Speaking In Tongues
Лавка Языков

Константин Дмитриенко

ИНАЯ ВЕЩЬ

Volume – MAX!

Мы вышли из дома, и нам показалось, что небо коснулось

крыши пивнушки уснувшей до вечера, так, мимоходом коснулось.

И тут же

мы отразились в новой витрине –

через лицо, серебристой полоской короткой, от глаза до уха,

к тебе, прилипая, прошла эта надпись.

А я – оказался под тонкой удавкой. По шее,

сороконожкой из шелка, с японским изяществом постхаракири:

«Мацусита Электрик Лимитед».

Спасенье пришло короче, чем выстрел, –

ты что-то сказала по этому поводу,

а я усмехнулся по этому поводу,

скользнули по небу по этому поводу,

проводом высоковольтовым. «Ты же,

похоже, не знаешь, Что я…» Ты что-то

опять мне сказала. Я вяло

кивнул твоему отражению под надписью AIWA,

в руке хирурга уместно такое блистание краткое.

Из-за плеча посмотрел доктор Менгеле

— Мой старый коллега, я имею ввиду доктора Геббельса, признался однажды в частной беседе, что, не смотря на многодетность и присущую всем нам интеллигентность, и мне кажется, я его понимаю, так вот, не взирая на тонкость натуры и сентиментальность, сказал тогда Йозеф, когда я слышу слово культура, рука моя тянется к револьверу, и я уверен, что это – уместно.

— Я вяло кивнул визави заплечному, я вяло
кивнул твоему отражению, я вяло
подумал и мне показалось, что в воздухе – вяло:
— Ты же не знаешь Кто я, а я-то, – …

Я – Черный.

Зимой в Сан-Франциско,

по длинным косичкам,

стекает Америка,

Хейт-Эшбери,

или мне это кажется

Ямайка! Ямайка! JAH! Babylone!

Смотрите сквозь черные стекла, какой я

Весь черный, под курткой и кепкой,

под майкой и в плавках –

Горячая Африка! Африка!

Африка, Африка!

Бэк ту ми! Эфрика!

Back to…

Дальше, дальше… Было восемь, мы сидели, печальным подобием –

Ионой, прошедшим сквозь грязное чрево воды –

в этом чреве, несколько дальше, чем могут позволить сточные воды

перемещаться использованным презервативам,

несколько дальше, чем можно увидеть не поднимаясь с ступеней

ведущих к прибою,

несколько дальше,

короче – в том чреве, в котором поныне резвятся матки левиафанов,

между Европой и Африкой ждущие старый грех

молодого и нового Ионы –

вот, мы сидели.

И стало девять часов. Почти девять.

Смеялись. Смотрели. Мы видели.

Я курил. Что-то страшно дешевое, но уж очень хотелось…

Смотрели и видели –

два воробья на своем локальном наречии, сердито трещали,

почти без умолку; листья-калеки,

кабы не ветер – лежали, а так вот –

тащились, преследуя медленно и

неуверенно птичьи стаи (в африку! в африку!); дворняга,

подвывшая тенору-ветру,

дворняга смотрела,

дворняга приметила:

«Вот, эти двое... один из них курит. что-то очень дешевое. и еще, от них пахнет постелью и, возможно самую малость, любовью, но слишком раннее утро. желудки пустые, а этот все курит что-то дешевое, вонь – вон какая... а эта…»

Ты что-то сказала, опять что-то сказала.

Твое отражение и мое отражение –

призрак курящий нечто дешевое…

«Я куплю тебе Баунти» на обратной дороге,

ты же не знаешь,

ты же не знаешь кто я,..

а я-то –

Summer in Chicago –

so.

Manhattan’s winter –

just so.

Мои Императоры –

Кровь в моих венах…

Темное прошлое – красное в черном.

Слоновая кость – Невольничий Берег.

Гаити и Дагомея.

Как холодно, бэйба!

Нет, это точно – не Африка

Горячая Африка! Африка!

Африка, Африка!

Бэк ту ми! Эфрика!

Back to…

Я выпил бы пива, желательно шведского, – здесь не так холодно…

Из осени мы пересели в троллейбус.

Прохожие видели, впрочем, это случайность –

случайно и видели – два комплекта

скелетов, сердец, кишки, эпителий, кожа и волосы,

два глаза в крапинку, один глаз – карий, один зеленый.

из осени мы пересели в троллейбус,

следя за строкой расписания, мысками ботинок

пиная под креслом тень мыса зеленого, – (редкие дождики).

