал восемь проходов, после чего остановился и повернул назад.
— Если Ашедук ушёл туда, — сказал он, — то нам его не отыскать.
— Не впадай в панику, — гном стащил с ног башмаки и теперь сидел, разминая пальцами уставшие ступни. — На верхних горизонтах разветвлений особенно много. Это чтобы не бродили чужаки. Опять же, стражу выставлять не надо.
Жуга с сомнением покосился в сторону туннелей.
— Однако так и в самом деле затеряться недолго. Не хотелось бы соваться туда наобум. Ты в самом деле сумеешь отыскать дорогу?
— Не беспокойся. Я вас выведу, если меня, конечно, не прихлопнут.
— А если прихлопнут? — угрюмо спросил Хансен. — Что нам тогда делать?
Орге смерил его пристальным взглядом, чуть прикрыв глаза на огонёк свечи. В кромешной тьме зрачки дварага казались двумя тёмными провалами.
— Значит у вас теперь есть повод прикрывать мне спину, — наконец сказал он. — Что делать! Оставляйте метки: делайте следы, коптите стену. Что угодно делайте, лишь бы запомнить путь. Воспользуйтесь своим уменьем, наконец, волшебники хреновы. Как рты кому-то затыкать, так первые.
Хансен потупился. Ничего не ответил.
Они распаковали провизию и в молчании перекусили вяленой бараниной и сваренной загодя, теперь уже — холодной кашей, после чего стали укладываться на ночлег.
 
 
* * *
 
 
— Он был душой нашего отряда. Основой. Фундаментом. Я тогда не понимал, я думал о совсем другом. Но остальные были не в счёт: Орге был проводником, а я, ну просто... Просто шёл. Я только сейчас понимаю, что он значил для меня. Это как рука или нога — не очень-то их замечаешь, когда они есть. И ты... И только ты со мной теперь. Наверное, ты не понимаешь меня. Не знаю, откуда он брал силы, чтоб смеяться. Ёрничал. Грустил. И всякий раз поддерживал меня, когда мне было худо, думал за меня, не спал, когда мне не спалось. Зачем — не знаю. Он обещал мне стать моим учителем, но я никогда не замечал, как он меня учил. А он меня учил всё время, постоянно. Вильям когда-то говорил: бумага стерпит. Был наверное, прав, дурацкий рифмоплёт. Бумага стерпит, да, бумага всё запомнит. А как мне вспомнить то, что он мне говорил?
Три дня мы шарахались по этим чёртовым подземным лабиринтам. Все свечки догорели. Кончилась еда. А мы всё шли и шли... Ах, Олле, Олле, маленький подлец! Я долго думал, что же означает тот его ответ, что, мол, следующую ночь мы встретим в темноте. Ну, да, а где ж ещё? — подумал я, ведь глупо было ожидать чего-нибудь другого. Но как я мог забыть, что все его ответы на самом деле означали совсем не то, что мы в них слышали! Совсем не то... Ты слушаешь меня? Скажи же что-нибудь!
Ведь ты же слушаешь?
Ответь...
 
 
* * *
 
 
— Эй, кто здесь? Жуга, это ты, что ли?
— Я.
Зашуршало одеяло. Хансен сел и вытаращился в темноту.
В тесном закутке, где этой ночью троица расположилась на ночлег, было сухо и тепло. Десятки вёрст запутанных подземных коридоров остались у них за спиной. Силуэт травника едва заметно выделялся на фоне сероватого мерцания, как утверждал Орге — светящейся краски, нанесённой здесь на стену скафенами. Хотя Жуга не исключал возможности, что это вполне мог быть какой-нибудь светящийся лишайник. Всё могло быть в этих пещерах — всё, что можно, и чего нельзя было придумать.
Всё могло быть.
— Ты не спишь?
— Не сплю.
— Какого чёрта... — он отбросил одеяло. — Нет, ну это совсем никуда не годится! Третью ночь сидишь без сна. С ума сошёл? Ложись сейчас же.
— Чего ворчишь? Вам же лучше. Лишний раз на карауле не стоять. Я ж говорю, что это у меня всегда так. Только не вздумай колдовать, чтоб я уснул — я всё равно почую.
— Да уж, почуешь, это точно... — Хансен потёр шею тем странным жестом, при котором Жуге всякий раз на память приходили старый дом и тамошний подвал, и передвинулся поближе. — Что тебе теперь-то спать мешает?
— Да всё то же: Ашедук. Всё не могу взять в толк, зачем он мне рассказывал про Локи... И про остальных зачем рассказывал.
Хансен закатил глаза.
— Ох, господи, опять ты за старое. Придётся, видимо, всерьёз тобой заняться, а иначе ты совсем себя загубишь. Всё считаешь, что ты где-то допустил ошибку?
— Не ошибку. Хуже, Хансен, не ошибку, — травник повернулся лицом к нему. В темноте блестели белки глаз. — Я боюсь, что тогда поступил правильно.
— Когда?
— Когда мы танцевали на углях. Ну, я и этот Лис. Ты помнишь, я рассказывал? Я одолел его, я победил чтоб остаться собой... Но стал ли я собой? Тот — Локи, или как бишь там его...
— Неважно. Продолжай.
— Ага. Так вот, он сказал, что я когда-то был рождён, чтоб стать всего лишь оболочкой для него. Как ножны для меча. Нет, даже хуже — как вода для соли. Я — часть его, я был им до рождения. А раз так, то есть ли смысл бороться, чтобы быть собой сейчас? Ведь я наверняка исчезну, снова стану им, когда умру или когда он всё-таки дождётся удобного момента, подкараулит и ударит в спину. Они всё время ударяют в спину, все — друзья, враги... Я первым напал на него и только потому мы бились лицом к лицу. А сейчас я не знаю... — он покачал головой. — Не знаю.
— Та-ак, — с неодобреньем протянул Хансен. — А дело-то хуже, чем я думала. Ну что ж, придётся опять говорить.
Он сел и положил ладони на колени. "Тело помнит лучше головы", — некстати вдруг подумал травник. Похоже, что от этих женских жестов Герте никогда не избавиться.
— Начнём издалека, — сказал Хансен. — Во-первых, нету смысла укорять себя за прошлое, поскольку ты уже стал не от мира сего.
— Что-о?
— Что слышал. Мир меняется, Лис. Пока ты — часть его, ты этих перемен не замечаешь, поскольку ты меняешься вместе с ним. Но как только ты выпадаешь из него и начинаешь задумываться над происходящим, то сразу начинаешь видеть эти перемены. И переживать. Сейчас как раз такой момент. Уяснил?
— Забавно, — взгляд Жуги вдруг сделался рассеян. — Забавно... — А ведь Ашедук мне тоже говорил что-то такое, что весь мир меняется, а я в нём как бы прежним остаюсь... Ладно, — он шлёпнул себя по коленкам, — будем считать, что это я уяснил. Продолжай.
— Ты никогда не спрашивал себя, почему боги так редко спускаются на землю?
Травник с подозрением нклонил голову набок.
— Что ты хочешь сказать? — спросил он.
— Я говорю, что боги редко появляются на людях. Ты вспомни все истории, что знаешь, или хотя бы попробуй вспомнить. Хотя бы тот же Локи, или Христос, или хиндусский Кр’шна. Богов, которые рискуют задержаться на земле, обычно убивают очень быстро. Ты не обращал внимания? Потом тому придумывают сотни оправданий — приписывают их гибель то коварству или зависти других богов, то их же собственному милосердию и жертвенности, но убивают их так или иначе. Легко вершить чужие судьбы, легко двигать фигурки на доске. А вот легко ли самому стать фигуркой? Так и так выходит, что не очень-то легко. Потому что ихнее «там» и наше «тут» — это совсем не одно и то же. Им — их мир, нам — наш. А после нас ещё и заставляют в них верить.
— Я не понимаю, к чему ты клонишь. Если я — не я, а только Он, который стал... — Жуга прошёлся пятернёй по волосам и помахал рукою в воздухе, как будто стряхивая с пальцев невидимую воду. — А впрочем, что я говорю... Не думаешь же ты в самом деле, что на поляне у менгира Локи бился сам с собой? И моя победа на самом деле — его победа?
Хансен уселся поудобнее и привалился к стене. Должно быть, где-то там, за гранитной толщей пробил себе русло горячий источник — от камня тянуло приятным теплом. Хансен поразмыслил, не зажечь ли им свечу, чтобы видеть лицо собеседника, и даже потянулся за мешочком, где она лежала, но передумал — свечи приходилось экономить. В конце концов хватало света от стены, а остальное было не так уж важно.
— Non sequitur, — сказал он, — что означает — «не логично». Твои выводы опережают предпосылки. А потому возьмём другой вопрос. Точней, поставим его по-другому. Шире, что ли... Куда уходят боги?
— Куда... уходят? — повторил, не понимая, травник.
— Да. Рагнарёк. Армагеддон. Дагор Дагоррат. Кразилек. Допустим, это всё не выдумки церковников. Тогда кто-то в этих битвах должен побеждать. Куда исчезли греческие боги? Куда уходят боги викингов? И вообще, можно ли достичь чего-то и остановиться, ни о чём не думать и ничего не хотеть? Наш мир — всего лишь первая ступень. Ну, может быть, не первая. Вторая. Третья. Двадцать пятая. Но точно — не последняя. Пройдя её, они уходят. Дальше. Далеко. Уходят, оставляя в памяти легенды и сказания, уходят, чтоб освободить площадку для других. Освободить игральную доску для новых игроков. И остаются только те, кто уйти не в силах. Те, кто погиб. Те, кто низвергнут в бездну, словно падший ангел. Те, кто прикован на скале, как Локи. Ты думаешь, им неохота вырваться? Они прикованы совсем не в том смысле, какой мы вкладываем в это слово: приковать. В пределах мира все они свободны. Вот только этот мир — мир детства, больше им неинтересен, как неинтересны для тебя рожок и погремушки. И если появляется возможность вырваться и стать другим, уйти и обмануть ловушку, то это шанс для них. Ты — этот шанс, точнее, ты им был. Но ты им оказался не по силам.
— Ты хочешь сказать...
— Ты — это ты. Случайная «подставка». Волшебник четырёх кровей, неловко окропивший кровью старый жертвенник, а вовсе никакой не Локи, и уж конечно же не дьявол. Ты — запертая дверь, корабль на якоре, и если те не подберут ключа и не поднимут якорь, ты останешься, кем был — останешься собой. Я думала, что ты давно всё понял сам. В конце концов, Единорог ведь ясно говорил тебе об этом.
— Но если это так, — проговорил задумчиво Жуга, — то это немногим лучше всего того, о чём я говорил.
— Не скажи, — покачал головою Хансен. — Корабль ведь может плыть и сам по себе. И уж в любом случае останется при этом кораблём. Улавливаешь суть?
Жуга сидел и молча слушал рассужденья Хансена, а в душе невольно поражался, как тот может говорить такие вещи, за которые его вполне могли отправить на костёр. А впрочем, ведь и Хансен знал, что может ему довериться. Они были похожи чем-то, эти двое. Мальчишка (а по сути — девочка), которого воспитывала ведьма, и который не общался с миром лет до двадцати, а в церковь не ходил, наверно, с детства, и горец из тех мест, где небо ближе и где обращаются к любым богам, от которых можно ждать помощи, а вся молитва выливается в два слова: «Пронеси, Господи!», сказанных на краю пропасти.
Они лежали молча, в темноте. Учитель, ученик и спящий между ними гном, который вёл свой род от времени творения Земли.
— А как же сами боги? — наконец прервал молчание Жуга. — Ведь если так, то что же я... То что же мы тогда для них? Зачем? Разве важны их заветы, если жизнь идёт совсем по другим законам? Тогда выходит, никакого смысла нет, и в жизни, и в любви...
— Во всём есть смысл, Жуга. Во всём. Любовь без дел мертва. Сам посуди: стоит ли верить в перемены к лучшему, если ради них ты не пошевелил и пальцем? И даже если бога нет, это ничего не меняет: когда ты творишь божье дело, ты сам есть бог, когда диавольское — диавол. Выбирай.
— А если — человеческое? — усмехнулся травник. — Кто я тогда? Ага, молчишь! Неплохо бы сначала разобраться, что есть что, а уж потом других учить.
— Так люди ведь всю жизнь одним только этим и занимаются, что пытаются отличить одно от другого, — снисходительно пояснил Хансен и зевнул до хруста в челюстях. — Только у них не всегда получается. Вот и пытаются учиться... у других. Знаешь, что, давай-ка спать. От лишних мыслей только мусор в голове. Спокойной ночи.
Травник помедлил.
— Спокойной, — наконец сказал он.
 
 
* * *
 
 
— Мы натолкнулись на них на третий день. Должно быть, это было утро. Я не знаю. Мы давно потеряли всякий счёт времени. Мы спали, если нам хотелось спать, и ели, лишь когда уже сводило животы. Проходы извивались, путались. Широкие и высотой такие, что даже мне не приходилось нагибаться. Лишь кое-где на стенах были следы от кирки и кайла, а в остальных местах — ровный камень, иногда блестящий, будто бы оплавленный. Не знаю, что пробило эти стены, гномья магия или огонь из-под земли, но места под вулканом было предостаточно, и не только для нас троих. В тот день мы нашли грибы: целую пещеру, всю поросшую грибами и какой-то белой плесенью, издалека похожей на шерсть. Там была вода. Проклятье... Уже тогда нам надо было повернуть, уже тогда мне было ясно, что нельзя здесь оставаться. Но цель казалась такой близкой! Скафены... Потерянное колено. Серые гномы. Я всё равно не верил в них, не верил, пока сам не увидел. Господи, да если бы я только знал заранее!
Если бы мы все хоть что-нибудь знали...
Ты слушаешь меня?
Ты слушаешь...
 
