Speaking In Tongues
Лавка Языков

Константин Дмитриенко

SHA-MAN!

(up turn)

В законченную мглу,

как камешек в волну,

за стекла, меж огней

на крылышках такси

слова летят во тьму.

. . .

чтобы писать о Ней

он ждет и ждет Весну

он жжет и жжет костры

. . .

Сжимают кулаки полночные снега,

молочная луна, как зуб саднит десну

и музыка времен

сквозь имена, в даль стен,

молчание роня

заканчивает мглу,

заглатывает тень.

. . .

он жжет и жжет огни

он рвет одежды норн

чтобы писать Весну он ждет и ждет Ее

Шанель 19 и 5

Магия чисел — легка

Руны и Дао Дацзы

Предсказывают:

ВЕСНА

Здравствуй, Ночь Без Луны, —

Незнакомое Имя,

Нищая ночь, не проси подаяния, — требуй

Тьмы, Здоровья тебе...

Хайре, Ночь глубины,

принимай поздравления, Холод,

от осколков Жары.

В землях пустых — обломки зеркал под ногами,

Птица влетает в окно,

Вой бездомного пса предсказывает ожидание,

Покойные родственники приходят в сон

Как ты посещал рестораны и казино.

Ночь без лун, как окно на разбитой стене,

серый прах пресмыкается. Зубы сжав,

утро разума пробует сделать шаг

на зыбучем песке назначенном в благодать:

вязнет. Срок почти, и настал.

Дождь не сможет найти

Асахару, Аттилу, Кецалькоатля.

в основание мира — шепот змеи

корни пряхам судьбы

гнездышко выплели

на козырного короля выпала ночь

для гадалки кисмет

то же что для шамана — душа

инструмент шаг искусство и цель

Пограничный с Ничто,

колыбели своей

скалит зубы кобель.

Им приснилось кино

Королевская смесь

Залмана с Стивеном

Страсть вампиров и

Откровенная похоть

Слепых беглецов.

А в финале свобода

И справедливость.

And the End o»the Worlds

(or the words...

don’t remeber...)

Слушай, Тень!

Ты — мое вожделение. Помнишь,

Я Антонием был, ты была Клеопатрой,

Сумасшествием тезки из средних веков,

порождением цвета фламандских костров.

В синтетический век —

Между пальцев вода

10000 лет уже здесь... Навсегда?

Невозможные вещи творятся когда

Сумерки — шар, Горизонт — полоса,

Тропы для невероятных теней, выбравших целью охоту, тогда

Когда сумерки — Шар.

Древних народов смутные Боги

Возникают из мрака,

В стекле и бетоне,

Сталь сворачивается в кольцо,

Бумага тает льдом под ладонью, или

Как снежинка выигравшая лицо.

Славься, Тень!

Вожделение, Аве!

Туманная Мара в серой одежде, сплетенной

из писков летучих мышей,

из полета совы и рыбьих бесед,

из мотыльковых мягких смертей, —

лунный призрак желанной улыбки твоей, Мара — Тень!

Морок, желанье,

блуждающий просверк огней,

казнь поверивших искушению —

средневековый катарсис и душная смерть.

В синем огне кухонь хрущовских квартир.

Как в костерке на самом краю земли,

Возникает мгновенная:

Шея, талия, бедра изгиб,

В газовом платье или

В собственной коже, волнистей змеи,

Принцесса-лисичка

Ненавидящая зеркала.

Сталин, страшащийся самого себя,

Отражается в пристальных Берии очках,

И на параше ЗеКа

Мысль выдавливает из себя и

Глубже, глубже

От горла до жопы

Вдавливает раба

центральная «О»в слове «В.О.Р», на лбу

пакует собой клейма пустоту

В далекой земле мое сердце,

там, где туман, как разведчик,

крадется себе, по-пластунски,

никем не замечен, невидим.

Танцы на потолке

Пальмы в оконном стекле

Солнце и море — в яркой стране:

осколки, осколки, осколки

Из мглы во тьму по зыбкой грани света

Она танцует в такт огню

Весна — звезда на волоске

Она — граница пустоты

На флер-д-оранж отбросившая стыд

во тьме, из мглы, не знавшая любви, не зная как любить,

Не ведая, что смерть близка, как вдох

Она — лежит, прозрачная во тьме

Его приход раскрасит небо в кровь.

