Speaking In Tongues
Лавка Языков

Олег Кустов

ПОСЛЕДНЯЯ ДУЭЛЬ

Драма

И даже когда мы сгорим, в нас не умрёт наша вечная жизнь,

и свет избранников, теперь ещё «незримый для незрящих»,

дойдёт к земле через много, много лет, подобно тому как звёзды –

неугасимый свет таких планет, которые сами давно померкли.

И, может быть, не только избранники, но и все мы – будущие звёзды.

Юлий Айхенвальд. 1910

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Максимилиан Волошин, поэт

Елизавета Дмитриева, поэтесса, известная также под именем Черубины де Габриак

Алексей Толстой, писатель

Софья Дымшиц-Толстая, художница

Николай Гумилев, поэт

Иннокентий Анненский, поэт

Иоганнес фон Гюнтер, переводчик

Сергей Маковский, редактор журнал «Аполлон»

Михаил Кузмин, поэт

Евгений Зноско-Боровский, критик

Александр Шервашидзе, художник

Поэты, писатели, художники начала 20 века – Блок, Головин, В. Иванов и другие.

Действие первое

Июль 1909 г. Коктебель. Гостиная в доме Волошина.

Сцена первая

Волошин

(один)

Четвертый день, как с юга дует ветер.

Но нет ни капли в нем. И на сухих холмах

Узоры без числа из каменных соцветий,

Песчаные пути да пыльные дома.

Лик солнечный столетье за столетьем

Всё тот же совершает ход:

Позолотит крупинки на рассвете,

И души их по небу поведёт,

Чтобы оставить ангелам и детям

Так далеко от всех земных невзгод.

Но всё обман. И мириады

Таких крупинок светят по ночам,

Но нет ни откровенья, ни услады

В звучанье слов, в эпиграфе к стихам,

И в сумерках не радует прохлада

Величественным током по вискам.

Как тает свет, едва сомкнутся вежды,

Испитый будто из ковша, сполна,

Так умирают слабые надежды

На воскресенье после сна.

Входит Дмитриева.

Сцена вторая

Волошин и Дмитриева

Дмитриева

Вы снова хмуры? Как большой невежа.

Подайте руку мне – сегодня я одна.

Наверно, вечер будет свежий:

На море опустилась пелена.

Вы правы, Киммерия летом

Чудесная страна.

Волошин

(Берет её мантильку.)

Позвольте, Лиля.

Дмитриева

Впрочем, не об этом

Я с вами говорить пришла.

Волошин

(Глядит в окно.)

Чуть стихло! Солнцем разогреты,

Застыли – но надолго ли? – пески.

Дмитриева

Скажите, Макс, зачем писать стихи

И называть себя поэтом?

Кто повторит – о, Боже! – кто измерит

Слова мои – и ребус мой, и прах?

Страданию давно душа не верит,

Страданию нет места на часах.

(про себя)

Так в белизне нетронутой постели

Надежды поселяют страх.

Входят Толстые.

Сцена третья

Те же и Толстые

Толстой

Уф! Тесно в четырёх стенах!

(Дмитриевой)

Насилу угнались за вами.

(Волошину)

Я видел вашу Таиах

С открытыми плечами...

Дымшиц-Толстая

Алёша! Что за разговор?

Какой несносный, право!

Толстой

Какие очи! Этот взор!

Теряешь смысл здравый.

(Дымшиц-Толстой)

Ах, ни о чём не говори.

Негаданная встреча…

(про себя)

Как только ставлю всё на чёт,

Так выпадает нечет.

Дмитриева

Случайный взгляд в душе живёт.

Толстой

Ни в чём не знаю меры.

В иных никто не разберёт,

Где чувства, где манеры.

Дмитриева

(Дымшиц-Толстой)

Вам не легко должно быть с ним:

Поэт творит химеры.

Дымшиц-Толстая

За это и боготворим,

И принимаем веру.

Дмитриева

Как непонятен ваш ответ.

Креститель тоже был поэт?

Входит Гумилев.

Сцена четвертая

Те же и Гумилёв

Гумилёв

Какое солнце, господа!

Толстой

Печёт, как в преисподней.

Гумилёв

Я поздно так уснул вчера,

Что пробудился в полдень.

В дремоте долгой над собой

Увидел те же своды,

И свет, как баловень пустой,

Терялся в тёмных водах.

Я вспомнил день и вспомнил час,

Когда закрыл страницы,

И тяжесть век, усталость глаз,

И вспомнил ваши лица.

Пришла хозяйкой благодать

Предаться милым думам,

И небо было не достать,

И ветер полон шумом.

Дмитриева

Какой заманчивый рассказ:

В заморских южных странах

Вы часто вспоминали нас

И были капитаном.

На рынке, среди чёрных тел,

Голов в чалмах высоких,

У вас довольно было дел

И вы казались строгим.

Но разве, кушая лукум,

Глядя в простор опасный,

Испытывали вы тоску

О девушке из сказки?

Гумилёв

Что ж – всё прошло...

