Speaking In Tongues
Лавка Языков

Михаил Березин

ИМЕНИНЫ СЕРДЦА

Автор благодарит Михаила Сазонова за помощь в работе над текстом.

Здравствуйте, меня зовут Викки Габсбург. Стало быть, я — из рода Габсбургов. Конечно, не из тех Габсбургов, что были императорами Священной Римской империи, а позднее царствовали в Австрии, Испании и Австро-Венгрии, но все же из рода Габсбургов, нравится это кому-то или нет.

Моего отца звали Францем. Не Францем Фердинандом, а просто Францем. Следовательно, я — Викки Францевна Габсбург, а вовсе не Витуля. И очень жаль, что Виктор Петрович этого не понял. Только и твердил с дурацкой ухмылкой Витуля да Витуля и все норовил ущипнуть меня за ягодицу. Интеллект — ниже плинтуса.

Девочка устала, сказала я себе о себе. Это солнышко, эта ласточка, эта птичка устала до смерти от примитивных особей мужского пола, а ей, этой куколке, уже почти двадцать восемь, и где же выход?

Лапочке не везет. То попадется ей потомственный психопат с задатками гения, то румяный барбос с улыбкой преуспевающего политика и единственной извилиной в башке. Можно бы, конечно, обойтись и вовсе без мужиков, но тогда как быть с приступами зуда в том самом месте, да и вообще…

Однако на сей раз девочка действительно устала. Эта крошка, эта куколка, эта мышка. Виктор Петрович ее доконал.

Начать с того, что он рыжий. Конечно, принц Гамлет тоже был рыжим. Вернее, до Шекспира, к стыду своему, я так и не добралась и не берусь утверждать, что у Шекспира он именно рыжий. Да и в знаменитом фильме Козинцева — черно-белом — непонятно, какой там Смоктуновский. Но, вне зависимости от Шекспира и Козинцева, в моем сознании принц датский Гамлет рыжий. Аминь!

Однако беда Виктора Петровича даже не в том, что он, как и Гамлет, рыжий. А в том, что за рыжего Гамлета я бы пошла не задумываясь, а за рыжего Виктора Петровича — черта с два. Сама не знаю, почему. Хотя нет, разумеется, знаю: нечего в рыжие лезть, коль не принц.

Вообще-то, я — идеалистка. То бишь, считаю сознание первичным, а материю вторичной. И поскольку я вычеркнула Виктора Петровича из своего сознания, то его вроде бы и нет. Как и остальных мужчин, которых я тоже вычеркнула из своего сознания. Среди этих остальных встречались люди разные: художники, врачи, артисты и даже подполковник бронетанковых войск. А бизнесменов — тех вообще немеряно. И теперь никого из них не осталось, царство им небесное. Я изобрела ненасильственный метод устранения: уничтожаю мужчин в самой себе. Подполковника, к примеру, подорвала на мине. Его внутренности потом еще долго барахтались и кувыркались в воздухе, прежде чем упасть на вцепившихся в землю соратников по оружию. Как он меня достал!

Словом, во мне покоится кладбище мужчин. Обычно на кладбище кто-то покоится, а во мне покоится само кладбище, на котором в свою очередь покоятся мои бывшие ухажеры.

Но когда я прикончила в себе Виктора Петровича, мне сделалось по-настоящему муторно. И не потому, что он был чем-то лучше других — скорее, хуже, и даже не потому, что он был рыжим, хотя он действительно был рыжим, а, наверное, потому, что судьба предъявила его в виде последнего аргумента: настоящих мужчин совсем не осталось. Сначала я подумала об этом, просто так, а потом мне захотелось сделать глобальное обобщение: настоящих мужчин НА ЗЕМЛЕ не осталось. Хоть вой.

Я тогда сидела у себя в комнате...

Квартирка у меня малогабаритная. Когда-то я была рада и такой, ведь папа мой покойный — царство ему небесное — донецкий шахтер. Даром, что Франц Габсбург (обрусевший немец). Конечно, на родине у нас была большая квартира в новом микрорайоне, но одно дело — Донецк, и совсем другое — Москва. Сестра моя младшая до сих пор живет с мамочкой в той квартире, ей тоже с мужиками не очень-то.

«Настоящих мужчин на Земле не осталось.»

Об этом я и подумала, сидя у себя в комнате. И вспомнила о сестре и о мамочке. Теперь мы с ними подданные различных держав, поскольку после окончания института мне удалось зацепиться в Москве. Впрочем, обе державы относятся к разряду тех, за которые обидно. Что в свою очередь не так обидно.

В тот момент я сидела на тахте, а потом легла, вытянув ноги. Когда приходишь к столь неутешительным выводам, так и подмывает вытянуть ноги. Тем более что тахта у меня, в отличие от комнаты, довольно большая и занимает добрую треть жилплощади. Всех мужчин без исключения, которых я потом в себе укокошила, моя тахта приводила в восхищение. Даже подполковника. Совершенно не скрипит, в меру мягкая, в меру жесткая, размеры подразумевают широкое поле деятельности…

В общем, класс…

И вот я лежала, вытянув ноги, и бессмысленно пялилась то на «стенку», то на полированный стол с двумя стульями, поскольку пялиться в моей комнате принципиально больше не на что. В коридоре при желании можно попялиться на вешалку, в ванной — на зеркало, в кухоньке — на холодильник, кухонный стол, под который задвинуты табуретки, да на плиту. Как видите, выбор небогатый, но он все-таки есть. Однако те, которых потом я в себе изничтожила, в один голос утверждали, что им нравится тахта. Скажи хоть кто-нибудь, что ему больше по нраву полированный стол, что у него какая-то особенная полировка, у этого гребаного стола, может, я за такого и пошла бы, чем черт не шутит. Но все долдонили как заведенные — тахта да тахта, а потом плотоядно смотрели на меня. Очевидно, в их представлении я была чем-то вроде человека-тахты. Да пошли они!

Я перевернулась на другой бок и уперлась лбом в стену с выгоревшими обоями. Девоньке плохо. Этой рыбоньке, этой заиньке, этой киске.

Я попыталась отвлечь себя воспоминаниями о том, при каких обстоятельствах получила эту квартирку. Институт я закончила в знаменательный год развала Союза, после чего два сезона отбарабанила на МЭЛЗе: Московском Электроламповом Заводе. А потом на меня натолкнулся — в прямом смысле слова — некий профсоюзный заправила, который взял меня к себе. Контора его, между прочим, унаследовала львиную долю собственности ВЦСПС и все, кто в ней работал, в связи с этим обстоятельством были счастливы до упаду. Но меня такого рода подробности не очень-то интересовали. Вместо грязного, пропахшего машинным маслом цеха мне предстояло работать в чистом помещении — вот это класс! И из комнаты в общежитии, которую приходилось делить с двумя заводскими проститутками, перебраться в собственную квартиру, пусть и малогабаритную. Правда, вскорости того профсоюзного деятеля я угробила в себе: подвесила на крюке и хлестала плетью по ребрам, пока он не испустил дух, и ему это не то, чтобы понравилось, но потом его как-то удачно, вовремя посадили, и новую должность мне удалось за собой сохранить. С тех пор я отправляю членов нашего профсоюза отдыхать на побережье Черного моря. Другими словами, нахожусь на низшей ступени иерархии. Те, кто находится на более высоких ступенях, отправляют членов нашего профсоюза отдыхать в Турцию, Испанию, Италию, Швейцарию, на Багамские острова и т.д. по восходящей. Вплоть до самых экзотических мест.

Я снова перевернулась на другой бок и принялась читать рекламу в газете. На то, чтобы читать что-либо другое, у меня попросту не оставалось душевных сил. Первым делом, я просмотрела все предложения туристических бюро: за этим приходилось следить в силу профессии. Потом информацию о новых американских фильмах. Муть! А потом мое внимание привлекло следующее объявление:

«Российское космическое агентство предлагает новый вид услуг! Всего за 500 американских долларов Вы можете отправить с орбитальной станции радиообращение к жителям внеземных цивилизаций. Торопитесь оставить о себе память во времени! Содержание обращения — на ваш вкус.»

Далее оговаривался максимально возможный размер обращения и указывались адрес и телефон космического агентства.

И мне вдруг неудержимо захотелось обратиться к жителям внеземных цивилизаций. Конечно, пятьсот зеленью для меня — сумма нешуточная, но и подобный поступок способен был основательно меня встряхнуть. Я даже снова села и спустила ноги с дивана. Чего бы такого умного я могла бы выкинуть? И тут мне вспомнилась горькая истина, до которой наконец я дошла, и которая рано или поздно открывается любой из женщин: «Настоящих мужчин на Земле не осталось». Пошлю-ка я брачное объявление, подумала я. И воодушевилась. А что? Устрою себе именины сердца. Возможно даже я стану первой женщиной на нашем шарике, пославшей брачное объявление жителям внеземных цивилизаций.

Я села за стол, положив перед собой ручку и чистый лист бумаги. И задумалась. Нельзя же давать объявление типа «привлекательная девушка с разносторонними интересами ищет спутника жизни…» Словно в областную газету. Так просидела я довольно долго, собираясь с мыслями. Потом принялась быстро черкать пером:

«От отца мне досталось 170, от матери — 65, от природы — привлекательность, от ума — высшее образование, от усердия — хорошая работа. Если сложить все это и проанализировать, можно сделать печальные выводы о моей личной жизни. Пишите...»

Далее следовал мой домашний адрес. В том, что я — блондинка и что у меня очень милый вздернутый носик, соискатель из глубин Вселенной сможет убедиться при очной встрече.

Жизнь вступает в новую фазу, подумала я.

Потом посмотрела по карте, как удобнее добираться до космического агентства, быстренько привела себя в порядок, намарафетилась, покрасила ногти, покрутилась перед большим зеркалом: попку туда — попку сюда, и выскочила из дома.

В отделе нашем в общей сложности пять человек, стало быть помимо меня — еще четверо. Наиболее преуспевающий — конечно, Вова. Он отправляет членов нашего профсоюза на Гавайские острова, Маврикий и в другие экзотические уголки земного шара. И одновременно осуществляет общее руководство. Лана заведует Северной и Южной Америкой, Олег — Южной Африкой, Азией и Австралией, Соня — Европой, а я — Союзом Независимых Государств. В основном, как уже упоминалось, побережьем Черного моря. От ЦРУ мы отличаемся только тем, что у них имеется отделение Экваториальной Африки, а у нас — нет. Не желают члены нашего профсоюза там отдыхать.

Отношения в нашем коллективе крайне специфические. С одной стороны — очень мило воркуем, обсуждая мировые проблемы, даем друг другу практические советы, и порой весьма ценные, благо, сидим в одной комнате. С другой — слопать друг друга готовы. Словом, живем сложно-напряженно.

Более всего эти попы — имеются в виду Лана, Соня и Олег — опасаются меня. Ведь по сути, я — единственная Золушка в коллективе: заведую не столь уж привлекательным и экологически весьма нездоровым курортом. Вот они и опасаются, что я вознамерюсь «омыть сапоги в водах Индийского океана». И, вступив в сговор с начальником Вовой, протяну свои алчные щупальца к «чужим палестинам». Им ведь невдомек, что Вову с пол года назад я уже расстреляла из крупнокалиберного пулемета. Разумеется, в себе. Он даже глазом не моргнул. Только стоял возле стены и дергался, а я все стреляла и стреляла. Словно сомнамбула или Рэмбо.

Но вот о своем послании внеземным цивилизациям я им сдуру сболтнула.

— Нет, ты серьезно? — уставился на меня Олег своими черными масляными глазками.

Он был самым молодым из нас, высоким, смуглым, но каким-то уж излишне приторным.

— Абсолютно серьезно, — ответила я, старательно заполняя очередной формуляр. — Когда у тебя со счета исчезают пятьсот зеленью, то это серьезно. Для меня, во всяком случае.

Было начало рабочего дня, и все еще были свеженькими и бодренькими. С вытекающими отсюда негативными последствиями.

— Нет, ты взбесилась! — воскликнула Лана. — Ну ты и ныряешь!

В противоположность Олегу, она была самой старой. Но благодаря косметике и умелому макияжу, ей больше тридцати никто не давал. В глаза, по крайней мере.

— Лучше бы купила себе какую-нибудь модную шмотку, — добавила она. — Правда, Сонька?

— Слушайте вы ее больше. — Соня была платиновой блондинкой с неопределенной фигурой и прокуренным голосом.

— Нет, правда, — возмутилась я.

— Да не вяжи!

И тут Вова захохотал. А поскольку все в отделе его побаивались и постоянно делали перед ним «ку», через минуту веселье сделалось всеобщим. Вова был худенький, щуплый, с подвижными чертами лица. И, если уж начистоту, наиболее толковый из нас. Кумиром его был Билл Гейтс. Вы о нем наверняка слышали. В нашем отделе перед ним преклонялись все. Но Вова перед ним не только преклонялся, он его боготворил. Может оттого, что внешне был слегка на него похож. Но все равно — попа. Поскольку влюблен в самого себя до беспамятства (себя он любил еще больше, чем Билла Гейтса). Так что в моем отделе одни попы. С чем я себя уже неоднократно поздравила.

— Бьюсь об заклад, она действительно сделала это, — с трудом выдавил из себя шеф. — Самцы местного происхождения, то есть аборигены, ее уже не удовлетворяют. Налицо новая форма зоофилии — тяга к совокуплению с внеземными существами.

— Обратись к ветеринару, подруга, — вставила Лана.

— Посмотрим, что вы запоете, когда я подцеплю какого-нибудь богатенького марсианина, — возразила я. На «новую форму зоофилии» я решила не реагировать.

Вова вытер навернувшиеся на глаза слезы.

— На Марсе жизни нет, — сказал он. — И, кстати... Ты хотя бы имеешь представление о том, сколько времени будет блуждать твое послание во Вселенной, прежде чем на него там кто-нибудь обратит внимание?

— Если на него вообще кто-нибудь обратит внимание, — вставила Лана.

— В лучшем случае лет двадцать пять, да двадцать пять в обратном направлении... Итого лет через пятьдесят тебя может кто-нибудь и осчастливит. Но этому бедолаге я не позавидую.

Все снова заржали. Интеллект — ниже плинтуса. И к тому же ноль воображения. Ведь я не для того посылала это дурацкое сообщение, чтобы на самом деле кого-то там ждать. Это был символический жест, акт отчаяния, прощальный салют в адрес стертых с лица земли мужиков. Самцы-то, разумеется, еще сохранились и худо-бедно функционируют, а вот мужиков больше нет. И теперь, отсалютовав подобным образом, мне просто легче будет жить дальше. Но не для Ланы с Соней подобные тонкости. И даже не для Вовы.

— Послушайте, мне кажется, я понял, зачем она это сделала! — выпалил вдруг Олег.

Все с интересом уставились на него. Даже я.

Олег на глазах впадал в умильно-восторженное состояние:

— Молодец! Умница! Нормальный ход!

— Не тяни резину, — нетерпеливо бросил ему Вова.

— Просто она нашла способ создать вокруг себя шорох, — возбужденно сказал Олег. — Представьте, какая круговерть теперь начнется в средствах массовой информации. И вообще...

— Мм-м... — Вова внимательно посмотрел на меня. — Ты сама до этого додумалась, детка?

— Гениально! — воскликнул Олег и в избытке чувств с силой ударил кулаком по столу. Стоявшие на нем электронные часы высоко подпрыгнули и свалились на пол. — Теперь об этом раструбят на весь мир!

Вова задумался. Соня с Ланой встревожено смотрели на него. Наконец, Вова это заметил.

— Чего бы ей теперь такого поручить, Америку или Европу? — проговорил он с ехидцей.

— Надеюсь, ты не забыл, кто меня сюда устроил?! — тут же с угрозой проверещала Соня.

— Да ее теперь могут и на твое место назначить, — сказал Олег Вове. Ему зачем-то хотелось придать явлению вселенский масштаб.

