Попытка смотреть на эту улицу, как на реку, из которой нам уже никогда
не вывернуться, приводит к вопросу: «А собственно, что мне мешает отвесить
пощечину небу, пусть ему будет стыдно, пусть горизонт краснеет».
на закате все делать проще, чем думать об этом.
Так я пытаюсь смотреть,
так в самом себе, заглядывая через щель в неплотно задернутых шторах
абсолютной цивилизации, надеюсь рассмотреть голого шимпанзе;
Так я пытаюсь смотреть на серый лед и окна на берегах, и не помнить,
что Ты все еще в петле моих рук – заложница горделивого благополучия;
зычный возглас «Осанна» – и я уже жду от тебя
меньшего чем любовь,
большего чем разлука.
Стремлюсь – быть сожженным по обвинению в том, что стал равен богу.
Слишком
Стал Вровень.
Полно мне!
В полнолуние, ты и я, – немножко оборотни: вервольф и вампиры, – кожа
такая легкая.
Новолуние – как своевременная потеря толстого одеяла, под которым было
так душно любить друг друга: и все же
свободно, как это умеют аквариумные рыбы –
жара сбилась в ноги и кожа, как монгольфьер, невесома,
чуть легче, чем воздух.
Пытаюсь смотреть на улицу, в зеркало, как на седого дракона.
Различаю свое отражение и все еще
слишком просто – ты рядом,
жизнь перечеркнута дождичком,
разлинована ветром.
Быть липкой и близкой – тебе наказание. Будь ещё ближе!
А я расплачусь за триппер. Проще и слишком легко быть честным, мне
известно – мы грандиозные праведники. И это просто.
Чувствуешь?
Улица – под вздох! – слегка утро. Утро, из которого нам не выкарабкаться,
– вот они – муравьи в песчаной воронке.
Поцелуй меня. Вылепленные из пепла, мы все еще взрыв на бензоколонке,
пожарные подняты по тревоге, скоро и мы,
под пеной,
успокоимся,
единственное, что останется – 20 в газетном подвале и фото жертв разбушевавшейся
стихии.
Наверное, это – истина, и она уже на подходе (как любая мистика, вроде
Костра Нужды или облака свернувшегося в Руну), но пока
все еще есть возможность лгать и обманывать, гореть и взрывать.
Только не уходи.
Это слишком правдиво,
Просто, легко.
Разве ты не устала быть честной? И если
Честным легко, То –
Тем более…
Тогда я смотрю – и вижу –
Улица лезет в петлю.
Туфли дырявые, связанные шнурками взлетают на провод.
Я знаю
Зачем, –
Бумажные змеи нуждаются в гнездах.
Почему так? Почему здесь?
Ожидай вознесения. С номером очереди на левой ладони, пустельгой замерзшей
в кусок голубого льда над высшей точкой мелочного сафари – трепещу, кончиками
пальцев, как альпинист без страховки, цепляюсь за прошлое.
Почему не по другому?
Почему я смотрел в это небо?
Потому что ты была в звездах?
Чувствуя ногами землю, я уже знал о причине падений, старался быть,
и был стремительным родичем облака – камнем брошенным в птицу. Под фонарями,
в кустах на холме, в общественном туалете, в парке и на постельном белье,
на полу без матраса в неприбранной комнате (занозы между лопаток – там
у Прозрачных крылья) –
так далеко – не дотянешься.
Двое встретятся, зная, что идти им некуда.
Будут сидеть на скамейке всю ночь, греясь стянутым в узел, вымороженным
поцелуем.
В полнолуние свет не торопит рассвет, – двое вытягивают губами из горла
мерзлые кристаллики лирики.
Темен сквер. И скамейка. И даже гопникам холодно…
Греясь вынужденным поцелуем (как в затяжном прыжке,
надеясь на парашют):
— Что теперь?
— Ничего.
— Может быть мы пойдем?
— У нас появилось куда?
— А разве так важно? До восхода – сугроб, а там и рассвет…
Кто покинет могилы, не дождавшись суда. И в ответ на страдания – здесь
–
губами в солнце соска – псевдопамять младенчества
слишком близка сладковатая струйка в ложбиночке языка
лоно медом пропитано,
но – никуда! Некуда.
И старайся на боль не смотреть, открывайся для боли, таращишь глаза.
Отрывайся! Улиц пусты повороты,
как карманы за день до получки.