 
* * *
 
 
Они стояли и оглядывались. Несмотря на низкий потолок, в длину и в ширину пещера была велика. Пол и стены покрывал ковёр белёсых шляпок, с потолка сочились капли. Под ногами тихо журчал ручеёк. Вода на поверку оказалась горячей, но вполне пригодной для питья. Жуга наполнил фляги, дождался, пока вода чуть-чуть остынет, после чего все трое с наслажденьем напились. Воздух в пещере был тяжёлый и влажный, как в бане, с запахами плесени и чего-то неприятно кислого. Чуть в стороне зудели мухи.
— Грибная плантация, — сказал невозмутимо Орге, прогулявшись вдоль стены туда-сюда и отковыряв ножом две-три тарельчатых, похожих на огромные уши и совершенно бесцветных шляпки. — Примерно это я и ожидал увидеть. Значит, всё это правда, и истории о потерянном колене Хиши — не пустые сказки.
— Ты думаешь?
— Ну, ведь... Ну, кто-то же их ест, эти самые грибы.
Жуга с сомнением поскрёб ногтями в бороде, пригнулся, зачерпнул в ручье воды и сполоснул лицо. Зафыркал, затряс головой. Брызги полетели во все стороны.
— Горячая, собака... Послушай, Орге, ты уверен, что этот вулкан на самом деле уснул?
— Ни в чём и никогда нельзя быть уверенным, если речь идёт о подземном огне, — наставительно сказал двараг, воздев к потолку указательный палец. — Когда-то, тысячи лет назад лава пробила здесь себе дорогу наверх. А потом, должно быть, где-то отыскала новый путь. Полегче, покороче... В общем, поудобнее. Могу сказать лишь, что с тех пор здесь больше извержений не было. Тебе этого достаточно, чтоб спать спокойно?
— Вполне, — буркнул тот.
Двараг укусил один гриб, пожевал его с задумчивым выражением лица и выплюнул. Потёр живот.
— Пивка охота, мочи нет, — пожаловался он. Повертел гриб в руках. — Интересно, можно самогонку гнать из этой штуки, или не получится?
— Всё бы тебе пиво трескать, Орге, — усмехнулся Жуга.
— А то! Можно подумать, ты бы отказался.
Внезапно Хансен, отошедший в угол справить малую нужду, громко ахнул и замахал руками, подзывая обоих:
— Орге, Жуга! Взгляните!
У дальней стены, почти целиком укрытые белёсой порослью грибов, виднелась пара-тройка тёмных холмиков. Из-под одного торчали клочья шерсти или волосьев, в другом месте ещё угадывались очертания руки. Травник огляделся. Грибные холмики скрывались в темноте, по мере удаления вглубь пещеры становясь размерами всё меньше и меньше. Чуть вдалеке белели только кости.
— Трупы, — буркнул Орге. — Это трупы. Грибам нужна подкормка.
— Чёрт возьми... — Хансен пошатнулся, ухватился за стену и торопливо отдёрнул руку, наткнувшись на грибы. Мгновенье он созерцал свою ладонь, испачканную слизью, затем перекосился и вытер руку о штаны.
— Меня сейчас вырвет.
— Не советую, — серьёзно сказал Жуга, не отводя глаз от длинной вереницы гниющих тел. — Хреновый способ веселиться — жратва и так вот-вот кончится.
— Только не говори мне сейчас о еде.
— Не буду.
Смрад стоял невыносимый. Все трое торопливо отошли подальше и расположились у ручья, стараясь не оглядываться лишний раз. Молчали.
— Нам надо хоть немного отдохнуть, — сказал наконец Жуга. Он стащил сапоги, опустил ноги в ручей и закатил от наслаждения глаза. — А-ах! — выдохнул он. — Наконец-то хоть что-то хорошее! Целый месяц об этом мечтал... Ну, чего уставились? Давайте, присоединяйтесь. Воды на всех хватит.
Недолго думая, Хансен с Орге скинули сапоги и последовали его примеру. Некоторое время все трое сидели в ряд на берегу, бултыхая ногами в ручье, и вскоре уже перестали обращать внимания на тошнотворный запах гнили. Жуга распаковал мешок, достал оттуда мясо и лепёшки. Котёл, который всю дорогу без толку тащили на себе, наполнили водой, высыпали в него последние, уже начавшие плесневеть зёрна тархони и больше часа ждали, пока она разбухнет. Меняли воду. Каша получилась не ахти, но в целом съедобная. Во всяком случае никто не жаловался.
Внезапно Орге насторожился, поднял голову и перестал жевать.
— Ты слышал?
Травник с Хансеном переглянулись.
— Я — нет, а ты?
— Я тоже ничего не слышал. Что случилось?
— Тихо! — Орге поднял руку, призывая к тишине. — Вот опять...
Наконец и до других сквозь тихое журчание воды донёсся шорох камня. В одно мгновенье травник оказался на ногах и выхватил топор.
— Кто здесь?
Движенье в темноте вначале показалось ему тихим и обманчиво медлительным, и только после травник понял, почему: двигалась волна. Мохнатые тела обрушились внезапно, сразу с нескольких сторон. Воздух наполнился вонью, топотом и сдавленными воплями. Вокруг ног травника мгновенно образовалось мерзостное копошение и толкотня. Что-то острое разрезало штанину, полоснуло по ноге, затем ещё два или три лезвия кольнули под колени. Кто-то попытался перекусить сухожилие. Жуга истошно закричал и коротко ударил, лезвие секиры с чавканьем врубилось в чью-то плоть, прошлось по нападавшим, как коса. Заверещали. Двое или трое с визгом отлетели прочь, остальные заработали ножами и зубами ещё быстрее.
— Сапоги! — взвопил Жуга, отчаянно отпинываясь и отмахиваясь от наседавших тел. — Скорей обуйтесь!.. Хансен! Ноги!!!
Крича скорей от омерзенья, чем от страха, Жуга с остервенением работал топором, стараясь не пустить противника к ручью. На смену убитым тут же лезли новые. Маленькие тела с шипеньем и писком сталкивались в узком проходе. Обернуться не было возможности, оставалось лишь надеяться, что Орге с Хансеном сумеют защититься.
Хансен торопливо бил кресалом. Наклонился, раздувая трут. Увидел сбоку, как Жуга упал под грузом нападавших, и теперь ошалело смотрел, как копошащаяся куча медленно раскачивается и вспухает изнутри. Через мгновенье холмик лопнул как нарыв. Рыжее чудовище приподнялось, взмахнуло топором и выстрелило телом словно камнем в мешанине рук и ног. Движенья травника, казалось, сделались ещё быстрее.
— Зажигай! — вопил двараг, орудуя ножом. — Гертруда, зажигай!
Хансен наконец сосредоточился и выкрикнул заклятие. Трут вспыхнул, вспышка света озарила всё вокруг. Свеча занялась. Нападавшие вдруг разом развернулись и исчезли так быстро, словно растворились в толще камня. Ещё мгновение травник стоял с топором наготове, вслушиваясь в писк и удаляющийся топот, затем обернулся. Похоже, свет и был причиной столь стремительного бегства.
Хансен поднял свечу.
— Чёрт... Жуга, ты где? — спросил он, всматриваясь в темноту. — Ты цел, Жуга? Да не молчи же, чёрт тебя дери! Ты цел?
— Не знаю. — травник выступил из темноты. Ноги его ниже колен были залиты кровью, штанины превратились в лохмотья.
— Ноги...
— Вроде, не достали.
Хансен облегчённо перевёл дух, хотел ещё что-то сказать, но горло вдруг перехватило. Он опустил глаза.
— Свет, — сказал Жуга. — Неси сюда свечу.
Хансен с Орге медленно приблизились. Травник нагнулся над убитыми. Перевернул лицом вверх одного, другого и выпрямился.
Помолчал.
— Это и есть твои скафены, Орге?
Маленький гном ничего не ответил. Казалось, он был потрясён.
Пересыпанные белым крошевом грибов, лежащие тела казались совершенно обнажёнными, лишь у двоих или троих виднелось что-то вроде поясов из кожи. Ростом подземные твари оказались травнику гораздо меньше, чем по пояс; они на полголовы были ниже Орге. Густые, слипшиеся от крови волосы покрывали серую рыхлую кожу с ног до головы, спадая на спину неровной гривой. Голые и сморщенные мордочки со вздёрнутыми длинными носами и огромными глазищами почти ничем не напоминали лица. Ни у кого из них, ни выше пояса, ни ниже не виднелось ни малейших признаков какого-либо пола.
— Господи... — пробормотал ошеломлённо Хансен. — Господи... Они же не женщины и не мужчины... Что это такое, Орге? Что это такое?
В его голосе слышались тихие нотки истерики.
Гринты, — пробормотал маленький гном и медленно встал. Руки его дрожали. — Яганы... Рабочие особи. Как пчёлы или муравьи. Имир, я даже никогда и подумать не мог, что все эти истории — правда!
— Но... но... — Хансен поднял голову. — Но... кто же их тогда рожает?
Орге побледнел, затем вдруг резко развернулся и схватился за горло. Его вырвало.
— Яд и пламя... — Жуга перевернул ногой ещё одно тело и сплюнул. — Яд и пламя. Неужели Ашедук мечтал быть царём над... этими?
Он поднял с полу узкий длинный нож и тронул пальцем лезвие. Покосился на свои ноги, все в порезах и в укусах, медленно проковылял к ручью и стал смывать с них кровь и грязь, шипя сквозь стиснутые зубы. Хансен было сунулся помочь, но травник отмахнулся от него: «Я справлюсь. Стерегите выход». Тем не менее, Орге всё равно подошёл к Жуге. Положил руку ему на плечо.
— Лис, — сказал он очень тихим и серьёзным голосом, — я никогда не видел ничего подобного. Не возьму в толк, как они могли дойти до такого.
— Грибы, — сказал вдруг Хансен. Подождал, пока оба они не повернулись к нему, и пояснил: — Мутации. Грибной токсин — сильнейший мутаген. Чёрт знает, чем они питались все эти чёртовы века. Такие изменения в организме трудно объяснить одним застоем крови. Возможно... Возможно... Чёрт, я совсем ослабела.
— Хансен, хватит, — мягко, но решительно прервал его Жуга. — Хватит. Мне не хочется сейчас выслушивать ненужные учёности. Они есть, и этого достаточно. Что будем делать?
Орге решительно нахмурил брови.
— Надо найти Ашедука, — сказал он. — Найти, во что бы то ни стало. Будет настоящим кошмаром, если ему удастся сплотить этих тварей. Если вы не захотите, я пойду один.
Хансен промолчал.
— Значит, идём искать, — резюмировал Жуга. — Не отпускать же тебя одного.
— Послушайте, — Хансен всё-таки решился. — Мне кажется, не нужно этого делать. Наши руки в гнезде гадюк. Их слишком много, этих скафенов. Вряд ли Ашедук сумеет с ними договориться, я в это не верю. Они почти что звери, я даже сомневаюсь, что у них есть язык. Может статься, что Ашедук уже мёртв...
Неясный шорох в темноте заставил всех вскочить, а Хансена — умолкнуть. Жуга от неожиданности поскользнулся, сел в ручей и выругался.
Аш’дук агриш, — тихонько пропищали из темноты. — Аш’дук лик-лик. Аш’дук зилиб’ар мирза-мирза? М?
— Чёрт меня подери, — пробормотал Хансен. — Чёрт меня подери...
Мохнатое тельце медленно, на четвереньках выползло из темноты. Блеснули чёрные прищуренные любопытные глаза. Веки моргали часто-часто. На лбу пришельца багровела огромная шишка. Скафен замер, оглядел по очереди всех троих и оскалился, что наверное должно было обозначать улыбку. Вновь полились шипящие и щёлкающие звуки.
— Орге, что он говорит?
— Белиберду, — угрюмо бросил гном. — Я разбираю только, что Ашедук им вроде бы как обещал еду. И говорит, что Ашедук хороший. Хороший-хороший... Тьфу, дерьмо какое. Остального я не понял.
Агриз-агриз, — понимающе закивало существо и протянуло руку. — М?
Орге повернулся к травнику.
— Дай ему чего-нибудь зажрать. Быть может, он покажет нам дорогу.
— Чёрт меня подери, — бормотал Хансен. — Чёрт меня дери...
 