— Ты думаешь? — Улыбка сползла с вовиного лица. — Вряд ли, у нее для этого недостаточно опыта. Кроме того, нынешний председатель профсоюза этого не допустит. Для него интересы дела превыше всего.

— Не смеши людей, — проговорил Олег.

— Ну и плевать, — сказал Вова. — Еще неизвестно, кто больше потеряет в случае моего ухода. У меня идей — полная башка. Может, я и без того тут слишком задержался. Если хищник долго сидит на овощах и фруктах, у него начинают выпадать зубы.

— От идей до их воплощения... — лучезарно улыбнулся Олег.

— А чего это ты тут атмосферу нагнетаешь? — рассердился Вова.

До сих пор атмосферу в коллективе нагнетал преимущественно он сам.

Наши дамы сидели, словно в воду опущенные. Меня это потихоньку начало выводить из себя.

— Да врет она все! — не выдержала Соня. — Никакого объявления она не давала. Она только сейчас это придумала.

— А если не врет? — спросил Олег.

— Пусть покажет квитанцию. Ей ведь должны были выдать квитанцию об уплате пятисот зеленых. Пусть покажет. Или ты ее потеряла?

— Нет, не потеряла.

— Так значит, выбросила?

— Нет, не выбросила.

— Тогда где же она?

Я порылась в рюкзачке и достала квитанцию. Они со всех ног бросились ко мне: изучать штамп космического агентства.

— Значит, ты действительно ненормальная, — со стоном выговорила Соня.

— Почему ненормальная? — возразил Олег. — Скорее гениальная.

— А все гении — ненормальные.

Я выхватила из их рук квитанцию и спрятала назад в рюкзачок.

— Пошли вы все в... попочку!

Потом гордо выпрямилась — грудь вперед — и покинула рабочее помещение. Девочка устала.

— Имеет право, — послышался за моей спиной голос Олега.

Вот попы! Я вышла на улицу и двинулась куда глаза глядят.

Черт бы их всех побрал! Не рабочий коллектив, а паноптикум какой-то. Но что самое любопытное: я совершенно не подумала о том аспекте своего поступка, на котором заострились попы. А ведь, возможно, они правы, и я сейчас в двух шагах от славы. А где слава, там и полноценная жизнь: заманчивые предложения, выгодные контракты, турне. Может, договориться с Олегом, чтобы он раскрутил ситуацию на взаимовыгодных условиях? У него, по-видимому, в этом направлении голова работает даже лучше, чем у Вовы. Или создать целую команду? Ведь и Вова, и Лана, и Соня в чем-то могли бы быть полезны.

Потянуло свежим ветром. Я застегнула молнию на куртке и поправила шлейки рюкзачка, болтавшегося за спиной. Рюкзачок из приятной кожи — моя любимая вещица. Я с ним практически никогда не расстаюсь. И если сталкиваюсь с какой-нибудь шайкой-лейкой или просто с типами бандитского толка, у меня в первую очередь возникает опасение, что они могут отобрать у меня рюкзачок. С другой стороны, с шайками-лейками и типами бандитского толка у нас в городе все в порядке, поэтому я все время настороже. И неудивительно, что я так резко обернулась.

Мне уже мерещились огромные статьи в популярных средствах массовой информации, кричащие заголовки в «Аргументах и фактах», «Литературке», «Вашингтон пост», «Нью-Йорк таймс»... Конечно, необходимо будет выработать собственную оригинальную философию. Человек без философии людям неинтересен. В особенности, там, на Западе. Впрочем, философия у меня, вроде, уже имеется. В ее основе лежит мысль «настоящих мужчин на Земле не осталось». Тему развить на так уж и сложно. Тем более, такую тему... Я решила заглянуть в универсам. И тут за моей спиной послышались вой сирены и скрежет тормозов. Рюкзачок! Я резко обернулась. Красочные заголовки и фотографии в половину газетной полосы мигом выветрились из головы. Это был темно-синий БМВ. С трудом погасив скорость, он застыл в сантиметре от молодого человека в кремовом костюме, который переходил дорогу следом за мной, но уже на красный свет.

Удостоив БМВ мимолетным взглядом, кремовый двинулся было дальше, но тут водитель в салоне принялся очень громко сходить с ума. Молодой человек уставился на него с нескрываемым интересом. Складывалось впечатление, что сам он сошел с ума уже очень давно, и сейчас в его голове шевелятся какие-то смутные воспоминания об этом процессе.

Наконец, водитель выдохся и потребовал, чтобы парень освободил дорогу. Но кремовый даже не шелохнулся. Пришлось хозяину БМВ покинуть машину, схватить парня за галстук и оттолкнуть в сторону. Позади уже слышался нетерпеливый гул скопившихся у светофора машин.

Уличное движение быстро восстановилось. Кремовый достиг тротуара. А я окунулась в приятную прохладу универсама, где продавались мои любимые сырки в шоколаде.

Сколько ненормальных развелось, подумала я. И неожиданно вспомнила, что уже видела кремового рядом со своей конторой. Когда я выскочила на улицу, он без движения стоял у входа и больше походил на манекен. Я обратила на него внимание, поскольку в таком же точно костюме одного из своих бывших поклонников отправила на электрический стул.

Я начала озираться по сторонам, но молодого человека нигде не было видно, и я успокоилась. Универсам был завален горами еды. Сыры, сыры, сыры… Колбасы, колбасы, колбасы… Молочные продукты, рыба, мясо… Глаза б мои не видели... Я уверенно направилась к холодильнику, где рядом с йогуртами, сметаной и творогом обитали сырки в шоколаде. Моцареллы у меня дома еще оставалось достаточно, овощей и рыбы тоже. И йогуртов. А вот сырки всегда заканчивались раньше, чем хотелось бы. Я отобрала шесть штук, положила их в целлофановый кулечек и пошла к кассе. Расплатившись, на минуту задержалась, чтобы положить сырки в рюкзачок. И тут он появился снова. Он выбрал точно такие же сырки, что и я, и точно так же выложил их на транспортер перед кассиршей. Но, в отличие от меня, никак не отреагировал, когда она назвала цену. Просто сгреб сырки с транспортера и двинулся дальше. Разумеется, кассирша — в крик. На всех парах примчалась большая отвратительная попа из секьюрити. А далее — по уже знакомому сценарию: на него орут, брызжут слюной, а он смотрит на вас, словно баран на новые ворота. Разумеется, попа из секьюрити отобрала у него сырки, схватила за галстук и вышвырнула из магазина.

Вот бедолага, подумалось мне. Этак до вечера он не доживет. Его бы психиатру показать.

Словно прочитав мои мысли, кремовый приблизился ко мне вплотную и принялся громко дышать.

— Чего надо? — спросила я вызывающе.

От него исходил какой-то странный, ни на что не похожий горький запах.

— Викки Габсбург? — проговорил он неожиданно и назвал мой адрес.

Меня словно током шибануло. Я стояла и смотрела на него и не могла и слова вымолвить. Ужас меня обуял, ужас, ужас... Очевидно, в тот момент мы являли собой странную парочку.

— Мои слагаемые позволяют сделать тот же вывод, что и ваши, — проговорил он с пафосом. — То есть, наши слагаемые, если можно так выразиться, тождественны.

— Но... — произнесла я.

— Я очень торопился, — проговорил он. — Надеюсь, я первый. Я первый?

Я судорожно кивнула.

— Слава аллаху!

Черт побери, пронеслось у меня в голове. Он что, мусульманин? Или магометанин? Честно говоря, я плохо понимала разницу. Одним словом, воин ислама откуда-нибудь с Альфа Центавры. И дернуло же написать это дурацкое объявление! А он — совсем как землянин, на него посмотреть — в жизни не подумаешь... А я, часом, не того… не рехнулась?

— Я так торопился, что не успел как следует выучить язык, не успел разобраться в обычаях. Я теперь смешной. Но я все быстро исправлю... Клянусь аллахом!

А может меня кто-то разыгрывает? — мелькнуло в голове. Но кто, к примеру? Сослуживцам никак не успеть — это исключено. Когда я выходила с работы, он уже торчал у входа. А больше я никому ничего не рассказывала. Наваждение какое-то!

— Но так быстро, — пробормотала я, вспомнив слова Вовы о перспективах, которые меня ожидают. И начала что-то лепетать о световых годах и о той скорости, с которой должно было продвигаться мое злосчастное послание во Вселенной.

Он снисходительно выслушал и кивнул.

— Рядом с вашей планетой у нас имеется станция слежения, — проговорил он. — Так что информацию мы получили проворно. А потом передали ее по своим каналам с максимально доступной для нас скоростью.

— Но вы-то сами! Как вы могли так быстро...

— Я не технический умелец, и, к сожалению, не могу объяснить, как действует наша универсальная матрица. Но она способна доставить вас в мгновение ока в любую точку Вселенной.

— Вы гуманоид? — спросила я его в упор.

Вроде, и так было видно, что гуманоид. Но что-то заставило меня его об этом спросить.

На какое-то время он замер, словно отключился. Ну, тебе манекен манекеном, а не инопланетянин. Потом неопределенно пожал плечами:

— Гуманоид? Возможно. Наверное, лучше сказать — существо. Только немножко маленькое.

— Не такое уж и маленькое, — подбодрила его я. А сама еще раз подумала: бред какой-то.

— Это вы видите не меня, — объяснил он. — Это белковый скафандр, а я располагаюсь внутри, в животе, в позе зародыша.

— О Боже! — воскликнула я. — Этого еще только не хватало! Ну ладно, подурачились — и будет. Я помчалась. Неплохо придумано, мистер Существо. Гуд бай!

Я повернулась и почти побежала прочь. Звуков погони слышно не было. Через некоторое время я рискнула оглянуться. Он стоял на прежнем месте и смотрел мне вслед. Тем же стремительным шагом я вернулась к нему.

— Вот что, — отчеканила я. — Откуда вам стало известно про мое послание? Признавайтесь и тогда мы с вами действительно познакомимся. И, быть может, неплохо проведем время. Ну?

И тут, к моему изумлению, он тоже побежал. Отдалившись приблизительно на то же расстояние, что и я, вернулся. Очевидно, решил, что у нас так принято вести беседу.

— А что такое «гуд бай»? — поинтересовался он, громко дыша. Легкие у него, видно, были не ахти. Или у его скафандра. Или наша атмосфера на него столь пагубно воздействовала. Или на его скафандр. — И в каком смысле «помчалась»?

— ... Нет, это не синоним «до свидания».

Мы по-прежнему стояли у перекрестка.

— Тогда я не понимаю...

— Это «до свидания» по-английски. На нашей планете существует много разных языков, по-моему, несколько тысяч.

— Как?! — В его глазах отразилось изумление. — Я потратил уйму времени, чтобы понять смысл слова «синоним». Кто-то здорово постарался: для одних и тех же значений придумал массу различных слов! А теперь выясняется, что у вас существует несколько тысяч языков. И в каждом из них тоже имеются синонимы?!

— Не уверена, что в каждом, — попыталась успокоить я его, — но во многих — это уж точно.

— Вам что, одного языка было мало?

— Мм-м... это длинная история. По одной из версий Бог ввел многоязычие в виде наказания для людей.

— А кто такой Бог?

— Не все сразу, мой друг, не все сразу... — Я с вызовом посмотрела на него и не выдержала. — Послушай, ну что ты выпендриваешься?

Мыслимое ли дело — управляемый белковый робот-скафандр!

— Мы с вами свиней не пасли, — неожиданно заявил он.

— Что?! — Я беспомощно захлопала ресницами. Девочку достали. Эту умницу, эту разумницу, эту симпатюлю.

— А разве у вас не принято так отвечать, когда к вам впервые обращаются на ты? У меня тут написано...

— У тебя что, словарь Ожегова в животе?

— Словарь? Нет, скорее что-то вроде компьютера.

— Опять выпендриваешься?

— Выпендриваешься? А это синоним чего?

— Господи, да ничего!

Спокойно, девуня, спокойно, девуня, спокойно... Надо же как-то от него отвязаться. Отправляешь дурацкие объявления в космос, теперь терпи.

— Попробуем сначала, — сказала я. — О чем вы хотели меня спросить?

— Бог — это кто? — повторил он.

— Ну, это тот парень, который все сотворил. Включая и нас самих. Некоторые, кстати, называют его аллахом. Так что это тот самый парень, которым вы недавно клялись.

— Сотворил? Так вы роботы, что ли?

— В каком-то смысле да. Впрочем, как и вы. Ведь он создал и вас тоже, только вы об этом еще не догадываетесь. Он вообще создал все.

— Нас? Бог? Это любопытно!

Интеллект — ниже плинтуса.

Стоять у перекрестка до второго пришествия мне не улыбалось. Мы нашли забегаловку под названием «Блины» — последняя буква куда-то пропала и над дверью красовалось слово «Блин», — сели за столик, и я заказала себе чашку капуччино. На мое предложение выпить чего-нибудь или закусить он отрицательно замотал головой:

— Мы подобную пищу не употребляем.

— Но это же источник энергии, — с ехидством возразила я.

— Знаю, однако на нашей планете энергию специальным образом обрабатывают, прежде чем ее усвоить, поскольку все мы страдаем аллергией. К тому же наши источники энергии значительно отличаются от ваших.

— Значит, вас срочно требуется отправить домой, иначе вы тут сковырнетесь без дозаправки.

Он улыбнулся.

— Это забота? Благодарен! Однако внутри скафандра имеется все необходимое для поддержания энергетического баланса. Ложная тревога.

— Да?

Я тоже улыбнулась. Мы так и сидели, улыбаясь друг другу все шире и шире, и чем шире он улыбался, тем отчетливее были видны два испорченных зуба. Не то, чтобы очень гнилых, но, во всяком случае, потемневших.

— У вас скафандр бракованный, — сказала я наконец. — С больными зубами. И вообще непонятно, зачем ему зубы, если вам нельзя употреблять нашу пищу.

Однако его это ничуть не смутило.

— Скафандр мне предоставили ребята со станции слежения. Они, правда, подробно объяснили, как им пользоваться, но почему он именно такой, мне неизвестно. Думаю, он так сделан, чтобы в нем я ничем не отличался от вас.

Складно врет, подумала я.

— Означает ли это, что вы стремитесь скрыть свое присутствие на нашей планете?

— Да, до поры до времени нам бы не хотелось этого афишировать.

— Тогда вы — предатель, раскрывший важную государственную тайну и вас следует отдать под трибунал. Представляю, какое наказание они для вас изберут. У вас существует электрический стул?

— У нас нет ни трибуналов, ни наказаний. Что же касается моей скромной персоны, я получил специальное разрешение на этот визит. Согласно нашим законам...

— Ах, законы все-таки есть? — вставила я. — А наказаний за их нарушение нет. Шарман!

— Согласно нашим законам, субъект права, решивший связать свою судьбу с представителем иной формы сознания, имеет безусловное право на посещение его планеты. У нас очень демократические законы.

— Рада за вас, — буркнула я. — Оказывается, вы решили связать со мной свою судьбу... Тогда почему же вы меня преследовали, а не подошли сразу чтобы осчастливить этим признанием?

— Я ведь уже объяснял: я очень спешил. Сегодня утром я уже был возле вашего дома, но я почти не знал языка, не знал, как себя нужно вести. Однако в скафандре у меня имеется вся необходимая информация, и сейчас я ее активно усваиваю. Почему ты мне не веришь?

— Мы ведь с вами свиней не пасли.

— Свиней? — пробормотал он. — Ах, да. — И рассмеялся. — Так в чем же дело, давай попасем.

— И, вообще, если вы действительно пришелец, я требую каких-либо доказательств. Внешне вы ничем не отличаетесь от нас. Почему я должна верить вам на слово? К примеру, покажитесь хотя бы на минутку. Не здесь, разумеется, не стоит людям аппетит портить.

— Я не могу показаться, — сказал он. — Это исключено. Но если хочешь, ты можешь меня пощупать.

— То есть? — не поняла я.