Поцелуй – эскимо – сверху тропик какао, внутри нордический ад: полюс,
вечная мерзлота. Золото в глуби материка.
Потому что ЗДЕСЬ. От того что ТАК. Затем, чтобы ВСЕГДА.
Мужчина.
Почти циферблат, разделенный на секторы. Так прицельней:
«Здесь у меня покер с друзьями, затем служба, где-то в районе без семи
пять – бейсбол по ящику, а еще 24 умножить на 60 минут – изнурительный
бизнес. Подруга, ты же должна понять, как трудно мне поддерживать себя
в форме», Мужчина говорит: «Я не могу без тебя», но это может означать
только одно: «Я готов любить тебя, но все-таки вне своего дела». Мужчина
пытается оставить женщину наедине со своей тенью. Тень мужчины – всегда
несколько лучше, чем его тело; мускулы – звериная реакция на опасность,
уверенность в собственной непогрешимости и никакого запаха пота и волос
под мышками, никаких желтых пятен и грязных носков – это вот – ТЕНЬ, а
мужчина – то что остается если из него вычесть его тень. Только попытка
любить, не взирая на преданность фирме. Так мужчина оставляет себя, так
стремится оставить женщину. Забывая. Но стараясь.
Часть себя забывая.
Но…
Тем временем, небо –
На черном фоне, раздвинув ноги и в центре алое и бордо. Это –
Женщина.
Оставленная еще одним любовником,
Нашептывает стеклу,
Не остывающая рана прижимается к ней, к каждому слову – рана.
Красное… Будет ветер.. Все завтра.
Разве так сложно, в комнате, где по полу разбросаны тени одежд – не
шевелятся, не прячут свою ненужность, сказать
малым движением:
«иди ко мне, милый», закрывая глаза:
«мне сладко терпеть твою тяжесть»?
Не трудно, не трудно, но вечер и это красное солнце…
Ветер приходит. Достаточно снять чулок и развязать первый узел.
Женщина, та пытается остановить мужчину
Оставить следы на ветре
Женщина стремится выставить за мифические двери, тени прошлых мужей
и их мысли, пройти через строй любовников, вооруженных шпицрутенами, под
аккомпанемент ритмичных вздохов, в конце концов слиться
Почему здесь? Потому что Так. Почему так? Потому что Здесь.
Достаточно того, что ты меня, кажется, любишь,
Достаточно того, что чайник закипит, но мы успеем.
Достаточно того, что под одеялом – мы танец трясины, разбуженной страхом
шатания беглого каторжанина.
Достаточно того, что когда удается быть ближе чем это нам нужно
для болтовни о Сефер Йецир
для болтовни о Кама Сутра
для болтовни о предохранении
для болтовни об угрозе СПИД –
любовники превращаются в живую фигурку «Птица Феникс»
(материал – пепел, метода – лепка, автор Жан Тенгели)
– Смотрите! Они шевелятся. Она движется!
Феникс воскреснет, когда ты откинешься на подушку,
себя упрекая
в чрезмерности качества и количества диких оргазмов.
Печалью растревожен труп.
Достаточно этого.
Достаточно этого.
Но голос настырный из облака лезет
Где-то здесь мотор законспирированный,
ибо, ради чего им воскреснуть?!
Уходящие в любовь. Уходящие в просто любовь Просто ныряющие в течение
улицы. Сквозь. Мы хотим
спрятаться от себя и от возгласов со стороны за портретами мертвецов
на стене галереи картинной – укрыться, стать еще одним, механическим «портретом
неизвестного»,
Но, собственно Я – всегда где-то рядом, хватает воздух беззубым ртом,
как после удара в пах, закатывает глаза, боится упреков в гомосексуализме,
политиканстве, шизофрении, мнит себя крохотным, даже когда смотрит на всех
сверху вниз и причитает
«ради бога! меня предоставьте себе!»,
закатывает глаза.
Экстаз настигает на лестничной клетке и
Я –
застыв перед дверью,
перед постелью –
еще одной тенью –
опять фонари, фонари, фонари и небо,
конечно же – небо, от него никуда не денешься!
Небо готово задать вопрос, но еще не знает какой,
вот тебе разница между ним и Сфинксой.
Секунда жизни – крохотный кусочек смерти,
как поцелуй на морозе – голые и слабенькие кристаллы романтики.
Каждая секунда – тюрьма в Рединге,
танки на площади,
кактус в пол-пятого,
экстаз страха и
успев разделиться на пары, партнеры захлебываются губами,