И глупый сон —

Смешное наважденье —

Как был без памяти влюблён

И сделал предложенье.

Теперь другие будут сны,

Фантазии другие:

Я слышу речь чужой страны

И шорохи морские.

Молчание.

Толстой

А Макс вчера читал Ренье.

Искуснее не сделать,

Чтоб отражённым был в вине

Изящный Эрот.

Звучали страстные слова,

И страсть владела телом,

Звенела тонко тетива,

Летели стрелы.

И душный галстук отворив,

Я ощущал движенье –

Смятенье, дерзость и порыв

Предвосхищенья.

Я слышал песню вдалеке,

И страждал в песне этой

Прекрасный юноша в венке,

Легко одетый.

То был коварный полубог,

Коварный и жестокий.

Но разве обвинить я мог

Его в пороке?

Его самозабвенный пыл,

Гул опьяненья,

И радость, если ранен был,

И наслажденье.

Волошин

Ой, граф, не горячитесь так.

Возвышенною речью

Дух окрылён, но нищ и наг,

И славой не отмечен.

Толстой

(про себя)

И вышел я из-за стола –

Большой и неумелый.

Одна безумная стрела

Меня задела.

Пауза.

Дымшиц-Толстая

Друзья мои, одно лишь слово

Я вам хотела бы сказать,

Что начинать раздоры снова...

Зачем же так себя терзать?

(Дмитриевой)

О, я прошу, прошу вас, Лиля,

Не мучьте, не тираньте их:

В них эти страшные стихии,

Что делают крылатым стих.

Толстые уходят.

Сцена пятая

Волошин, Дмитриева, Гумилёв

Дмитриева

Конечно, разговор напрасный

Мы сами прекратить не властны.

(про себя)

Как девочкой саму себя жалела,

И всё пришло – не просто и не вдруг –

Оттуда, где соблазн внушает тело

И даже кожа загорелых рук.

Гумилёв

Опять смеётесь. Холодно, жестоко.

И места не осталось для огня

В душе у вас. Еще совсем немного

Забудете, забудете меня.

Дмитриева

Не надо так: я чувствую, я знаю,

Какой во мне рождается простор.

Я не смеюсь и вас не отвергаю;

Не требуйте, чтобы идти по краю, –

Теплее станет этот разговор.

Волошин

Прошу прошенья: вижу, что мешаю.

(Дмитриевой)

Уедете – что я могу сказать? –

Я буду вас любить и презирать.

Сцена шестая

Дмитриева и Гумилёв

Дмитриева

Уедете? Вы, кажется, сказали...

Гумилёв

Что уезжаю вечером, сейчас.

Но помните, однажды на вокзале,

Как я поцеловал невольно вас?

Последний вихрь грешен повтореньем:

Я вас просил моею стать женой

И разделять свои мечты со мной

И доверять свои стихотворенья.

Дмитриева

(про себя)

Сказал, что любит...

Гумилёв

Детское стремленье –

Дмитриева

(про себя)

Презренье губит...

Гумилёв

Помните ли вы,

Как гордые, осанистые львы

Искали вашего прикосновенья?

Дмитриева

(про себя)

Как тяжело молчаньем отвечать

И чувство пополам делить одно!

(Гумилёву)

Уедете? Что я могу сказать?

Пожалуй, что мне это всё равно.

(про себя)

Возможно ли жестокость искупить?

О, глупое, надменное молчанье!

(Гумилёву)

Я не хотела боль вам причинить.

Простите, если так... и – до свиданья.

Гумилёв

Прощайте, Лиля!

(про себя)

Кончены мечтанья.

Гумилёв уходит.

Сцена седьмая

Дмитриева

(одна)

Ушёл – теперь уж навсегда.

Остыли краски и полотна.

Жизнь больше вымыслу подобна

И кисти дерзкого творца.

Ах, мальчик, виновата ль я,

Что быть с тобой могла жестокой

И что своей любовью только

Напрасно мучаю тебя?

Мученьям неужели грош цена?

И ангелы страданью рады...

Я помню: мы сидели рядом

У тёмного вагонного окна.

Ты целовал край платья, и в тиши

Я слышала, как долго плакал ты.

Я знаю ощущенье немоты,

Что есть во мне два сердца, две души.

Одна – твоя...

Входит Волошин.

Сцена восьмая

Дмитриева и Волошин

Волошин

Рассудочные чувства

Не жалуют совсем моё искусство.

Дмитриева

И вы пришли, пришли ко мне опять.

Волошин

Я говорю, а следует молчать,

Когда я вижу вас со мною рядом.

Но я исполнен дружественным взглядом...

Дмитриева

Исполнены? Надеюсь...

Волошин

Потому

Мне страшно оставаться одному.

Дмитриева

И вам для сердца спутник нужен.

Обманываетесь! К тому же

Вы не одни...

Волошин

Но я так одинок!

Дмитриева

Кто научился видеть между строк,

Тому и свет лишён очарованья.

Я не могу ответить на признанье,

В котором не выдерживают взгляд.

Волошин

Я всё сказал, и нет пути назад.