— Проведи рукой по моему животу.

Не обращая внимание на присутствующих, он неторопливо расстегнул пиджак и рубашку. Затаив дыхание, я протянула руку. Живот напрягся, и я действительно начала осязать своей ладонью нечто. Размером с боксерскую перчатку. Хорош женишок!

— Эй-эй! — рявкнул бармен, обернувшись в нашу сторону. — У нас здесь, между прочим, приличное заведение! Либо прекратите это рукоблудие, либо немедленно выметайтесь!

Все вокруг оторвались от блинов и уставились на нас.

— Застегнись, — сказала я своему спутнику, отдернув руку.

Очевидно, он заметил испуг в моих глазах, поскольку медленно перевел взгляд на бармена.

— Ну, извращенец, чего уставился? Давай, мигом приводи себя в порядок, или я сейчас вызову милицию.

— Застегнись, — прошипела я в панике.

Бармен был та еще сволочь.

— Это обида, — полувопросительно произнес мой спутник и поднялся с места.

Бармен тут же осклабился. Фигурой он напоминал Майка Тайсона.

Я попыталась ухватить «жениха» за бежевый пиджак, но промахнулась, и он направился прямиком к стойке. Ухмыляющаяся рожа бармена была тоже большой и квадратной, как у Тайсона. В этот момент я уже не сомневалась, что мой спутник — пришелец, поскольку ни один нормальный землянин не полез бы на такую огромную и мерзкую попу. Последовал удар, и бармен удивленно влип в задник, собранный из бутылок. А потом медленно и даже как-то торжественно осел на пол. Послышался грохот обрушившейся на него сверху стеклотары. Я мигом вскочила на ноги и схватила рюкзачок. Но «жених» не торопился оставлять поле битвы. Он с интересом разглядывал графины с соком, выстроенные на полированной поверхности стойки праздничным искрящимся каре. Потом взял стакан, наполнил его грейпфрутовым и выпил.

— Эй! — крикнула я. — А аллергия?!

Он налил маракуйевого. Потом причмокнул и довольный вернулся к нашему столу.

— Оказывается моему скафандру для поддержания жизнедеятельности действительно требуются подобные вещи. Я почувствовал это только сейчас, — сказал он.

— А аллергия? — повторила я.

— Но у нас совершенно автономные системы питания.

— А...

Тут над моим правым ухом просвистела массивная стеклянная пепельница, врезалась в оклеенную под мрамор колонну и брызнула во все стороны мелкими осколками. Над стойкой вновь всплыла голова бармена. Я с ужасом заметила, что справа от него возвышаются две стопки точно таких же пепельниц.

— Ложись! — крикнула я и мигом спряталась за стол, встав на четвереньки.

Следующая пепельница угодила в тарелки на соседнем столике и на стене рядом со мной повис надкушенный блин с повидлом. Поднялся гвалт. Практически все присутствующие, последовав моему примеру, спрятались под столы. Обстрел продолжался. Неожиданно мой спутник рухнул на меня сверху. На лбу его красовалась впечатляющих размеров ссадина, из которой сочилась кровь.

Девоньку обложили! Эту бусинку, эту лапоньку, эту...

Быстренько забросив рюкзачок за спину, и нырнув своему незадачливому жениху под мышку, я поволокла его к выходу.

На улице, к счастью, он практически сразу же пришел в себя. То есть, как он потом утверждал, сам-то он не терял сознания, просто скафандр на какое-то время вышел из строя. Впрочем, и на улице скафандр имел плачевный вид: ноги подгибались, голову мотало из стороны в сторону. Прохожие с удивлением оборачивались нам вослед.

— Давай, — прохрипела я, выбиваясь из сил, — шевели протезами!

Нужно было отдалиться от «Блина» на безопасное расстояние, чтобы не дай Бог не загудеть в отделение. О чем бы мы рассказали в случае чего? Что мой спутник — инопланетянин?

Наконец, в небольшом скверике устроили привал. Я застегнула пуговицы у него на рубашке и поправила пиджак, потом достала бумажный платочек и вытерла с его лица кровь. Странное при этом у меня возникло ощущение: будто обтирала кухонный комбайн или стиральную машину. Скафандр и отличался от комбайна принципиально лишь тем, что был белковым. Впрочем, глаза на лице моргали как самые настоящие. Хорошая вещь!

— Только посмотри, что с сырками сделалось! — пожаловалась я.

Он перевел взгляд на раскрытый рюкзачок, в котором сквозь прозрачный целлофан проглядывало месиво из шоколада и творога.

— Я покупала сырки, а не сырковую массу.

— А давай их сейчас съедим, — предложил он.

— Я смотрю, ты вошел во вкус.

— Да, — согласился он. — Со стороны наших ребят это форменное свинство: оснастить меня столь несовершенным скафандром. Теперь я должен постоянно заботиться о том, чтобы надлежащим образом его содержать.

— Погоди, ему небось еще и в туалет захочется, — поделилась я своим предположением. — Или он у тебя безотходный?

— Мм-м... Поживем — увидим.

Он принялся за обе щеки уписывать сырки. Я присоединилась к нему.

Одновременно я судорожно пыталась осмыслить происшедшее. Оглядывала окрестные виды, словно бы цеплялась за них в стремлении ощутить себя прежним человеком в привычных для него, хоть и безрадостных обстоятельствах. Рядом стояла театральная тумба, на которой ветер трепал афишу «Иванушек интернешнл». Из соседней подворотни доносился какой-то гул. За чахлым кустарником просматривалась дорога, по которой сновали трамваи и автомобили. На небе большие перистые облака уплывали за крыши близстоящих домов. Временами проглядывало солнце, и тогда от туч по земле скользили тени. Словом, обстановка была вполне московской: переменчивая, капризная, непостоянная. Москвичи, как водится, бежали, словно укушенные в задницу, торопясь по своим делам. И все же… и все же он сидел рядом. Пришелец? Или самозванец? Но ведь что-то находилось там, у него внутри! Я же почувствовала это, когда щупала! Не мог же он и в самом деле проглотить боксерскую рукавицу. Стекло уже глотали, металлическую мелочевку и строительный мусор, бумажные деньги наконец — об этом я слышала. Но чтобы боксерскую рукавицу, да еще целиком! Это же какую пасть надо было бы иметь...

Мы по очереди запускали руку в целлофановый кулек, выбирали жменю сырковой массы и отправляли себе в рот.

— А ты какого цвета? — полюбопытствовала я. — Там, внутри.

Он озадаченно посмотрел на меня и даже перестал жевать.

— Серого, — сказал он. — А если точнее — светло-серого с небольшим фиолетовым отливом.

— Шарман! — сказала я. — У нас такими только покойники бывают. Ты превратишь меня в маленькое серое существо с фиолетовым отливом и заберешь с собой?

Он снова замер как тогда, когда я спрашивала, не гуманоид ли он: взгляд неподвижный, полностью ушел в себя, в смысле — в скафандр, вроде и не дышит. Потом очнулся и утвердительно закивал головой.

— Да, у меня есть возможность увезти твое сознание. Надеюсь, на нашей планете тебе будет хорошо.

Теперь наступила моя очередь перестать жевать. Что значит, увезти мое сознание? Это все же не пакет с бутербродами в конце-то концов!

— А как же тело?

— Тело преобразуется.

— Во что?

— Пока не могу сказать.

— Жаль, я со своим телом так просто не расстанусь, прямо говорю.

Забавы ради я попробовала представить себя без тела. Однако попытка увенчалась полным провалом. Конечно, по большому счету, с тела толку, что с козла молока. С другой стороны — жаба давит бросить, поскольку я всячески его лелею. Хобби у меня такое, что же мне там, застрелиться, что ли, у него на планете, без своего любимого хобби? Да и успехов я добилась весьма ощутимых, имя жертвам — Легион. Действительно, сколько их было, во мне павших? Целое Арлингтонское кладбище приходится таскать в душе.

А у девоньки, между прочим, душа не резиновая, у этой пуськи. И когда там — бесконечные ряды могил с крестами, горькое уныние и вечный покой…

На свежей могилке Виктора Петровича был брошен букет цветов…

— Нет, я, в принципе, не возражаю, — спохватилась я. И действительно — чего терять? — Но может… первое время все-таки поживем здесь?

Конечно, если уж бросаться в омут, то лучше головой. Но как быть с природным чувством самосохранения? Ведь и застрелиться у него на планете без тела вряд ли получится. Попробуй так сходу отказаться от естественной для homo sapiens возможности застрелиться.

На сей раз он выпалил скороговоркой, практически не раздумывая:

— Для начала можно действительно пожить и здесь, на Земле.

— Только чур — за землянами не шпионить, — потребовала я.

— Ну вот еще, — он даже обиделся. — Для этого существуют ребята со станции.

— Итак… — Я принялась загибать пальцы. — Для начала тебе нужны: паспорт, хотя бы фальшивый, зубная щетка, сменные носки, тапочки, кейс для деловых бумаг, мужской одеколон, бритвенный прибор — на всякий случай, а вдруг у скафандра начнет щетина расти, трусы…

Я перечисляла долго и обстоятельно, и он слушал, не перебивая. Потом, самым отвратительным образом слизав с пальцев остатки творога, заявил, что не видит проблем. Дескать, он договорился с ребятами со станции, что они подбросят ему все необходимое, можно включить в список и пасп…

— Боже мой! — вдруг воскликнул он.

— Что случилось? — похолодела я. — У тебя начинается аллергия?

— Как глупо я вел себя там, в «Блинах». Нас ведь могли арестовать!

— До тебя доходит, как до жирафа!

— Причем здесь жираф? – Он потрогал ссадину у себя на лбу. — К твоему сведению, я только сейчас принялся за изучение права.

— За изучение права? — переспросила я. — Где? В животе? — невольно поражаясь тому обилию мест, где можно его изучать. Оказывается, не только в Гарварде, Кембридже или Сорбонне, но и... — Цивилизованные существа, когда оказываются на других планетах, я думаю, с этого начинают.

— Впрочем, — заметил он, — юридический кодекс диктует одно, а кодекс чести — совершенно иное. Любопытно тут у вас, на Земле. Тот ублюдок ведь тебя оскорбил.

— Действительно, — согласилась я. — Налицо явное противоречие. Ну и как же, по-твоему, выходить из подобных ситуаций?

Он задумался. Это становилось интересным! Я застыла с последней жменей сырковой массы в руке.

— Не знаю, — сказал он наконец. — Только в будущем я буду вести себя точно так же, как и в этот раз.

И тут же горячая волна обдала меня, пронеслась по коже, накрыла с головой, вынудив задержать дыхание. Я почувствовала, что краснею.

— И тебе не жалко скафандра? — прошептала я.

— Ради тебя нет, — проговорил он безо всякого выпендрежа. — И потом, если потребуется, его ведь можно сменить.

— Не нужно менять! — вырвалось у меня. — Этот тоже ничего!

Девонька заинтригована. Эта ягодка, эта бусинка, эта прелесть...

Мы выбрались на дорогу. Лучше бы мы этого не делали. По проезжей части, озираясь несколькими головами, двигался бело-голубой микроавтобус фирмы «Ниссан». Поравнявшись с нами, он разве что радостно не заржал. Из него выкатились «Майк Тайсон» и еще трое-четверо колоритных поп. Целая шайка-лейка, одним словом. Жених мой тут же принялся их расшвыривать, пока одна из поп с перевязанными лентой волосами не исхитрилась заехать ему чем-то вроде гантели по черепу. Скафандр мигом отключился. Его подхватили под руки и заволокли в машину.

— Еще никто... безнаказанно... мне ущерб... — возбужденно заорал «Тайсон» на всю улицу. Сейчас он здорово походил на туземного вождя: нос приплюснут, глаза пылают, подбородок гордо выпячен вперед. Этакий мелкий туземный царек, но с большим гонором и с большой квадратной головой. Его взгляд вперился в меня. — А ты, считай, еще хорошо отделалась, шлюшка.

Хлопнули дверцы. Взвизгнув сцеплением, «Ниссан» умчался прочь.

Я застыла с разинутым ртом. Рядом скучковалось несколько заинтересованных прохожих.

— Хорошенькое дело, — проговорил один из них, в длинном мятом плаще мышинного цвета. И почему-то добавил: — Бахыт-компот.

— На людей уже средь бела дня бросаются, — поддержала его пожилая женщина с сумкой на колесиках. — Это к чему же мы, в конце концов, придем?

Обремененные подобными мыслями, они разбрелись по своим делам.

Я огляделась. Милиции, разумеется, поблизости не было. С какой стати? Самой сделать им «ку», что ли? Милиция обожает, когда ей делают «ку». Но что я скажу? На кого напали? Кто пропал? И вообще, не нуждаюсь ли я в услугах доброго дядюшки психиатра?

Я медленно побрела вдоль улицы. Удар по черепу был отменный. Даже если серенькое существо внутри и выжило, то скафандр почти наверняка придется менять. Белковый инвентарь — хреновый инвентарь, нужно признать. Но это если он действительно пришелец, в чем полной уверенности у меня все же не было. Основной довод в пользу пришельца — никто не мог знать о моем послании. Но ведь в космическом агенстве кто-то его читал… А если он — человек? Опять же — в животе что-то прощупывалось. Не кишки — это уж точно, такого кишечника у землян не бывает… «Майк Тайсон» что-то говорил об ущербе… Знал бы он, с кем имеет дело... И потом, что за «ущерб»? Стакан грейпфрутового сока и еще стакан маракуевого? Ах, да! С задника бутылки посыпались. Ну и потом, эта попа пепельницы метала… Господи! Да возместила бы я ущерб. Делов куча!

Впрочем, ничего удивительного не произошло. Пришелец явно нарывался — это было заметно с самого начала. БМВ, затем универсам… А вокруг столько отвратительных поп… Может, только к лучшему подобная развязка? Я вспомнила последние слова «Майка Тайсона», и из глаз у меня потекли слезы. Хорошо отделалась, шлюшка…

Решительно повернувшись, я направилась в сторону здания, на фасаде которого красовалось слово «Блин». Я буквально рассвирепела: прикончу гада! Выверну из него весь его отвратительный ливер! И отнюдь не в самой себе! Впервые в жизни — не в самой себе!.. Однако в «Блине» «Тайсона» не оказалось. За стойкой, борясь с зевотой, стоял молодой парень в футболке с номером 666 на груди.

И куда же подевался пришелец?

У меня появилось ощущение, будто я очутилась на каком-то новом уровне сна. В том смысле, что передо мной открылась принципиально иная степень реальности, а это, в свою очередь, давало представление о глубоко эшелонированной природе сновидений. Человек спит и видит сон, в котором он спит и видит сон, в котором он... Что-то вроде комнаты с большим количеством зеркал и отражений. Я вообще хоть когда-нибудь просыпалась? Хороший вопрос. На мгновение мне сделалось жутко. А вдруг я по-настоящему так никогда и не проснусь?

Девонька в отчаянии. Этот цветочек, эта розочка, этот лепесток…

У моего подъезда ошивался Олег с видом королевича.

— Вот повезло! — обрадовался он, увидев меня. — А я только что подгреб — и минуты не прошло.

— Я занята, — буркнула я, пытаясь прошмыгнуть мимо. Не до него сейчас было. Мне вообще никого не хотелось видеть. Даже если бы мамочка с сестрой приехали. И уж тем более — Олег.

Какое там!

— Есть важный разговор, — начал он. — Безотлагательный и сугубо конфиденциальный. Надеюсь, ты не такая дура, чтобы упустить свой шанс? Я ни минуты не сомневаюсь, что твое объявление — это чисто рекламная акция. Ты действительно его послала? На все сто?

Не удостоенный моим ответом, он тут же схватил меня за руку. Еще бы! Перед попой замаячила кость, и ему не терпелось побыстрее в нее вцепиться.

Он уставился на меня своими масляными глазками.

— Ты ведь еще не знаешь, что началось на работе после твоего ухода.

