Speaking in Tongues
Лавка Языков

Сергей Анисимов

Блюз для Дёмы

Я вчера шпану из подъезда прогнал. Сидели, курили, никого не трогали. Зачем я их? Неужели стареем? Короче, выгнал я их из подъезда, потом иду по улице и думаю: «они-то просто сидели и курили, а мы на гитарах играли, магнитофон не выключался, кончались батарейки и мы кидали их об пол, считалось, это это может продлить им жизнь»... И вот однажды, я уже не помню кто, да это и не важно, то ли брат у кого-то из армии вернулся, так научил, в общем, кто-то сыграл песню:

«Почему у отца даже во сне
Челюсти крепко сжаты?
Поразмышляй над этим, пацан
Но не спрашивай у пионервожатой»

   И тут что-то случилось. Нет, мы уже не были такими наивными, и музыки переслушали множество, но вся ТА музыка -- она казалась далекой, скрывалась в недосягаемых для нас сферах, хоть и близкая по духу, твоя, и лучше всего остального но -- далеко. А здесь -- обычные аккорды, дворовая манера, но -- наше. Сыгранное прямо на твоих глазах. На следующий день слова были переписаны, аккорды зарисованы.
   Загадка: вроде бы я уже слышал и ДДТ и, естественно, БГ («Музыкальный ринг», как некий поворот в сознании), но именно эта песня показалась по-настоящему настоящей. Почему так? Может известную роль сыграло то, что услышал я ее не из магнитофона, а «живьем», оттого, что сам еще учился в школе, оттого, что на дворе стоял 1988 год. И хватало себя увидеть мир, в котором мы жили. Ту ложь и лицемерие. Тоска по честности и активное нежелание входить в тот взрослый мир, который нас окружал.
   Руки давно чесались показывать фиги. Теперь желание обретало идеологическую базу.
   В словах был протест. А протест образца 88 года -- модная и заразительная штука. Отлученный за подростковый нонконформизм (длинные волосы и принципиальный отказ стрелять в тире, воспринятый как вызов, а на самом деле мне, близорукому и не носившему в школе очков, было бы позорно отстреляться хуже девушек) и изгнанный лысым партийцем-военруком с урока НВП, я вспоминал строки этой песни и, сидя на подоконнике, чувствовал себя на своем месте.
    Иногда мне кажется, что я так до сих пор и сижу на том подоконнике…
    На таком специальном блюзовом подоконнике.
    Я пытался сочинить новые куплеты.
    Я даже не знал, кто автор этой песни. И как она звучала в оригинале... И тот, кто сыграл ее нам, тоже не знал автора песни... «Какой-то чувак из Владивостока», -- отвечал он.
     «Какого-то чувака» звали Александр Дёмин. Это имя соседствовало на кассетном вкладыше с названием альбома -- «Тактика выжженной земли», пришедшем ко мне спустя два или три года. Я, таким образом, дождался. Представляя себе, как могут звучать эти блюзы, я был склонен видеть их в достаточно скупой аранжировке, исполняемые небрежным, ленивым голосом. Так оно и случилось. Дёма на некоторое время стал «героем номер один». Затмив самого Майка. Майка, который в моем личном «топе» всегда был, и, похоже, останется «намбер ван».
    Не лишенному снобистского флера, мне нравилось поражать знакомых знанием имен, пристрастием к музыке, о которой у нас знали единицы. Когда из каждого чайника драл глотку Летов, я слушал «Враг общества номер один», «Мне холодно», «Слишком долго здесь». Суховатое, ироничное пение Дёмы мне было ближе звериной непримиримости Егора…
В его словах не было революций, но присутствовало то, что мне более дорого: чувство собственного достоинства, искусство оставаться собой в любых условиях (И, видимо, не случайно название одной из программ Александра -- «В предложенных условиях»), которое неизбежно приводило к созерцательному неучастию.

«Но я не умею ставить пломбы

В сгнившие до основания зубы...»

Это было важно тогда. И, как оказалось, не менее важно и сейчас...

…И когда я набрел на стихи Дёмы в Сети, я поежился от нахлынувшего удовольствия.

«Каждый сам выбирает свой яд,

И, похоже, что я уже выбрал свой…»

     Но что может быть слаще яда свободы, которая ветром дует сквозь строки?
     Рафинированные эстеты, гурманы буквоедства, будут, подозреваю, только посмеиваться над неточными рифмами, с видимым удовольствием морщиться от нестройных слов дёминых блюзов. Но это все такие пустяки. Разговоры об изысках уместны там, где говорить больше не о чем.
     Миры блюзов Александра Дёмина -- одна из немногих и редких попыток перевести на русский классический блюз. Но перевести не слова, а дух. Основная смысловая нагрузка, на мой взгляд, ложится не на музыку, не на слова, а на интонацию, которая чувствуется и без музыки. Даже когда просто читаешь текст с листа. Бадди Гай из Приморья... Бо Диддли бухты Золотой Рог...
     Но с другой стороны, зачем объяснять блюз в прозе?
     Присаживайтесь на мой подоконник, послушаем вместе… Только пиво не забудьте. Блюз без пива, все равно, что «Playboy» без картинок…

…Я из Сибири, жить здесь — ощутимый груз,

Мне не надо хрипеть через весь Союз,

Я пьянею без водки, когда слышу фузз,

Дёма (здесь вот так примерно — та-та-та-та-та-та-та-ТАУ!), подари мне свой блюз…

И кто здесь сказал «грязные блюзы»? Кстати, почему, может объяснит мне кто-нибудь, наконец, почему, если блюзы, то обязательно «грязные», а если ноты, то обязательно «чистые»? Но «грязные блюзы» звучит лучше и правильней. Блюзы, они и должны быть «грязными». Как руки после тяжелой работы.

Speaking in Tongues Лавка Языков

Сергей Анисимов

Блюз для Дёмы

Speaking in Tongues
Лавка Языков