Решайте сами: остаётесь или

Расстанемся друзьями, Лиля.

Дмитриева

Мой выбор сделан.

Волошин

И каков же он?

Ведь даже граф, я вижу, увлечён.

Дмитриева

Граф добр ко мне и непосредствен, но

Мой выбор сделан и уже давно.

Волошин

Вы остаётесь?

Дмитриева

Да.

Волошин

Благодарю.

Я вам огранок чудный подарю.

Дмитриева

Слепые камни прячут в гранях страх.

Волошин

Но это бес – дружище Габриах.

Он ликом вышел из воды и пены,

Он – добрый бес, хранящий от измены.

Волошин дает ей корень виноградной лозы.

Дмитриева

(рассматривая его)

Игрушечный языческий божок

Повелевать душой заблудшей мог.

С одной рукой, с собачьей мордой,

Я радуюсь, что он не гордый.

Волошин

Вглядитесь, это маска, это лик

На томиках однообразных книг.

Для душ немых, где правит судьбы прах,

Пускай окажет службу Габриах.

Дмитриева

Так бес морской вошёл в моё семейство.

Входит Гумилёв.

Волошин

Я вдохновлён желаньем лицедейства.

Дмитриева уходит.

Сцена девятая

Волошин и Гумилёв

Волошин

(Оборачивается к Гумилёву.)

И снова в путь?

Гумилёв

Спасибо за уют.

Волошин

Вам рады здесь, и вас всегда здесь ждут.

Гумилёв

Оставьте...

Волошин

Не спешите – боль остынет.

Я тоже молодым бежал в пустыню.

(Удаляется к окну.)

Погаснул день, уже темна гряда.

Гумилёв

Не знаю, боль остынет ли когда.

Волошин

Вы держитесь, как мэтр, величаво.

Хотите удивлять, хотите славы?

Гумилёв

Хочу быть откровенным до конца.

Волошин

…Не замарав манжеты и лица.

Упрёк не вам, он вами не заслужен.

Гумилёв

Поэзия преображает душу.

Волошин

Но обращает к свету ли её?

Светила не рождают ничего.

Всё от земли и потому греховно,

Душа и та немыслима бескровно.

Размах неописуемый в делах

Как на земле, так и на небесах.

Гумилёв

Пощёчиной надёжной, как залог,

Бесчестью стоит преподать урок.

Волошин

Потребуете удовлетворенья?

Сказать по правде, сомневаюсь в том,

Что после наступает очищенье.

Гумилёв

Позвольте мне с утра покинуть дом.

Уходит.

Волошин

Вот так всегда неведомо идём

От заблужденья к заблужденью.

Уходит.

Конец первого действия

Действие второе

Ноябрь 1909 г. Санкт-Петербург. Редакция журнала «Аполлон».

Сцена первая

Анненский, Гумилёв, Толстой

Анненский

Ах, Николай Степанович, поэт

Не только и не столько видит свет.

Зачем определенностью границ

Обременять стремленье в небо птиц?

Я знаю, горизонт – не полоса

И небо не очерчивается.

Скажите, сколько снов в душе моей?

А сколько — неизвестно — темных дней

Таит ещё судьба? Молчит восток –

Молчит его заря. Один итог

Земного бытия — молчание —

Могила моего отчаянья.

Что жертвою приносим для венца,

Такая тайна есть в чертах лица.

И столько сил даровано судьбой,

Невыразимых словом и строфой,

Что сердцу предоставлено, увы,

Искать напрасно славы и молвы.

Гумилёв

Но если так, и жизни нет в словах,

Поэт находит Музу в облаках

И облекает в человечью плоть,

И жалует душой в своих стихах...

Анненский

И всё же гений не Господь.

Гумилёв

Но гений верит в чудеса,

И ранит свет его глаза.

Анненский

Как часто полон взор видений,

А там лишь тени, только тени!..

Тем всемогущ перед толпой,

Что зрит умом мудрец слепой.

Не бойтесь света – это кара,

Ниспосланная на Икара.

Но как прекрасно умирать,

Героям древности под стать!

Уходит.

Сцена вторая

Гумилёв и Толстой

Толстой

Хотел бы я наверно знать,

Как высоко нельзя летать.

Гумилёв

Увидеть значит ли понять?

Однажды я хотел успеть,

Не причастившись, умереть,

И были шансы мои плохи.

Я верил, что смертелен яд,

И задержал последний взгляд,

И замер на последнем вздохе.

Вдруг стала вышина видна –

Барашки белые на воле,

Кругом лазоревое поле

И безмятежная страна.

Но смерть не шла. Я видел свет,

А люди проходили мимо

Так медленно невыносимо,

По полю, в ряд, несчётно лет.

Чуть в отдаленье тополя,

Мансарды, окна и земля,

Как пыль дорожная во рту,

Подразнивали тошноту.

Но если небо видел я,

То почему его так мало,

Чтоб только, падая устало,

Хватать за мёртвые края

И зло творить себе во зло.

Толстой

Что, чёрт возьми, произошло?