— Ну почему же? Могу себе представить. Соня прогрызла Вове черепушку, а Лана удавилась.

— Если бы! Гы-гы…

По его лицу было видно, что против подобного развития событий он не стал бы возражать. Скорее даже нарисованная мною картинка представлялась ему верхом идеала.

— На самом деле все куда сложнее, — проговорил он. — Вова принял решение перебросить тебя на обе Америки, и у Ланы с крыши мигом посносило черепицу. Ты ведь знаешь, сколько денег она тратит на этого своего альфонса. А если ее переведут на СНГ, он наверняка ее оставит, на хрена попу баян? Короче, она выхватила в коридоре пистолет у одного из охранников и скрылась. Есть подозрение, будет охотиться на тебя. Представляешь? Гы-гы…

Я невольно огляделась по сторонам. Дом жил своей привычной жизнью, ни о чем не подозревая. Неужели на свете еще водятся подобные дураки?

— Нет, ты серьезно?

— Крест на пузе!

Даже от Ланы я такого не ожидала.

— Бедные йеху!

— Может, все-таки, зайдем к тебе? — по-прежнему гнул свое Олег. — Или ты предпочитаешь, чтобы здесь началась стрельба?

Я окончательно пала духом. Ну и денек! Понуро втянув голову в плечи, я даже позволила затащить себя в подъезд.

Дом наш хоть и поделен на мелкие клетушки, но в смысле грандиозности форм мало чем уступает Китайской Стене. Поэтому его так и прозвали. «Великая», впрочем, никто не прибавлял. Однако народу тут проживало видимо-невидимо.

Справедливости ради, нужно отметить — не китайцев. Жили два вьетнамца-гомосексуалиста. Китайцы в Китайской Стене — это уже было бы масло масляное.

Лифт работал, и это оказалось весьма кстати, поскольку квартира моя находится на девятом этаже. Не потребовалось совершать героическое восхождение. Вообще-то, героические восхождения — мой конек. Очень способствуют сохранению формы. И меня обычно не колышет стервозный характер нашего лифта. Но сейчас своим ходом я бы вряд ли добралась от точки А (первый этаж) до точки Б (тахта). Уселась бы где-нибудь по дороге на ступеньках и тупо уставилась бы в пространство — я себя знаю.

И даже Олег не смог бы вывести меня из состояния прострации.

Но лифт работал, и это помогло мне благополучно добраться до точки Б. Хотя уставилась в пространство я с не менее тупым видом, чем это было бы на ступеньках.

— Удобная тахта, — не преминул заметить Олег.

Очевидно, в его устах это был комплимент.

Я поморщилась. Впрочем, если бы даже его осенило похвалить полированный стол, на меня бы это сейчас вряд ли произвело впечатление.

— Что дальше? — поинтересовалась я.

— В каком смысле, что дальше? — Он посмотрел на меня, словно на ненормальную. — Тебе нужно срочно сматывать отсюда удочки, переселиться куда-нибудь хотя бы на время. Лана с пистолетом — это тебе не шутки. Ты ведь знаешь Лану?

— У нее нет моего адреса, — парировала я. — Если, конечно, вы с Вовой не проболтались.

Он пожал плечами, и в его голосе появились нотки снисхождения: мол, какую несусветную чушь я несу.

— Думаешь, я помню, о чем мы с ней когда говорили?

— Ах, не помнишь? — рассердилась я. — Тогда чего тебе надо? И вообще, какого рожна ты приперся? Мне некуда идти, у меня в Москве — никого из близких, понял?

Черт дернул меня отправить это злосчастное объявление!

В мозгу, словно Олег их спугнул, закопошились мысли. Бежать из-за Ланы в Донецк? Это уж слишком! Такого маразма я не потерплю, пусть она меня лучше пристрелит. Да и пришельца в беде я оставить не имею права. Как это будет выглядеть со стороны? Существо примчалось на мой зов, можно сказать, из глубин Вселенной, а я бросаю его на произвол судьбы из-за Ланы с пистолетом? Нехорошая девочка. Попа. Не хочу быть попой и не буду!

Олег доверительно приблизил ко мне свое лицо.

— Если тебе действительно некуда идти, есть идея. У нас с предками большая четырехкомнатная квартира, они не станут возражать. В доме — частная охрана, так что Лана с пистолетом отдыхает…

И принялся описывать мне свой дом, брызгая слюной от упоения. Оказывается, у него с рождения была персональная комната, у этого королевича. Мама оставляла его там в люльке на всю ночь, и он спал, умиротворенный, даже не требовал есть. Видно, впечатлен был своей комнатой уже в то время. Еще в квартире были родительская спальня, гостиная и отцовский кабинет, в который мне временно предлагалось переселиться. А далее как из рога изобилия посыпались словесные штампы а ля а ля «лайнер серебристый»: «диван кожаный», «кресла… тоже кожаные», «письменный стол из мореного дуба», «компьютер — мощный», «выход в Интернет — неограниченный», «телефоно-факсо-сканеро-принтер самый современный», «стереоустановка — потрясная «Бэнг энд Олуфсен». Как они жрут, он даже рассказывать не стал, поскольку это — отдельная песня. Видать, для подобной песни он сейчас был не в голосе. Упомянул лишь, что по вечерам им привозят горячую пищу в специальных кастрюльках. Любимая форма домашней одежды… какая бы вы думали? Халат. Я тоже получу два фирменных халата — махровый и шелковый. А если понадобится — получу и больше, у них дома этих халатов видимо-невидимо. Да, между прочим, у них — джакузи! А еще его мама любит смотреть видео. Видеотека у них вообще прикол: от Спилберга до Гринуэя. Телевизоры, правда, только в гостиной и в отцовской машине. Зато в гостиной не что-нибудь, а плазматрон с системой долби-сураунд (брезгливый взгляд в сторону темнеющего в углу «Рубина»). Рояль тоже стоит в гостиной. Как ни странно — не белый. Я люблю играть на рояле?.. И пусть я ни о чем таком не думаю, его папа мне только обрадуется — он любит красивых девчонок. А мама, наверное, обрадуется еще больше, поскольку ей бывает днем скучно одной. От скуки ей даже приходится коллекционировать фарфор. Статуэтки там, сервизы… Так что никого я не стесню. Где мои чемоданы?

Он посмотрел на меня, горделиво подбоченясь и, очевидно, ожидая, что я сейчас рухну к его ногам в избытке чувств.

Откуда ему знать, что на протяжении его монолога мои мысли постоянно уплывали, и картинки их домашнего обихода, сколь бы экзотичными они мне ни казались, свободно скользили по поверхности моего сознания. И только над последним вопросом, поскольку он оказался последним и торчал во мне, словно гвоздь, пришлось биться целую вечность. Где мои чемоданы? А действительно, где же мои чемоданы? Я была в отчаянии — где мои чемоданы?..

— Ты зря проигнорировал высказывание Вовы по поводу новой формы зоофилии, — пришла наконец я в себя. — Меня земляне больше не интересуют.

И снова уплыла на волнах озабоченности: мой бедный, бедный, незадачливый жених…

Но Олегу все же удалось ухватить мое сознание за шкирку.

— Ты что, не веришь в эту историю с Ланой?

— Ну, почему же, — буркнула я. — Хоть это и прискорбно.

— Может ты боишься… я не собираюсь тебя кадрить, — поспешил заверить он меня. — Просто пытаюсь оградить от нежелательных посягательств. Ты мне сейчас нужна живой. Видишь, я играю с тобой с открытым забралом.

Кому-то еще я нужна живой! Это настолько не вязалось с общим ходом событий, что я спросила его без обиняков, зачем я нужна ему живой. Что за блажь такая на него нашла, ей-Богу?

Он принялся излагать свою заветную мечту: что давно хотел себя попробовать в роли чьего-нибудь агента или менеджера… трали-вали… раскрутить топ-модель или телезвезду… И снова уставился на черную поверхность «Рубина». Увидеть там он, вроде, ничего не мог, но создавалось впечатление, что он видит многое. И что то, что он там видит, напрочь лишает его покоя.

— Это мое, я чувствую! — вскричал он.

Выяснилось, что до сих пор у него просто не было шанса. И вот наконец Бог дал ему шанс: в виде меня. Теперь у него есть я-шанс, и он играет со мной с открытым забралом. Он даже проект договора подготовил. Вот… Из джинсов он извлек сложенный вчетверо листок, развернул его и протянул мне. Пожалуйста. Разумеется, некоторые вещи еще требуется уточнить, но…

Я бросила бумагу на стол, не читая.

— Странно, — сказала я, чтобы хоть что-то сказать. Никак не удавалось переключиться на заданную тему. И, поскольку он ждал, а я не представляла, что сейчас должна отвечать, я решила, что самым правильным в этой ситуации будет его позлить. — А мне, почему-то, кажется, что для данной роли лучше сгодится Вова.

— Вова?! — Олег прямо-таки взвился от возмущения. — Да его только срать на цепи водить!

Ого! Неужели он настолько уверовал в успех этой новой затеи?

Я уточнила, в качестве кого бы ему хотелось меня раскрутить: как топ-модель или кинозвезду? Не могла же я в самом деле пройти мимо подобного вопроса.

Но он истолковал мой интерес превратно и очень обрадовался, что я наконец-то перешла к делу.

— Здесь требуется комплексный подход, — проговорил он. — И телезвездой, и возможно впоследствии — кинодивой. Но для начала мы сделаем из тебя женского кутюрье... Наймем пару-тройку талантливых дизайнеров… Мотивы — сугубо космические... Впрочем, почему только женского, и мужского тоже! — Он еще больше возбудился. — Одежда пришельцев... Кожа, металл, стекло, пластмасса, капрон...

Я рассмеялась. Если честно, я ожидала от него большего.

— Ты, вообще-то, когда-нибудь видел показы мод? Взять мало-мальски известного кутюрье… Да там от начала и до конца — наряды пришельцев.

— Это не то, — отмахнулся он. — Те наряды — только для театра моды. А я говорю об одежде, на которой можно заработать миллиарды зелени... — Он снова принялся брызгать слюной. — Неужели ты не видишь разницы между понятиями наряды и одежда?! Мы введем космос в каждый дом! А всех этих кутюрье по большому счету только срать на цепи водить...

— По-моему, ты — больной, — сказала я. И уточнила: — Псих.

Причем диагнозом Олег явно остался доволен.

— Ну и что? — Он снисходительно похлопал меня по плечу. — Запомни, детка, если кто-то сейчас и добивается успеха, то только отъявленные психи. Здоровые сидят в своих жалких халупах и не рыпаются. Им кажется, что все в этом мире уже давно поделено: раз и навсегда. — Он вскочил с тахты и принялся блуждать по комнате. — Пойми же, наконец, что ты — женщина, которая вполне серьезно, без балды, собирается выйти замуж за инопланетянина. Второй такой пока в мире нет — и слава Богу! Ты отправила в космос брачное объявление. И теперь дожидаешься ответа. Зато в мире полно обездоленных женщин. А еще больше — безмозглых. С какими-никакими деньжатами в кармане. И все они не задумываясь ринутся за тобой. Женщины ведь почти все — безмозглые...

— Их только срать на цепи водить, — подсказала я, позабыв даже рассчитаться за детку.

Однако он был слишком взбудоражен, чтобы уловить иронию.

— Взять хотя бы Лану...

— Не такая уж Лана и безмозглая.

— Ну, конечно! Выхватить у охранника пистолет из кобуры — для этого требуется много извилин!

Все вы — попы, устало подумала я. Что ты, что Лана, что остальные. А уж безмозглая попа или нет — какая разница?..

Вот, интересно, фамилия Попов от слова «поп», или от слова «попа», подумала я. Может, мы в ней ударение неправильно ставим? ПопОв, ПОпов, попа…

Господи, что я несу?

Я принялась массировать виски кончиками пальцев.

— Значит так, — сказала я. — За любезное предложение перебраться к тебе, конечно, спасибо, но прятаться от Ланы я не собираюсь. А говорить о деле я сейчас не расположена, лучше перенести наш разговор на завтра.

— Но, может, подпишем хотя бы договор о намерениях? — взмолился Олег.

Как же от него, в конце-то концов, отделаться?

Сначала выбил меня из колеи и теперь все время давит на психику. И главное — приемчик-то примитивный, а гляди ж ты! Столько времени с ним тут сижу и рассусоливаю… Я разозлилась.

Ладненько!

И — так случалось всегда, когда я начинала злиться — понеслась душа по кочкам…

Я приняла деловой вид и уточнила, кем бы он хочел быть. Моим менеджером? А он, естественно, сказал, что и имиджмейкером тоже. Кто бы сомневался? Тогда я сказала, что не стоит разбрасываться, и что на роль имиджмейкера вполне сгодится и Вова. Опять Вова?! Он готов был броситься на меня с кулаками. Потом сказал, что согласен совмещать все функции за одни и те же бабки. При этом мерзко скривив губы. А я сказала: зато я не согласна, и если мы не можем сейчас договориться, то ему лучше прийти завтра.

Тогда он предложил взять и Соню с Ланой в команду. Раз пошла такая пьянка. А я сказала, что это — здравая идея. В ответ он посмотрел на меня испытывающе — не издеваюсь ли? Зря я так, ведь он играет со мной с открытым забралом. И, между прочим, именно он первым меня оценил и поддержал. Пришлось согласиться, что нюх у него отменный. Но все же, если ему чем-то не угодили эти ангелы во плоти Сонька с Ланой, лучше перенести наш разговор на завтра.

С чего это, любопытно, я взяла, спохватился тут он, что Вову интересуют подобные проекты? Насколько он понял, у того сейчас совсем другие планы. Чем поверг меня в состояние глубокой печали. Тогда уж точно придется приглашать Соню с Ланой. Чтобы хоть как-то компенсировать утрату. Не согласны? Приходите завтра.

Он покосился на свой листок.

— Завтра! — прорычала я. — И подписание договора тоже завтра!

Наконец, он принялся усиленно ворочать мозгами.

— Значит, завтра? — переспросил он. — В котором часу?

Мы договорились на одиннадцать, Олег с недовольным видом поднялся, и я облегченно вздохнула.

— Храни квитанцию как зеницу ока, — напутствовал он меня на прощание. — Это твой основной капитал. Главное — что ты была первая, а в квитанции — дата. И береги шкуру.

— Есть одно классическое выражение, — сказала я.

— Какое?

— Закрой забрало.

Рванула входную дверь на себя и... нос к носу столкнулась с Вовой. Шеф облачился в модный плащ с поднятым воротником, в белую рубашку и галстук — словом, еще один вылитый королевич. Протянул мне букет роз моего любимого оттенка. Очевидно, успел позабыть, что я уже расстреляла его из крупнокалиберного пулемета.

— А ты что здесь делаешь? — тут же набросился он на Олега.

— Тебе-то что, — огрызнулся Олег.

Реноме Вовы таяло на глазах. Впрочем, он мигом сообразил, о чем у нас могла идти речь, и принялся клянчить, чтобы я не принимала поспешных решений:

— Олега только срать на цепи водить…

Выражение, можно сказать, знакомое и где-то даже уже родное.

Они яростно заспорили, кого из них нужно срать на цепи водить. Как будто кто-то запрещал водить сразу обоих. Я уткнулась мордой в прохладные бутоны и на какое-то время мне удалось отключиться. Наконец, Вова вспомнил о моем существовании.

— Нам нужно поговорить, — решительно заявил он.

— Только не сейчас, — замотала я головой, второго сеанса я точно бы не перенесла. — Мы с Олегом договорились на завтра на одиннадцать.

Олег тут же попытался испепелить меня взором, а Вова сделал попытку прорваться в квартиру. Но я выставила вперед цветы с шипами, после чего он вынужден был ретироваться.

— Ладно, пойдем, — устало проговорил Олег, — с ней сейчас спорить бесполезно.

И взял Вову за локоть. Тот хоть и был самым умным среди нас, в чем я, честно говоря, уже сомневалась, но весьма неубедительной комплекции. И когда Олег взял его за локоть, он сразу же подчинился. Я с облегчением захлопнула за ними дверь.

