Speaking In Tongues
Лавка Языков

Андрей Чернов

КОРИОЛИСОВА СИЛА

Кап, кап, — как попало капало с крыши. Клюв, клюв, — клевали как кляксы черные вороны. В лужах плавали оттаявшие сопли, блестящие звуки и нестерпимые зайчики солнца. Полуденное светило светило, но не грело, торопливо сиротливо пробиралось-побиралось между черных длинных стволов крались-игрались тени.. Оттепель-поденка изо всех сил ликовала перед тем как окончательно издохнуть, убито рухнуть рылом в сыпучую ледяную печаль и издать горлом утробный булькающий звук.

Грустный человек в длинном когда-то черном пальто обрызганном грязью, шел по лужам покупать кориолисову силу. Он был бледен и шел немного пошатывась от этого солнца в тенях. Будто спал. Глаза его оставались полуприкрыты. Он шел и про себя пел долгую-долгую песню с глупыми провинившимися словами, которые надоели быстрее, чем мелодия, и теперь в качестве наказания были изуродованы до неузнаваемости и почти совершенно непроизносимы. «Нафин гонна стап ми нав, а-у-у, самфинг гонна ду вей гуд!» — пел он. Обугленная и горькая котлета-весна в его голове корячилась в обьятиях тоскливого вестибулярного ужаса.

Захотелось курить. Он подошел к ближайшему ларьку и сунул руку в боковой карман, долго копался там, пытаясь что-то нащупать и рассеянно разглядывал яркие пачки сигарет. Потом вздохнул, вынул руку из кармана и разжал кулак. На ладони был какой-то древний автобусный билет и синяя пуговка. Порылся в соседнем кармане, но там отыскался только песок, прилипший к пальцам и мелкие-мелкие ракушки. Пальцы его были мокры оттого что по пути он подставлял их под едкие капельки талой воды.

Он замер, долго уставившись в свои ладони, будто вынул внезапно из кармана пару крупных и ярких драгоценных камней и недоумевал откуда... Откуда это — — — у меня. Ум бороздили сложные воспоминания. Человек С Мокрыми Пальцами пытался зацепиться за одно из них в надежде что оно наведет его на след остальных, но тщетно. Из мокрых пальцев они выскальзывали, извивались, уворачивались, гулко проносились мимо как ночные электрички. Потом на некую долю секунды замирали на месте, гримасничая, приплясывая, легко и виновато улыбались и сломя голову бросались прочь, исчезая навсегда, да так быстро, что в воздухе еще долго парили их безымянные чеширские улыбки. На ум пришла история о круглых столах и кенгуру, дома у него был такой стол, якобы за нашей спиной он мигом превращается в кенгуру, но мы никогда не увидим этого, потому что когда мы пытаемся обернуться, он так же мигом превращается обратно. И делает это только там, где поблизости нет ни одного зеркала.

Потом, очнувшись, стряхнул все с ладоней, залез во внутренний карман пальто, вынул оттуда ветхую денежку и пригнувшись, осторожно протянул ее в окошко. Странно, окошки в ларьках всегда расположены на такой высоте, чтобы покупатель протягивая деньги еще и униженно кланялся при этом… Продавщица нехотя подцепила денежку своими маникюрными пальцами и метнула на серый прилавок блестящий красный брусочек. «Тварь… скотина…» — подумалось ему.

Он тут же сорвал блестящую оболочку, бысто откупорил пачку и зарядился струйкой торопливого дыма. Потом повел глазами в сторону вездесущих коробочек с шлюховатыми блондинками, улыбнулся, протянул палец и раскрыл рот, видимо собираясь что-то вопросить, но внезапно устыдившись, порывисто развернулся и медленно побрел. Нет, подумал он, в этих коробочках ее точно нет, те коробочки должны быть побольше, или…

Идя вдоль большого зеленого забора, Человек С Песком В Кармане миновал уличную торговку у которой на картонке было написано «свежие сосиськи» и свернул за угол, к вещевому рынку. На входе он издали обошел пару немытых мытарей, внимательно оценил обстановку, игнорировал шмотников, кассетников и книжников и сразу же отправился к фарисеям, то бишь к барахольщикам. Бородатые рукастые гуманитарии торговали вилками и розетками. Отогревшиеся торговки с высшим техническим образованием, круглый год обитающие в этих торговых рядах, оживились, повылазили из под прилавков и теперь весело крыли матом и пускали дымы в посиневшее от удушья февральское небо. В самой гуще замков, шнурков и велосипедных спиц он надолго остановился.