Гумилёв

Я жил один в гостинице дешевой,

Где два шага от кухни до столовой.

Пришла и привязалась мысль о смерти,

И не спасли ни ангелы, ни черти,

Чтобы себя не чувствовать несчастным.

И страх пришел, и гостем был опасным.

Он поджидал минуты той,

Когда мог справиться со мной.

Похожий на тяжёлый сон,

Он угнетал.

Толстой

Ты был влюблён?!

Гумилёв

Что из того? Любовь моя

Не только дальние моря.

Я был влюблён и не любим,

И чёрный пароходный дым

Плыл за убежищем моим,

И я покорен был судьбе...

Входит Гюнтер.

Сцена третья

Те же и Гюнтер

Толстой

А вот и Ганс!

Гюнтер

(Толстому)

Привет тебе!

(Гумилёву, пожимая руку)

Твоя рука крепка, мой друг,

Но вижу я в глазах недуг.

В заботах о сердечной тайне

Всегда становишься печальней.

Гумилёв

О ком же ты? Чем бредишь ныне?

Гюнтер

Я говорю о Черубине.

Она, как рейнское вино,

Повергла сердце не одно.

Маковский, Зноско и Толстой,

Не отпирайся, дорогой,

Везде, куда не брошу взгляд,

О ней одной лишь говорят.

Толстой

(Пожимает плечами.)

Что до меня, то каюсь –

Я быстро увлекаюсь.

Гюнтер

Я более скажу... Итак,

Её зовут де Габриак.

Аристократы, славный род.

О, что за гений в ней живёт!

Толстой

И в этой степени родства

Не обошлось без колдовства.

Гюнтер

Она испанка, одинока

И горя испытала много.

Толстой

И верует смиренно в бога,

А исповедник иезуит

За нею пристально следит.

Не будет сказано в укор,

Никто не видел до сих пор

Её саму...

Гумилёв

Я не пойму,

Восторги ваши по кому.

Гюнтер

Да разве нужен ватерпас,

Чтобы спасти от бури нас?

Любви высокое томленье

Живёт в её стихотвореньях.

А благородство, а душа,

Как высший символ, хороша!

Входят Маковский и Кузмин.

Сцена четвёртая

Те же, Маковский, Кузмин, потом Зноско-Боровский

Маковский

(Гумилёву)

Так человек устроен,

Что хочет быть героем.

А вы признайтесь всё же,

Чем Анненский встревожен.

Гумилёв

Мы много говорили

О небыли и были...

Толстой

И о дорожной пыли,

Которую вкусили.

Маковский

Его за изобильем тем

Вы не жалеете совсем.

Тяжёл предмет искомый

И в тягость станет гомон

И вам в его годах.

Гумилёв

Нам быть в учениках.

Входит Зноско-Боровский.

Маковский

(Гюнтеру)

А ваш червонный интерес?

Вы очень осторожны.

Гюнтер

По видимости, тот же:

Испания – страна чудес.

Маковский

(смягчаясь)

Сегодня жду её звонка.

Я слышу, как дрожит рука

И как волнуется она...

Толстой

Она из пены и песка,

Как лилия с морского дна,

Увы, во всём обман она.

Маковский

Пускай...

Кузмин

От ваших черубин

Со мною делается сплин.

Зноско-Боровский

Вы доживите до весны

И будете увлечены.

Маковский

(смеясь)

Вы – будете, но не Кузмин...

Кузмин

Как гимназисты о латыни,

Я думаю о Черубине:

В диктанте непонятных строк

Тоскливым кажется урок.

И неприятна мысль сама,

Как скоро все сошли с ума.

Маковский

Словам моим поверь,

Оно не мудрено:

Гони любовь хоть в дверь,

Она влетит в окно.

Сперва простой листок,

Печальная кайма,

Открытый сердцу слог

В строках её письма.

Проходит день, другой,

Я жду свиданья с ней.

Опять письмо с каймой,

И боль ещё сильней.

Недаром голос мой

Шептал – беги скорей:

Дрожащею рукой

Пишу признанье ей.

Она в ответ цветок,

Не мёртвый, не живой.

О, если бы я мог

Принять его покой!

Не смейтесь же пока.

В тисках душевных мук

Я ждал её звонка

И слышал сердца стук.

И я был взят в полон:

Теперь мой лучший друг

Бездушный телефон,

Кому, простит мне бог,

Я душу отдаю.

Кузмин

Не быть тебе в раю.

Один её звонок –

Надежда и тоска.

Тоска пройдёт...

Маковский

Пускай!

Она не влюблена.

Кузмин

Так что ж?

Гюнтер

Надежда есть

И не исключена.

Кузмин

Какая злая лесть!

Толстой

Во всём обман она.

Входит Волошин, останавливается в глубине сцены, внимательно слушает диалог.

Сцена пятая

Те же и Волошин

Маковский

Наверное, обман.

Но если завтра днём

Рассеется туман,

То мы взгрустнём о нём.

Гюнтер

Она всегда одна.

Она – частица нас!