— А про Лану с пистолетом… — послышалось с лестничной клетки.

— Да рассказал я уже…

Уф, девонька устала...

Эта козочка, эта белочка, эта зайка…

Я поставила цветы в кувшин с водой и включила телевизор. Чтобы хоть как-то отвлечься. Показывали очередную серию «Спрута» с Микеле Плачидо. Последующие серии, в которых его место заняла женщина, я не смотрю. Думаю, многие меня понимают… Успела немного повитать… Хотя с появлением жениха я уже, вроде, не так сильно зависела от Плачидо.

Попыталась провести ревизию чувств. Интересно, от Завадского я теперь тоже меньше завишу? Уверенности пока не возникло. Знаете, кто такой Завадский? Один парень, которого мне так и не удалось уничтожить в себе. Более того, порой у меня возникает ощущение, что именно он, а не я сама, расправляется во мне со всеми остальными. Джек-Потрошитель чертов! Ненавижу!

Ему известен мой адрес, подумала я с теплотой о женихе. И если он выпутается из этой истории, то обязательно у меня появится. Впрочем, теплота получилась какой-то искусственной: не будь Завадского, не было бы, наверное, и такой теплоты. Черт возьми! Этот вопрос меня здорово волновал. Поскольку меня не мог удовлетворить эрзац: я жаждала подлинного, свободного от каких-либо побочных воздействий чувства.

Я достала карты и попыталась разложить пасьянс. Ни черта не получалось. Раскладывала я один из наиболее сложных видов пасьянса — наполеоновскую косынку. Всего один раз в жизни он у меня сошелся, и тогда мне здорово повезло. Сейчас подобное везение мне бы, конечно, не помешало.

Ложусь спать я довольно рано, как правило, в девять вечера: девоньке надо высыпаться. Предварительно зажигаю на балконе свет, а в комнате, наоборот, выключаю, и на какое-то время оставляю балконную дверь открытой. С помощью этой нехитрой тактики выманиваю из квартиры комаров. Потом тушу свет на балконе и плотно закрываю дверь: ву а си — ву а ля.

Пока проводилась операция по выманиванию комаров, я, как и обычно, сделала вечерний туалет. Потом наполнила ванную почти до краев, подрезала розы и бросила их в воду. Легла в постель, закутавшись в махровую простыню. Сплю я всегда обнаженной, ночные рубашки меня раздражают. Впрочем, без ночной рубашки как-то острее ощущается одиночество.

Легко сказать, девоньке нужно высыпаться. Попробуй тут усни. И зачем только я посылала это злосчастное объявление? Но высыпаться действительно нужно, иначе мужики станут меня в себе хоронить, а не наоборот. Я вылакала два порошка снотворного и провалилась в пустоту…

…откуда меня вырвал звон разбившегося стекла. Я села на кровати, еще ничего не соображая. Тупо уставилась на окно. Посреди стекла красовалась дырка, от которой во все стороны расходились трещины. Снизу приличный кусок вывалился, часть осколков лежала на подоконнике, а остальное — на полу. Я включила свет. Пуля сначала угодила в потолок, затем срикошетила в стену. И тут, и там зияли глубокие выбоины. Ни хрена себе чего!

Который час? Половина третьего. Нет, ну черт побери!

Шатаясь, я вышла в ванную, скользнула отсутствующим взглядом по набухшим влагой цветам, подставилась мордой под струю холодной воды.

Жених так и не объявился, зато объявилась Лана. Стреляет неплохо, собака, попала в самую середину окошка. Очевидно, ее альфонс уже признал ее банкротом…

Что делать? Позвонить в милицию? Для этого пришлось бы выйти на улицу. А Лане только это и нужно. Ведь собиралась же купить мобильный, дура, да все руки не доходили. Правда, у одного из соседей — с одиннадцатого этажа — мобильник есть. А сам дом никак не телефонизируют, сволочи!

Но сосед наверняка спит. Впрочем, как и весь город. «Город спит и видит сны»... Хотя обстоятельства, вроде, самые уважительные. Да и обязан он мне, если на то пошло: однажды я помогла ему достать дешевую путевку в Испанию — выклянчила у Соньки. Так что... имею право.

Я набросила халат, вышла на лестничную площадку, на которой уже с неделю как перегорела лампочка, и начала на ощупь продвигаться к лифту. И тут же мне в спину уперлось дуло пистолета. Назови после этого Лану безмозглой — как все спланировала! А я, дура сонная, попалась на крючок.

— Назад, — скомандовала Лана. — И не вздумай кричать, у меня рука не дрогнет.

Она тяжело и угрожающе задышала.

— Мамочка, — вырвалось у меня. — Мамочка!

— Цыц! — Она затолкала меня в квартиру, закрыла двери на замок и плотоядно улыбнулась. — Ну, здорово, подруга.

— Мамочка, — снова пропищала я.

— А ты как думала? — Продолжая наступать, Лана втолкнула меня в комнату. — Значит, говоришь, с инопланетянином захотелось трахнуться?

Чтобы ее не слышать, я зажала уши ладонями, села на свою развороченную постель и принялась раскачиваться из стороны в сторону на манер болванчика.

Лана уселась напротив, терпеливо ожидая, когда я приду в себя.

— Мамочка…

Мне больше не хотелось замуж, вообще ничего больше не хотелось. Только жить, просто жить в этом доме под названием Китайская Стена — или даже в общаге Электролампового завода, в одной комнате с двумя заводскими проститутками. Мне очень захотелось сейчас в эту убогую комнату с двумя проститутками. Спят сейчас, небось. В такое время даже проститутки спят. Впрочем, проститутки, наверное, не спят. Но это — обычные проститутки. А вот заводские…

Я продолжала раскачиваться, Лане, видимо, это надоело, и перед моим носом замаячило дуло пистолета. И я непроизвольно, со всей всколыхнувшейся во мне яростью, ударила по нему ладонью. Пистолет грохнулся на пол. Лана тут же попыталась его подхватить, но я вцепилась ей в волосы и стукнула лбом о край своего замечательного полированного стола. В ответ она попыталась разорвать мне рот пальцами.

Мы пыхтели довольно долго, нанося друг другу удары. По-моему, Лана даже забыла о пистолете. В какой-то момент мне удалось укусить ее за палец, и, взвыв от боли, она оставила мой рот в покое. Тогда она тоже вцепилась в мои волосы. Трах! Теперь уже она приложила меня лбом о поверхность моего замечательного полированного стола. А если точнее — о текст договора, который тут валялся с момента ухода Олега.

Есть, оказывается, у этой скелетины силенка в руках. Есть. Кто бы мог подумать? Или это любовь на нее воздействует как допинг?

— В гробу я видала твою Америку, — прохрипела я, стараясь пальцем зацепить ее ноздрю.

— Не звезди!

Видимо, это было выше ее понимания: что кто-то в здравом уме и доброй памяти способен отказаться от столь лакомого кусочка.

— Я и СНГ теперь в гробу видала.

— А вот это — правда! Ты спишь и видишь, что этим гребаным СНГ займутся другие.

Тут ей удалось боднуть меня головой в нос, от боли у меня потемнело в глазах, и я на мгновение разжала пальцы. И она снова схватилась за пистолет. Я больше не говорила «мамочка» и не раскачивалась. Я молча смотрела на нее.

— Вообще-то, ты недалека от истины, подруга, — сказала она, нервно рассмеявшись. — Скоро ты все на свете будешь видеть именно в гробу: и СНГ, и Америку, и даже Тринидад и Тобаго. Я не шваль какая-нибудь, которую за ненадобностью можно выбросить на помойку.

А ведь девуня могла бы вести сейчас беспечную жизнь под крылышком у Олега, мелькнула мысль. Расхаживать по дому в фирменном халате, жрать горячую пищу из специальных кастрюлек, валяться в джакузи, смотреть Гринуэя с долби-сураундом и даже играть на рояле… И пусть бы Лана расстреливала мое окно хоть из гаубицы. Все же голова у Олега варит неплохо. А я — дура, дура, дура, дура…

— Я ухожу, — проговорила я. — Вообще ухожу из конторы. Ухожу нафиг!

— Не звезди!

Это же надо, так втюриться в своего альфонса! Вместо того, чтобы безжалостно уничтожить его в себе. Или он вроде Завадского — Джин-Грин непобедимый? Но Завадский-то, по крайней мере, не альфонс. Сволочь редкая, но не альфонс. В альфонса я бы не влюбилась.

— Мы с Олегом сейчас кое-что затеваем... — проговорила я, поскольку молчание ничего доброго не сулило. — И, вполне возможно, Вова к нам присоединится... Хочешь стать начальником отдела?

От неожиданности у Ланы отвисла челюсть.

— Вот! — Я сгребла со стола текст договора и сунула ей под нос. — Полюбуйся.

Она выхватила у меня лист и впилась в него глазами.

— И все же, по-моему, ты звездишь, — проговорила она уже не так уверенно.

— Да ничего я не звездю.

— Тем более, его подпись тут стоит, а твоей нет.

— Это мы сейчас исправим, я просто не успела. Формальность ведь чистая.

Ринувшись к телевизору, на котором находился стаканчик с ручками, я схватила первую попавшуюся и мигом подмахнула документ. Там уже было заботливо впечатано «Викки Габсбург», оставалось только запечатлеть свой бесценный автограф.

Лана еще раз внимательно прочла документ и посмотрела на меня оценивающим взглядом.

— А ты ничего, — сказала она, криво усмехнувшись.

Тут только я заметила, что во время борьбы поясок с моего халата слетел, и я стояла сейчас перед ней почти голая. А она — в джинсовом костюме, худая, нервная, с короткой взлохмаченной прической. Я тут же запахнула халат, и она расхохоталась.

— Ты что, лесбиянка? — вырвалось у меня.

В ответ она захохотала еще громче.

— Ну ты и ныряешь! Почему обязательно лесбиянка? Может, эта… как его... некрофилка?

Юмор, конечно, еще тот. Но я уже понимала, что убивать она меня не станет. И потом альфонс, которому она отдает почти все свои деньги... Никакая она, конечно, не лесбиянка. Слаба на передок — это да. Ну, а кто не слаб?

— Не всем ведь быть извращенцами, — сказала Лана, словно подтверждая мою мысль. — Кому-то надо и мужиков ублажать. А то что же это получится, если все захотят трахаться исключительно с инопланетянами? Сплошные уроды.

— Ты его любишь? — спросила я.

— Кого?

— Ну, этого... как его… — Иди знай, как она отреагирует на слово «альфонс», пистолет-то еще у нее в руках.

— Козлика своего? — догадалась Лана. — Конечно, люблю.

— А выгнать его из дому ты не пыталась?

— Это зачем?

— Ну, просто так, в рамках воспитательной работы. Чтобы мозги вправить.

— А… — Лана сразу же поскучнела. — Было дело.

— И что?

— Потом пришлось на аркане назад тащить... Знаешь, что я тебе скажу, подруга? Все это мура — феминизм весь этот б...ский. Если ты его любишь, а он тебя — нет, ничем тут уже делу не поможешь. Остается стелиться перед ним помягче и стараться не раздражать. Главное — забыть об этом б…ском самолюбии, без самолюбия тоже можно быть счастливой.

— За что ты его любишь? — спросила я.

— А черт его знает… — Она задумалась. — Очевидно, за орган детородный, за что же еще.

— Детей хотелось бы завести?

— Ты что, ненормальная? Да и потом, у меня — спираль…

— Сволочи они, — сказала я.

— Это точно… Погоди! — Она оживилась. — Так ты, чтобы насолить кому-то, послала это дурацкое объявление?

— Угу. — Я утвердительно кивнула.

— Ты, значит, тоже… Вот, козлы! — Она захохотала. Вообще, с того момента, как она увидела принесенный Олегом договор, настроение у нее заметно улучшилось. — А что, и в самом деле, найти себе какого-нибудь тянитолкая с метровым болтом… Не, метровый — это, пожалуй, перебор, вполне достаточно и тридцати сантиметров. Приходит мой козлик домой, а там — тянитолкай… Вот когда он забегает!

Теперь мы захохотали вместе и повалились на тахту. Принялись вспоминать всякие пикантные истории из нашей жизни. Она рассказала о том, как трахалась с одним парнем у себя дома, когда еще жила с родителями. Презерватив выбросили в окно, и он повис на ветке. Ха-ха! Причем в таком месте, что сразу становилось ясно, откуда его выбросили. Потом они долго и нудно пытались сбить его палками. А мне вспомнилось, как я трахалась с лучшим студентом нашего курса, когда мы еще учились в институте. Мы стояли на четвереньках, а за ним было трюмо, и я случайно обернулась и увидела в зеркале его раскоряченное отражение. Ха-ха! Причем на одной из ягодиц у него была татуировка… Время, наверное, перевалило за четыре. Представляете картинку? Ночь, город замер в глубоком сне, а в затерянной в джунглях Москвы квартирке бодрствуют на тахте две девицы с исцарапанными мордами, вспоминают о своих любовных похождениях и буквально трясутся от хохота.

— Впрочем, нет, — проговорила Лана, и ее веселье словно рукой сняло, — тогда бы они тоже нашли себе тянитолкайш. А нафиг нам тянитолкайши?

— Ну и черт с ними, — сказала я.

— То есть как это, черт с ними?

Она снова схватилась за пистолет, и я мысленно застонала. Приятного мало, когда тебя держат на мушке.

— Ну хорошо, не черт с ними, — согласилась я.

— Напиши-ка, на всякий случай, заявление об уходе.

Она совсем, видать, свихнулась — кого в наше время волнует официальное заявление «по собственному»? Пришлось снова браться за ручку.

Лана аккуратно сложила оба листа — договор и заявление — и спрятала к себе в карман. Потом поставила пистолет на предохранитель.

— Может, и меня возьмешь в дело? — спросила она заискивающе безо всякого перехода.

И тут мне в голову пришла одна мысль.

— Может, и возьму? — сказала я. — Если кое в чем мне поможешь…

Лана раскокала оконное стекло, и в результате проведенная мною накануне операция пошла насмарку: наутро я проснулась с опухшей мордой, вся искусанная комарами. Она, кстати, тоже — мы с ней спали валетом. Что, конечно же, слегка утешало. Попили чаю с моцареллой — шоколадные сырки были съедены вчера с женихом, — напудрили носы и вышли из дому.

— Погода-то какая! — умилилась Лана.

Да, сияло солнце. Мысли мои сейчас были заняты другим, и я была способна только на бесстрастную констатацию: «да, сияло солнце». А Лана, видимо, уже нежилась в нирване.

— Тебя милиция разыскивает, — напомнила я ей, дабы вчерашний баланс был восстановлен.

— Подумаешь. — Она была сама беззаботность. — Я ведь не совершила никакого преступления. Верну пистолет назад, в крайнем случае — оштрафуют.

— Ничего себе, не совершила. Пули-то не хватает.

— Скажу, пальнула случайно в небо. Ты ведь не выдашь?

— Если поможешь — не выдам.

— Так ведь уже начала помогать.

В квартале от моего дома стоял ланин автомобиль — спортивный «Альфа-Ромео» красного цвета с откидным верхом, который Лана называла сокращенно «Ромео». Любимая игрушка альфонса. И уже одно то, что сейчас он был у Ланы, говорило о многом. Впрочем, примирение между ними ожидалось в самое ближайшее время. Мы уселись в «Ромео» и отправились в «Блин».

На сей раз «Тайсон« оказался на месте: лениво готовил для кого-то молочный коктейль. Задник за его спиной был оформлен по-новому, словно он и не влипал вчера в него, и не оседал с торжественным видом, и не сыпались на него сверху бутылки с экзотическими наклейками. В зале следов побоища тоже не осталось: блины со стен тщательно соскоблили, стеклянную крошку от пепельниц вымели.