существуй в рекламном ритме,

где каждый кадр — суть обман,

Великий океан в конце тропинки

Ногу в стремя. Зерно в песок.

Зверю — стрелы. Птицам — силок.

Ночь на замок.

Рубаху на бинты.

Форели — сети. Собакам — следы.

Облако мордой ткнулось в окно.

Боль! открой свое имя!

Вниз по реке

семенем в лед

Вниз по реке

в обнимку со мглой

Вниз по реке

в уголь и в нефть

Газом горючим, болотным огнем:

Боль! Оставь это тело!

дверь в рваное лето в конце коридора,

успеешь дойти и воскликнешь «HOORRAY!»

Награда — стылый coup de grace

Алое сердце тьмы оправлено в грудь болот

Поступь времен и топот боев,

Историй пергаментный прах —

Таянья грязен лед.

Боги весны и лета обходят тебя стороной

Великая Мать-Болото

В серой фате ослепленной, немой —

Алое сердце тьмы.

Ритмы еле слышны.

Инвазия в грустный век

Архаики темных лет —

Танцующий в такт огню

Тени вневременья свет.

кровь горлом в центре летней песни

и кода повисает воздаянно

Как безнадежный вор в петле

Танцы при закрытых дверях

Тени на потолке

Белые пальмы в оконном стекле

Жаркое небо в южной стране

Осколки зеркал, осколки.

Птица влетает в окно.

Оглушает задворки

Собачьего воя дно.

Гиблый край разверзает уста, шипя зеленой губой. — Прорва! Великая мать! У каждого трупа своя красота, влюбленный движет своей тропой. Охотник, как Ангел, пикирует, Змея потрясает мир, и все же, спокойный, под каменной бабой спит Велемир недовнедрив языка.

Мы — продолжение; летчик песка тает в среде земноморья, холм обтекает гнилая река, бродит юный Маяковский в желтой кофте Бурлюка, за пятак косые скулы вырезая.

Ясака

не дождавшись, хан раскосо гонит Nach Moskau коня.

имя зверя — цифра страха

Nothing — в центре

первородна и велика

мать цивилизаций сонна

что малевичев квадрат

Круги сужаются. Уходит солнце в дым.

Невнятно. Как удод. Бормочет

Сибирская весна.

Болота сквозь туман — вращаются

или шаги во мгле

блуждают по пейзажу, возвращаясь

к зыбучим окнам стылых вод,

так, к полу сну, к игле,

не в силах не вернуться наркоман:

последний вдох мешается с глотком —

на дно, на дно. И:

«Боже! где оно?!»

Не я придумал эту ночь и все ж

она танцует в такт огню построенному мной

магические звуки на снегу

впиваются как гвоздь в стопу

и прорастает от земли и вверх

по горлу к языку

мифическая правдоложь

Не я придумал эту ночь но вот — бегу

и сердце алой тьмы

качается на нити в такт огню

Небесному коню

необходим небесный всадник и псы.

Флажками тучек окружив луну,

по топкому туману, в стылую страну

несет погоня крики темных лет.

История идет ко дну

и прекращается. Круги сужаются.

Ржавеет сталь. Сибирская весна

разлита нефтью. Снег горит.

Осколки зеркала предсказывают —

«Смерть»

Пичуга стучится в окно —

«Смерть»

Предок или мертвый любовник, заглядывая в сон, на «огонек»

«Смерть»

Собачий вой между дымов:

«Смерть»

Туман, Болота. Камни на снегу — чешуи ящера,

в зубах — огонь светила.

Семь стройных оленух шамана ждут.

В высоком мире

Дух

блуждает меж огней и тьмы по полю плотной мглы. Плыви.

Туман. Тень.

Тень. Туман.

По звездной дороге — шаман. Шаман

по белому, по красному

соболя и олени

лисы и лоси

в тумане, в туман. Огненная вода —

в небе тропа, в земле — река,

кольца трех миров;

Шаман, Шаман!

На гибких ветвях смутны слова темных веков.

Любовь. Нелюбовь.

