Speaking In Tongues
Лавка Языков

Роберт Данкен

Из книги «Черновая работа II»
(1987)

Перевел Александр Уланов

СТИКС

И десятая часть Океана дана темной ночи

десятиной чистой воды под землей,

ясные ключи текут по каменному лицу,

слезы стремительные из пещер и расселин

вниз бегут, вырезают ранящие, пробуждающие дороги

в упорстве базальта,

режут, жнут глубину, входят в слои, что уложены временем,

Гайей, когда она спит —

холодная вода, черный мчащийся проблеск,

вниз — бросок, прибой, болтовня, золотой песок,

фонтан над корнями, грохочущий валунами в потоке,

журчащий в глубинах, широко сверкающий в водопадах —

и десятая часть яркого ясного Океана,

его круговоротов — туманов, дождей, пространств и листов,

надкрылий и ножен

лжет — лежит — в ядовитых глубинах, в черной воде.

Стикс — резчик пещер под нами.

Стикс — черной воды течение вниз.

Глубоко источник. В его тишине

наши слова окликают эхо.

Отзвук следует отзвуку.

Волны звучаний приходят к нам.

Мы тянем черную воду, чистую и холодную.

И свет дневной не настолько ярок,

как этот кристальный поток.

Три тысячи лет мы учим его достоинство

по Гесиоду.

И двадцать пять тысяч

с тех пор, как лед отдернулся от земли, и мы

вышли наверх из царства пещер,

где река под землей. Мы знаем,

что вернемся туда.

Стикс льется вниз, в источник, из ледникового своего удаленья,

из черного льда.

Пятьдесят миллионов лет — от начала того, что мы есть —

мы хорошо узнали ту глубину.

Пятьдесят миллионов лет глубины — но знание наше все глубже

— время все глубже —

эту тихую воду

мы желаем пить и страшимся в снах.

ХЕРУВИМ

Поперек ковчега крылья

смешивающиеся

прикосновенье в прикосновенье

до желания

каждого из двух скрыть

тьму

и спящие глаза

львиноликий

по-человечески пристальный взгляд жадный по-птичьи

светлый облако огня

шелестящего. То что мы видели

было лишь тенью

мгновенья еще полной

и одушевленной.

Что мы слышали...

что мы чувствовали... было

мгновенным приступом связавшим

обещанье до нас

ведущим еще сейчас

после нас преследующим.

Для этого — из идущих я говорящий

из поступи злой что идет за нами сквозь время

сопровождающий крылья

окружающий голос что я боюсь мы

слышим

и вы...

в чем-нибудь человеческом

но в этот миг укрывшемся

временем пролетевшим над их

полетом успокоением колебаньем

две половины мира

окутывать до возвращенья

— до прикасанья — их приближения

в страхе

ожидая

протяженных по ту сторону самих себя и здесь

именно там где каждое

крыло лишь коснулось

проявляется стих.

ДЛЯ СОЗДАНИЯ НАСТРОЕНИЯ

тайна улыбки

перешла в запас ума

во время и перемену ума.

В центр, о котором мы помним

это со-общение

мы возвращаемся видеть

во внутреннем пристальном взгляде,

возвышение в уста

этой тайны

запас возвращенный

и помнящий;

перешел в ручную работу

глаз праздновал в улыбке

перешел эту дорогу

работу дерева перейдя,

скрытый огонь

поднимающийся внутри улыбающегося

впечатанный в поверхность

зимнего сна деревьев

и в еще одном

жизнь сознания так что мы видим

дерево и мы видим

готовность образа,

выявленного в этом,

так что образ завершает себя в нашем

взгляде и мы не

дадим ему уйти от нас. Искусство!

искусство, к которому мы обращены

перешло в запас ума,

в царство нашей задумчивости,

в наше восхищение. Запечатанная улыбка

отдыхает до нас

и ум собирается полностью

перейти в эту страну

в образ Вечного Разума

более верный для нас сейчас это кажется

Вечное Присутствие

чем события, перемены,

горение сквозь и над Жизнь

в нас, наше существование

в использовании нашего хлама

перешла в перегонный куб,

в обработку воздуха,

поглощение, в работу

слякоти и наводнения, порчу

и разбрасывание клочков, в огонь,

обжигание, разъедание, земные

элементы

работают сейчас над тайной, что такое

улыбка,

присутствие работы огня

медленное истирание времени в улыбке

что тоже ставит печать там

ум

принимающий глубину

ожога, клейма, ручья.

ЧАСОВЫЕ

Земные совы в древних норах тяжело ступающего

сонного настоящего. Я вернусь посмотреть.

Нет других частей праха. Я желал сов

и приносил их обратно. Серо-коричневая землей любимая

трава, и кустарник, и птицы в кустах

близки к смерти, как семейная фотография,

тишина, как если бы звуки веселья были пропущены,

совы, движущиеся в тишину, чащу, яму

чуткими, невозмутимыми свидетелями, разрастающимися там,

как всегда — я желаю только закрыть глаза и идти.

Покой этого поля и собеседники.

Я был посреди в этом месте потерянных — тени людей,

проходящих между, которым я был видением,

бодрствующим, старательным, записывающим, пятном

впитавшимся и почти стертым, незамеченным событием.

Это было ночью. Холод и свет были

прозрением. Я закутывался

в одеяло от ветра. Я

не мог — не хотел — не пытался

заучить на память покой. Это — серый день без солнца.

Это — место без громкого звука,

глухое пространство ожидания с этим местом согласно.

Царапанье моего пера, моя напряженная мысль

отодвинулись от этого края и возвратились. Утро усыхало.

Совы разбивались вдребезги о тайны земли.

Я начинал видеть, как смотрел в яму, которой страшился,

и после видел других в тяжелых шагах травы.

Я был спящим, где я спал — выходил свет,

и в нем они затемняли свой облик и ставили

часовых у стаи сов-мыслей, совещающихся.

Я помню всегда молчанье и чуткость, что скрыты во всех вещах.

Speaking In Tongues Лавка Языков