 
* * *
 
 
— Она была там. Она всё время была там. Я всё не мог взять в толк, с чего это мне вдруг взбрело в башку лезть под землю, а она влекла меня, она не только управляла нами, но сама нуждалась в нашей помощи. Я как-то позабыл о том, что Рик был должен полететь. Но даже если б я задумался об этом, мне и в голову бы не пришло, что это значит!
Ашедук... Он больше повредил себе, чем нам, когда украл мой меч и АэнАрду. Он был Охотником, Ночным Охотником, его фигура двигалась по чёрным клеткам. Он шёл на перехват. А я не знал, что то, что мы делаем — это отвлекающий манёвр... Герта так и сказала тогда: «отвлекающий манёвр», как будто это целая армия была, а не один трахнутый гном, страдающий от мании величия. Но мы могли и опоздать. О, да, ещё как могли! Ведь он уже сколачивал свою армию, собирал своих чёртовых пешек. И когда мы догнали его, я не знал, чего мне опасаться — моего меча или эльфийской АэнАрды. А оказалось, опасаться надо было совсем другого... И совсем даже за других.
А она была там всё это время, в моём кармане. Я совсем про неё забыл.
Ты только не молчи. Ну почему же ты молчишь? Смотришь на меня и ничего не говоришь. А впрочем, не надо говорить, если не хочешь. Ты только слушай.
Ты ведь слушаешь?
Слушаешь...
 
 
* * *
 
 
— Имир... — гном ошарашено окинул взглядом серую толпу. — Я и не думал, что их столько!
— Что верно, то верно, — хмыкнул Жуга, — наш Ашедук умеет убеждать.
Аш’дук агриш, — заслышав имя Ашедука, тут же пискнул их нежданный проводник и посмотрел на них снизу верх голодными глазами.
Серая толпа подземных обитателей негромко перешёптывалась и переступала. Звук напоминал осенний листопад в лесу. Зрелище тоже было ничего себе — казалось, будто на пол брошена огромная, расшитая блестящими глазами-бусинами, дышащая серая шкура. Огромный зал был освещён почти уже разрушенной системой из зеркал под потолком, светящимися красками и плесенью, грибами, ползающими и летающими тут и там жуками-светляками. Слева был обрыв, зиявший непроглядной чернотой. На другой стороне разлома серебристые потёки плесени спускались чуть пониже, но и там они тоже терялись в темноте.
Их проводник задёргал Орге за рукав и указал наверх. Толпа вдруг зашумела громче. Все трое задрали головы.
По длинным стёршимся ступенькам медленно спускался Ашедук. А впрочем, нет, уже не Ашедук, — поправил себя травник. По лестнице спускался Тордион, сын Лаутира, Государь... Государь...
Государь... кого?
— Ну, что предложишь? — не сводя с него глаз, спросил Жуга у маленького гнома. Орге хмыкнул.
— Перебьём их всех.
— А если у них мирные намерения?
— Тогда извинимся... Потом.
Ашедук наконец спустился, постоял, неторопливо оглядел всех троих и задержал свой взгляд на Орге. Хмыкнул. За поясом дварага был топор, из-за спины торчала рукоять меча.
— Значит, всё-таки ты выжил, — сказал он. — Должно быть, я старею. Раньше мне рука не изменяла.
Лицо маленького гнома полыхнуло красным.
— Ты подлец, Ашедук! — он сплюнул ему под ноги. — Предатель и подлец! Кровь человека говорит в тебе, предательская кровь! Бери топор и бейся, если ты мужчина. Клянусь Имиром, я отомщу тебе за свой позор и за твоё предательство!
Ашедук равнодушно пожал плечами.
— Не дело Государя принимать вызовы всяких выскочек. Если это объявление войны, то собирай войска и приходи.
— Что ты задумал, Ашедук? — вступил в разговор Жуга. — Зачем ты обокрал нас? Чтобы стать царём у муравьёв? — он обвёл рукой пещеру. — Вот это твоя цель? Вот этого ты хотел?
— Ты не понимаешь. Это только сервы. Слуги. Воины. Там, в глубине, — он указал на пропасть, — путь в другую, новую страну. Вам, глупым невдомёк, что и колено Хиши раскололось. Сильные ушли туда. Там травы, там течёт вода, и пасутся мускусные быки. Там небо светится без солнца. Этот мир ждёт своего завоевателя. С твоим мечом я покорю его, а с моими знаниями добьюсь процветания.
— Ты принесёшь раздор. Войну.
— Война — последний довод королей, — ухмыльнулся Ашедук.
Жуга помедлил. На скулах его заходили желваки.
— Отдай мне Квэндум, — наконец сказал он. — Отдай мне АэнАрду. Только АэнАрду. Не Ксиал. Не меч. Только её.
Короткое мгновение гном, казалось, колебался. Затем стащил с плеча заплечный мешок и швырнул его травнику.
— На, забери свою дурацкую игрушку, — сказал он. — Она мне всё равно была без пользы. Может быть, тебе она послужит лучше. Знаешь, Лис, а ты мне чем-то даже нравился. До той поры, пока не обменял мой нож на какую-то гнилую железяку. Хочу дать тебе совет. Никогда не оскорбляй дварага неуважением к его подаркам, а тем более — к оружию.
Жуга всё ещё стоял и отнюдь не спешил поднимать свой мешок. Молчал.
— Я вернусь, — сказал он наконец. — Можешь мне не верить, но я всё равно вернусь. Мы встретимся, и вот тогда узнаем, чьё оружие лучше. А напоследок тоже дам тебе совет. Быть может, ты не знаешь, в таком случае запомни: трутней убивают.
И он наклонился за сумкой.
— Жуга!!! — предостерегающе вдруг крикнул Хансен. Травник обернулся, но успел увидеть только Ашедука, поднимавшего арбалет.
— Так значит, трутней убивают? — с бешенством сказал он, глядя на Жугу сквозь прорезь медного прицела. — Ну что же... Получай!
Перед глазами промелькнуло тело — Хансен прыгнул, заслоняя травника собой. Послышался щелчок, стрела с коротким «Фф-п!» пробила плоть, и наступила тишина.
Хансен по инерции сделал несколько шагов и замер на краю обрыва.
Медленно, словно бы с удивлением оглянулся на Жугу.
Наклонил голову, посмотрел себе на грудь и поднял руку.
Колени его подломились.
— Герта... Нееет!!!
Едва соображая, что творит, Жуга метнулся к Хансену, успев схватить его за руку, но при этом сам не удержался на краю и повалился вслед за ним. Равновесие сместилось. Два тела заскользили вниз по каменистому откосу, становившемуся всё более крутым. Жуга перехватил топор кверху лезвием, что было сил ударил о гранит. Шип топора заскрежетал, скользя по камню, зацепился в трещине. Рвануло руку. Плечевой сустав едва не выбило из сумки. Травник вскрикнул, но запястье Хансена не выпустил.
— Держись! — крикнул он, — подтягивайся вверх!
Хансен молчал. Висел безжизненно, как куль с мукой. Жуга почувствовал что медленно слабеет и покрепче стиснул пальцы. Ремённая петля на рукояти топора затягивалась. Он оглянулся вверх, нелепо выворачивая шею. Испугавшиеся поначалу скафены опасливо, но неотвратимо подбирались к краю пропасти.
— Орге! — напрягаясь, крикнул травник. Перевёл дыханье. — Орге!!!
Гном не отозвался. Что было тому причиной — оставалось лишь гадать.
Жуга закрыл глаза. Перед глазами плавали круги.
«Вот и всё, — подумалось ему. — Ошибка. Ошибка. С самого начала. С самого начала... Я опять доверился не тем»
— Ну что вы встали? — закричал визгливо Ашедук. — Убейте же его! Столкните вниз! Убейте, ну!
Казалось, тело Хансена уже не тянет вниз так сильно, словно бы он постепенно становится легче. Мускулы деревенели. Жуга едва не рассмеялся от сознания своей беспомощности. Распятый на камнях меж телом Хансена и рукоятью топора, он оказался совершено беззащитным перед наступающими скафенами. Он мог бы отпустить его, и тем спастись — ведь Хансен был уже скорее всего мёртв, но травник почему-то этого не делал. Он замер, словно время вдруг остановилось. Не хотелось делать ни малейшего движения. «Аш... Ашш...» — негромко слышалось со всех сторон, кроме той, где была пустота. – «Ашш-ш...»
Скафены медленно смыкали полукруг.
Смотреть на них, а равно и на Ашедука тоже не хотелось.
И в этот миг раздался крик.
В первый момент травник подумал, что ослышался, потом — что очнулся Хансен, но тут же понял, что опять ошибся: кричали совсем с другой стороны.
— Жуга! — вдруг снова донеслось откуда-то из коридоров. Травник в изумлении открыл глаза. — Жуга, хэй, где ты? Я иду! Держись, Лис, держись!
Весь напрягшись как натянутая струна, Жуга вытянул шею и приподнял голову — как раз чтобы успеть разглядеть, как из отверстия туннеля вывалился Яльмар и остановился посреди площадки, в изумлении от открывшегося его взору зрелища. Скафены медленно попятились назад.
— Зашиби меня Мьёльнир, — ошеломлённо выдохнул норвег, — сколько же вас тут!
Глаза его вдруг вдохновенно загорелись. Варяг шагнул вперёд и отвесил скафенам гротескный в своей вежливости поклон.
— Извиняюсь, — сказал Яльмар, — но я вас перебью.
И поднял свой топор.
Ещё через мгновенье из туннеля вынырнул дракон, остановился, выдохнул огонь, и пламя осветило всё вокруг. Отступленье превратилось в повальное бегство.
А ещё через минуту не осталось никого.
— Жуга, ты здесь? — лицо варяга появилось над обрывом. — Ого, как вас угораздило... Держись, сейчас мы тебя вытащим. Держись. Арне, неси верёвку!
Пока дракон метался вдоль ущелья и преследовал отбившихся и не успевших спрятаться, варяг и два мальчишки осторожно подобрались к травнику и захлестнули петлю на руке. Вскоре, хоть не без труда, уже вытащили обоих. Тотчас же выяснилось, почему не отзывался Орге — Тил обнаружил гнома лежащим неподалёку и без чувств. Похоже, его снова чем-то треснули по голове.
— Отпусти руку, — скомандовал Яльмар. — Ну! Да разожми же ты кулак.
— Не могу, — сказал Жуга. По лицу его текли слёзы.
— Чего не можешь?
— Пальцы разжать не могу... Яльмар, что ты делаешь! Ох, Яльмар...
— Ну чего ты дёргаешься как мальчишка! В конце концов не обрубать же их. Вот так, вот хорошо, вот и... хо... Гм...
Воцарилось молчание.
— Один, — наконец пробормотал варяг. — Кто это?
А Телли ничего не произнёс. И лишь смотрел... смотрел.
Жуга наконец нашёл в себе силы сесть.
— Хансен! — позвал он. — Хансен?
Тот не отвечал. Жуга наклонился над ним, отбросил волосы с его лица. Приблизился и замер.
— Бог мой... — пробормотал он. — Тил, ты это видишь?
— Девчонка, — подтвердил тот. — Лет двенадцать, может, чуть побольше.
— Яд и пламя, как же... Как же это?
Стрела свершила невозможное, и если б травник не держал Хансена всё это время за руку над пропастью, то вряд ли смог поверить в это превращение. Девчушка не отвечала. Казалось, она спит. Одежда Хансена была ей велика и висела складками. Один сапог слетел с ноги и упал в пропасть.
— Что это значит? — Яльмар повернулся к травнику. — Жуга, это опять твои фокусы?
— Стрела, — угрюмо бросил тот. Распустил завязки на куртке девочки и непослушными пальцами зашарил в складках рубашки. Нашёл и вынул древко от стрелы. Ран и крови на теле не было. Наконечника у стрелы — тоже. Жуга взглянул на Яльмара, на Телли. Опустил глаза.
— Стрела... Стрела Рудольфа? — внезапно догадался Телли. — Откуда?
— Она была в моём мешке. Мне её Вильям отдал тогда, в Британии.
— С тобой никогда не знаешь, чего ожидать, — задумчиво сказал варяг. — И всё-таки, поверить не могу. Неужто это в самом деле он? Не маска, не личина? — Травник помотал головой. — Вот ведь как. Всю жизнь девчонкой притворялся, а на деле вишь, как оно обернулось... Как это может быть?
— Я тебе потом объясню, — сказал травник. — Если смогу... Где Орге?
— Лежи, не беспокойся. Выживет. Им Арне занимается.
Яльмар вытащил флягу и направился к лежащему без чувств дварагу. Жуга некоторое время сидел неподвижно, потом потянул к себе мешок. Раздёрнул завязки. Вытащил игральную доску. Фигурка пешки матово мерцала, разгораясь, угасая, вспыхивая вновь. Тил присел, дотронулся до неё рукой.
— К чему бы это?
— Может, надо сделать ход? — предположил Жуга.
— Может быть... А как?
Оба покосились на дракона, но тот ничем не выразил желание хоть как-то поучаствовать в игре. Рик медленно бродил вдоль стен, обнюхивал грибы и плесень, сердито фыркал, мёл хвостом. Повсюду догорали маленькие костерки, валялись мёртвые тела. Пахло кровью и горелой плотью.
— Это должны сделать мы, — задумчиво сказал Жуга. — Всё предопределено. Предпоследняя линия… Гертруда говорила — пешка на последней линии может стать любой фигурой, кроме короля... ну, то бишь, дракона. Вот только где её взять, эту другую фигуру? Может, оторвать одну из этих?
Тил вскинулся:
— Послушай! Та фигурка... Помнишь, ты тогда забрал её?
Он не договорил. Жуга всё понял, переменился в лице и суматошно зашарил по карманам.
— Чёрт возьми, Тил, ты прав! Я совсем про неё забыл. Куда же я её засунул... Только бы не потерялась... А, вот она.
Травник вытащил фигурку воина и протянул её мальчишке.
— Ставь ты — у меня руки дрожат.
— А ты думаешь, у меня не дрожат?
Фигурку тем не менее, Тил взял. Сделал несколько глубоких вдохов, примерился и со стуком поставил её в самую середину последнего белого поля. Придержал, как будто опасался отпустить, затем осторожно разжал пальцы.
Сияние угасло. Оба переглянулись, затем Жуга протянул руку, подтолкнул фигурку пешки, и та со стуком повалилась набок.
 