Толстой

(Подходит к Волошину.)

Прошу покорно вас,

Откройте имена.

Волошин

Нет, только не сейчас!

Толстой

Уже близка беда,

Случится... Что тогда?

Кузмин

Нелепа эта страсть.

Что, если б я так мог

Плениться ритмом строк

И плакать, не смеясь!

Волошин

(Толстому)

Не упустите миг –

Каков клубок интриг!

Как чудно свита нить!

Толстой

(возвращаясь)

Такая вот чума –

Мы все сошли с ума,

И нас пора лечить.

Кузмин

(смеясь)

Учтите мнение!

Идёмте, Алексей,

В уединении

Поговорим о ней.

Кузмин и Толстой уходят.

Сцена шестая

Гумилёв, Гюнтер, Маковский, Зноско-Боровский, Волошин

Гумилёв

(Маковскому)

Я волен в том, кого любить.

Обман я не могу простить.

Маковский

Я вам завидую. Желанье

Не знает самообладанья,

И волен я обман простить,

Чтобы желанью угодить.

Волошин

(выходя из глубины сцены)

Но в чем же здесь обману быть?

Маковский

Без громких фраз и декламаций

Вы – драматург мистификаций.

Волошин

Согласен, я. Но мой язык

К мужскому имени привык

И вдохновенья не утратил.

Удел сомнамбулы глухой

Писать стихи на счёт чужой.

Гюнтер

Вы тоже тайный воздыхатель?

Волошин

От этого увольте... Я,

Давно не мальчик для битья,

Не стал бы яством на обед

Заказывать небесный свет.

Хотя, покорны и тихи,

По нраву мне её стихи,

Я не спешу попасть впросак

И потому считаю так:

Зачем печалиться певцам,

Кто дарит упоенье нам?

Уходит.

Сцена седьмая

Гумилёв, Гюнтер, Маковский, Зноско-Боровский

Гумилёв

Позвольте женщине иной

Капризной сделаться женой

И свет один на небесах:

Барашки белые на воле,

Кругом лазоревое поле,

А в сердце неизменный страх,

Страх перед этой вышиной.

Поэт бежит любви земной

И примиряет на устах

С небесным светом тлен и прах.

Входит Дмитриева.

Сцена восьмая

Те же и Дмитриева

Дмитриева

(Гумилёву)

Как странно, именно сейчас

Я много думаю о вас.

Я помню взгляд ваш, помню шаг

И наших встреч любой пустяк,

И радости. Прошу прощенья,

Я вам скажу...

Гумилёв

(перебивая)

Стихотворенья

Сергею Константинычу...

Указывает на Маковского. Уходит.

Дмитриева

(про себя)

Как дорого теперь плачу!

Сцена девятая

Гюнтер, Маковский, Зноско-Боровский, Дмитриева

Маковский

Вы к нам с тетрадкою стихов?

Я их читал, но слог не нов,

Хотя, конечно, недурён.

Гюнтер

(Дмитриевой)

Он Черубиной увлечён.

Зноско-Боровский

Не догадаться тяжело.

На всех затмение нашло,

И город полон стал огней.

Дмитриева

Но что находите вы в ней,

Чего не стало бы в другой?

Маковский

Ах, девушка, талант большой.

Дмитриева

Так вы прочли мои стихи?..

Я знать хотела бы ответ.

Маковский

Они, признаюсь, не плохи,

Но вас самой, увы, в них нет.

Примите добрый мой совет:

Не горячитесь, не спешите...

Маковский и Зноско-Боровский уходят.

Сцена десятая

Гюнтер и Дмитриева

Дмитриева

А вы... вы почему молчите?

Гюнтер

Волненье видимо легко.

К кому ревнуете её?

И от кого бежите?

Дмитриева

Ревнивы прошлые сомненья,

А сердце гложет ощущенье,

Не страх, а будто бы вина,

Что заживо погребена.

Гюнтер

(про себя)

Бывают в жизни огорченья.

(Дмитриевой)

Зачем пугаете меня?

У вас поклонники, друзья...

Дмитриева

К ним стала равнодушна я,

К их пожеланьям и советам.

...В Крыму прекрасно было летом –

Волошин посвящал мне строки

И не был Гумилёв жестоким.

Гюнтер

(про себя)

Смотрите-ка! Какой успех!

Она очаровала всех!

(Дмитриевой)

Они посмели вас покинуть,

И вы презрели Черубину.

Дмитриева

(неожиданно)

Я вам хочу всё рассказать.

Могу ли я вам доверять?

Гюнтер

(забавляясь)

Как знать: сболтну кому случайно...

Дмитриева

(берет его за руку)

Вам одному открою тайну.

Гюнтер

И что же это за признанье?

Дмитриева

Прошу вас, дайте обещанье.

Гюнтер

(Сжимает её руки в своих.)

Вот вам моя рука.

Покорный ваш слуга.

Дмитриева

И видит бог, я не горда –

Так трудно быть одной всегда.

Гюнтер

(про себя)

О, боже мой, как это длинно

И не окончится никак.

