Speaking In Tongues
Лавка Языков

Ольга Ильницкая

Павлов и его мама



День, похожий на стакан с недопитым кефиром, встретил Павлова на скользкой ступеньке вагона мокрым холодом и об руку повел домой.
Павлов вернулся из командировки злой и голодный. Добравшись к дому, обомлел: окна темные, мертвое молчание. Дверь парадной сорвана.
«Света нет -- подумал, -- свечки нет, спички неизвестно где…»
Развернулся и пошел к Лиде.
Лида открыла дверь, накормила Павлова, засунула в ванну. И ни слова не промолвила.
Чистый и сытый Павлов уставился на Лиду -- она молча указала на диван и ушла в другую комнату.
Утром Павлов нашел на кухне завтрак под салфеткой и записку: «Поешь и уходи. И не приходи никогда.»
Павлов поел и ушел. Думать, что жизнь не удалась, было мучительно.
Открыв дверь коммуналки, Павлов обнаружил, что в квартире никого нет. И ничего нет. Только закрытая комната поджидала не съехавшего вовремя хозяина, да на общей кухне остались его стол, стул и чайник на уже раскуроченной кем-то плите. Прямо на полу стоял стакан из-под кефира, от него скверно пахло.
Еще неделю в сосредоточенном отчаянии жил Павлов в опустевшем доме. Потом сходил в жэк.
После этого тихо и потерянно прожил еще восемь месяцев. Дом рушился -- сами собой выпадали, раскалываясь, стекла, с треском отскакивали обои, куда-то исчезали батареи отопления, краны…
Мир забыл о Павлове. Никто не приходил, не стучал в двери. Не звонил по телефону, который почему-то продолжал работать. Впрочем, Павлов не пользовался им.
Так что вроде и телефона не было, как не было электричества, газа, соседей, Лиды…
Павлов рассматривал отражение в зеркале: седой, мешки под глазами…Сердце и почки -- все полетело, тело стало рыхлым, и вены на ногах… Расстроился, лег лицом в стену. Не брился уже три дня… нет, пять. « И не буду», -- решил, засыпая.
Проснулся оттого, что ничего не снилось. От пустоты в себе проснулся.
Вот в этот момент в дверь и постучали.
Вставил ноги в разболтанные тапочки. Повернул ключ, толкнул дверь. От двери, открывшейся наружу, кто-то отпрянул. «Всегда приходится отскакивать», -- почти равнодушно подумал Павлов.
За порогом стояла мама.
-- Мама…-- сказал Павлов и заплакал.
Мама вошла, походила по комнате и легла на еще теплую от Павлова постель.
И Павлов понял, что пора сдаваться.
Он снял телефонную трубку, но опоздал. Гудка не было.
Мама лежала тихо, не шевелясь. Он боялся рукой потрогать, но все-таки потрогал. Ничего не случилось.
Павлов просидел возле кровати на стуле до глубокой ночи.
И всю ночь сидел на стуле возле неподвижно лежащей мамы, которая светилась, как керосиновая лампа из детства.Он представил эту лампу с маленьким колесиком в зазубринках и на штырьке, чтобы регулировать яркость, и пальцы его шевельнулись, подкрутив… Мама погасла.
За окном медленно светало. Павлов решительно ни о чем не думал. Не побрился. Ушел на работу вовремя.
Все спрашивали -- что это он, бороду запускает? Павлов молчал. Поработал до обеда. А в обед побежал домой, распахнул дверь…
Мама жарила блины на Бог весть откуда взявшейся керосинке. Накормила его блинами и чай подала в комнату.
Погладила по голове воздушной рукой, словно обдала ветерком из горячего фена…
И Павлов затосковал люто и безысходно.
Купил водки, напился.
Мама всю ночь сидела рядом с ним, как он тогда, когда она вернулась откуда не возвращаются.
Проснувшись, Павлов наткнулся взглядом на стакан рассола в маминой руке.
Он даже не пытался разговаривать, не трогал ее больше. Она к нему иногда прикасалась, по голове гладила.
Больше с постели Павлов не поднимался…
Его нашли в понедельник, в полдень. Рядом с кроватью Павлова сидела старая женщина. Когда ее попытались поднять со стула, она исчезла.
Тихого и бородатого Павлова , не отвечающего на вопросы, отправили в психиатрическую.
Поскольку Павлов объяснить про женщину ничего не мог, кроме того,что это его мама (собственно, он и этого не объяснял, просто звал ее : « мама», «мама») ,-- а куда она делась -- про это ничего не решили, зная , что маму Павлов похоронил лет десять тому.
Так и осталось невыясненным: что за женщина сидела рядом с выпавшим из ума Павловым, куда вдруг делась? Что вообще произошло с человеком?
…Как будто кто-то, в самом деле, может ответить на подобные вопросы…


2

-- Прощайте, -- улыбнулась я доктору.
-- До встречи, -- ответил он.
…Я подумала, дописав рассказ: почему Павлов, а не Петров или Сидоров? Почему «выпал из ума», а не «вошел в другой»? И поехала в психиатрическую.
-- Да, -- ответили в регистратуре. -- Павлов лежит у нас в отделении. Обратитесь в ординаторскую к лечащему врачу.
Доктор спросил:
-- А кто вы ему?
Ответила:
-- Автор.
…Рассказ о Павлове и его маме доктор выслушал молча. Тоже удивился, почему Павлов:
-- Вы что, все-таки знаете его?
-- Нет. Покажите мне Павлова. Можно с ним поговорить?
У доктора взгляд стал странным, как-то рассеялся.
-- Павлов аутичен, ну, не совсем контактен,-- сказал он.-- Вы не сможете с ним поговорить. А описали вы его правильно. Он узнаваем -- идемте, покажу. Мне не кажется, что вы морочите меня.
И мы пошли к Павлову.
В большой многоместной палате возле окна лежал мой Павлов. Рядом с кроватью стоял стул.
-- Стул мы не убираем, больной подолгу на него смотрит и нервничает, если стул передвинуть.
Павлов повернул голову и посмотрел на стул. Пальцы его зашевелились.
-- Колесико крутит,-- задумчиво произнес доктор.-- Я все думал, что он делает, оказывается, фитилек лампы подкручивает, той, из детства…
Над стулом появилось свечение. Чем активнее подкручивали пальцы Павлова пустоту, тем ярче становилось свечение, пока не проявился контур сидящей женщины.
Мы с доктором посмотрели друг на друга. А потом на Павлова.
Павлов отвернулся к оку. За окном сгущались сумерки. В палате темнело.
-- Я думаю…
Но доктор прервал меня:
-- Не думайте.
И, помолчав:
-- Мой вам совет. И не пишите.


1996