Я вошла в кафе одна. Остановилась в двух шагах от «Тайсона» и принялась сверлить его взглядом. Конечно, он сразу же меня узнал. Несмотря на титаническую работу по трансформации моего лица, проделанную Ланой и комарами. Его короткие, приплюснутые к черепу уши побагровели. Но виду не подал. Молча манипулировал шейкером, затем налил коктейль в высокий бокал и толкнул его в сторону мужика. Бокал заскользил по гладкой поверхности стойки.

Мужик — рыхлый, в мятом вельветовом пиджаке — поймал бокал обеими руками и направился к свободному столику.

— Где мой приятель? — спросила я у «Тайсона».

— Какой приятель? — Он нагло ухмыльнулся. — Я вообще вас первый раз вижу, миледи.

Меня аж в жар бросило. Значит, дело с женихом совсем швах, раз он так говорит.

— Тот самый приятель, которого вы вчера засунули в «Ниссан».

— А ну иди отсюда! — рявкнул он.

— И не подумаю.

Тогда он вышел из-за стойки, и я незаметно сделала движение плечами, высвобождая шлейки рюкзачка, после чего тот соскользнул со спины ко мне на ладонь.

«Тайсон» ухватил меня огромной лапищей за шею и поволок к выходу. Пнул дверь ногой, примеряясь, куда бы подальше меня отшвырнуть, и… замер в удивлении. Честно говоря, я была удивлена не меньше, чем он. Напротив входа лицом к нам стояла Лана, которую точно так же за шею держал незнакомый мне мужчина лет сорока. Впрочем, лично я с ним действительно знакома не была, но раньше мы уже, вроде, встречались. Среднего роста, не атлет, но, по всему видать, жилистый, с курчавой короткой стрижкой и темными квадратными очками. Мы с Ланой стояли буквой «зю», уставившись друг на друга. Очнулась я первая — потеря времени была бы смерти подобна. Вытащила из рюкзачка пистолет и ткнула его «Тайсону» в бок.

— Ступай вперед и тихо, — прошипела сквозь зубы. — Иначе я в тебе дырку сделаю.

Фразу я заготовила заранее, но неожиданно она наполнилась для меня реальным смыслом. Я почувствовала, что на самом деле готова сделать в нем дырку, с удовольствием прострелить эту мерзкую попу насквозь.

Видимо он тоже это почувствовал, снял руку с моей шеи и сделал несколько шажков вперед. Испуганно так засеменил, словно его послали в нокаут, и он только-только встал на ноги. Падаль трусливая! Пистолет я старалась как можно сильнее вдавить ему в бок, да и сама прижималась к нему со всей пылкостью, на которую была способна. Чтобы прохожие, не дай Бог, не обратили на нас внимания. Но мужчина, державший Лану за шею, мигом оценил ситуацию.

— Это — мой пистолет, — жестким голосом проговорил он. — Дайте его сюда.

— Не понимаю, как он меня вычислил, — послышался виноватый голос Ланы. — Это тот самый охранник…

— Цыц! — оборвал ее мужчина. — Давайте пистолет. — Он протянул руку в мою сторону.

— Не могу, — пролепетала я.

— Почему?

— Иначе эта горилла сделает из меня отбивную. — Я кивнула в сторону «Тайсона» .

— Не посмеет, я ему не позволю. — Мужчина, судя по всему, был решительный.

Все летит вверх тормашками, подумала я с отчаянием.

— Эта горилла вчера схватила моего парня, — голос у меня дрогнул. — Прямо на улице, у всех на виду. А сейчас отказывается говорить, куда он его спрятал. Мы хотели покататься по городу, может, у него язык развяжется. А без пистолета у нас ничего не получится…

— Твоего парня?

Охранник внимательно посмотрел на меня. Что-то в лице его изменилось. Он оставил Лану в покое, подошел ко мне и тихо проговорил:

— Все будет «абгемахт».

Положил ладонь на пистолет, и я безропотно ему его отдала. Хоть и не знала, как переводится слово «абгемахт». А что мне оставалось делать?

— Слава Богу, чувак… — начал было «Тайсон», но теперь уже охранник ткнул ему в брюхо стволом.

— Закрой пасть, рыло!

Потом обернулся ко мне.

— Где тачка?

Я указала на «Ромео», ярко-красную кляксу, застывшую у тротуара в двух шагах отсюда.

— Зачем тебе это нужно, чувак? — сделал еще одну попытку «Тайсон».

— Кому сказано, закрой рыло!.. Э-э… В смысле — пасть!..

Под воздействием прижатого к животу пистолета, «Тайсон» закрыл и то, и другое.

Все сели в машину: Лана за руль, а мы втроем втиснулись на заднее сидение. С трудом — «Тайсон» занимал слишком много места.

— Где он? — спросила я у него.

— Откуда мне знать, — буркнул «Тайсон». — И потом, я вам не горилла.

— Конечно, ты не горилла, — с готовностью согласился охранник. — Ты — макака. Сейчас махнем куда-нибудь на природу, развеемся.

— У меня кафе осталось без присмотра, — проговорил «Тайсон» отчего-то вообразив, что это достаточно уважительная причина, чтобы его отпустили. Как будто мы и в самом деле собирались на пикник.

— Давай, — сказал охранник Лане. — Заводи свой драндулет.

Взревел двигатель.

— Ладно, — тут же пошел на попятный «Тайсон» и назвал адрес.

Ненадолго же его хватило.

Лана пошерудила рукой в бардачке, достала карту города и принялась ее изучать.

— Не так уж далеко отсюда, — проговорила она и тронулась с места.

Пока мы ехали, я поведала охраннику историю исчезновения моего жениха. Разумеется, о том, откуда он взялся, я решила помалкивать.

— Они занимались рукоблудием в моем кафе, — попытался воздействовать на нравственное чувство охранника «Тайсон».

— Неправда, — возразила я. — Просто у него расстегнулась пуговица на рубашке, и я протянула руку, чтобы ее застегнуть.

Не стану же я рассказывать, что это был белковый скафандр, и что я старалась нащупать у него в животе маленького серого человечка. Впрочем, охранник и не стремился вникнуть в суть конфликта. В его темных очках задумчиво отражался проносящийся мимо проспект: дома, деревья, лотошники с книгами, табачные киоски, пешеходы... Неожиданно он произнес:

— Если бы за меня кто-то так воевал.

Эти слова меня поразили. Я была настолько взбудоражена происходящим, что даже не пыталась как-то осмыслить свой поступок. Ладно, охранник подвернулся вовремя. А если бы нет? Во имя чего было рисковать собственной шкурой? И общалась-то я с пришельцем всего часа полтора. И перспективы сделать карьеру передо мной сейчас открылись нешуточные. Вспомнился Олег со своим деловым предложением. Кутюрье… Звучит отпадно — кутюрье…

— Они занимались рукоблудием, — никак не мог успокоиться «Тайсон». — Я — добрый христианин, и не в состоянии этого вынести.

Добрый христианин — слыхали когда-нибудь такое? Вот она — оборотная сторона миссионерства.

— Добрые христиане, если я правильно их себе представляю, не бьют людей гантелями по голове, — возразила я, — не мечут пепельниц, не вышвыривают женщин из помещений под зад коленом…

Он начал плакаться, как трудно складывалась у него судьба: долгие годы пришлось прозябать в рядовых рэкетирах. Рисковал собственной шкурой, пахал от зари до зари. Наконец, сколотил сумму, достаточную для приобретения злачного заведения. Сделал в помещении ремонт, подкупил кое-какое оборудование. Дело пошло. У него жена и двое детей, каждое воскресенье — и в снег, и в жару — они отправляются в церковь на проповедь. Да и рэкет его, слава Богу, не достает, ребята ведь — свои корешки, с некоторыми из них он даже дружен семьями.

— Тоже добрые христиане? — поинтересовалась я, и Лана заржала.

Вместо ответа он полез в задний карман штанов, накрепко припечатав меня при этом к дверце машины. Вытащил пухлый бумажник, а из него — коллективный снимок, на котором я признала вчерашних молодцев из «Ниссана». Посреди высился сам туземный царек «Майк Тайсон».

— Они, между прочим, большой детский дом подкармливают… — От умиления он чуть было не зарыдал. За день намашутся гантелями, филантропы гребаные, и в качестве компенсации потом сирот умасливают…

— Лучше бы ты фотку детей своих носил с собой, — заметил охранник с укоризной.

— А у меня их в кафе штук десять, — с готовностью отозвался «Тайсон». — К тому же дома, в каминной, висит их огромная цветная фотография. Вадик обнимает Аленку за плечи и оба улыбаются. А в спальне — портрет жены, гуашь. Работы известного художника с Монмартра.

Я выгнулась змеей, выхватила из непослушных пальцев «Тайсона» фотографию и спрятала ее к себе в рюкзачок.

— Если мой приятель не отыщется, я эту карточку в милицию отнесу. Там быстро разберутся, что ты за птица.

— Эй-эй! — крикнул он. — Это же реликвия! На ней двое моих корешков, которых уже нет в живых. Да и из остальных скоро мало кто останется…

Машина остановилась на неказистой улочке среди облезлых трехэтажных домов. Во дворах за заборами цвела сирень. Вокруг все напоминало один из пригородов моего родного Донецка. Вспомнился отец — невысокий, широкий в кости, с большими квадратными ладонями. В таком же облезлом трехэтажном доме он провел половину своей жизни. Позже я часто оставалась там ночевать у бабушки с дедушкой. Я с наслаждением втянула в легкие свежий воздух.

— Только не вздумай валять дурака, — зловеще бросил «Тайсону» охранник. — Выходи из машины медленно, словно бы нехотя. Расслабленно так, почесываясь.

«Тайсон» кое-как выбрался наружу и послушно почесался.

Оставив Лану сторожить «Ромео», мы гуськом потянулись в сторону ближайшего дома. Внутри почему-то пахло ацетоном. Вообще-то, похожий запах имеет нитрокраска, но вокруг все было обшарпанным до невозможности, так что природа запаха так и осталась неразгаданной. Спустились в подвал. Я спросила у охранника, как его зовут. Он покосился на нашего провожатого.

— Позже узнаешь, если живы будем. — И горячо зашептал: — Как ты думаешь, сказал им твой парень что-нибудь такое, благодаря чему они потом смогут вас найти? Если найдут вас, выйдут и на меня. А мне не хотелось бы еще раз встречаться с этими уродами.

— Сейчас мы у него спросим, — прошептала я ему в ответ.

— А если его уже нет в живых? Иди знай, чего он им перед смертью наговорил.

Я ничего не ответила — меня сковал ужас.

«Тайсон», грузно ступая, шел впереди. Неожиданно он застыл, озадаченно уставившись на приоткрытую дверь.

— Что это за помещение? — тут же нервно спросил охранник.

— Раньше тут, вроде, был пионерский уголок…

— А теперь?

«Тайсон» неопределенно пожал плечами:

— Так…

— Что значит, так?!

— Ну, иногда здесь играют в лото на деньги.

Следовательно, что-то вроде местного казино; московский доморощенный Лас-Вегас…

Мы заглянули внутрь: Лас-Вегас как Лас-Вегас с поправкой, естественно, на географию. Вдоль потолка и стен змеились водопроводные трубы, штукатурка заплесневела от избыточной влаги и кое-где вывалилась. Под самым потолком, словно в тюремной камере, тускло светились два окошка, забранные мелкой решеткой.

Из мебели тут были лишь диван да журнальный столик. На диване, связанные по рукам и ногам, восседали двое крупье, точнее — двое молодчиков, точнее — два филантропа. На лица их, видимо, был прилеплен пластырь, но клейкость его оставляла желать лучшего, и он отпал. У одного филантропа пластырь валялся на коленях, у другого — свисал с угла верхней губы. То есть, говорить филантропы в принципе могли. Но они хранили молчание.

Разумеется, пока не увидели «Тайсона».

— Наконец-то! — Оба аж дернулись, подались вперед, и только теперь стало понятно, как здорово они связаны.

Впрочем, когда из-за «Тайсона» появились я и охранник с пистолетом, энтузиазм филантропов мгновенно иссяк, по глазам их было видно, что они перепуганы до смерти. То-то! Будут в следующий раз знать, как покушаться на женихов.

— Где мой парень? — спросила я.

Охранник при этом попытался для наглядности поиграть пистолетом и чуть было не уронил его на пол. На лбу его выступили бисеринки пота. Видимо, он все же боялся до смерти. А я — не очень, поскольку чувствовала себя под его защитой. Зачем мне бояться, если он уже боится за нас обоих?

— Сбежал рано утром. — Теперь филантропы, наоборот, старались вжаться в диван как можно сильнее.

«Тайсон» подошел к одной из уходящих в пол водопроводных труб и, наклонившись, чем-то удивленно побряцал. Я заинтересованно присоединилась к нему. Это был браслет от наручников с замком. Там, где раньше находился второй браслет, был обварен конец. Или изъеден кислотой. Как бы то ни было, второй браслет отсутствовал.

— Как ему это удалось? — вырвалось у «Тайсона».

Оба филантропа недоуменно пожали плечами — видимо, задействовали единственный жест, который им сейчас был доступен. Впрочем, нет — не единственный. Поскольку потом я спросила, кто их связал, не мой ли, случайно, парень, и они закивали утвердительно. Нужно отдать им должное: действовали они на редкость синхронно. Словно перед этим долго и упорно тренировались.

— А я сначала подумал, что это ребята Жопы-Морды вас повязали, — сказал «Тайсон».

— Жопа-Морда — это кто? — тут же осведомился охранник.

— Вообще-то, это цифра «69» в лотто…

— А в данном случае?

— Вот и видно, что ты зеленый еще, — проговорил «Майк Тайсон». — Один из местных авторитетов…

Господи, как хорошо, что это все же не ребята Жопы-Морды! — мысленно возликовала я. И что это не они утащили моего жениха в неизвестном направлении! Мчаться сейчас куда-то еще, вламываться с пистолетом в очередной притон — благодарю покорно…

Тем временем охранник обнаружил на полу остатки изоленты, которой были связаны филантропы, и деловито принялся за «Тайсона». Филантропы поняли, что избавления ждать не приходится.

— Я хочу срать! — истошно завопил один из них.

А «Тайсон» принялся канючить, что у него кафе осталось без присмотра, и что там теперь все бесплатно выпьют и сожрут.

— А где здесь туалет? — заинтересовался охранник.

Филантропы качнули головами в сторону второй двери. За ней оказалась смежная комната, заваленная штабелями из старых стульев, и уже потом — туалет. Охранник сам решил его оприходовать и неожиданно вернулся с револьвером, с которого струйками стекала вода (пистолет он еще до этого передал мне, и я изо всех сил сжимала его обеими руками, пожирая глазами «Тайсона»).

— Нашелся! — обрадовано воскликнул один из филантропов. — А мы думали, что ваш парень унес его с собой.

— Превратности судьбы. — Охранник посмотрел на меня и улыбнулся. — Утром у меня не было ни одного пистолета, а теперь — целых два.

Что было дальше: водил охранник филантропов «на цепи» в туалет, или нет, связал он «Тайсона», или нет, — мне неведомо. Я уже пошла к машине, а он еще оставался с ними: вытрясал воду из найденного в унитазе револьвера. Потом, когда он появился, я не стала спрашивать: а зачем?

Охранник оказался неплохим парнем. Звали его Борисом.

— Теперь твой хахаль на свободе, — улыбнулся он мне, рассовывая оружие по карманам. — Вы с ним, видимо, просто разминулись.

— Большое спасибо! — Меня обуревало чувство благодарности. — Если бы не вы…

— Ее благодари. — Он покалал пальцем в сторону Ланы. — Не укради она у меня пистолет… Теперь понятно, зачем он ей так срочно понадобился…

Лана лихо вырулила на дорогу.

— У вас жена есть? — поинтересовалась она.

— Да, — сказал он.

— А вы ее любите?

— Да.

Интересно, сунулась бы его жена ради него в подобную мясорубку? Впрочем, ответ был очевиден. Но Борис не мог уничтожить ее в себе.

