Speaking In Tongues
Лавка Языков

Белла Белеградек

Маски

*** * ***

-- Душа моя! Смешная замарашка,

дворняжка, промокашка, чебурашка,

игрушка!.. Отчего вздыхаешъ тяжко?

Куда девался твой воздушный смех?

-- Своей свободы плюшевой сиротство

не променяю я на первородство,

но все отдам за первородный грех!

*** * ***

Новогоднее счастье рассыпчатой снежною манкой --

Всем -- побольше -- и даром -- всего!

Мы расчистим дорожки, и вытащим старые санки,

И камин разожжем, и устроим неспешную пьянку.

А наутро растает весь снег, и уйдет волшебство.

Мне бы только успеть запастись невозможной крупою

На весь год. Сколько каш я тогда наварю!

И тебя позову, на любовь свое свое сердце настрою,

Стол накрою, и белою льдистой икрою

Накормлю, зачарую, навек прикую к декабрю.

Будем жить-не-тужить и под толстой пуховой периной

Засыпать, поцелуя прервать не успев.

Но когда-нибудь, новой зимою недлинной

Я уйду, за долги расплатившись старинной

Снежной нежностью королев.

*** * ***

Летящий силуэт среди ветвей,

она напоминала жгучий перчик --

сама, как стебелек, а красный чепчик

манил меня последовать за ней.

Я, завывая, бросился вперед,

и вскоре оказался у избушки.

Мне было жалко бабушку-старушку,

но каждому положен свой черед.

А после -- только пара глупых фраз...

Я предложил тебе расстаться с платьем.

И белое безмолвие кровати

жевало и заглатывало нас.

Но мир жесток к стареющим волкам

и, защищая нравственность нимфеток,

они меня вспороли по бокам

и выпороли больно напоследок.

И вот уполз я умирать в кусты,

терзаемый загадкою без толка:

меня сгубила жгучесть красоты

или изжога в животе у волка?

Январь. Окно.

Из венка «Времена года»

А метель то ликует, то стонет.

Дымоходы надрывно поют.

И январского ветра ладони

Рвут на части привычный уют.

Рамы погнуты, сыплется краска --

Холод в спячку загнал домовых...

О, метельная вечная сказка

Одиночества на двоих!

Но опять, разметав занавески,

Ты к морозным узорам приник,

Чтоб сквозь них разглядеть королевский,

Снежнобабистый, мертвенный лик.

*** * ***

Совместно со Светой Барской

О, кухня! Храм предвечный, тайна тайн,

Наш женский крест -- проклятье и почет.

На полочке лирический комбайн --

Он смелет чушь и воду истолчет.

Здесь память в банках, горькая как хрен,

И жгучий перец красного словца,

Проросший лук, как символ перемен,

Очаг -- варить супы и жечь сердца,

Горшки, кастрюли, скалки и ножи...

Танцует пест тустеп по стенкам ступ...

Я убегу на кухню -- ворожить

И сторожить. Там закипает суп.

*** * ***

Бессоница, горло в ангине, озноб.

Лениво листаю страницы...

С обветренных губ улетает в сугроб

Стрекозье словечко «дзуйхицу».

О, век-лицедей, зачарованный сон! --

Изящна придворная проза,

Цикады и цитры звенят в унисон,

Цветут хризантема и роза,

Искусный пейзаж, нарисованный из

Тончайшего волоса кистью,

И тянется клин куртуазных девиц

На праздник краснеющих листьев,

Идет землепашец с мешком на плечах, --

Твой мир и красив, и обилен.

Одна лишь беда -- император зачах,

И лекарь дворцовый бессилен.

Звени же взахлеб, заводной щеголек,

Покуда на взводе пружинка.

Закладкою в книге озябший листок,

Заморского дерева гингко.

Цыганский Пьеро

Коломбина -- ах!

Коломбина -- грех!

По ночам в кустах

Рассыпает смех,

А с утра бледна

Крутит антраша.

Не моя жена,

Да болит душа.

Коломбина -- рай!

Коломбина -- плен!

Скрыт святой Грааль

Меж ее колен.

И палач, и шут,

Вор и паладин,

Все к нему идут,

Только я -- один.

Коломбина -- стон!

Рот -- искусан, ал.

Кто в тебя влюблен

Навсегда пропал,

На века забыт.

И острей чем стыд

Частокол ресниц...

Не допевши песенку до конца,

Переходит Пьеро на прозу.

И на блюдце крахмальном его лица

Киселем разливаются слезы.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Белла Белеградек

Маски

* * *

* * *

* * *

Январь. Окно.

* * *

* * *

Цыганский Пьеро

Speaking In Tongues
Лавка Языков

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***