 
* * *
 
 
— Наверное, ты плохо помнишь, что увидела, когда открыла в первый раз глаза. А впрочем, что там помнить. Только темноту. Я думал, что у Ашедука нету стрел. Я думал, все они остались у меня. И я совсем забыл про ту, что положил в мешок. Яд и пламя! мог ли я подумать, когда Гертруда объясняла мне про этот наконечник, где и как я потом буду вспоминать все эти объяснения! Лучше бы я бросил её за борт, ту стрелу...
А может быть, наоборот? Может, хорошо, что я её не бросил?
Я правда не могу понять, зачем я тебе всё это говорю. Но может, так и надо. Что ты чувствуешь? Тебя тревожит что-нибудь? Я чувствую, ты понимаешь, но не можешь говорить. Или не хочешь? Но ты слушаешь меня... Ты улыбаешься... Как хорошо, когда ты улыбаешься. Ты не поверишь, как мне от этого сразу становится легче на душе. Ну, да, Гертруда бы могла всё объяснить, могла бы, но её сейчас здесь нет. А есть только ты. Tabula Rasa... Герта называла это Tabula Rasa — «Чистая поверхность». Ей... Прости. Не ей. Наверное, всё-таки — тебе уже однажды доводилось испытать такое.
Мы двинулись наверх, но тут же заблудились. Да, я забыл тебе сказать, что Орге начал слепнуть. Его ударили по голове, и он не видел... Ничего не видел. А я ничем не мог помочь. А Герты больше не было...
Ты меня слушаешь?
Как важно, чтоб тебя когда-то кто-то выслушал...
 
 
* * *
 
 
Травник медленно водил рукой над гномьей головой, пытаясь по примеру Герты вылечить дварага. Маленькие дозы волшебства — целебной магии, сочащейся сквозь пальцы, окутывали его руку сероватым призрачным сиянием. Жуга работал осторожно, тщательно соизмеряя каждое усилие, однако как ни старался, причины слепоты не находил. Наконец он опустил руки.
— Ну? — выждав некоторое время, спросил двараг.
— Ничего не получается. Не понимаю, от чего ты слепнешь.
Орге помолчал.
— Подвёл я тебя, Лис, — сказал он наконец.— Не вывел, стало быть — подвёл.
— Чушь собачья. Кто же знал, что тебя опять ранят.
— Может, Хансен где на стенах метки оставлял?
— Не знаю. Может, оставлял. Но мы сейчас в других коридорах.
— Но ты же маг. Ты можешь что-нибудь? Хотя бы свет наколдовать ты можешь?
— Могу, — сказал Жуга, — но только ненадолго.
— Если можешь, то давай.
— Подожди немного. Дай передохнуть.
Свечу не зажигали — оставшийся огарок берегли на крайний случай. Да и нужды в ней не было. На этих горизонтах стены уже не светились так сильно, как внизу, но всё равно немного разгоняли мрак. Девочка спала, укрытая одеялом. Про себя Жуга решил звать её Гертой, но на это имя девочка не откликалась, как и на любое другое, будь то «Хансен» или «Кай». Всё, что Гертруда хотела забыть, она забыла.
Жуга облизал пересохшие губы, уткнул лицо в колени и тихо зашептал. Чуть видимая искорка возникла возле левого плеча, разбухла до размеров голубиного яйца и засветилась ярче.
— Ну, — спросил угрюмо Орге, — зажжёшь ты наконец эту свою дурацкую светилку, или нет?
Жуга поднял голову и долго смотрел, как отблески холодного сияния отражаются в выцветших невидящих глазах дварага.
Вода, вновь запасённая в грибном ручье, подходила к концу. Шли четвёртые сутки со времени битвы в пещере, путники всё ещё блуждали под землёй. Удар по голове сделал своё чёрное дело — Орге окончательно ослеп. Он и сейчас вспоминал дорогу, ориентируясь на ощупь и тепло от стен, ругался, поворачивал назад, но все понимали, что быть проводником двараг уже не может. И Яльмар, и Жуга и Телли вслух описывали всё, что видят, но даже травнику с его глазами было далеко до гномовского зрения. Орге хмурился и ничего не говорил, а только шёл. Память гнома не сохранила всех поворотов каменного лабиринта, но по крайней мере помогла найти приметы, по которым удалось подняться на верхние горизонты. И здесь, в запутанных туннелях они потерялись совершенно.
— Гаси, — сказал варяг. — Он всё равно его не видит.
— Попробуем сегодня повернуть назад, — сказал наконец Орге. — На третьем уровне должны быть тёплые источники. За левой стенкой. Должны были быть. Но что-то я их не припомню по пути назад. Наверное, мы не туда свернули. Надо возвращаться. А если уж совсем припрёт, вернёмся в грибную пещеру.
— Нет уж, — заявил варяг, — к чёрту эти чёртовы грибы. Я умру, а жрать их не стану. Я ж не дурак какой-нибудь, я ж видел, из чего они растут. Да и не дело это — возвращаться. Может, мы сидим здесь в двух шагах от выхода и надо только за угол свернуть?
— Сворачивали уже.
— Всё равно, — упрямо набычился тот, — надо всегда идти вперёд. Любая сказка, любая история нас учит этому. Где это видано, чтоб отступать у самого конца!
Жуга помедлил. Встал и перебрался до девчонки.
Тил уже был там, сидел у её изголовья. В свете от стен лицо её казалось синевато-бледным, очень спокойным. Чертами лица девчушка чем-то походила на Гертруду. «Ещё б она на неё не походила», — грустно усмехнулся травник, поправляя на ней одеяло. Та зашевелилась, но не проснулась. Она нисколько не боялась темноты, людей, дракона. Мягко улыбалась, если с нею заговаривали, ничего не отвечала, только слушала так жадно, словно впитывала каждое словечко, каждый звук. Тил старался быть всё время с ней, как будто тоже чувствовал вину, как и Жуга. В своём молчании здесь оба были солидарны.
Кто-то подошёл и встал у травника за спиной. Жуга даже не стал оглядываться — по осторожным, чуть шаркавшим шагам он и так узнал дварага. Некоторое время Орге стоял неподвижно, потом тоже опустился на колени.
— Как она? — спросил неловко он.
— Нормально. Спит.
— Спит... — хмыкнул Орге. — Что ж, хорошо. Жаль только, я её не вижу. Хансен был хороший парень. Чересчур чудаковатый, конечно, но честный. Осторожничал, но никогда не трусил. Надеюсь, что девчонка из него получится не хуже. К слову сказать, ты уверен, что она девчонка? В смысле — настоящая девчонка?
— Уверен.
— Что ли, проверял? Под юбку лазил?
Жуга промолчал, и было в этом молчании что-то такое, от чего гном так и не решился продолжить разговор. Травник обернулся и встретился глазами с Арне. Мальчишка тоже нерешительно переминался рядом.
— Ну, а тебе чего? — угрюмо бросил Жуга. — Иди давай. Нечего тут… пялиться.
Мальчишка опустил глаза.
— Расскажешь мне о ней? — попросил он.
Теперь уже Тил поднял голову.
— Зачем тебе?
— Я... Я хотел... Ну, Хансен — он ведь был волшебник. А я хотел... к нему в ученики. Хотел попроситься... Только ты не думай, я не просто так. Я заплатил бы. Отработал...
— Поздно, — травник перевёл взгляд на девочку. — Это уже не Хансен.
— А кто?
— Не знаю. Энигмация. Загадка. Чистая поверхность.
Мальчишка стиснул кулаки.
— Всё равно я сделаюсь волшебником, — сказал он сдавленно. — Я не хочу просидеть на этом острове всю жизнь, я хочу знать больше! Я выучусь, найду учителя, я... я...
— Время покажет, — устало сказал Жуга. — Пошли к остальным.
— Идите, — сказал Телли. — Я потом.
Травник чувствовал себя разбитым и усталым. На то, чтобы сварить похлёбку из крупы и вяленого мяса, ушли почти все его силы — воду пришлось нагревать при помощи магии. Бой, долгий путь, перерасход магической энергии обернулись тяжестью в голове и ломотой в костях. Даже простые заклинания давались травнику с трудом. «Яд и пламя, — вновь подумал он. — Похоже, Герта была права, и эти чёртовы ограничения и вправду могут пригодиться.»
Тем временем у наполовину опустевшего котелка уже вовсю шёл разговор.
— Вот ты мне говоришь, что надо возвращаться, гном, — варяг после еды немного подобрел. — А ведь любое сказание, любая сага учит нас, что храбрые идут вперёд.
— Кто знает, — Орге пожал плечами, ощупью нашарил одеяло, набросил его себе на плечи и привалился к стене. — Если можешь отыскать дорогу, так иди. А я другого способа не знаю. Может быть. Тебе видней.
— Всё это христианские штучки, — не унимался варяг. — От тебя, двараг, я их не ожидал. Обычно это ихние попы выискивают всякие лазейки, только б обмануть.
— А чем тебе не нравится христианский бог? — спросил вдруг Арне.
— Не знаю. Как-то он мне не по душе. На словах-то, вроде, добрый, а по делам — всё норовит прибить кого-нибудь. И все ученики его такие же. И нет бы чтоб в открытую, как исстари, а как змеи — исподтишка всех остальных друг против друга растравляют, чтоб никто не догадался. А сами в стороне. И жертвы булками приносят. А ещё детей купают в ледяной воде.
— Так ведь грех же первородный...
— А нефиг было яблоки таскать!
— Да ты историй много ли слыхал? — вслух усомнился Арне. — Ты и читать-то не умеешь.
— А на хрена читать? Вон, проповедники всё время приплывают, сами рассказывают всякую всячину про белого Христа, знай только уши раскрывай. А иной раз викинги привозят рабов христиан, так те тоже поболтать не прочь. Много знают. А как-то раз — ну, помнишь ведь наверное — один такой вот проповедник-старикашка, видимо, совсем уж полный идиот, добрался до Гайрфугласкера, принял там сослепу пингвинов за людей и принялся их крестить. Когда за ним приплыли, он уже пол-острова крестил. Вот смеху было! Сам после этого суди: хорош ли бог, у которого такие слуги?
— Ну так расскажи тогда свою какую-нибудь историю, — бесцветным голосом сказал вдруг травник. — Твоя-то в таком разе, наверное, интересней будет.
Яльмар с некоторым недоумением покосился на него, затем оглядел остальных своих спутников.
— Вы что, правда хотите послушать?
Гном не ответил. Тил пожал плечами. Герта и дракошка спали. Жуга махнул рукой: рассказывай, мол, всё равно делать нечего. Варяг воспринял общее молчание как знак согласия,
— Ну, хорошо, — сказал он. — Хорошо. Я расскажу вам историю про двух братьев. Про двух братьев и того, кто скрыл лицо. Слушайте.
Он уселся поудобней у стены, прикрыл глаза и начал свой рассказ.
— То был холодный год. Осеннее море с грохотом сотрясало гранитные скалы. Ветер подхватывал брызги и нёс над ущельями фиордов, над каменными перевалами, мимо снеговых шапок вершин. И даже орлы, гнездившиеся на неприступных утёсах, с трудом могли разглядеть далеко в море маленькую рыбацкую лодку. Шторм давно сломал мачту, сорвал парус и утащил куда-то в низкие тучи. Двое мореходов сперва пытались грести, но тяжёлые волны выхватывали весла из рук, да и силы кончились быстро — ведь старшему из гребцов едва минуло десять зим, а младшему и того менее — восемь. Это были Агнар и Гайррёд, сыновья Храудунга, одного из самых знаменитых вождей Северных Стран. Буря уносила их лодку от родного берега прочь. Братья едва успевали вычерпывать холодную воду, хлеставшую через борта. «Держись, Гайррёд!» — крикнул тогда старший брат младшему. — «Мы же викинги! Дымные очаги и тёплые постели — это не для мужчин!»
Сам Агнар был доброго и весёлого нрава: все ждали, что он сделается хорошим вождём, справедливым и щедрым. Отцовские воины охотно пойдут за ним, когда он подрастёт.
А Гайррёд отвечал ему так: «Пусть другие плачут или просят пощады». Судьба младшего сына — всё в жизни добывать самому, и богатство, и славу, и преданную дружину. Что ж, Гайррёд обещал стать замечательным воином. Кровавое Копьё — вот что значило его имя.
Двое промокших мальчишек упрямо сражались с волнами, чувствуя, как понемногу стынет кровь в жилах, как ледяной ветер высасывает последние силы... Но они были сыновьями вождя. Они хотели стать викингами. Они не привыкли сдаваться...
— Гайррёд... — вдруг пробормотал Жуга, чувствуя, как вспыхивают в мозгу смутные проблески догадки. — Гайррёд... Красное копьё... Так что же, «рёд» выходит, значит «красный»?
— Красный, ну, — кивнул варяг, намереваясь продолжать. — Так вот...
— А «гайр» по-вашему — «копьё»?
— Ага. Так вот, плыли они, пока наконец, уже в ночной тьме, впереди не заревел прибой...
— Яльмар, — глядя викингу в глаза, холодным голосом сказал Жуга, — ответь мне: «гайрфугл», случаем, не означает «копьё-птица»?
Яльмар посмотрел на травника с недоумением. Поскрёб в затылке.
— Ну, да. Мы так их и зовём, пингвинов этих. А как их ещё звать? Клювы острые, как копья, мать их... Эй, ты чего? Чего вскочил-то? Да погоди ты, дай дорассказать!
— Потом дорасскажешь! — вскричал Жуга, схватился за голову и быстро заходил по пещере туда и обратно. — Вот оно! Гайрфугласкер!
В этот миг Жуга так походил на сумасшедшего, что Тил и Яльмар невольно отшатнулись.
— Остров пингвинов! — тем временем шумел он, разбудив и Герту и дракона. — Место, где гнездятся копья! Чёртов Олле, вот что он хотел сказать, как же я сразу не догадался! Вулкан — вот истинный Драконов Ключ!
Он обернулся, блестящими глазами оглядел по очереди всех и объявил:
— Мы плывём на Остров пингвинов.
— Сначала надо выбраться отсюда, — рассудительно сказал варяг. — Ты вот что, ты это... сядь пока, угомонись. Подумаем, решим, а после...
— А знаешь, — вдруг сказал Телли, — может, ты и прав.
— Конечно прав! Всё ж сходится! — внезапно травник перестал шагать и поднял руку: — Тихо! Слышите?
Сквозь толщу камня еле слышно доносился странный звук, похожий издали на комариный писк. Звуки становились то выше, то ниже, Жуга напряг слух и вдруг с радостным изумленьем распознал в них заунывные переборы марша Кемпбелов.
Услышали их и остальные.
— Что это?
— Рой-Рой! — вдруг просиял варяг. — Один и Фрея, это Рой-Рой, это его волынка. Стало быть, они всё-таки сумели нас найти!
Все не сговариваясь зашумели и задвигались, торопливо подбирая вещи, а через минуту уже шли по коридорам, всякий раз сворачивая туда, откуда доносилась музыка. Звуки становились всё отчётливей и громче, а менее чем через полчаса ходьбы вдруг впереди забрезжил свет, и путешественники оказались в горловине старого вулкана.
Волынка сорвалась на визг, заклёкотала, забулькала и смолкла, обвиснув у шотландца на руках всеми своими рожками и трубочками. Сидевшие рядом викинги вскочили, обнажив мечи, но тотчас опустили их, завидев, кто пришёл.
Рой-Рой оторвался от мундштука. Щёки его были такими красными, что чуть ли не светились в темноте.
— Будь я проклят! — прохрипел он, облизывая растрескавшиеся губы. — Наконец-то! Ещё немного, и я наверное бы лопнул от натуги. Где вас носило?
 