В глубине души я надеялась, что инопланетянин поджидает сейчас меня где-нибудь у Китайской Стены. Я даже не стала просить Лану заехать по дороге за сырками в шоколаде, чтобы не терять времени. Но когда «Ромео» подкатил к подъезду, выяснилось, что жениха тут нет. Зато вдоль улицы в нетерпении прохаживались Олег с Вовой в компании незнакомых мне ребят — парня и девушки, которые сжимали в руках большие черные папки.

— Наконец-то! — кинулся ко мне Олег. — Мы же договаривались на одиннадцать утра. Пора отвыкать от этих женских привычек. Пунктуальность — залог успеха в бизнесе. — Он перевел взгляд на Лану. — У тебя все в порядке?

— Да, — сказали мы одновременно. Все же думаю, что, глядя на нее, Олег обращался именно ко мне.

Я сочла нужным добавить, что Лана тоже в деле.

— Уй-й-й! — вырвалось у Олега.

Вова начал допытываться у Ланы, куда та подевала пистолет.

— Хемингуэя читал? — огразнулась Лана.

— Читал, ну и что?

— Роман «Прощай, оружие» читал?

— Ну и что?

— Да ничего!!!

Олег представил ребят: Вадим и Алена, ведущие дизайнеры одежды Театра у Покровских ворот.

— Погодите! — воскликнула я. — Вадим и Алена? А вашего отца как зовут?

— Нашего отца? — удивленно вскинул брови Вадим и обернулся к своей спутнице. Он был стройным, ухоженным блондином со скандинавскими чертами лица, а маленькая смуглая Алена с непослушными курчавыми лохмами выглядела так, будто пять минут назад ее трахнуло напряжением в 20000 вольт.

— Вы по воскресеньям, случайно, в церковь не ходите? — спросила я.

Алена захохотала.

— С вами, я вижу, не соскучишься.

И действительно, что это вдруг на меня нашло? «Тайсону» от силы лет тридцать пять, не может быть у него таких великовозрастных деток.

— Ладно, — вздохнула я и еще раз огляделась по сторонам, — пойдемте ко мне.

В лифте Олег сообщил, что Вадим и Алена, не теряя времени даром, уже успели подготовить кое-какие эскизы, которые теперь неплохо было бы обсудить.

Да, энергия из Олега била фонтаном.

— Ты подписала договор? — словно бы вскользь поинтересовался он.

— Угу.

— Молодец! И где же он?

— У Ланы.

— Почему у Ланы?

— Так уж ей захотелось.

Мы как раз вошли в квартиру, и у Олега с Вовой появилась возможность внимательно ознакомиться с выбоинами от пули на потолке и на стене и осмотреть окно с вышибленным стеклом.

— Пистолета у нее действительно больше нет? — спросил у меня Олег.

И, получив утвердительный ответ, начал грозно надвигаться на Лану с требованием, чтобы та немедленно отдала ему договор. А Лана принялась кричать, что еще один шаг — и она разорвет его на мелкие клочки.

— Ну и что? А мы с Викой заключим новый. Правда, Вика?

Я почувствовала, что у меня сейчас снова разболится голова.

— Пошли вы все в... попочку!

Вадим с Аленой удивленно переглянулись. Бедные ребята, они еще не вполне осознали, с кем столкнулись на жизненном пути. Закончилось все тем, что Олег, Вова и Лана уселись за стол и принялись писать друг для друга взаимные обязательства. Попы, попы, попы, попы!

А мы с художниками тем временем расположились на софе. Вадим раскрыл свою папку и начал показывать фотоснимки из спектаклей Театра у Покровских ворот. Актеры выступали в костюмах, придуманных им и Аленой. Костюмы были неплохие, только банда «альбатросов» из одноименного спектакля чего стоила.

— А это мы набросали сегодня утром, — проговорила Алена, развязывая тесемки на своей папке.

— Господи! А скафандр-то зачем?! — воскликнула я.

— Так это же гвоздь программы! — подключился Олег, умудряющийся поспевать на оба фронта. — Думаешь, если тут на самом деле объявится инопланетянин, он будет без скафандра?

— Может, и в скафандре, — согласилась я. — Но ведь не обязательно в таком примитивном. Совсем не обязательно.

Где его, интересно, носит? Меня уже начинало раздражать его отсутствие.

— Никто не настаивает на скафандре целиком, — успокоила меня Алена. — Достаточно ограничиться прозрачной сферой на голову. Вместо головного убора, типа. Это такая классная фишка — молодежь просто попадает. А если сверху еще антеннки различные поприделывать...

— Хорошая идея, — одобрил Вадим.

Затем Алена продемонстрировала мне эскизы женской прически под названием «Извержение на Венере»и к ней платье с названием «Голубая мечта». Далее следовали марсианские мотивы в розовых тонах: толстенные мужские ботинки вроде туристских, теодолиты «для приколу», красные рюкзаки со спецэффектами и т.д. Алена окрестила все это «Марсианскими хрониками».

— Ну, ребята, вы и ныряете! — сказала Лана, отвлекаясь от своего сочинения.

— Вообще, фантастическая литература открывает широкий простор для дизайнеров одежды. В театрах, к сожалению, фантастику почти не ставят, а мне давно хотелось поработать в этом направлении. К тому же реминисценции на темы Бредбери, Хайнлайна, Азимова, Шекли, Саймака, я думаю, только прибавят популярности этой коллекции.

Вадим показал мне темные женские очки «Вега», изготовленные им вручную. Они пообещали, что за неделю смогут многое сделать в материале. Нужен только аванс «на ткани и все такое».

— Сколько? — поинтересовался Олег.

Он уже обменялся с Вовой и Ланой «верительными грамотами».

— Приблизительно штука зеленью.

— Пятьсот, — отрезал Олег.

Вадим и Алена снова переглянулись.

— Ну хорошо, — согласилась Алена, — постараемся уложиться в пятьсот, насколько это будет возможно.

И тут на передний план выступил Вова, который, видимо, посчитал, что уже достаточно долго находится в тени. Кроме того, лавры Билла Гейтса по прежнему не давали ему покоя.

— Одежда — это хорошо, — проговорил он. — Но я за то, чтобы рассматривать проблему гораздо шире. Почему только одежда? Под любое серьезное предприятие нужно подводить идеологическую базу. Лично я бы начал повсеместно устраивать клубы будущего, основной заботой которых станет подготовка к грядущей встрече с пришельцами. В качестве приправы можно использовать восточные учения, астрологию, мистику и даже сатанизм — соорудить что-то вроде варева Гингемы. Почему нет? Чем мы хуже Рона Хаббарда с его «Дианетикой»? Конечно, членами таких клубов могли бы стать только люди, мягко говоря, небедные, поскольку, помимо души, в них можно будет совершенствовать и тело, стать непревзойденным бойцом, пользоваться услугами первоклассных салонов, выработать особые походку и манеру поведения…

Список того, чего можно будет добиться или чем обзавестись с помощью клубов, оказался весьма пространным. Похоже, фантазия Вовы пробуждалась по ходу монолога. Выяснилось, что членам клубов будут поставляться автомобили сверхсовременного дизайна («разработку закажем «Феррари» или «Ламборгини»), они, т.е. члены клуба, будут одеваться в специальную одежду, пользоваться летательными аппаратами, имеющих форму НЛО, отдыхать на небольших островах, на которых будет воссоздан ландшафт далеких планет. Жить они будут в построенных там гигантских ракетах и сооружениях, напоминающих орбитальные станции. Через некоторое время можно будет подумать и о том, чтобы для членов наиболее богатых клубов в подобных местах организовать невесомость. Постепенно мы создадим людей нового типа, которых назовем «габсбургами»... — Он многозначительно посмотрел на меня. — В честь тебя, Викки. По аналогии с «новыми русскими», так сказать, «новые инопланетные». Во-первых, это снимет напряжение в обществе, поскольку в глазах простых смертных «габсбурги» будут уже вроде как не совсем земляне, и завидовать им станет нелепо. Во-вторых, мы же сами и создадим тип пришельца, а с остальных станем скачивать бабки за предоставление призрачной возможности заманить такого пришельца в свои сети. Появятся специальные газеты и журналы для «габсбургов», фильмы о них и телевизионные сериалы. Это станет глобальным проектом двадцать первого века!

— Насчет «габсбургов», — заметила я, — я, конечно, тронута до глубины души, но это уже пройденный этап, не стоит ворошить могилы мертвых.

— Как раз наоборот! — возразил Вова с энтузиазмом. — Стоит ворошить, еще как стоит! Я, конечно, человек темный, но не настолько, чтобы не иметь представления о Габсбургах. Я даже знаю, что с их именем связано много таинственного, как и с именами Медичи и Гогенцоллернов. Таинственность только сыграет нам на руку — все учтено. Короче, предлагаю комплексную программу, в которой изготовление обуви и одежды станет лишь одним из многочисленных направлений.

— Ты предлагаешь шить одежду только для «габсбургов»? — деловито уточнил Олег.

— Разумеется, нет! Шить одежду и обувь мы станем для всех. Но существуют «Ливайс», «Найк» и «Рибок», а есть еще всякие… не знаю названий. — Вова обвел нас многозначительным взглядом.

— Это меня устраивает, — сказал Олег.

— Вы это серьезно? — уточнила я. — Насчет НЛО, орбитальных станций и невесомости?

— Успокойся, — усмехнулся Вова. — Кто-то инвестирует свои последние сбережения в финансовые пирамиды, а кто-то занимается большим, серьезным делом. Мы с Олегом в пирамиды не верим. Хотел бы я посмотреть на того, кому удастся заставить нас вложить в пирамиду хоть один джоуль нашей драгоценной энергии. Не говоря уже о деньгах. И самим возводить подобные сооружения, чтобы потом быть похороненными под их руинами, нам тоже нет смысла. Мы рождены, как поется в песне, чтоб сказку сделать былью. Разумеется, проект будет раскручиваться постепенно. Можно бы, конечно, развернуться и сразу, но для этого пришлось бы привлечь как минимум Ротшильдов, а то и самого Билла Гейтса.

— Кстати, очень актуальный вопрос, — подхватил Олег. — Наша инвестиционная политика. Поскольку я уже начинаю вкладывать в дело свои собственные тугрики.

— Выпустим акции? — вопросительно проговорил Вова.

— А что с контрольным пакетом?

— Придется выбросить все на рынок, иначе ни фига не соберем.

— Не люблю я эти игры, — возразил Олег. — В какой-то момент обязательно окажется, что мы уже за бортом. Лучше иметь дело с конкретными инвесторами на четко оговоренных условиях. А пока с тебя и Ланы по пятьсот зеленых в общую кассу. С Вики не надо, она уже заплатила за брачное объявление, достаточно будет, если она внесет квитанцию…

Лана предложила, наряду с одеждой, производить косметику и парфюмерию, и Олег тут же поручил ей разрабатывать это направление — мол, инициатива наказуема.

— А мне чем заняться? — поинтересовалась я.

— Находиться в центре всеобщего внимания.

— В смысле?

— Мы с Вовой развернем рекламную кампанию в прессе и на телевидении: Викки Габсбург — первая Женщина Вселенной. Тебе придется часто появляться в обществе, позировать, давать интервью. Запомни — ты должна смотреться эксцентричной. Первые костюмы, которые приготовят Вадим с Аленой, будут для тебя.

Ребята тут же принялись снимать с меня мерки.

— А чтобы тебе не было скучно, — добавил Вова, — можешь одновременно обдумывать один из проектов: о специальных отелях для «габсбургов». Я думаю, по крайней мере, для одного такого отеля я уже в ближайшее время смогу подыскать инвесторов. Это должно быть замкнутое пространство, состоящее из нескольких отсеков, в том числе центра управления полетом, гостиной, столовой и оранжереи, с расползающимися дверьми и прочей атрибутикой звездолетов. Порядка двадцати жилых помещений. Побольше всего мигающего и срабатывающего автоматически. В иллюминаторах, естественно, должны быть видны звезды и планеты. И полная имитация передвижения в пространстве. Этакий развернутый космический стенд. Еда тоже в специальных упаковках, но не тюбики с питательной смесью, разумеется, а просто стилизованная. Ну, и какое-нибудь развлекалово на неделю-две полета. Скажем; поиски космического Грааля или звездные войны. На компьютерной основе, естественно. А когда концепция будет готова, мы привлечем архитекторов, дизайнеров и прочих специалистов…

Похоже, Вова постепенно обретал былую форму. Я мало смыслила в том, о чем он говорил, но у меня появилась идея поручить, в свою очередь, разработку проекта пришельцу. Где же его черти носят?!

Последним из поднятых сегодня вопросов оказался вопрос о силовом прикрытии. Вова предложил нанять для этой цели братков покруче.

— Есть у меня один авторитет на примете, — добавил он. — Некий Жопа-Морда.

От неожиданности я чуть было не подпрыгнула.

— Почему Жопа-Морда? — поинтересовался Олег.

— А у тебя имеются какие-нибудь другие предложения?

— Я просто спрашиваю, почему у него такая странная кличка, Жопа-Морда.

— Откуда мне знать?

— Жопа-Морда — это цифра «69» в лото, — отозвалась я.

— Точно! — подтвердил Вадим. — Я тоже где-то слышал.

— Очевидно, он контролирует в отдельных районах Москвы игорный бизнес, — сказала я. — Но не игральные автоматы или казино, а всякие альтернативные его разновидности. Отсюда и кличка…

Вот он, вселенский апофеоз задних мест, подумала я. Не попа какая-нибудь ординарная, которых вокруг пруд пруди, а самая настоящая Жопа-Морда…

Итак, ситуация со вновь организуемой фирмой вроде бы начала вырисовываться. Конечно, пока это был чистого вида прожект, и в какой мере его удастся реализовать, пока было непонятно. И все же контуры понемногу стали проступать. Все выглядело чинно, благородно, солидно…

Ощущала ли себя девочка в связи с этим на подъеме? Пожалуй, в какой-то степени, да. Я надеялась, что связанная с подобной деятельностью суета отвадит меня от бочки с мазутом, от которой я страдала последние годы.

Впрочем, с момента появления инопланетянина бочка, вроде, и так меня не больше не достает. И это внушает оптимизм. Если уж девуне не дано испытать простого человеческого счастья, этой звездочке, этой вишенке, этой конфетке, то чем-то же это должно компенсироваться. А вообще по жизни никакая я не феминистка и особенным честолюбием не обременена. С удовольствием бы сидела дома, воспитывала детей да штопала носки своему Завадскому…

Однако Завадский — не мой! И штопать ему носки мне не дано. От этого можно тяжело заболеть и даже отдать концы. Прекрасно представляю, как это будет происходить: сначала я потеряю аппетит и перестану есть, потом лягу на правый бок лицом к стене и откажусь вставать, потом совершенно перестану реагировать на окружающее…

Так вот, пока деловая суета представлялась мне панацеей от бочки, она меня манила. Как манит человека возможность простого решения сложных проблем. Но теперь мерзкой рептилией во мне зашевелился страх: ведь на самом-то деле простых решений у сложных проблем не бывает. Девочка ведь не дура. До поры до времени кажется, что такие решения есть, а потом приходит понимание, что это — фикция. И уж тогда оказываешься в полнейшем ауте…

Всю вторую половину дня я таскалась за столяром из нашего жилищного управления: упрашивала, чтобы он застеклил мне окно. В итоге пришлось выложить кругленькую сумму, иначе передо мной открывалась перспектива распухнуть от укусов комаров до невероятных размеров.

С другой стороны, деньгами я сейчас была склонна сорить направо и налево, поскольку уже ощущала себя флагманом гигантской, трансконтинентальной корпорации. Истерия — вещь заразительная, легко передающаяся от одного индивидуума к другому.

Когда столяр явился, выяснилось, почему договориться с ним было так нелегко.