(Дмитриевой)

Скажите же...

Дмитриева

(жёстко, глядя ему в глаза)

Я – Габриак!

(отпуская руку, мягко)

Вы слышите? Я – Черубина...

Гюнтер

Я вам не верю.

Дмитриева

Это так.

В подарок виноградный корень,

Сюжет мистических историй –

И вот интрига.

Казалось, чудо совершилось:

Он полюбил, но счастье длилось

Два кратких мига.

Я ничего не понимала,

Стихи бесёнку посвящала,

А Максу мало.

Он – гений перевоплощенья,

Настало время возвращенья –

Меня не стало.

Гюнтер

Коварство? На него похоже.

А вы, иначе быть не может,

Любили не его... Кого же?

Дмитриева

Я покажусь вам бестолковой...

Гюнтер

Как?! Неужели Гумилёва?

Дмитриева

Удивлены?

Гюнтер

Легко сказать –

Не знаешь, что и ожидать.

Дмитриева

Он дважды делал предложенье.

Гюнтер

А вы ответили сомненьем

И перед ним закрыли дверь.

Что изменилось в вас теперь?

Дмитриева

Я вас прошу о снисхожденье.

Я знаю, что люблю его.

Гюнтер

Вы б вышли замуж за него?

Дмитриева

Конечно же. Я вам клянусь.

Гюнтер

Я с вас сниму ужасный груз.

Не уходите. Ждите здесь.

(про себя)

С Волошина собью я спесь.

Уходит.

Сцена одиннадцатая

Дмитриева

(одна)

Бывает, что сердца глухи,

И не живы, и не мертвы.

Две вещи для меня святы –

Моя любовь, мои стихи.

Господь дарует жар в крови

И отпущение грехов.

Любви не слышно без стихов –

Стихов не станет без любви.

Входят Гюнтер и Гумилев.

Сцена двенадцатая

Дмитриева, Гюнтер, Гумилёв

Гюнтер

(указывая на Гумилёва)

Вот ваш синьор!

(Гумилёву)

Вот синьорина!

Вы не знакомы с Черубиной?

Дмитриева

Всё это так. Я – Габриак.

Гумилёв

Что из того? Каков пустяк!

Мы обо всём забыли,

И вы другая, Лиля.

Дмитриева

Не будьте так жестоки.

Мы стали одиноки.

Гумилёв

Пустое! Не теряйте сил.

Я рад тому, что вас забыл!

Уходит. Гюнтер выбегает вслед за ним.

Дмитриева

(в слезах)

Я зла не делала ему...

Но почему? Но почему?!

Конец второго действия

Действие третье

Картина первая

Два дня спустя. Мариинский театр. Мастерская художника Головина. В центре – недописанный портрет поэтов, сотрудников «Аполлона». На полу разостланы декорации к «Орфею». В театре идет действие «Фауста». Слышен оркестр.

Сцена первая

Анненский и Волошин

Анненский

(входя в мастерскую)

Зажжём огни. Пустая мастерская.

Приятен мне вечерний этот час.

Днём бесконечна суета людская

И беспорядочны обрывки фраз.

Лишь в сумерках волненье утихает

И небеса любуются на нас.

И кажется, что все существованья

Сродни затее карточной игры.

Из темноты и прошлого молчанья,

Из отрешенности ночной поры

Пришли покой и радость созерцанья,

Возникли свет и все его миры.

Волошин

(осматриваясь кругом)

Достойное поэта окруженье.

Анненский

Лелеять мысль, надеяться, творить,

Прислушиваясь к каждому мгновенью…

Лишь только раз художник может жить –

Среди холстов в минуты вдохновенья.

Волошин

Мы и сейчас начнём без промедленья.

Вот полотно, и темпера, и кисть.

Анненский

Я благодарный и достойный зритель.

Учтите, чтобы не попасть впросак.

Входит Маковский.

Сцена вторая

Те же и Маковский

Маковский

(Волошину)

Мой друг, зачем вы поступили так?

Волошин

Я не пойму, о чём вы говорите.

Маковский

О Черубине, о де Габриак!

Волошин

Весь Петербург не менее расстроен,

Что Габриах лишь виноградный корень.

И новость эту всюду раструбили.

Маковский

Вы не поймёте или вы забыли –

Я говорю о Дмитриевой Лиле.

Волошин

Напрасно беспокоитесь о ней.

Я повода не вижу для речей.

Маковский

Тому порукой ваша честь?

Но вымыслам числа не счесть.

Волошин

Досужьи вымыслы и слухи

Заслуживают оплеухи.

Входит Гюнтер.

Сцена третья

Те же и Гюнтер

Гюнтер

Я вам принес дурную весть.

Маковский

Ей хуже?

Гюнтер

Лиля умирает.

Маковский

Она была два дня больна.

Гюнтер

(Волошину)

Она была оскорблена!

Маковский

Ах, Черубина! Ах, бедняжка...

Гюнтер

(Волошину)

Она одна страдала тяжко.