 
* * *
 
 
— Когда мы вышли, было уже холодно. Погода поменялась. Вильям оказался молодцом — он не только дошёл до фермы и привёл людей, но и догадался, где можно нас найти. Это он придумал играть на волынке. Они нашли нашу верёвку, но не полезли в туннели, а просто ждали день за днём. Они могли бы не поверить нашему рассказу, но они поверили. Когда же Яльмар заявил, что мы собираемся плыть на Гайрфугласкер, то все ответили согласием, хоть Яльмар никого не стал неволить. Вильям — тот и вовсе готов был на себе волосы рвать от того, что пропустил такое приключение. Викинги же просто были злы на гномов — они все выздоровели, стоило лишь нам уйти, и теперь считали, что виной тому двараги, которые и навели порчу. Вдобавок, мореходам надоело сидеть на берегу и ничего не делать. Один лишь Бранд поинтересовался, почему плыть надо именно туда. Тут Яльмара поддержал Хельг; «Гайрфугласкер ничем не хуже прочих мест», — так сказал он, и на этом споры кончились.
Ты помнишь это плавание — день, ночь, и ещё часть дня, когда мы добирались до вулкана? Ты киваешь, значит, помнишь. Это хорошо. Ты умная, хорошая девочка и быстро учишься. Кто знает, сколько знания тебе досталось от... А впрочем, не надо об этом.
Ты не спишь? Ну тогда слушай дальше.
 
 
* * *
 
 
Неровные утёсы Острова пингвинов подходили к самому берегу. С лёгким шорохом на камни набегал прибой. Огромный серый конус поднимался к облакам, вершина огненной горы курилась дымом. Впрочем, это был, скорее, пар — густой, белёсый, он вздымался вверх и уносился ветром. Воздух острова был горек и удушлив, как после взрыва пороха. Земля под ногами ощутимо подрагивала. Самих птиц, в честь которых остров получил своё название, здесь оказалось не так уж и много — на зиму гагарки «расплывались» по разным странам и морям.
— Кто с тобой пойдёт?
Жуга поправил нож за поясом. Задумчиво взглянул на девочку, на Рика, после перевёл взгляд на варяга.
— Тил, — сказал он, — и Рик. Больше никого не надо.
Яльмар нахмурился.
— Одних я вас не отпущу.
— Не надо, Яльмар. Это ни к чему. Кто знает, что там может с нами случиться? Мы пойдём втроём.
— Тогда тем более не отпущу. Ещё чего! Мальчишка с ящерицей... Тоже мне, помощники. Если там и вправду дракон, вы с ним не справитесь. Я с вами.
— Если там дракон, — сказал спокойно травник, глядя Яльмару в глаза, — то с ним не справится и вся твоя дружина. Потом, ведь кто-то должен привести домой корабль. И кто-то должен присмотреть за девочкой... если что. Ты понимаешь?
Тот молчал.
— Ты понимаешь? — повторил Жуга.
— Понимаю, — наконец сказал варяг. — Всё я понимаю, не дурак. И всё равно не могу с этим смириться. Нельзя вам идти одним, даже дрова вместе лучше горят. Возьми тогда хотя бы Сигурда. Или Верёвку.
— Не возьму.
— А меня? — вдруг подошёл к нему Вильям. — Меня возьмёшь?
— Вильям...
— Не говори, сначала выслушай! — пылко прервал его бард. — Я помогал тебе, я видел всю игру от самого начала. Моя вина, что Олле стал... тем, кем он стал. Ты помнишь наш уговор? Я не прощу себе, если не увижу, чем всё кончится, я должен... Если вы меня не возьмёте, я пойду один!
— Яльмар, — холодно сказал Жуга. Налетавший ветер взметнул его рыжие волосы. — Возьми верёвку и свяжи его. А лучше сразу привяжи к мачте.
— Не имеете права! — вскричал бард, отступая. — Вы клятву давали! Ты... Ты же обещал, Жуга. И ты, Яльмар, тоже обещал, что я пойду с вами!
— А может, пусть его идёт? — сказал вдруг Яльмар.
Жуга с сомнением наклонил голову:
— Ты думаешь?
— Там, где сильным делать нечего, сойдёт и слабый. Он же скальд, а для них незнанье хуже смерти. И потом... — он посмотрел на Рика и закончил: — И потом мне кажется, что вы вернётесь. Все. И скоро.
Жуга колебался недолго. Махнул рукой.
— Что ж, раз так... Ладно. Пусть идёт. Ждите нас два дня.
— А что потом?
— Решайте сами. Тил, ты идёшь?
— Иду, — тот мягко высвободил руку из пальцев девочки, встал и принялся собираться. Широко раскрытыми глазами та смотрела ему вслед. В сундучке Гертруды отыскались платья, одно из них, зелёное с коричневым, Жуга укоротил ножом и подогнал для девочки. Оно было ей почти впору.
Оружия с собою почти не взяли. Все трое быстро собрались и двинулись вперёд, доверившись драконьему чутью. Рик ловко пробирался меж огромных валунов, распугивая птиц; поспеть за ним было нелегко. Дракон, похоже, в самом деле знал, куда идёт. Путь их шёл всё вверх и вверх. Кнорр вскоре превратился в маленькую лодочку, отсюда, с высоты было видно, как варяги разбрелись вдоль берега и принялись бить птицу: порожних рейсов Яльмар не одобрял. А вскоре каменистый выступ мыса заслонил корабль, и путники остались наедине со скалами, слепыми пятнами снегов и скудными подушками растительности. Никто не говорил. Шли молча. Вдалеке внизу шумел прибой.
Наверное, прошёл час, или все два, прежде чем дракон привёл их к небольшой расселине меж скал и уверенно скользнул туда, не дожидаясь остальных. Жуга достал из сумки припасённые загодя факелы из тряпок, пропитанных смолой, добыл огонь и покосился на Вильяма.
— Может, всё-таки передумаешь?
Тот решительно помотал головой.
— Нет. Я пойду. Дай мне тоже факел.
— Пока обойдёмся одним.
Он оглядел своих спутников.
— Ну, вперёд, что ли?
И первым вошёл под узкие своды пещеры.
Лаз петлял. Вёл в глубину горы. Чад факельного пламени щипал глаза. Вильяму выпало идти вторым, и он не слишком различал, куда идёт и видел только спину травника. Трещина была вполне широкая и достаточно высокая, чтоб не приходилось нагибаться. Дракон, во всяком случае, пролез здесь без труда. В лицо тянуло тёплым сквозняком, который вскоре превратился в настоящий жар. Вильям вспотел. Куда мог вывести туннель? В глубины раскалённых недр? К подножию исполинского кузнечного горна? Вильям не знал и не хотел об этом думать. Но думал всё равно. Он шёл и размышлял о всех событиях последних месяцев, об Олле, об Арнольде. О плавании варягов через океан. О собственных задумках, о набросках и черновиках незаконченной пиесы. В голове вертелись фразы, сталкивались рифмы. Не было только времени, чтобы остановиться, достать карандаш и записать их. «Ничего, — рассеяно подумал Вильям. — Ничего. Вернёмся — запишу».
За размышленьями бард пропустил момент, когда все трое вышли в полумрак пещеры. Он остановился и огляделся по сторонам.
Отблески мерцающего красноватого сияния скользили по стене и освещали потолок. Свет шёл снизу, из длинного широкого разлома, уходившего куда-то вдаль и там терявшегося в темноте. Пещера была огромна. Справа, слева высились нагромождения камней. Воняло серой. Этот молодой вулкан был жив и яростен. Вильям помедлил, вслед за травником и Телли подошёл к обрыву и несколько мгновений там стоял, оцепенело глядя под ноги, туда, где далеко внизу остервенело клокотало варево подземного котла. Изломанные трещины удушливо краснели на поверхности тёмной, лениво колеблющейся лавы. Сухой и ровный жар вздымался в высоту и бил в лицо. Глаза у всех троих мгновенно заслезились, бард закашлялся. Вдоль стен ползли и извивались струйки пара — где-то через трещины в подножии вулкана внутрь просачивалась вода.
— Чёрт... — вдруг выругался Жуга так хрипло и так неожиданно, что Вильям вздрогнул, в первый момент не узнав его голос. — Где же Рик? Куда он мог деваться? Тил, ты не чувствуешь его?
Эльф на мгновение закрыл глаза. Лицо его окостенело.
— Он здесь, — сказал он наконец. — Он где-то здесь. Пошёл вперёд.
— Раз так, пойдём за ним. Ты взял доску?
— Да, взял. Ты хочешь посмотреть?
— Нет. После, может быть. Вильям, запоминай дорогу. Может быть, придётся возвращаться одному.
Бард промолчал.
Травник огляделся, выбирая путь, ткнул факел меж камней и затоптал ногой: пока что света от вулкана было предостаточно. Жара снедала. Жуга и Вильям сбросили плащи, но всё равно были оба потные и красные. Лицо Тила было бледным, но внешне казалось спокойным. Однако не прошли они и мили, как вдруг травник вновь остановился. Замерли и Тил с Вильямом.
— Что случилось?
— Гном, — негромким голосом сказал Жуга.
— Что? — бард с удивлением вытаращился в темноту.
— Гном стоит.
— Не вижу.
— Он прав, — сказал Телли. — Это Ашедук.
Едва лишь имя было произнесено, гном вышел из тени и заслонил собой дорогу. Был он грязен и оборван, в бороде его и на одежде чернели жжёные прорехи и подпалины. Каким неведомым подземным ходом он добрался до пещеры Острова пингвинов, оставалось лишь гадать. Гном был один. Ноздри дварага раздувались, глаза блестели безумием. В руках Ашедук сжимал травников меч — в ножнах, рукоятью вверх, как будто совершал какой-то неизвестный ритуал.
— Вот мы и встретились снова, Лис, — криво ухмыльнулся гном. — Ты думал, что сумел меня одолеть, но я знал, где тебя стоит ждать. Здесь нет другого выхода, в этой пещере. Ты отсюда не уйдёшь.
Жуга молчал.
— Я знал, что ты придёшь, — продолжил Ашедук. — Тебе не выиграть игру. Я не хочу, чтобы потомок Хитреца опять взял верх над племенем хазад. И без того он причинил нам много бед.
— Освободи дорогу, Ашедук, — глухо произнёс Жуга. — Ты безумен. Я не потомок Локи. Пугай детей своими баснями о мёртвых богах. Пусть даже ты убьёшь меня, всё равно найдётся ещё кто-нибудь, кто захочет проверить, пойти и поймать волосатика. Уходи.
— Да? — с насмешкой крикнул тот. — А что же твой браслет? Твой Драупнир, откуда он по-твоему взялся?
Жуга молчал.
— Ты, — медленно сказал гном, — не пройдёшь. — Клинок с коротким шорохом покинул ножны. — Пусть мне не помогла стрела, зато поможет этот меч.
«Чёрт, — промелькнуло в голове у барда. — Зря не взяли топора».
Он знал, что для травника гном — не противник. Для Жуги и двое не были противниками, и трое. Но сейчас противником был меч. Его же меч.
— Позволь мне, — сказал Тил, выступая вперёд.
— Нет, — Жуга отбросил плащ и одним движением достал из-за пояса нож Морна — тёмную источенную полосу железа с грубой рукоятью. — Ты без оружия. И потом, это моя вина, что меч попал к нему. Эй, Ашедук! — позвал он. — Я не буду биться. Я тебя просто убью. Сейчас.
Гном рассмеялся. Отшвырнул ножны и обеими руками ухватился за рукоять. Расставил ноги.
— Давай! — хрипло каркнул он. — Давай, Лис, нападай! Вертись, пляши свой танец, всё равно тебе не выстоять. Ты знаешь этот меч лучше меня. Лис против Лиса — схватка века! Ха! Ну, кто поставит на тебя? Ты...
Какое-то движение справа отвлекло его. Гном покосился в ту сторону, да так и не успел договорить.
Рик рухнул на дварага сверху адовым нетопырём, ударил в подреберье как таран. Гнома развернуло, он закричал, взмахнул мечом и потерял равновесие. Упал. Дракошка сделал разворот, ударил снова, закогтил и поволок дварага по камням. Кольчуга гнома лопнула, колечки брызнули серебряным дождём, рассыпались вокруг. Драконьи когти соскользнули, затрещал кафтан, и Рик упал на камни. Ашедук привстал на одно колено, закрутил мечом, ударил снизу. Рик встал, потряс головой. Всем телом по-змеиному скользнул назад, встопорщив крылья, чтобы не поранить их о меч. Зашипел.
Бард вскрикнул от неожиданности, сморгнул и упустил момент, когда Жуга вдруг бросился вперёд. Через мгновенье вспышка света осветила всё вокруг, а когда глаза Вильяма вновь привыкли к полумраку и он вновь увидел травника, то тот уже спокойно стоял в стороне. Дракона рядом с ними не было.
Гном опустил глаза и несколько мгновений недоумённо созерцал торчащую у него из груди рукоятку ножа. Сглотнул. Посмотрел на свой меч. Лезвие было чистым.
— Дерьмовая сталь... — пробормотал двараг. Две тёмных струйки сбежали с его губ и затерялись в бороде. — Позор... Какой позор...
Глаза его закатились. Он сделал шаг назад, ещё один, ещё, оступился и канул вниз, в расцвеченную красными языками тьму провала.
Жуга пошатнулся и опустился на ближайший камень. Обхватил себя руками, словно бы его вдруг зазнобило. Поднял взгляд на Телли. Усмехнулся.
— Вот и всё, — сказал он. — Вот и нет меча... А я уж думал, не решусь. И Ашедук, похоже... так же думал...
Послышался писк и хлопанье крыльев. Тень дракончика скользнула по стене, Рик вынырнул из глубины провала и завис над пропастью — изящный, гибкий, золотисто-багровый. Кожистые крылья загребали жаркий воздух. Все трое на мгновение оцепенели. Дракон тем временем нашёл взглядом травника, в несколько взмахов преодолел разделяющее их расстояние и с коротким звоном уронил Хриз к его ногам.
Мягко опустился рядом с ним на камни и сложил крыла.
— Меч! — громко пискнул он.
Жуга долго сидел в неподвижности.
— Спасибо, Рик, — сказал он наконец. — Без тебя бы у меня не получилось. Видно, судьба у меня такая, что ли, убивать тангарских королей... Хотя, — тут он замешкался, махнул рукой, — какой он король...
Взгляд его вдруг замутился.
— Устал я, — тихо-тихо произнёс Жуга, вдруг как-то весь осел и стал заваливаться набок. Тил и Вильям подскочили с двух сторон, подхватили его и уложили на камни. Эльф осторожно сдёрнул с него куртку. Сбоку на рубашке травника открылось бурое пятно.
— Он ранен! — вскричал Тил и засуетился. — Погоди... Держись, Жуга, держись! Рубашкою перевяжу...
Травник безуспешно попытался отвести его руку.
— Уже ни к чему, — сказал он. Отнял ладонь от раны и поднёс к лицу. Растёр на пальцах кровь. Нахмурился.
— Тёмная... — пробормотал он. — Плохо... Вот что, Тил. Оставьте меня здесь и идите дальше.
Бард, как он ни был ошарашен, всё же удивился, как Жуга в такой темноте ухитряется ещё и различать цвет крови. Тем временем эльф уже кончил бинтовать и затянул последний узел.
— Ещё чего! — прикрикнул он. — Я тебя здесь не брошу. Вильям! Беги наружу, приведи кого-нибудь. Скажи, чтоб захватили его сумку и какое-нибудь полотно.
— Это не поможет, — сморщившись от боли, травник приподнялся на локтях и медленно сел, привалившись спиною к камню. — Герта, может, и смогла бы мне помочь, но Герты больше нет. А остальные... Остальные ничем не помогут.
— Перестань молоть чепуху. Ишь, раскомандовался. Ты разве так меня учил больных лечить? Так, да? Лежи, не дёргайся, сейчас мы вынесем тебя. Рана небольшая. Всё будет хорошо. Вильям! Бери его под другую руку.
Жуга покачал головой, однако сопротивляться он уже не мог, лишь нашёл в себе силы усмехнуться.
— Да, рана не такая глубокая, как колодец и не такая широкая, как ворота, но мне достанет и такой. У меня задета печень, Тил. Я не проживу и часа. Идите. Вы должны дойти... и выиграть. — Он перевёл дыхание и снова лёг на камни. — Жаль, — пробормотал он, — ах, как жаль... Не думал я, что это будет... так. Хотелось бы под небом... Чтобы видеть звёзды, а не потолок. Ну, чего стоите?
Ответа не последовало. Травник посмотрел на Телли, на Вильяма. Казалось, оба силятся увидеть что-то за его спиной. Затем вдруг лица у обоих разом вытянулись, а бард вдобавок охнул и попятился.
Увидели.
Жуга вздохнул и посмотрел наверх.
Темнота сгущалась. Высоко над головой Жуга увидел два мерцающих овала, словно в стенке кратера пробили два окна. А через миг он понял, что глядит ни в какие не в окна, а в глаза невероятно старого, огромного и чёрного дракона, настолько чёрного, что тьма вокруг него казалась серой. Взгляд застилала пелена, в ушах шумело. Ему казалось, что он кружится, парит над серебром драконьих глаз, что поднимается всё выше... выше... выше...
Травник медленно проваливался в небытие.
 
