Speaking In Tongues
Лавка Языков

Виктор Максимов

ТЕКСТ ПО ТУ СТОРОНУ МИЛЛЕННИУМА

Строки о пантекстуальности на правах манифеста

Вначале, как вы знаете, было Слово. Что же стало потом, когда Слово всколыхнуло пустоту и дало начало бытию? А. Секацкий говорит о двух путях, лежавших перед человеком в те далекие времена, когда еще явственно были слышны отголоски Слова, его эхо: 1) попытаться расслышать и повторить вещее слово и 2) узнать из контекста готового мира, каким был тот импульс, благодаря которому мир стал таким, каким он стал. Девиз первого пути – «могу». Девиз второго пути – «знаю». Почему же человек выбрал второе, отгородившись от Слова, оставив его мощь, превратив его в бесконечный дискурс? Слово стало Знаком, затем Парадигмой, затем Системой – эта цепочка надежно сковала человека, наивно думавшего, что он выбрал безопасный путь. Время человека стало эрой Логоцентризма.

Если изначально Слово стало Бытием, то с тех пор человек неизменно превращал свое бытие обратно в слово. Истина была «aleteia», она лежала на ладони, подходи и бери ее, но наверное человек испугался такой простоты, уверовав в «истину упрятанную», и целью человечества стал поиск, отгадывание загадок, чистое Слово провозгласилось зашифрованным, и сколько когорт «логов», «познающих знаки», отправлялось на поединок к этому дракону за всю историю! Слово, которое было готово стать мощным орудием в его руках, подчинило себе человека. Последним оплотом свободного слова оставался Текст.

Что мы знали о нем? Что он – искривленное отражение жизни, то лучше ее до идеала, то хуже ее до абсурда, и каждый, посмотрев в его зеркало, должен якобы обрести житейскую мудрость и insight, и начать стремиться жить лучше, а значит правильнее? Не такую ли позицию держат бородатые геронтократы классики, так плотно забившие собой книжные полки, что уже даже пыли негде разлечься?

Согласитесь, большая часть массового читателя России по-прежнему живет идеалами литературного пантеона XIX — начала XX веков. Начиная школьной программой и плавно переходя в осмысленное чтение, мы по-прежнему буднично смотрим на мир прозой Чехова, Толстого и Достоевского, любим, страдаем и веруем в лучших традициях Серебряного века. Зачем мы умышленно продвигаемся в новое тысячелетие задом наперед, ногами в будущем, а головой в прошлом? Такой прогресс достоен только покойника! Поистине, прошлое подменило собой настоящее, а с ним и будущее. История, царство прошлого – это тот континуум, где бытие превращается в Слово быстрее всего, и результат становится прочнейшим, нерушимым. И это стало общепринятой нормой.

В прошлом уютно, в прошлом безопасно. Мертвое Слово истории не угрожает непредсказуемостью, на него можно опереться и положиться. «Классический» Текст тоже приемлем – он прост и понятен, в нем все разделено на черное и белое: герои – направо, антигерои – налево. Но достаточно ли такого для современного человека?

Переоценкой ценностей был период постмодернизма. Не создавая ничего нового, он обернулся на старое. Одно он пародировал, другое переделывал на новый лад. Потом он уже пародировал пародированное, а переделывал уже переделанное. Наконец, он попытался пародировать сам процесс пародирования, и переделывать переделывание – и стало ясно, что выше этого уже не прыгнешь. Человеку наскучили постмодернистские игры. Он затосковал по новому.

Хоть и обходными путями, но человек вышел из своей «черно-белой» безысходности – он осознал, что мир не основан на бинарности, что все намного сложнее, чтобы попросту разделять попарно, что, наконец, нет конечной истины, а есть ее бесконечные вариации. Современную литературу критиковали с классических позиций, в основном за постоянный интерес оной к антигерою. Как заметил Виктор Ерофеев в своем предисловии к антологии русской прозы конца ХХ века «Русские цветы зла»: "Последняя четверть века в русской литературе определилась властью зла. Вспомнив Бодлера, можно сказать, что современная литературная Россия нарвала целый букет цветов Зла." Но так ли это? Может быть это именно то, что отворачивает читателя от современной литературы, заставляя его жить «безопасным и понятным» прошлым? Я считаю, что антигерой – это тот, кто вносит толику хаоса в космос окружаещего его бытия, который «тыкает палочкой зловонный труп Логоса». Положительный герой никому неинтересен, все и так знают что такое хорошо. Отрицательный же герой – это целый букет, целый арсенал, направленный на моральные устои Логоцентризма. Он взбудоражил нравственность Текста матом. Он довел его мораль до абсурда и съел его с потрохами. Он – революционер новой литературы. Современный человек склонен к анализу, он любит рассуждать «что и как будет после». А после разрушения всегда приходит созидание, поэтому присутствие антигероя в новой литературе – это катарсис Текста, за которым последует неизбежное просветление. Так что это не литература стала литературой антигероя, а антигерой стал собственно героем литературы.

Мы призываем всех отвернуться от мертвого прошлого, и взглянуть наконец в будущее. Кто сказал, что золотой век – это эпоха в прошлом? Если нам суждено идти только в будущее, то путь наш не может обрываться пропастью. Мы верим, мы знаем, что золотой век – впереди. Некто может сказать, что мы – это второе пришествие футуристов. Да, футуристы уже пытались сражаться с диктатурой Логоса, однако на враждебной же территории, с враждебным оружием – при помощи новых знаков, перешифровуя старинную зашифровку. Кто же свалит гору ее же каменными обломками? «Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней» - кричали футуристы почти век назад. «Кто не помнит своей первой любви, не будет счастлив в последней» - отвечаем мы им спокойно из-за поворота милленниума. Да, постмодернизм научил нас спокойствию и толерантности, а также иронии, не переходящей в цинизм. Если раньше Текст и Бытие пребывали в этаком противоестественном симбиозе – отталкиваясь друг от друга, будучи не в состоянии превзойти один другого, как инь и ян, то сейчас это изменилось. Пришла пора провозгласить новое время.

«Вне Текста ничего нет» – объявил Деррида, и стало так. Текст и Бытие слились воедино. И если раньше Бытие становилось Словом, то теперь Слово становится Бытием, теперь Текст делает возможность реальности Реальностью.

Поэтому мы не будем как футуристы никого «сбрасывать с парохода современности», который плывет нынче в виртуальных водах масс-медии и интернета. Мы приветствуем всякую литературу – и бульварные бестселлеры, и интеллектуальную литературу, мы вообще предполагаем, что новое время заставит литературу стать единой. И наше судно – не Ноев ковчег, где место только для адептов, отправляющихся на поиски к «земле обетованной», так как поняли мы, что всякий поиск таит в себе обводную дорогу и разочарование в конце ее. «Земля обетованная» уже здесь, она всегда была здесь, достаточно только осознать себя «я могу», перестать верить и стать наконец уверенным.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Виктор Максимов

ТЕКСТ ПО ТУ СТОРОНУ МИЛЛЕННИУМА

Строки о пантекстуальности на правах манифеста

Speaking In Tongues
Лавка Языков