Speaking In Tongues
Лавка Языков

Ксения Рагозина

«Метерлинк-Счастливый»

[1999 год — полвека со смерти Мориса Метерлинка]

Перефразируя Владислава Ходасевича, от Метерлинка нам во владения остался только пейзаж, планета, лишенная атмосферы, благодаря которой когда-то и краски виделись по-особенному, и предметы имели иные очертания, потому как сами лучи преломлялись в ней иначе. И жившие в той, ушедшей, атмосфере вряд ли были фантомами. Мне всегда было жаль французский символистический театр. Как же так? Почему он исчез? Все эти «Роз-Круа», «Пти Театр де Марионетт»… «Л'Овр», «д'Ар»… Поль Фор, Люнье-По… Ах, Рашильд, ах, Метерлинк…

Что происходит с драматургом, когда уходит его театр? Раньше я думала, что Метерлинк умер в 1917 году. Его произведения, бывшие в русском литературном обиходе, прекращались где-то рядом с годом революции. И переводы пьес начала века грешили не против французского, но против русского языка. Неудобоваримы для прочтения актерами, и потому почти невостребованы… Пиши он по-фламандски, возможно, безработные переводчики советской поры не дали бы забыть о Метерлинке.

А так получилось, что основной корпус произведений Мориса Метерлинка по-прежнему дожидается своего переводчика. Шутка ли, в его наследии помимо трех десятков пьес и пяти сборников стихов -- еще и двадцать три (!) книги философских рассуждений. И к тому же -- несчетное число статей, интервью, они-то и составляли «атмосферу», столь необходимую для понимания этого не самого простого из европейских классиков.

Сталкиваясь же с произведениями Метерлинка, мучительно ощущаешь нехватку чего-то весьма существенного, возможно, что и главного.

Наверное, в отношении Метерлинка однажды все всё трагически перепутали, равновесие жизни и законности смерти в пьесах великого бельгийца нарушилось в сторону смерти, и отнюдь не автором. В сущности, последним, что Метерлинк написал, была небольшая книга рассказов, которую он назвал «Голубые пузыри. Счастливые воспоминания». Он работал над ней в 1942 году в США. И до этого -- эссе, эссе, эссе, он всю жизнь писал, не переставая. Правда, все это было по-французски. Русский Метерлинк к семнадцатому году иссякает. Нет, правда, меня всегда не устраивала русская судьба этого драматурга, которого Н.Минский, один из первых его переводчиков, называл «Метерлинк-Счастливый».

Розанов обронил как-то, а потом записал мысль о том, что все одно время были немного метерлинки. Наверняка так и было. Но тогда, пожалуй, единственный человек, который не заблудился в символах и не превратил свою жизнь в спектакль, соответствующий основной метерлинковой идее «трагического в повседневном», был сам Морис Метерлинк.

Волошина при знакомстве в Париже порадовало несоответствие лица автора его произведениям: «у московских купеческих сыновей, сильно покучивающих, есть то соединение помятости и чего-то телячьего в глазах». Волошин живо описывает загадочного и страшного Метерлинка на банкете «La Plume»: «Когда доходит очередь до Метерлинка, он испуганно озирается, робко поднимает глаза, конфузится, как маленький мальчик, что очень идет к его атлетической и простой фигуре. Он отмалчивается, отрицательно качает головой. Потом он начинает с интересом подробно расспрашивать о Бальмонте и его путешествии в Мексику».

Станиславский принял Метерлинка, на мощной скоростной машине приехавшего встречать на станцию режиссера «Синей птицы», за шофера. Они на безумной скорости промчались, давя по дороге кур, до самого замка «таинственного мэтра», и только там Станиславский понял, с кем он обсуждал всю дорогу новинки технического прогресса.

Абсолютно нормальный талантливый человек, уловивший эстетические требования эпохи, но не ставший, подобно многим, поверив в то, что «лучшее произведение художника -- это он сам», травить себя кокой, абсентом и облачаться в живописные лохмотья -- вот каким был мэтр французского символизма, о чем и свидетельствуют современники и, конечно, воспоминания самого Метерлинка, отрывки из которых я предлагаю вашему вниманию.

Как возвращается атмосфера покинутому пейзажу? Вероятно, сначала с письмами, дневниковыми записями, мемуарами. Заметки случайного свидетеля или внимательного наблюдателя могут помочь в этом странном усилии. «Мрачный, жуткий» Метерлинк оставил нам веселую и ясную книгу «Голубые пузыри». Во Франции давно изданы даже его записные книжки, заметки на полях чужих пьес и романов. Что может быть лучше? Правда, не так уж сложно уловить, каким на самом деле был тот ушедший мир под сияющей и счастливой звездой, который назывался замысловатым, но приятным для всякой гортани сочетанием «Морис Метерлинк».

Speaking In Tongues Лавка Языков

Ксения Рагозина

«Метерлинк-Счастливый»

[1999 год — полвека со смерти Мориса Метерлинка]

Speaking In Tongues
Лавка Языков