— Что вас интересует? — тут же, преувеличенно вежливо бросился к нему самый ближний торговец, — вот звоночек, громко поет соловьем, а вот — педаль на обе ноги, едете на велосипеде, одна нога свободная, отдыхает…

— Дядя, купи розетку, — крикнул тот, что подальше, маленький. Дядя молча улыбнулся в самом себе, но тут же сменил свою многозначительную молчащую улыбку ничего не значащее грустное недоумение.

— Может быть, батареек?

— Дядя, не будь идиотом, покупай розетку, — не унимался тот что подальше.

— Да нет, — выдавил дядя, — мне бы... да нет. — И, махнув рукой, пошел дальше. Торговцы тут же утратили всякий интерес и принялись высматривать новых клиентов.

Пройдя через египетские пирамиды магнитофонов и вавилонские башни телевизоров он углубился в пластмассовые китайские джунгли. Двигался он молча, словно бы налегке. Взгляд на секунду зацепился за что-то и тут же порвался, как осенняя паутинка. Ноги по инерции прошли еще пару метров вперед, пока разум не распознал запечатленный на сетчатке образ. Вспомнил.

Однажды я пришел на пляж и лег на песок.

И тут он обернулся. Часики! Внутри под стеклянной колбой весь механизм, мелькают большие колеса, крутятся шестеренки, вертятся мелкие буравчики. Маятник болтается влево-вправо и в такт ему кружатся блестящие золотистые фигурки. И кажется, звучит внутри волшебная вертикальная музыка. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… С трудом очнулся. Должно быть, это где-то здесь, уже совсем близко, вот только посмотрю налево.

— Тебе, мужик, чего? — навис над ним голос.

— МНЕ? — вдруг все стало легким и простым, часики воодушевили, исчезла обреченнось, сопутствовавшая долгим и безнадежным поискам, он стал большим, сильным и уверенным в успехе, — МНЕ Кориолисову… силу... — И вдруг совсем сник, словно стыдясь своего ребяческого порыва…

— Такого не вожу. Спроса нету. Будет спрос, будет сила, вот лучше купи будильник.

Ходильник-блудильник. Зудильник.

Часики вдруг улыбнулись ему.

Часики подмигнули и заплясали всеми фигурками

Часики стали звонить.

— А сколько… часики? — запинаясь, спросил он просто из вежливости, ведь не собирался же он просто так останавливаться на этих часах, как минутная стрелка.

— Двести, — жестко отрубил голос, — торговаться не будем, товар штучный.

— А… ну да.. да.. — протянул он, пытаясь отступить с меньшим позором, и хрипло сказал, — позже приду, потом может, посмотрю еще.

Ему было не видно лица, он все время смотрел вниз и голову поднимать не собирался. Голос больше не был слышен, но в душе стало стыдно перед этим молчанием. Мужик Который Так И Не Купил Будильник развернулся и на негнущихся ногах двинулся прочь.

Ступая сапогами по грязным рыночным лужам, он глядел на плывущие спички, обрывки картона и полиэтиленовой пленки. Дрель, нет, это не то, немецкая железная дорога, большой и синий, ушастый вентилятор…

— Кориолисова сила? — задумывался на минуту бородатый тридцатилетний парень, — да нет, нету, вот аппарат Гольджи есть, вот волшебный прибор Левенгука, а этого…

И дальше шел он.

— Стой! — кто-то сильный и громкий схватил за рукав, — не узнаешь? Ну ты даешь, братан! Не узнаю. Да, я никого из вас не узнаю. И не хочу узнавать. Что с вами стало, со всеми? С нами? С нами ничего. Мерзнем правда, стоим с утра. Детей кормить надо. А вот что стало с тобой, с тобой? Ты весь в песке. Он молчал. Он не хотел оборачиваться. Но рукав, его рукав не отпускали. Он повернулся и сказал, а-а, привет. Не узнал? — осведомились деловито и радостно…Узнал. Ну и что. Как дела? Ясно. У тебя в волосах песок. И в глазах. Песок к пальто прилип. Ты что на пляже загорал? Я жил. Жил. Не трогайте меня. Я вас не люблю. Всех. Я вас всех забыл. Ну надо же? Какое совпадение. Прелестно. И мы тебя тоже.

— В гости-то заходи! Не забывай, с женой познакомлю, выпьем водочки!

