Speaking In Tongues
Лавка Языков

Константин Дмитриенко

Искушения



Первое (подавать горячим)



Выйдя в пустыню он был готов беседы вести со змеями
Есть из одной чашки со львами, лисами и гиенами
Он был Антонием, впрочем, время читая по птицам
Летящим то с юга на север, то через полгода в обратный,
Он не был уверен в собственном имени
Веруя только в прозвище, данное иудею
Греческими учеными.
Слово, то, что в начале, Сила, та, что всегда и всюду, Слава, та, что дорога в бессмертие
На них, как на трех поленьях горела в нем его вера.
Все, что он делал в пустыне -- себя иссушал, постился
Акрид собирал, бывало, встретив в пустыне паломника
Прятался.
Но от такого не спрячешься.


Кровь закипала в сердце, словно оно -- лишь чаша
Поставленная на печку, а в чаше -- дикое варево.
Кровь закипала, летела ошметьями рваного пламени
В ноги и в голову метя. Живот был подобен адскому
Огню, на котором мученик чище становится. Что же
Ты сделал с ним, символ, слово и слава и сила
Был он подобен закату над иссушенной пустыней.
То ли мгновение -- вечность, то ли огонь -- вечный
В этом краю безлюдном, Лилит, наважденье, под вечер
Влажная, наглая. Сучка, что же ты делаешь блудня?


Она не смеялась над верой
Не соблазняла Антония
Слово и Сила и Слава
Что они значат если
В руках ее чаша и влага
Искушение первое




Второе (ложка справа)



В одном из портов Голландских, а может быть в Дании где
Все гнило, а к Эльсинору приходят странные тени
Все ищут кого-то, все ищут, но, впрочем, я не об этом,
О чем я? О том, что где-то на Балтике
В одном из портов на пристани лежит деревянная плаха.
И каждый моряк уходящий в свое первое плавание
Вбивает по самую шляпку уже триста лет, коль не больше
Медный гвоздь точно так же как римские легионеры
Вбивали железные гвозди и поднимали
Крест с видом на Средиземье.
Похожее встретишь у Юккера, да ладно, я не об этом,
Когда нанимался в первый, старпом подводил меня к борту
И спрашивал, как в «Моби Дике»
«Ну, парень, и что же ты видишь, ты, пожелавший увидеть три четверти мира?»
Воду.
«Вот это и есть -- 3/4, и каждый день, даже ночью --
Что небо, что волны
Что солнце, что звезды
Мир моря --
В когтях горизонта -- вода. Вновь вода. И снова».


О чем это я? После водки -- мысли, как крысы с «Титаника»
Плывут по волнам холодным…
Ну да,
Мы приходим в Гамбург.
Реепербан -- что еще нужно? Все в красном цвете
На ощупь же цвет холодный -- синий как волны под небом.
Эти тела проституток -- три четверти в них мира моря.
Холод собачий, холод, но хочется, хочется верить,
Что в венах еще есть что-то горячее, вроде рома.
Ножи в ход пойдут и свайки, горло бутылки и просто
Кулак. Что делили? спросят нас в полицейском участке.
Три четверти мира, -- ответим.
И никому не скажем, что кровь наша -- странного цвета,
Что в венах у нас на самом-то деле
Все те же 3/4.
О господи, господи, боже мой.
Меа грандиссима кульпа!
Нет в нас огня - в нас три четверти!
Холод собачий!


Второе




Третье (не десерт, но сладко)



Холодом захлебнувшись,
Превратившись на миг в ледышку
Он из ада холодного викингов
В преисподнюю окунулся.
Иссушенный до корки хрустящей
Пригоревший местами
С пятнами запекшейся крови
Его пригласили к ужину
Блюдом дежурным.
На второе.
С кем угодно могло быть такое,
С кем угодно и было -- ничего особого
Так себе, муки адовы,
Так себе, наслажденьице.
Стоит ли?..
Торговал: око к оку,
Зуб за зуб отдавал, золотом
Расплатился за медные звуки
Пригласили в джаз-бэнд архангелов
Не первой скрипкой,
А саксофоном.
Где-то в сердце песок завелся,
Волосы побили заморозки
И спасти не могли ни руны с кровью
Ни пентакль с огнем, ни порох в роме
Hallelujah и все такое
Понадежней спицы каленой,
Вбитой в кукольное сердце.
Он вместе с ними
Дошагал, дуя в медь.
Разошлись у перекрестка
Это у них Армагеддоны,
А он продал душу, кому сам не понял
Для того чтоб построиться Иерихоном.
Развалиться.
Но медь услышать.