Уходит. В мастерской слышно, как Шаляпин поет «Заклинание цветов».

Сцена четвёртая

Анненский, Волошин, Маковский

Волошин

Бывает, что сердца глухи,

И не живы, и не мертвы.

Две вещи для меня святы –

Её любовь, её стихи.

Господь дарует жар в крови

И отпущение грехов.

Любви не слышно без стихов –

Стихов не станет без любви.

Входят Кузмин, Толстой, Гумилев и другие.

Сцена пятая

Те же, Кузмин, Толстой, Гумилёв, поэты и художники Санкт-Петербурга – Головин, Шервашидзе, Блок, В. Иванов и другие

Кузмин

Я верил в совершенство форм

И небу прежде посвящал

Всё, что мне ставили в укор,

И юным был мой идеал.

А мир земной сгорал не раз

И возрождался вновь и вновь,

Чтоб только ощутить экстаз,

Чья боль желанна, как любовь.

Толстой

Любовь наверняка и без затей

Рождается как птичка из скорлупки.

В пучине смут и трауре страстей

Из-за неё звенят мечи и кубки.

И если мир в безверии почил,

Людей одна объединяет вера:

В ней столько безысходных детских сил,

Что лопается на кусочки сфера.

И невозможно повернуть назад,

И труден путь от альфы до омеги:

Так все века прошедшие глядят,

Как к Риму направляются набеги.

Прольётся кровь, закроются глаза.

Свершится казнь. Толпа в испуге ахнет.

Лишь долго собирается слеза –

Воздастся всё и память не иссякнет.

Волошин неожиданно быстро приближается к Гумилеву, бьёт его по щеке. Внезапно наступившая тишина.

Анненский

(Толстому)

Что скажете на это, граф?

Толстой

Надеюсь, что нет худа без добра.

Анненский

Я вижу, Достоевский прав –

Пощёчина действительно мокра.

Гумилев

(Волошину)

Вы мне ответите за это.

Шервашидзе

Вот заголовок для газеты:

Дуэль! Поэт стрелял в поэта!

Волошин

Вы поняли за что?

Гумилёв

Я понял вас.

Пришлите секундантов сей же час.

Волошин уходит, за ним – Шервашидзе и Толстой. Потом уходят Гумилев, Кузмин, Маковский и остальные.

Сцена шестая

Анненский

(один)

Что немногое осталось,

Что немногое ушло.

Чья-то воля, чья-то жалость,

Чей-то холод на стекло.

И деревья, как кораллы

В тишине морских аллей –

Мир подводный небывалый

Затонувших кораблей.

Витязь в царские чертоги

Переступит за порог,

И хмельные будут боги

Танцевать, не зная ног.

Но замедленны движенья,

Тяжела в кругах вода,

И чужие отраженья

Застывают в глыбах льда.

Уходит.

Картина вторая

Раннее утро в окрестностях Санкт-Петербурга. Болотистая местность. Поляна, покрытая кочками.

Сцена первая

Толстой

(один)

Невзрачный вид. Ужасные места –

Нагие вербы, сырость, пустота.

Стреляться в этакую пору –

Наверное не избежать позора.

Хоть в револьверы вложенный свинец

Серьёзней будет всякого злословья.

Клубок разматываем, наконец,

И нить его окрашиваем кровью.

Появляются Гумилёв и Кузмин.

Сцена вторая

Толстой, Гумилёв и Кузмин

Гумилёв

(Кузмину)

Нет, ты сегодня просто секундант.

(Толстому)

Граф, я прошу вас отсчитать шаги.

Холодный ветер дует от реки,

Не простудились бы…

Толстой

Смеёшься, дуэлянт?

Гумилёв

Во всяком деле нужен свой талант.

Считайте – пять шагов, всего лишь пять.

Толстой

Но уже поздно что-либо менять.

Всё решено, и уговор таков –

При счёте «три» с пятнадцати шагов.

Толстой отсчитывает шаги.

Кузмин

Брось, Николай. Ты знаешь эту ложь,

Всю мистику и путаницу эту.

Прошу тебя, прислушайся к совету…

Гумилёв

(перебивая)

Последний слишком для меня хорош.

Скажи Толстому – его шаг широк.

Кузмин

Ах, боже мой, какой же в этом прок,

Если один из вас получит пулю?

Обоих насмехаясь обманули

И дали пять шагов, чтобы взвести курок.

Гумилёв

Скажи Толстому – его шаг широк.

Появляются Волошин, Шервашидзе и Зноско-Боровский.

Сцена третья

Те же, Волошин, Шервашидзе и Зноско-Боровский

Шервашидзе

(дуэлянтам)

Теперь за вами остается выбор.

Есть два исхода. Примиренье либо –

Вот пистолеты…

Кузмин

(в испуге глядя на них)

Вид имеют старый,

Как будто были пушкинскою парой.

Удаляется к Толстому.

Шервашидзе

Я лучшего в столице не нашел.

Зноско-Боровский

Стреляться, стало быть, теперь не в моде.

И при такой обманчивой погоде

Дуэль подведена под произвол.