 
* * *
 
 
Послышался протяжный долгий вздох и шелест чешуи, затем глаза приблизились, и темнота приобрела очертания исполинской чёрной головы.
«Хаар-рр...» — прохрипела темнота. — «Ха-ха-арр...», как будто бы дракон прочищал своё огромное горло после многолетнего молчания. Жаркое дыхание дракона чувствовалось даже в дымной духоте пещеры. Источник лавы в глубине провала глухо рокотал. Некоторое время властелин пещеры молча созерцал своих гостей, затем приблизился, кроша когтями камни. Бесконечные извивы его тела уходили в темноту.
— Я вижу вас, — проговорил он наконец. — А значит — вы пришли.
Голос дракона заполнил пещеру. Гулкий, низкий, он, казалось, проникал в каждый её уголок. Дракон шепелявил, окончания некоторых слов звучали архаично, но речь его была вполне понятная и ясна. В провале грохнуло, язык слепого пламени взлетел на миг над краем ямы и исчез. Вдоль каменного узкого карниза пронеслась удушливая жаркая волна. Рик пискнул и встопорщил крылья, удерживая равновесие.
Тил выпустил из пальцев руку травника и выпрямился.
— Настало время завершить игру, — сказал он. Вильям не решился заговорить. Чёрный дракон неторопливо смерил взглядом Рика, перевёл взгляд на Жугу. Голова едва заметно качнулась.
— Настало время, — сказал он, словно бы прислушиваясь к собственным словам. — Да, настало. Хоть жизнь дракона — вечная игра, полёт сквозь время и миры, всему когда-то настаёт свой срок... Да, настаёт свой срок.
— Ты проиграл, — напомнил Тил и указал при том на доску пред собой. — Твои фигуры далеко, остались только лис и пешка. Делай ход. Последний ход, дракон. И мы закончим наш поединок.
— Да, — признал дракон, — я проиграл. Anarinya qeluva. Что ж, так тому и быть. И хорошо. Lirima ye.
— Хорошо? — с недоумением нахмурился Вильям. — Что значит «хорошо»? Ты хочешь сказать, что эта эльфийская игрушка...
— Эльфийская игрушка? — повторил дракон, переводя на барда взгляд своих сверкающих как лампы глаз. — Ха-арр... Поэт! Не думаешь же ты, что я здесь просто развлекался? Неужели ты не догадался, для чего на свете существуют Сны Дракона?
— Сны Дракона? — тупо переспросил тот.
— Да. Драконовы Сны, та штука, что лежит сейчас перед тобой, та вещь, которую эльфы переняли много тысяч лет тому назад у нас и пользовались ею как игрой. Как по-твоему, зачем она нужна?
Вильям, который так внезапно оказался в центре разговора, замешкался. Чёрный дракон терпеливо ожидал ответа. Бард покосился на лежащего Жугу, на Рика, на дощечку АэнАрды под ногами, и вдруг его осенило.
— Испытание, — проговорил он. — Это было испытание... Я прав?
— Да, поэт, — сказал дракон. — Да. Да.
— Но тогда зачем? Зачем всё это было нужно? Объясни!
— Затем, что для таких как мы, весь мир — одна огромная доска, а люди в ней — фигуры. И не только люди. И я не мог оставить это всё кому попало. AenArda. Драконовы Сны. Я много сотен лет ждал, когда появится достойный преемник. Три моих противника погибли, проиграв, пока не появились вы. Это я открыл проход для тебя, Осенний Луч, чтоб вы попали в этот мир. И старая доска в доме Рудольфа тоже не была случайностью. И тот, кто зовёт себя Жугой, не зря пришёл в тот город.
— Все случайности мира... Не слишком ли ты много на себя берёшь?
— Когда идёт игра, случайностей не существует, — спокойно произнёс дракон. — Всё предопределено: ваши встречи, разлуки. И даже имя Tyel, которое ты взял, чтоб зваться им среди людей, ты выбрал не случайно. Ведь на Высоком Наречии это значит — «конец».
— Я его не выбирал, — отрывисто ответил Тил. Голос его подрагивал от еле сдерживаемого гнева. — Да и язык эльдар — не мой язык. Но пусть даже и так. Шансы были слишком неравны. Ты оставил Рику только пять фигурок! Если ты так поступал со всеми, то немудрено, что ты выигрывал. Где твоя доска? Покажи мне её!
— Зачем? — с недоумением сказал дракон. — Что мне доска? Каждый играет столькими фигурками, сколько он в силах удержать в голове. Зато я убедился, что мой ученик талантливей меня. Он одарённый мастер. Это хорошо. Теперь я спокоен.
Дракон умолк и пару долгих минут смотрел вглубь пропасти на пляшущий вдоль трещин каменный огонь. Горячий вздох пронёсся по пещере.
— Да, я устал, — сказал он. — Мой путь лежит дальше, но я стал тяжёл и стар, мне не подняться на крыло. Огонь, который грел меня, слабеет, подступают холода. И только здесь, в пещере я ещё могу почувствовать тепло. Тепло, которое меня согреет и станет мной, когда наступит срок моей последней линьки.
— Ну хватит. Faarea yallume! — не выдержал Телли. — Довольно болтовни. Наш друг умирает. Мы можем потерять его, если вовремя не выберемся отсюда. Ты можешь нам помочь?
— Жизнь, — словно бы не слыша их, пробормотал дракон, и в голосе его не слышалось вопроса. — Что есть жизнь! Всего лишь навсего — один из снов. Теряют больше иногда.
— Ах, значит, сон! — вдруг вскинулся Вильям и шагнул вперёд. — А ты? Ты сам-то не боишься умереть, раз проиграл? Уйти и больше никогда не быть?
— Быть или не быть, — задумчиво проговорил дракон. — Да, это вопрос... Нет, умереть не страшно. Умереть — уснуть. И тоже видеть сны, быть может. Сны о великой, нескончаемой игре, где только вечность — правила... Драконы — существа вне мира и вне времени. Что время для того, кто может жить века? Я много странствовал, я был в таких мирах, которых вам не увидеть никогда. Я знаю тех, кто сотворил мир и ушёл. Я видел тех, кто уходил потом. И я смотрел им вслед и думал, что когда-нибудь и я уйду за ними вслед. Нет, бард, я не боюсь смерти. Умереть — значит уйти и стать легендой.
— А бог? — растерянно спросил Вильям. — А как же бог?
— А бога я не видел.
Воцарилась тишина.
— Рик выиграл, — сказал Тил. — Он вправе требовать награду?
— Да, — после недолгой паузы последовал ответ. — Да, Kallasilya Narqelion Anas Nu Laurealassion, он может требовать её.
Водовороты серебра драконьих глаз придвинулись к лежащему на камне Рику.
— Чего ты хочешь?
Несколько мгновений два дракона молча смотрели друг на друга, затем Рик подошёл к лежащему у камня травнику, присел на все четыре лапы и осторожно, хоть и неуклюже подтолкнул носом неподвижное тело. Поднял голову.
— Ты уверен? — спросил дракон.
— Да!!! — выпрямившись, пискнул Рик так громко, что у Вильяма зазвенело в голове.
— Ха-арр... — прохрипел задумчиво чёрный дракон, — ха-арр... Ах, молодость, молодость... Золотое время. — Глаза его подёрнулись туманом. Он посмотрел на Тила. — Лис всё ещё на доске?
— Да, — ответил тот, мельком взглянув на доску. — Он здесь.
— Странно. Что ж, пусть будет так. Однако знайте: как только вы покинете пещеру и взойдёте на корабль, я разрушу эти стены между морем и огнём, и острова не будет. Дракон не может просто так умереть, а я и так слишком долго ждал. Боль и холод снедают меня, а потому поспешите. Пусть Лис останется со мной. И ты, — он повернулся к Рику, — ты, raamar laurie, останься тоже.
Одно мгновенье Телли колебался.
— Ты поможешь ему?
— Клянусь своим именем.
— А как тебя зовут? — замирая от собственной наглости прокричал Вильям. — Скажи, чтобы я знал, кого мне поминать добром или злом!
Глаза дракона повернулись к барду — одно большое, долгое, исполненное скрытой силы мягкое движение, от которого у Вильяма колени задрожали как кисель.
 