Тебе показалось? Я не был уверен.

Ты что-то сказала. Я что-то ответил?

— Ты видела кляксу? Может быть лужа?

Мы вышли. Вернулись на две остановки, и…

Это не лужа, не клякса, на площади то,

что осталось от города ночью.

На улицах ночью, по слухам, как в Бостоне –

люди проходят, случайней богатства.

И я этой ночь сегодняшней – сквозь…

Ах!, если бы мимо, но – сквозь –

как неизвестные страны, без боли –

чувствительность гостя – открытка без адреса –

звучит, как «без памяти».

А? Что? Ты мне скажешь?

Ты что-то сказала?

Ты даже не знаешь… Не знаешь…

А я –

Ит из май лайф

Ай’м Африка Юнайт

Ай’м лонли блэк найт

Вэза андэ палмз виз лонг ран ин вэйвз

Бэк ту ми! Эфрика! Бэк!

Ран, ниггер, ран! Уайтмен кант джамп.

Уайтмен кэн шат. Вери гуд шат.

Бэк ту зе Эфрик! Бак Ту …

Было время мы входили в магазин утробной парой, прикасаясь возбужденно к односпальному матрасу, нам не надо было больше, мы и так, отлично знали, что вот здесь, сейчас – мы входим, как в расшатанные двери, тех кафе на перекрестках – по желанью, есть желанье – значит – входим, это просто, если ты чего-то хочешь, значит так оно и должно, и, увы!, – теперь я вышел. Так же просто, как случайно – невзначай – вот так проходят – невзначай над динозавром, не смотрите, что гигантский – долгомертвый – терпеливый, под ногами, под песками – МИМО

кладбища титанов –

сквозь тебя прошел и ночью, окончателен, под завтрак – вышел – вышел –

не страшней чем выстрел.

Было время – мы бродили в закутках своих фантазий, принимая за предвестье тень автобуса под вечер и ночной звонок трамвая. Смерть казалось где-то рядом в полночь через сон считался выстрелом порожний выхлоп а таблетки в упаковке в приблизительном соседстве с капсулами для импотентов но последние зачем нам?! Нас с тобою возбуждали одноместные холодные номера гостиниц мерзких без воды горячей с воплем и кавказскими акцентами фраза It’s your Funeral на ушко

беременные кошки

тесные ночи на новолунье

фаллический символ – кактус в горшочке

шторы открытые а за ними – жизнь

и эти таблетки: Goonight Bill. Goonight Lou

Goonight Forever & all.

Мы прошли сквозь нас – насквозь. Так проходят знаменитости

туристы. От семестра к семестру, с сессиями и зачетами на

непригодность, не минуя практических семинаров, дисциплина –

превыше всего, и сегодняшней ночью – молодые, но уже

постаревшие, специалисты, почти бакалавры – окончательный

выпуск – вышли. А ты? Ты так и не знаешь ЧТО я…

Ты – бесплодней земли под ногтями.

Ты – вагина в которой всем место найдется и время.

Твоя ночь опрометчива, но наступает утро.

Жизнь – прыжок из пизды в жопу.

Ты – залог возвращения, как залог возвращения в Африку, черная

кожа и черное тело на улице Лондона.

Вот – мы вышли из дома.

В утро выплесни мусор. На контейнере – граффити.

Между FAK off и BITCHES, между

и рогами забытых любовников – на троллейбусе, мимо

Лужи, назад

К остатку деления человека на пулю,

К ступенькам ведущим из камня во чрево в котором

ходит чрево китово в котором

носят младенца Иону, короче –

курю тут что-то странно дешевое.

Ты что-то сказала, проскулила дворняга, но утро сегодня

и полночь не вспомнит,

поскольку не будет таблеток, кровати, номеров дешевых гостиниц...

впрочем, и ночь

между нами не встанет…

возвращение – вот оно –

СОСТОЯЛОСЬ.

И боле не будет…

Нью-Орлеан – через улицу,

И из Нью-Йорка, по ужимкам рэпера в Гарлеме,

Я точно увидел, как небо коснулось крыши пивнушки,

Я точно увидел восходы над Африкой,

Я видел как силы оставили лето и – полностью вышел в отставку с блаженством,

Я выгорел, выцвел, я вышел – я – выжил!

О! Африка – Африка!

Бэк Ту!

Да! Только так.

Я стараюсь

Speaking In Tongues Лавка Языков

Константин Дмитриенко

ИНАЯ ВЕЩЬ

Speaking In Tongues
Лавка Языков