Кузмин

(возвращается)

Под произвол? О чем ваш разговор?

Зноско-Боровский

Они не объяснились до сих пор.

Кузмин

(дуэлянтам)

Так объяснитесь!

Гумилёв

Разве, господа,

Мы для бесед приехали сюда?

Кузмин

(Волошину)

А вы?

Волошин

Пустых не затеваю ссор.

Не надо слов.

Зноско-Боровский

И вот весь разговор.

Сцена четвёртая

Гумилев

(один)

Прочь шубу!

(сбрасывает её)

Снег, со звёзд ночных опавший

На землю русую, – последний мой венец.

Любить и мучится, и наконец,

Почувствовать себя достойно проигравшим.

Благословен, кто в схватке был заколот

И гордостью своей кто не был уязвлён.

Короткий миг, сейчас я поцелую холод

И буду, может быть, и понят, и прощён.

Одна моя любовь достойна сожаленья,

Как в рамке недописанный портрет.

Теперь свободен я.

Толстой

Ваш пистолет.

Гумилёв

(берет его)

И в этом оправданье и спасенье.

Сцена пятая

Волошин

(один)

Не рассвело, и мгла ещё над миром,

И тенью опрокинуты леса –

Час мирозданью праздновать уныло

Недвижного восхода чудеса.

Противник мой, мальчишка, разве знает,

Что сдержанность – достоинство мужчин.

Мальчишки горячатся и стреляют,

И обожают красочность картин.

Однако мне смешная роль досталась

И вырисован буду я один:

Вид благородный вызывает жалость,

Как битый на арене арлекин.

Толстой отдает ему пистолет.

Сцена шестая

Те же

Толстой

(дуэлянтам)

Я вас прошу в последние мгновенья

Не исключать попытки примиренья.

Волошин

То, что заведомо исключено.

Гумилёв

Считайте же.

Толстой

Условие одно:

При счете «три» стреляетесь.

Кузмин

Сейчас

Бессмысленны увещеванья.

Толстой

Раз!

Кузмин

(отступая)

Судьбы не могут изменить слова,

Слагая тайно предсказанья.

Толстой

Два!

Кузмин

И душам велено молчанье,

Как утреннему небу свет зари.

Толстой

Три!

Выстрел. Несколько секунд тишины.

Гумилёв

Я требую немедленно ответа.

Кузмин

(отворачиваясь)

Но до чего зловещи силуэты!

Волошин

(в волнении)

Была осечка…

Шервашидзе

Выстрел был один.

Гумилёв

(резко)

Пускай стреляет этот господин.

Я жду его ответа.

Волошин

(Взводит курок.)

Я готов.

(неожиданно, Гумилеву)

Не отрекаетесь от ваших слов?

Гумилёв

Нет!

Падение курка, пистолет снова дает осечку.

Шервашидзе

Кончено!

Толстой

(дуэлянтам)

Верните пистолеты.

Гумилёв

Без выстрела?

Толстой

Прошу забыть об этом.

Забирает пистолет у Волошина, взводит курок, делает выстрел в снег.

Кузмин

(Гумилёву)

Дуэль, дружище, тёмная игра.

(Забирает у него пистолет.)

Закрою крепче револьверный ящик.

Кузмин и Зноско-Боровский уходят.

Шервашидзе

Всё кончено…

Шервашидзе уходит.

Толстой

(дуэлянтам)

Нам разойтись пора.

Гумилёв поднимает шубу, перекидывает её через руку и медленно уходит.

Идёмте, Макс.

Толстой уходит.

Сцена седьмая

Волошин

(один)

Кто ищет, тот обрящет.

Кто ближе к богу, дальше от земли

И в звёздах обретает вдохновенье,

И души есть, что высоко взошли

И дарят нам своё преображенье.

(Смотрит на восходящее солнце.)

Лик солнечный столетье за столетьем

Всё тот же совершает ход:

Позолотит крупинки на рассвете

И души их по небу поведёт,

Чтобы оставить ангелам и детям

Так далеко от всех земных невзгод.

Уходит.

Конец

Speaking In Tongues Лавка Языков

Олег Кустов

ПОСЛЕДНЯЯ ДУЭЛЬ

Драма

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Действие первое

Сцена первая

Сцена вторая

Сцена третья

Сцена четвертая

Сцена пятая

Сцена шестая

Сцена седьмая

Сцена восьмая

Сцена девятая

Действие второе

Сцена первая

Сцена вторая

Сцена третья

Сцена четвёртая

Сцена пятая

Сцена шестая

Сцена седьмая

Сцена восьмая

Сцена девятая

Сцена десятая

Сцена одиннадцатая

Сцена двенадцатая

Действие третье

Картина первая

Сцена первая

Сцена вторая

Сцена третья

Сцена четвёртая

Сцена пятая

Сцена шестая

Картина вторая

Сцена первая

Сцена вторая

Сцена третья

Сцена четвёртая

Сцена пятая

Сцена шестая

Сцена седьмая

Speaking In Tongues
Лавка Языков