— Зайду, — хрипло сказал он, — может потом… как нибудь.

Серый мерзлый баянист. Инвалид со стиральным порошком. Братан Который Никого Не Узнавал замедлил шаг, его тут же толкнули в спину огромной сумкой, чё стал, бля, на дороге. Внезапно с наборами ножей, зубной пастой и разноцветными пакетами рынок кончился и глазам предстала дорога и широкая пустынная площадь с полусонными вечерними домами.

Ему показалось, что на носу образовалась большая водяная капля. Он снял перчатку и попытался вытереть ее пальцем. Нос оказался совершенно сухим. Ощущение капли осталось. Капля перекатывалась по кончику носа, если он осторожно наклонял голову влево и вправо. Она росла, она холодила и щекотала кожу. Вот-вот она оторвется и оставит темный след на пальто… Но ведь ее нет, нет ее. Он трогал нос, тер его. Не помогало. Тогда он убрал руки, и резко дернул головой, в надежде, что ощущение капли можно стряхнуть с носа так же как настоящую каплю. Даже если ее нет. Но она же есть. Если есть ее ощущение. Ведь не галлюцинация же, тактильная галлюцинация, нет, просто невидимая капля. Ее нет, ее нет, нет ее вообще, сказал он самому себе, да и откуда ей взяться, и сам уже не понял к чему это больше относилось — к капле или к кориолисовой силе. Женщина с ящиком апельсинов на противоположной стороне дороги уже довольно долго пристально наблюдала за его странными манипуляциями с собственным носом. Господи, а ведь такой еще молодой, по всему видно что приличный мужчина. Жалко как, за такого можно и замуж, никого жизнь не щадит, о, господи, господи. Он увидел это и тотчас перестал. Но поздно, она перехватила его взгляд и резко отвернулась, напустив на себя на редкость отсутствующий вид.

Тоска, тоска, непостижимая печаль, скука, сука б… . Черт, чего здесь только не было! Им овладело столь знакомое безразличное разочарование и неистовое ленивое отчаяние. И он сказал себе: куплю песочные часы. Однажды я уже пришел на пляж и лег на песок. Я помню, что это была ночь и шел дождь. Ты неправ, сказал он себе. Ты был готов сегодня снова уступить самому себе, как всегда уступал, каждый день, всю жизнь был согласен на нечто гораздо меньшее. Хотя другие, и ничего ведь, в конце концов и сила поверхностного натяжения не такая плохая штука какой она на первый взгляд могла показаться, а бедные метафизики, и ведь живут же как-то, как-то живут… А бедные младенцы — дохнут и дохнут. Никак не передохнут. А мне всегда подавай то чего нет и этим он несчастлив. А они счастливы. Им надо то что есть, и оно у них конечно в наличии. Но не оставаться же мне вообще без всего, за неимением прачки кое-как сойдет и стиральная машина, и другие разумные доводы успокаивающе кружили в голове большими серыми птицами, и за ними сгущался вечер.

В домах включался свет. По площади, догоняя самих себя, бежали маленькие люди из большого сериала. Мужчина С Каплей На Носу За Которого Еще Недавно Вполне Можно Было Выйти Замуж вынул еще одну ветхую вчетверо сложенную денежку и подошел к ящику с апельсинами. Он купил их штуки три или четыре, распихал по карманам, отчего те комично оттопырились. Один самый большой и яркий фрукт не поместившись остался в его руках. Потом он тут же наугад купил бутылку вина и перешел через дорогу. Тем временем незаметно прекратился недавний кап-кап с крыш и начался медленный кап-кап с неба, на голову в перемешку с каплями посыпались какие-то совсем мелкие белые и колкие бумажки, словно там наверху кто-то плакал и рвал любовные письма. Нет не просто рвал. Исступленно раздирал бумажки на микроскопические клочки.

Он шел домой, Человек С Бутылкой И Апельсином. Троллейбус, как большой навозный жук, тяжело переваливаясь, шарил огненными глазами и наклонял толстый бок к пустой, мокрой и снежной остановке, будто катил перед собой огромный навозный ком. И к нему через площадь бежали маленькие люди. Дул резкий холодный ветер и подгонял их и без того быстрые, бледные в темноте, многосерийные фигурки.

1996

Speaking In Tongues Лавка Языков

Андрей Чернов

КОРИОЛИСОВА СИЛА

Speaking In Tongues
Лавка Языков