Порох. Бронза. Сталь. Золото. Янтарь.

Дно трясины — граница нижних миров,

Алое сердце тьмы — вне памяти, вне мечты.

Кануло — вне историй. И не ищи следы.

Русло гиблой реки. Время спряталось в камыши.

«Погибель! Погибель!»

вопела труба

Иерихон — пал

волн ковыли зализали степь

рана — застыла

кровь — заросла

трупы — прямые

как землемера шаги

строгие трупы

вроде межи

по лестнице сучьев

пьяный шаман

в высокие лезет миры

что он увидит?

Там —

Имя — скачка и колдовство

с вороном на плече,

воздух, осколками из под копыт

оралит земли рябое лицо.

Лай обретает особый смысл,

тлеет границы кольцо

ноту одну и ту ж

рог захлебнувшись хрипит.

Скачка — имя и колдовство,

туже петля охот.

Граница пылает щекой

встретившей ладонь.

Схватка назначена. Не избежать

Дикого Патруля.

Кого они видят, эти глаза?

Кого?

В пустынной смеси земли и вод?

Кого?

Все эти:

Крики и кровь, хрипы и страх, вновь Сталь, Бронза, Золото, Бумага, Ткань —

Только в сознании,

А вокруг?

Мгла. Морок. Туман.

В каждом омуте — тень спины

подпирающих мир китов.

Голос хрипит в первобытном пространстве,

гаснет, пепел идет на охоту

и не находит следов.

Хаос вморожен в лед.

Бивень мамонта,

серых гусей гомонливый лет,

бой оленей, подмигивающая луна,

последний журавль

белей

чем сама Зима.

Шариком сумерек катится смерть с холма.

Морок. Мгла. Тишина.

А облака — текут.

Текут незаметно глазу,

Спешащему осмотреться,

Спешащему в сон упрятаться.

А облака над Топью

Текут и тают, и тают

Себя в никуда роняя.

Болоту нет дела до мифов цивилизаций:

— Чем бы дети не тешились, лишь бы в Ничто вернулись,

что бы не предпринимали, — к матери возвратятся.

То ли в саване, то ли в фате венчания,

в сером шелке (это — судьба)

Дева и Мать. Изначальная как

Болота За Бытия.

Глубина — вверх и вниз — бесконечна,

на ней,

тонким шлейфом полярного дня,

снег стерильный и чистый,

смерть ли, жизнь —

ни одного следа.

Тайна тайн

и догадкам просторно, когда

факт теряется мелкой иголкой.

Так приискателя заглатывает тайга.

Ворон в небе узит круги полета

Лосось в быстром ручье

Бирюк крадущийся в одиночество

Змея шевельнувшаяся между камней

Легкое перышко сарыча

Объем объятий конечен, как пункт назначения

«Холм Без Креста».

Белое не вызывает сомнений,

как пятаки на глазах мертвеца,

как восковые свечи крещения,

жаждущие огня.

Век человеческий краток —

туман на границе зимы

чувствует обреченность, а

Мгла Изначалья рожает не мучаясь

Мглу Послекоца.

А облака текут и мы истекаем с ними,

случайные недоноска, выкидыши пустыни.

А облака текут и мы исчезаем в глубинах

болотного всхлипа и страсти истинно материнской.

А облака текут, им нет никакого дела

до копошений в навозе мелких личинок белых.

И вот: облака текут,

мы таем в туманной, в Маре:

мера судьбы отвешана.

Не возвратиться поведать

Тайну Болота и Сердца

мглой и огнем размеченную.

Ночь без лун в зрачки домов глядит как соседка в скважину замка.

Эти лужи глаз и приоткрытый рот делают странно знакомым лицо.

В грязном тумане размазанное пятно — призрак танца; холодный огонь, растопырив пальцы слепые, пытается вычитать еле заметное дно.

Нить движения связана в узелок.

Ткань судьбы — серое полотно, непредсказуемый шелк.

Мара из сумрачного угла

Шепчет, губы кривит

Желтый камень

Канул в глаза

По зрачку

Круг волны бежит

— Как тебя звать?

— Никак.

— Кто ты?

— Совсем никто.

— Что мне страсть твоя даст?

— Веришь ли, — НИЧЕГО.