 
...Серебряные искры...
...Шелест чешуи...
И нету чувства времени, а только — долго... долго...
...как весь мир в одном глазу.
...И гулкий голос в голове:
«Зови меня — N’yeman»
Так сказал дракон.
 
 
— Н’йеман, — задумчиво повторил Вильям, торопливо нагоняя Тила, который уже направлялся к выходу из пещеры — Н’йеман... Что значит «Н’йеман», Тил?
— «Никто», — отрывисто ответил тот через плечо.
— Никто? — Вильям остановился. — Но тогда... тогда почему ты ему веришь?
Тил тяжело вздохнул, но шага не замедлил.
— Вильям, это долго объяснять. Драконы никому не открывают своего истинного имени за так. Но мне достаточно того, что он им поклялся.
— Но ведь...
— Идём, Вильям. Идём. В конце концов иногда уйти, значит — спасти.
 
 
* * *
 
 
Телли стоило больших трудов уговорить варягов, чтоб они собрались и отчалили. И стоило ещё больших трудов втемяшить Яльмару, что надо отплывать без травника. Сначала тот упёрся — ни в какую, скалился, хватался за топор, но после всё-таки решился.
— В конце концов, ты мне доверяешь или нет?
— Но почему нам непременно надо плыть, не дожидаясь Жуги? Объясни! Я требую в конце концов, чтоб ты мне объяснил! Имир, имею же я право знать, почему я должен бросить друга?
— Потому что это наш последний ход, — устало бросил Тил. — Твой ход, которым завершается игра. Давай же. Ну! Поверь мне ещё один раз!
— Он жив? Скажи мне — жив?
— Да. Ранен.
— Ох, Жуга, Жуга, — яростно сказал варяг, сжимая кулаки, — я прям’ как чувствовал, что вас не надо отпускать! Связался я с вами, с дураками. Как же вы его там бросили одного, да ещё и раненого? Тоже мне, друзья называются! А?
— С ним Рик.
— Невелика подмога! — Яльмар сплюнул на песок, растёр ногой и огляделся. — Чёрт, хоть самому на выручку беги... Сколько у нас осталось времени?
— Не надо, Яльмар.
— Почему не надо, почему, зашиби меня Мьёльнир?!
— Потому что Рик не вынесет двоих, — сказал негромко Тил.
С минуту Яльмар молча размышлял, разглядывая маленького эльфа, затем решился.
— Ладно. Будь по-твоему. Поверю, если в самом деле так.
Он стукнул кулаком о борт и обернулся к берегу. Сложил ладони рупором.
— Ребята, все сюда! Сюда, я говорю! Отходим! Рэйо, Грюммер, Сигурд! Отплываем! Быстро! Быстро! Где Винцент? Что значит «за скалой»? Ищите этого обжору! Чёрт... Рой! брось этих дурацких куриц! Брось, я сказал, пока я не заставил тебя их слопать вместе с перьями и потрохами! На воду! Скорей! Скорей!
И сам же первый спрыгнул в воду и двинулся к кораблю.
Шёл прилив. Прибой бурлил и пенился меж скал. Темнело. Пока норвеги стаскивали в воду кнорр, грузились сами и грузили битых птиц, бард наскоро пересказал Яльмару все события, произошедшие в пещере.
— Мальчишки! — пропыхтел варяг сквозь зубы, изо всех сил упираясь в борт плечом. Дно кнорра медленно со скрежетом скользило по камням. — Сопляки! Довериться какой-то ящерице... Что если он обманет? Что если не сдержит слово? Что тогда?
Девочка в зелёном платье с косо и неровно срезанным подолом стояла возле мачты и смотрела на вулкан. Телли был рядом, держал её за руку и что-то говорил. «Всё будет хорошо, вот увидишь», — донеслось до Вильяма. Бард покосился на неё, на Тила и опустил голову.
— Тогда, — ответил он, — я сам вернусь за ним.
— Мы все тогда за ним вернёмся, — буркнул Яльмар. — Все-е вернёмся, зашиби меня Мьёльнир! И уж тогда этому гаду не поздоровится. Садись за весло.
Вёсла вспенили воду. Закачало. Мореходы вышли за прибойную волну и стали выгребать в океан. Скалы Острова пингвинов, нависавшие над самой головой, постепенно удалялись. Прошло, наверное, два часа прежде чем варяги опустили вёсла. Ветер стих. Дым от вулкана поднимался вертикально, словно белый столб, и только высоко вверху сгибался кочергой и уходил на север, падая и растекаясь по воде. Похолодало. После получаса напряжённого ожидания Яльмар запахнул плотнее куртку и нахмурился. Взгляд его неотрывно был прикован к острову и конусу вулкана, который походил отсюда на большое перевёрнутое ведро, в котором выломали дно и что-то подожгли.
— Что он задумал? — пробормотал он как бы про себя. — А, Тил?
— Кто? Дракон? — обернулся тот. — Да ничего хорошего. Сказал, что разломает стенку между морем и огнём, и всё взорвётся.
— Один и Фрея! Для чего? Он что, с ума сошёл? И долго ждать?
— Нет.
— Вот как. Хм... На всякий случай отойдём-ка мы подальше.
Однако отойти не удалось — лишь только вёсла опустились на воду, как тут же началось.
Тим Норел первый закричал и вскинул руку, указуя на вулкан: в склоне горы образовалась трещина, столбом повалил пар. А через несколько томительных мгновений тишины ударил гром. Ударил так, что все невольно присели. Пар повалил сильнее, окрестные скалы стали рушиться. Огромные куски камня падали в воду. Грохотало непрерывно. Верхушка горы вдруг брызнула осколками, из жерла с рёвом и шипением ударил к небу бешеный фонтан огня, камней и пепла. Рвануло сбоку. Ещё и ещё. Кнорр закачало на волне, с темнеющего неба на воду и головы варягов посыпались щебень и камни.
— Щиты! — вскричал Яльмар. — Прикрывайтесь щитами! Рэйо, Хельг, Винцент, хватайте вёдра, поливайте палубу, а то сгорим!
— Господи боже... — пробормотал Вильям. — Господи...
— Да поможет нам Нийодр, — стуча зубами, выдохнул Тим Норел. — Эта огненная гора утопит нас живьём! Яльмар, куда ты нас затащил?
Хуфнагель дёргал кадыком. Винцент крестился и шептал.
— Дальше надо было отходить, — проговорил невозмутимо Арвидас, раскуривая трубку. Раскурил, поднял щит, встал поустойчивее, замер и прищурился на небо, высматривая, не летит ли камень. Происходящая на острове катастрофа, казалось, мало его интересовала.
На острове меж тем творилось страшное. Стенки вулкана были непрочны — толкни где надо, и они обвалятся, а старый дракон умел находить сопряжения скал. Вулкан кипел и клокотал, проваливаясь сам в себя. Весь остров содрогался, уходил под воду. Исполинская гора шла трещинами вдоль и поперёк: кипящая вода в минуты разрывала камень. Пар и огонь сошлись в последней битве, раскалённые камни разлетались на мили и мили вокруг. Часть северного склона вдруг обрушилась, наружу вылился поток текучей красноватой лавы и пополз к воде как мерзкая светящаяся каша. В холодных сумерках вулкан был тёмен и неистов. Волны расходились от него кругами, одна выше другой, корабль качало и подбрасывало. Вулкан грохотал и бомбил небеса, камешки и камни били и шуршали по щитам. Слой пепла на палубе достиг уже двух дюймов, штук пять больших дымящихся булыжников уже попало в кнорр. На глазах у Вильяма один такой ударил в Ларсов щит. Викинг выругался и перехватил щит в другую руку. Мореходы с ужасом смотрели на происходящее. Красные отблески ложились на их лица.
— Где же они? — Яльмар напряжённо всматривался в чёрное от пепла небо. — Один, ну где же они?!
Он обернулся к морякам, окинул взглядом их испуганные, напряжённые и злые лица и нахмурился.
— Чего расселись? — рявкнул он, перекрывая грохот извержения. — К Мидгарду в гости захотели? А ну, на вёсла! Всем грести, а то потонем на хрен!
Договорить он не успел. Внезапно часть горы обрушилась совсем, и море хлынуло в образовавшийся пролом широким ледяным потоком. Разрыв ударил по ушам, скалы зашатались и стали медленно заваливаться внутрь. Все моряки, разинув рты смотрели, как гигантский шлейф чёрного дыма вытянулся над обломками горы, растёкся и раскинул два крыла, став издали похожим на чудовищных размеров птицу или на дракона, а затем распался и исчез.
Огромная, невероятно долгая волна прошла и схлынула, качнув последний раз корабль норвежцев; когда же взгляды мореходов опустились, Острова пингвинов уже не существовало. Повсюду расстилалось море — одна вода и ничего больше.
Чистая поверхность.
— Кончено, — сказал Яльмар и яростно сплюнул за борт. Покосился на Вильяма. — Вот и возвращаться некуда. Ну что ж... Храбрейший гибнет только раз.
Внезапно поднялся ветер. Порывистый, он налетел со всех сторон и закружил, а после на мгновение утих и вскоре ровно, холодно подул с востока. Яльмар тотчас же распорядился ставить парус. Белое с полосками полотнище мгновенно стало серым от летящих сверху хлопьев пепла.
Тил не мог себя заставить посмотреть в глаза девчушке. И сказать не знал, чего. Слова не шли. Больно было сознавать, что драконья клятва оказалась ложью. Не захотел он, или попросту не смог помочь травнику? Так или иначе — разница была невелика. А Рик...
Телли вдруг почувствовал, как рушится вся его выдержка последних дней, и через рассудительную взрослость, с кровью и слезами пробивается забытый, брошенный мальчишка Тил, который просто потерял двоих друзей. «Я слишком человек теперь», — вдруг вспомнил он свои слова, когда-то сказанные Яльмару, и чуть не застонал. Что ему стоило заворожить, запутать гнома в сложном ритме боевого танца эльфов, когда одно движение становится опорой для другого, когда трудней остановиться, чем продолжить бой?
Но меч был козырем, той силой, с которой нельзя не считаться, и потому вступил в бой травник.
Лис.
Всего лишь — лёгкая фигура.
Тил не смотрел сейчас на доску, но знал и чувствовал, что воин и ладья побьют дракона без труда, а вот ладья и лис... Останься Телли вместо травника в пещере — и неизвестно, сколько бы ещё продолжалась игра.
— Не плачь, — прошептал Тил, крепче сжимая в своей руке узкую девичью ладонь. — Не плачь, iirima. Мы будем помнить о них. Toi nu huinenna ea lende ullume, nan laituvalme tet. Ты только пожалуйста не плачь...
— Я не плачу, — вдруг тихо сказала она. Тил, изумлённый, повернулся к ней. От подступивших слёз лицо девочки расплывалось, виделось нерезко, и поэтому Тил не сразу осознал, что она... улыбается.
Улыбается и смотрит вверх.
Тил на мгновение сосредоточился, вслушался в себя и с изумлением почувствовал, как по его жилам разливается звенящая мелодия драконьей магии.
— Не может быть...
Он торопливо вытер слёзы, запрокинул голову, и своими острыми эльфийскими глазами разглядел на фоне чёрных туч маленькую золотистую точку.
Сердце его пустилось вскачь.
— Летят! — что было силы вскричал он и засмеялся, полосами размазывая по щекам копоть и слёзы. — Яльмар, Вильям! Они живы! Глядите! Глядите!
Варяги повскакали с мест, забегали по палубе, зашумели, перекрикивая друг дружку. Искринка золота росла и вскоре стала пятнышком, затем — огромной птицей, и наконец приобрела очертания летящего дракона с человеком на спине. Оба — и дракон, и всадник были с ног до головы испачканы сажей и копотью.
Сверкая красным золотом в закатных солнечных лучах, Рик сделал несколько кругов над кораблём, пал вниз и с третьего захода сел на палубу. Корабль качнулся, золотистые крылья в последний раз загребли воздух и сложились. Жуга неловко спрыгнул с драконьего загривка, потрепал Рика по холке, потом нагнулся и принялся отряхивать от пепла куртку и штаны.
— Чёртовы тучи, — выругался он. Взъерошил волосы рукой и обернулся к выжидательно молчавшим мореходам. — Еле разглядел вас сверху... Ну, чего уставились? Все целы?
— Все... — несколько ошалело произнёс Вильям.
Травник улыбнулся.
— Вот и хорошо.
А Рик вдруг выгнул шею, развернулся мордой в сторону исчезнувшего острова и гордо, словно бы небрежно объявил:
— Мат!
 
