Задача обрисовывания естественно предполагает рассмотрение поверхности листа как некоего «природного» или «археологического» пространства, на котором художник оставляет свой след. Сам процесс обрисовывания, обведения ножом или краской части собственного тела по контуру является своеобразным первозданным субъект-объектным актом, некой границей между чистой природой и искусством. Обрисовывание - первое творческое движение, в котором сочетается самоотождествление и образ. Это одновременно еще не искусство и уже искусство. Граница как таковая. Между отсутствием языка и его зарождением. Отсюда амбивалентность жеста. Это сочетание насилия с жертвенностью. Оставить часть себя и утвердить свою волю к власти. Часть тела оказывается первичным элементом или знаком, из которого возможно создать целый космос - мирополагание и изначальное мифологическое описание жизненного процесса. Хрупкость материала соответствует нарциссическому самоутверждению, граничащему с самоистреблением. И только системосозидающая последовательность действий позволяет усмотреть в бессмысленности исчезающих письмен залог прообразующих символов неподвластной тлену забвения и смерти культуры, смертного детища Логоса. Бренность образов усугубляется и остраняется тем, что члены обрисованы под копирку. Сопроводительные тексты (иронический женский голос в этой симфонии), являясь самостоятельными «литературными» произведениями, погружают визуальные объекты в мифологический субстрат, осажденный солями «структуралистского» анализа, что в целом порождает двусмысленную ситуацию самоагрессии и членовредительства с хладнокровным комментированием процесса.

The task of drawing outlines suggests that the paper surface be perceived as a sort of natural or archaeological space where the artist can leave his trace. Outlining, or tracing becomes therefore a kind of primordial act, a borderline between pure Nature and Art. Outlining is the first creative act where self-identification and the image coincide. It is yet no art and it is already art. It is the borderline as such, a borderland between the absence of language and its origin. From there stems ambivalence of the gesture. It is a union of self-sacrifice and violence. One can lose a part of oneself and prove one's will to power. A body limb becomes an element or a sign that can help build the whole universe. It is a world construction, a primeval mythological description of the becoming. The fragility of the material corresponds to narcissistic self-affirmation, bordering on self-destruction, while only the system-generating consistency of actions allows one to see in the meaningless disappearance of characters the pledge of prototypical symbols of culture - this mortal offspring of Logos, - that escapes the decay of oblivion and death. The transitory nature of images is intensified and estranged by the fact that the artist's limbs are outlined using carbon paper as a mediator, thus making them the traces of traces. The associated texts, being self-dependent "literary" oeuvres, immerse the visual objects in a mythological substance, precipitated with chemical (or alchemical) elements of "structural" analyses, which engenders an ambiguous situation of self-aggression and mutilation along with a cold-blooded commenting process.