. . .

— Ты мой должник.

В огне нужды

ты звал меня,

Я — Вот.

Туман и сны лепил, колдун?

Плати.

Ты — мой. Должник.

Граница мглы

ждет, не дождется патруля.

Ты звал меня?

Я здесь. Пора

платить, шаман. Плати.

Где вороны твои и псы?

свой средний мир задвинь в запас,

Болото-Мать (а я —

ее уста) зовет тебя.

Бессмысленны слова, ведун...

ПЛАТИ, ПЛАТИ, ПЛАТИ.

Странная музыка стройных огней плетет паутину и пальцы легки:

Слово выходит из тьмы веков, ветер в стойле не тратит подков,

Ночь без лун ласкает взасос шрамы на сохнущем теле,

Дух прозрачней чем полотно серой судьбы...

— В самом деле!,

плата назначена,

денег сильней и

круче любви

такой уговор, Шаман...

Плати.

Ночь, что певчий дрозд — черна,

ни следа. Ни голоса,

май склоняет голову

на колени августу.

На крутой груди холма

Резвый шрам дороги

Боги,

Коим нет числа

Языками пробуют

Слов круглые камешки: горькие — красные

белые — сладкие

кислые — зеленые

черные, в крап, горошины...

Боги, Боги — птицы дороги,

Трехглазые совы:

STOP — светофор, and

Ready,

Steady,

Go!!! Go!

Come on, all stars — here! Come on!

Ночь обольстительна, как туман,

Как бабочка осторожна,

Гладкая кожа — обман,

Там, под соском, силикон.

Боги!

Навстречу смертям,

в зыбкую матку болот,

ретроспективным движением

в хаоса вечный лед,

семенем, дети Топи:

Марш-марш,

Аллюр +++.

Квартирка почти пуста,

синий огонь угас.

Белые маки на склоне — посадочные огни.

Шпоры поддав погоне, не остановишься. Жми!

С желтым лицом луны, с кварцевой мутностью глаз —

труп в придорожье весны. В бабочкин саван одет.

Ногти остричь не забудь, не пожалей пятака,

щит положив в изголовье, ярла и ведуна,

в лодочке, тропкой болот, по маякам огоньков

манящих в темную топь,

Ярла и Ведуна,

Строго на Юг,

отправь.

Один, потерянный сын

Выйди из клетки квартир

Ясень тянется ввысь

Молнией черных рук

Свободу познал Фенрир

Мир пошатнулся — дрожит

Встреча не за горой

Один, потерянный сын

Пол квартирки на 22 этаже становится зыбким как грязный песок

Мертвый предок дарует улыбку и манит рукой

Над домами не слышный другим крутит собачий вой

Ворон как путеводный клубок — скок — летит над тропой

Ящер выглядывает из глубин канализационных труб

Подземной рекой в топь уплывает шамана труп

Стены становятся окнами Мглы уводящими вглубь

Полузнакомые страны мелькают в пустом тумане

Земли и города:

Фейери, Бразиль, Авалон, Тир-на Ног’та,

Из камня торчит рукоять огненного меча,

Вкруг камня — полуживые и мертвые души, тела.

Зеркало, отразив лису

сыпется вдрызг. На весу

Тонко вибрирует страх.

А под туманом — Весна.

— Дайте Шаману коня,

плеть, рог и копье.

Флаги развешаны.

В путь!

Небо дрожит. В кулак Небо сжимает себя.

Серая Мать-Болото ждет жениха-отца.

Speaking In Tongues
Лавка Языков

Константин Дмитриенко

SHA-MAN!

(up turn)

ПЛАТИ, ПЛАТИ, ПЛАТИ.

Платья отбросив туман

Мара уходит во Мрак

Тело испив до дна.

Сломанной шкуркой змеи

Лежит колдуна судьба

На мутной границе окна.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Константин Дмитриенко

SHA-MAN!

(up turn)

ПЛАТИ, ПЛАТИ, ПЛАТИ.

Платья отбросив туман

Мара уходит во Мрак

Тело испив до дна.

Сломанной шкуркой змеи

Лежит колдуна судьба

На мутной границе окна.

Speaking In Tongues
Лавка Языков