 
* * *
 
 
— Я не помню, что со мной было в драконовой пещере. Очнулся я, когда Рик уже тащил меня к выходу. Я как-то не сразу понял, что случилось, всё искал корабль, порывался куда-то бежать... Вокруг всё гремело, рушилось, а Рик всё ждал, пока я не сообразил, что надо лезть ему на шею... И только я забрался, мы взлетели!
Ты не представляешь, как это удивительно, когда летишь! Это... это... Я не могу пересказать. Это восторг и страх попеременно. А иногда — и то, и это разом. Помню, я сперва кричал: «Не так быстро, Рик! Не так быстро!», а потом вдруг засмеялся. Мы летели высоко, из-за туч и пепла я почти ничего внизу не видел, искал корабль и не мог найти. Я видел, как тонул вулкан, и подумал, что вы погибли. Между прочим, там, вверху кошмарный холод, а у меня вся куртка изнутри была в крови, потом посыпал снег — грязный, вперемешку с пеплом, а Рик всё летел, летел...
А после я увидел вас. Вернее, это Рик вдруг стал снижаться, а...
Постой... Да ты, похоже, спишь.
 
 
* * *
 
 
Травник умолк, поправил на девочке одеяло, ещё немного посидел у изголовья и тихонько перебрался в середину помещения, за стол, где Яльмар, Тил и Орге вели негромкую беседу. Вильям клевал носом над исписанным вдоль и поперёк листом пергамента. Арне молчал, о чём-то размышляя — сегодня у него с отцом был долгий разговор. Вчера Яльмар распродал оставшиеся брёвна, и весь день сегодня на корабль грузили шерсть и провиант, готовясь к дальнему походу. Завидев травника, варяг кивнул ему, подвинулся и наполнил кружку.
— Уснула?
— Да, — кивнул Жуга. Пригубил пиво. Помолчал. В большом доме у Сакнуса царила темнота и тишина. На столе в светильнике из глины теплился неяркий огонёк.
— Когда отплываем?
— Завтра утром. Затемно, пока не рассвело.
— Думаешь, дойдём?
— Льдов нет, погода тихая, — хмыкнул тот, — так отчего бы не дойти? Сидеть тут тоже не резон, сам видишь — холодов-то нынче нет особых. Урвём хороший день, потом другой, а там видно будет.
Жуга покивал задумчиво. Взъерошил волосы рукой.
— Да, — пробормотал он. — Тёплая зима... Вот и Золтан, помнится, мне то же самое говорил.
— Видишь, стало быть я прав. Дойдём, не сомневайся. Хотя конечно будет нелегко.
— Да уж, точно, легко вам не будет, — вдруг послышалось из угла. Все вскинулись и посмотрели в ту сторону. Худая невысокая фигура с двумя зонтиками под мышкой выступила из темноты на свет и там остановилась. — Легко не будет. Но вы дойдёте. Может быть.
— Олле! — изумлённо выдохнул Жуга. — Ты? Но ведь игра закончилась... Что ты здесь делаешь?
— Закончилась одна игра, начнётся новая.
— Мы выбросили доску, — торопливо сказал Тил. — О какой игре ты говоришь?
— АэнАрда, это только часть большой игры, в которую играю я, — усмехнулся тот. — А вообще-то я пришёл попрощаться.
— И куда же ты теперь?
— Увидим. Есть один мальчишка в Дании, он любит меня слушать, и может быть, я некоторое время буду приходить к нему рассказывать истории. А может быть, и нет. Грядут иные времена. На трон взойдёт другой король, вновь запылают грязные костры, война прокатится по городам, ячмень осыплется под ветром и брат пойдёт на брата. Голод и страх поднимут народ на борьбу.
— Война... — устало повторил Жуга. Провёл ладонью по лицу. — Опять война.
— Увы, Лис, так заведено.
— Когда это случится?
— Не очень скоро, — уклончиво ответил тот. — Несколько лет мирной жизни вам ещё отмеряно, так что цените их. Особенно ты, Лис.
— Почему? — пристально глядя ему в глаза, спросил Жуга. — Почему я, Олле?
— Вильям вернётся в Лондон, где построит свой театр, как задумывал. Яльмар будет плавать, как и прежде. Гном уйдёт в свои пещеры. Кстати, зрение к нему вернётся... А ты... Волшебные мечи не зря меняют своих владельцев. Вот что ты, к примеру, собираешься делать, когда вернёшься в город?
— Жить. Лечить людей.
— А для чего сделан меч?
Взгляд травника сделался растерянным.
— Яд и пламя... — проговорил он. — Я об этом не подумал.
— То-то и оно, что не подумал. Пока есть битвы и сраженья, меч с тобой. Пока с тобою меч, есть битвы и сраженья. Одно не ходит без другого.
— Так что ж мне, бросить Хриз? Пусть ищет нового хозяина?
— И как ты думаешь, кого он после этого найдёт? — усмехнулся Олле. — Вот так-то, дорогуша.
— Не называй меня «дорогуша».
— Хорошо, лапочка, не буду.
— Не называй меня лапочкой!!! — рявкнул Жуга, побагровев. Девчушка беспокойно зашевелилась на лежанке, но не проснулась. Жуга осекся и умолк.
— Ага, — глубокомысленно сказал циркач. — Ага... Значит, и «лапочка» нельзя?
— Нет.
— А «душка»?
— Нет!
— А «симпапусик»?
— Нет!!!
— А «Фридрих»?
Травник поперхнулся, будто его стукнули по голове, и ошарашенно заморгал.
— Почему Фридрих? — наконец осторожно спросил он.
— А что, хорошее имя. У моего приятеля собаку звали Фридрих.
Некоторое время травник молчал.
— К чему ты клонишь, Олле? — наконец проговорил он. — Я не понимаю.
— Не понимаешь? Странно. Сам ты бесишься, когда тебя зовут не теми именами. А её, — он указал на девочку, — всё время называешь как попало. Так может, хватит, а? Что тебе стоит с твоим даром угадать её имя? Давай же, ну!
— Ну хватит, — оборвал его Жуга, покраснев до корней волос. — Хватит, я всё понял. Не дурак. Наверное, ты прав, я попробую. А всё-таки, ехидина же ты! Нет чтоб по-простому объяснить.
— А по-простому неинтересно. Поторопись, она сейчас проснётся.
— Знаю. Замолчи.
Жуга несколько раз глубоко вздохнул так, что заныл шрам на боку, закрыл глаза, сосредоточился и соскользнул во тьму, в чёрный котёл без дна и крышки, туда, где в сумраке небытия рождались сны, слова и имена, туда, где спятивший циркач плясал свой танец на канате, натянутом над океаном снов, туда, где из осколков чёрного льда выложено слово «вечность» — во глубину той бездны, что облюбовали для себя драконы, чтобы видеть свои Драконовы Сны.
 
 
* * *
 
 
Обрыв.
Провал.
Скольженье в темноте.
В сознании сквозило, мысли разбегались, стоило огромного труда сосредоточить взгляд. Тёмные фигуры. Огоньки. Вуаль тумана вдалеке. Жуга медленно двигался мимо чужих сознаний и мыслей, мимо шороха пустых или наоборот — ужасно важных слов, мимо пугающей и великой прекрасности молчания.
«Оглянись! Оглянись!»
Фигура циркача скользила рядом. Длинное лицо смеялось.
«Помнишь меня?»
Даже здесь канатоходец оставался верен себе. Жуга хотел рассердиться на него — и не сумел: впервые он был не один, впервые у него здесь был попутчик. И терять его ужасно не хотелось.
«Что ты здесь делаешь?»
«Что, что... — хихикнул тот. — Живу я здесь. Иди за мной!»
Как зонтики под мышками у Олле вдруг раскрылись два крыла, худое тело вытянулось, запестрело ромбами. Циркач, похожий на громадную неряшливую птицу, заскользил вперёд, туда, где в пелене тумана проступали очертания тёмной грани бытия и матово мерцали огоньки. Травник подавил желание сжаться в комок, сосредточился и, замирая от собственной смелости, последовал за ним.
Догнал.
«Где мы Олле? Что здесь?»
Олле оглянулся.
«Ты не знаешь?»
«Я бывал здесь, но откуда же мне знать? Что это за место?»
«Бездна, Лис. Гинунгагап. Первоисточник. Грань. Драконьи Сны.»
«Здесь обитают сны?»
«Не только. Сделай шаг, и телом тоже будешь здесь. Здесь переход, и мы летим, и нет преград, пока все спят, пока мы снимся. Но берегись: здесь есть свои левиафаны и кракены, свои акулы и нарвалы. Только зазеваешься — съедят. Ты видишь эти искорки на грани? Вон те шарики огня? То сны людей. Они способны лишь ходить по краю и боятся оторваться: их пугает глубина. Но рано или поздно им придётся оторваться и уйти. И где-то среди них та девочка. Ищи её, пока она во сне, ищи. Зелёным светят женщины, мужчины — красным.»
«Смеёшься? Я не различаю цвета.»
«Ах, да... Тогда прислушайся к звучанью, и поймёшь. Не бойся, будь смелей, Лисёнок. Ощути всю силу Снов Дракона. Имя здесь. Оно другое. Не похоже на все прежние; не Кай, не Герта и не Хансен...»
«Где? Какое? Где?»
«Ты должен сам найти. Нельзя всю жизнь ходить по краю, если знаешь, как летать. Это нечестно. Угадывай.»
Травник двигался, летел, кружился вдоль спирали времени, вглядывался в пляшущие перед глазами огоньки и чувствовал, как вверх, к затылку поднимается колючий холодок понимания.
Здесь были устье и исток. Но не только. Здесь была дверь, грань, и сны людей лишь чуточку касались этой стороны.
Жуга угадывал здесь имена и черпал силы для заклятий. Аннабель угадывала будущее. Вильям выискивал сюжеты своих пиес.
Канатоходец Олле жил и странствовал в безумье снов. Высокие эльфы прокладывали пути для своих белых кораблей.
Боги пользовались ею, чтобы уйти навсегда.
И лишь драконы здесь отваживалсь играть.
Не существовало никаких Ключей Дракона. Рик сам был Ключом.
Жуга и Олле, Олле и Жуга. Две тени в стране снов.
Чью спальню осеняли ныне два крыла? Кому приснился в эту ночь кошмар? Кто видел сладкий сон?
Кто умер навсегда?
Цепочка ярких блёсток уходила в темноту.
«А что там дальше, Олле? Там, за пеленой?»
«Дальше? Дальше я не ходил... Эй, вот она! Поторопись.»
Жуга замедлил бег. Тёплая искорка приблизилась, легла в ладонь. Замерцала. Травник наклонился, ощутил тепло. Сон был непрочен, пламя трепетало. Там, снаружи девочка вот-вот должна была проснуться. Он вслушивался, перебирал слова, созвучья слов, обрывки, буквы, звуки, немоту, пока вдруг не возникло имя. Огонёк тянул с собой, сознанье возвращалось. Удивленье. Любопытство. Страх. Травник неудержимо выпадал в реальность.
Тени накатили и сомкнулись.
Свет погас.
Обвал.
Прорыв.
 
 
* * *
 
 
Нелли... — выдохнул Жуга. Он поднял веки и тотчас же столкнулся взглядом с широко раскрытыми глазами девочки. — Ты — Нелли?
— Да, — просто ответила она.
— Почему же ты раньше мне этого не говорила?
— Я не знала, — она потупилась и провела рукой по одеялу. — Пока ты мне не сказал.
Глаза девчушки, карие, глубокого и тёмного янтарного оттенка, смотрели мягко и доверчиво. У травника защемило сердце.
Какие у Герты были глаза?
Какие?..
Он не помнил.
Яльмар и Арне переглянулись. Гном многозначительно хмыкнул.
— Хорошее имя, — помолчав, сказал Тил. — Мне нравится.
— За это надо бы выпить, — Яльмар встал и потянулся за кувшином.
Выпили.
— Раз уж ты нарёк её этим именем, — сказал варяг, поворотившись к травнику, — так подари ей что-нибудь. Обычай как-никак, сам же понимаешь.
— Я знаю, но ведь... у меня сейчас ничего нет. Хоть рубашку снимай.
— Ой ли? — прищурился Олле и погрозил ему зонтиком. — А ну-ка, загляни в свой карман. Загляни, загляни... Да не в этот! В левый.
Жуга послушно сунул руку в глубину кармана, и к своему немалому удивлению нащупал там что-то гладкое и твёрдое. Вытащил.
Это была маленькая фигурка белой пешки с АэнАрды, про которую он совсем забыл. Травник с какой-то беспомощностью покачал её на ладони и поставил посередь стола.
Некоторое время царила тишина. Когда же взгляды всех пятерых оторвались от костяной фигурки, канатоходца в доме уже не было.


Дальше