У Миши — так он представился, хотя ему уже явно перевалило за пятый десяток — была одна отвратительная привычка: беспрестанно брызгать себе дезодорантом под мышками. Видимо, кто-то внушил ему, что он сильно потеет. Делал он это каждые семь минут — я засекала время. Я рассказала ему, что недавно прочла, как некий молодой англичанин, у которого тоже был пунктик приятно пахнуть, умер от чрезмерного потребления ароматических веществ.

— Все равно все там будем, — философски заметил Миша. — Так уж лучше от дезодора, чем от денашки.

Да, от «дезодора», наверное, приятнее, подумала я. Будет возможность на том свете поблагоухать. Я живо представила себе, как Миша появляется в раю (аду), и все ангелы (черти) словно по команде зажимают себе носы. А на этом свете… лучше бы уж от него сивухой разило.

Интересно, как его только жена терпит? Я поинтересовалась, женат ли он.

— Ежели б я был женат, — сказал он, — как бы я тогда мог сниматься в порно?

— В чем?!

— Ну, в этих… — Тут он оценивающе посмотрел на меня. — В эротических фильмах. И, между нами, мальчиками, говоря, бабки вполне приличные платят. Интересуешься? Тебя примут безо всяких разговоров.

Между нами, мальчиками, говоря…

Значит, вот они какие, звезды эротического кино? Маленькие, лысые… Зато юркие…

— И заработаешь неплохо, — с воодушевлением продолжал Миша, — а заодно удовольствие получишь. Я вот, наверное, скоро столярить вообще брошу. Какой смысл?

Я спросила, как он умудрился влезть в это дело.

— А к нам в драмкружок хмырь один прикатил с предложением, так мы всем коллективом, четырнадцать душ…

— А в драмкружок вы как угодили?

— Это я еще с детства пристрастился... Должен же у человека быть интерес в жизни. А там — богема, премьеры, хмельные ночи. В молодости я, кстати говоря, Гамлета играл, а сейчас вот до Ромео добрался, хе-хе-хе, любовника страстного…

Перед глазами мигом возникла картинка: сослуживцы Миши после работы устремляются в сторону бакалейной лавки — соображать на троих, а сам ушлый Миша отправляется в драмкружок на репетицию. И женщины там одухотворенные, и то же спиртное, только получше качеством да распиваемое в более приятной атмосфере, и разговоры под водочку куда содержательнее, чем у сослуживцев. Был у меня один актер-любитель, которого потом я задушила колготками. Иногда приглашал на ночные репетиции. Собственно, не актер даже — он только готовил фонограммы для спектаклей. И, между нами, мальчиками, говоря, я ему в этом помогала…

А Миша, по всему видать, парень не промах. Такой хитрый, пройдошливый, себе на уме русский мужичишка. Умеет держать нос по ветру. И если даже он в порно подался, то это неспроста. Такое сейчас, видно, веление времени.

Невольно я представила себя совокупляющейся с ним перед камерой. Бррр… Нет, действительно «бррр», тут дело не в ханжестве и не в кокетстве.

— А вы раньше когда-нибудь женаты были? — поинтересовалась я у него.

Он отрицательно замотал головой, на каждые два такта распределяя по слогу:

— Ни-ког-да.

— Так и прожили всю жизнь бобылем? И не тоскливо?

— Я ж говорю: в богеме вращался. Там тосковать некогда было. А теперь и подавно… Я одно время в драмкружке напару с Калюжным работал, ныне популярным киноактером. Теперь вот потихоньку и сам пробиваюсь. Считается, что у меня хороший типаж. Между прочим, мы в день по целому фильму снимаем, как в знаменитых западных сериалах.

Теперь стало понятно, почему за замену оконного стекла я заплатила такую бешенную сумму. И почему пришлось его так долго уламывать. Когда окно тебе ремонтирует звезда порноэкрана…

Он снова побрызгал у себя под мышками. Интересно, из какого фильма он это позаимствовал? В кино я довольно часто видела что-то подобное, но сейчас удалось вспомнить только Басилашвили в фильме «Курьер». Он крутил там педали велосипедного тренажера и беспрерывно брызгал себе под мышками…

Бжик-бжик… Бжик-бжик…

Может, Миша прав? — подумалось. И творчество — лучшее лекарство от одиночества? Записаться самой в драмкружок, что ли? Или начать картины писать маслом? Или, к примеру, лобзиком выпиливать… Впрочем, для меня это уже пройденный этап. Я вспомнила, как училась играть на баяне. И неплохо научилась, надо сказать: такую сложную вещь, как «Чардаш» Монти, запросто лабала. И баян у меня очень даже неплохой — немецкого производства. Сейчас на антресолях пылится…

Он начал рассказывать о своих товарищах по театру, о коллективе драмкружка, полностью и безвозвратно ушедшем в порнобизнес. Народ там подобрался, в основном, молодой, голодный, одухотворенный. И одинокий. Все больше инженеры да инженерши. А здесь — живые денежки…

Тут его неожиданно прервали вернувшиеся Вадим с Аленой. Сообщили, что только что у них побывал Олег и заказал наряды совершенно другого размера, вместо тех, которые они должны были шить для меня.

— Причем габариты, мягко говоря, впечатляют. Может, из каких-то соображений они решили откормить тебя до умопомрачения, но как они собираются сделать тебя на шесть сантиметров ниже?

— Вот уж дудки! — огрызнулась я. — Откормить! Они меня знают! Наверное им пришло в голову нарядить не меня, а какую-нибудь модель.

— Моделей с такими пропорциями не бывает! — воскликнула Алена в праведном гневе.

— Да? Ну-ка, покажи… — Я взяла листок с размерами, который они принесли с собой. — Хм, действительно не бывает… Очевидно, им понадобилась женщина со специфической фигурой. Иди знай, что там у них на уме.

— Но только ты, пожалуйста, не проговорись, что мы у тебя были, — взмолился Вадим. — Иначе мы можем остаться без работы.

— Напрасные опасения, — заверила их я. — Поверьте, я в этом деле самая главная.

Мне неожиданно пришло в голову, что Вадим с Аленой — мои люди. Ведь у тех, кто руководит крупными компаниями, всегда есть свои люди. Без своих людей им не обойтись. А Вадим с Аленой к тому же вроде не попы, насколько я успела понять. Такие приятные творческие ребята…

Заинтересованно прислушивающийся Миша бросил алмазный резак, постучал по стеклу специальным молоточком, отломил прозрачный прямоугольник и положил сверху на телевизор. Затем принялся приколачивать стекло к раме.

— Смотрите, чтобы щелей не осталось, — напомнила я ему.

Искусство — искусством, а комары — комарами.

Позвонили в дверь. Это был пришелец.

— А я тебя уже не ждала, — сказала я ему совершенно искренне. По сравнению со столяром Мишей, он был как бы совершенно из другой сказки.

Он усмехнулся.

— Привет.

— Ну-ка, покажи руки.

— Зачем? — удивился он.

— Покажи-покажи!

Он послушно вытянул руки вперед.

— А где браслет от наручников? — поинтересовалась я.

— Откуда тебе известно?... — От удивления у него глаза вылезли из орбит.

Генератор эмоций в нем, видимо, был настроен весьма грубо: если уж удивление — то непременно глаза из орбит или что-нибудь подобное.

— Ходила тебя выручать, нанесла визит в бывшую пионерскую комнату, где сейчас играют в лото на деньги, полюбовалась плодами твоего труда, — одним махом отчиталась я.

Он снова отключился, как он это умеет: полностью ушел в себя, то бишь — в скафандр.

Я ждала.

— Ну, мы пошли? — спросила Алена.

— Да, ребята, пока. И спасибо за корпоративный дух.

— Здравствуйте, — обратились они к пришельцу.

Ноль эмоций. Удивленные, они с трудом протиснулись мимо него.

— Готово, — доложил через минуту Миша. — Иди, принимай работу.

— И так верю, — бросила я ему.

— А как насчет порно? Надумала? — вожделенно поинтересовался он. — Быть или не быть — вот в чем вопрос.

Госссподи!!!

— Не быть, — резко сказала я.

— Ну, так ты думай, думай…

Миша протиснулся мимо пришельца вслед за ребятами.

Наконец, жених начал подавать признаки жизни.

— У тебя там что, перебои с энергопитанием? — поинтересовалась я с заботливым видом.

— Да, — пробормотал он, — что-то вроде того.

— Ты только смотри, не сломайся. Этого еще не хватало. Может, все же соизволишь пройти в комнату? Ты ведь, кажется, у меня не был.

Он послушно прошагал внутрь, и я закрыла за ним дверь.

Только теперь я поняла, почему рисковала ради него собственной шкурой. Вспомнились слова из «Маленького принца»: « Мы в ответе за тех, кого приручаем». Инопланетянин как-то сразу и бесповоротно, я бы даже сказала — трогательно, приручился. Я уж не говорю о том, что он примчался сюда по первому моему зову. Не могла же я бросить его на произвол судьбы.

Конечно, при условии, что он действительно инопланетянин.

— Дай-ка я тебя еще раз пощупаю.

Он послушно расстегнул пиджак и рубашку.

Боксерская перчатка была на месте. Сейчас она как-то странно вибрировала.

— Все же это нечестно, — заметила я. — Ты меня видишь, а я тебя — нет.

— По большому счету, я тебя тоже не вижу, — возразил он.

Я в изумлении уставилась на него.

— Ты утверждаешь, что вот это все, — я ткнула в себя пальцем, — тоже скафандр?

Он улыбнулся.

— В некотором роде. На вашей планете существует слишком много слов, понятий, и определений, и за ними совершенно теряется суть вещей. На мой взгляд ваше тело и мой белковый скафандр по своему предназначению очень близки. Только в тело внедрено человеческое сознание, а в скафандр, в данном случае, я — серое существо. Если тебе так проще, можешь считать меня тоже сознанием, облеченным в тело. В чем проблема?

Не дождавшись ответа — я смотрела на него во все глаза — он продолжал:

— Хорошо, я настаиваю, что это — мое тело, и я владею им точно также, как ты своим. Теперь я понимаю, почему ребята со станции наделили меня столь примитивным скафандром. Они решили, что я не должен ничем отличаться от тебя. В этом смысле они дали мне не скафандр, а тело. И пока я в нем, мы отличаемся только сознанием. Разве это плохо?

Я еще раз прижала ладонь к его животу. Совсем маленькое существо. Не знаю, было ли оно серым, чтобы в этом убедиться, пришлось бы вспороть брюшину, а мне хотелось, чтобы скафандр остался целым. Потому что он было ничего себе, этот скафандр. В длину где-то под метр восемьдесят, с достаточно волевым, интересным лицом. Волосы — русые, есенинские, взгляд — пронзительный, с таким взглядом легко подделываться под психа. Неудивительно, что я — да и не только я — поначалу приняла его за такового. В общем, «ребята со станции» подобрали неплохой экземпляр. Спасибо им за заботу.

И пахло от скафандра по-прежнему какой-то терпкой горечью и в то же время приятно. Причем я не могла освободиться от ощущения, что запах мне уже знаком. Опять эти фокусы с разноуровневыми снами?

— Расскажи мне о себе, — попросила я. — Планета у вас большая?

Он начал застегивать рубашку. Неторопливо, словно на приеме у врача.

— Приличная, примерно раз в девять больше Земли, — сказал он.

— А что ж вы-то сами так не уродились?

— Думаю, именно поэтому. У нас притяжение огромное.

— А крупные животные на вашей планете водятся?

— Нет, — он отрицательно помотал головой, — если честно, на нашей планете кроме нас вообще больше ничего не водится. Только красивые фиолетовые цветы. — Он показал на торчащие из кувшина розы. — Значительно крупнее этих.

— Грустно живете.

— Нам так не кажется. Наша планета бедна внешними проявлениями, поэтому мы чаще заглядываем в себя.

Я засмеялась.

— О, даже я это заметила! Как заглянешь, так сразу и вырубаешься. По-моему, это вредно для здоровья. Кстати, у нас тоже есть похожие ребята: йогами называются. И еще есть буддисты и кришнаиты... И что же такого особенного вы находите в себе?

— Да, вроде, ничего особенного...

— Тогда какого же черта...

Он пожал плечами.

— Все равно интересно.

— Впрочем, со своим уставом в чужой монастырь... — сказала я.

— Мы изобрели универсальную матрицу, благодаря которой можно в мгновение ока перенестись в любую точку Вселенной, — сказал он.

— Это я уже слышала, и про ребят со станции тоже. Я очень уважаю ребят со станции, но этого мало, чтобы принять решение перебраться к вам на постоянное место жительства… Расскажи мне что-нибудь еще.

Он помялся и искоса посмотрел на меня.

— Знаешь, как выглядит наша планета?

— Откуда? — Я вся превратилась во внимание.

— У нас нет суши…

— Сплошной океан?

— …и нет воды.

— Тогда что же у вас есть? — не поняла я.

— Болотная жижица.

— Шарман!

— Только немножко другой консистенции, — уточнил он. — Состоит из небольших сгустков очень напоминающих ваш кефир.

— И как же вы во всем этом живете?

— А никак.

— То есть?

— Сгустки болотной жижицы — это и есть мы.

— Что? — У меня перехватило дыхание, и я закашлялась. Лучше бы он мне этого не говорил.

— Бред какой-то, — сказала я.

— Все ясно, — вздохнул он.

— Что тебе ясно?

— По-моему, на вашем языке это называется фашизмом.

— Так ты — сгусток болотной жижицы? — проговорила я.

— Нет, во мне много сгустков, я состою из них…

Он начал рассказывать, что хоть болото и представляет собой единое целое, сгустки в нем четко организованы и разбиты на конгломераты. Такая у них, дескать, конституция. Каждый конгломерат — отдельная личность со своим собственным сознанием. Но — и в этом принципиальное их отличие от людей — индивидуальное сознание является частью общего. Т.е. общее сознание принадлежит каждому из них и наоборот.

— Один за всех и все за одного! — провозгласила я.

— Тебе, конечно, это нелегко понять…

— Нет, почему же? Вы складываете свое сознание в общую копилку. Мы так же суммируем наши знания. У нас есть большие электронно-вычислительные машины…

— Знаю-знаю, — перебил он меня. — Ваш Интернет в каком-то смысле… Но его все же никак не назовешь общим сознанием…

— Однако вы ведь тоже, я надеюсь, только информацией обмениваетесь а не своими эмоциями или чувствами?

— Эмоции и чувства у нас как раз только общие, это мыслит каждый из нас в отдельности.

— Ты хочешь сказать, что вы одновременно испытываете одни и те же эмоции?

— Мы вообще не испытываем эмоций, мы их анализируем. И чувства тоже.

— Погоди, погоди! — Что-то у него концы с концами не сходились. — Как можно анализировать эмоции, предварительно их не испытав?

Дядя Фрейд отдыхает.

— Когда ты к нам присоединишься, ты это поймешь, — сказал он.

— Я к вам?! — воскликнула я. — Ты хочешь, чтобы я тоже превратилась в сгустки болотной жижицы?!

— А что в этом плохого? — сказал он. — Зато я подарю тебе вечность. У нас сознание не исчезает бесследно, как у вас. Одни сгустки отмирают, зато появляются другие…

Тут я подумала, что если рассматривать мое тело как биологический скафандр, в котором заключено сознание, и исходить из того, что процесс жизнедеятельности сознания реализуется, скажем, посредством серого вещества, то какая разница? Можно считать, что мое сознание отделилось от тела во имя бесконечного существования во Вселенной…

Разумеется, просто так, с бухты-барахты, я свое тело не отброшу, словно ящерица хвост. Не зря ведь я вложила в него столько труда. Одни героические восхождения чего стоят. Но рано или поздно придет время, когда гордиться мне уже, мягко говоря, станет нечем. И вот тогда, дабы не лицезреть в зеркале жалкое убожество… и если, конечно, жених проявит достаточно выдержки…

«Рано или поздно» — в тот момент я даже не подозревала, насколько морально уже готова к переселению своей души. И не когда-нибудь, а именно сейчас — в данную минуту…

— А как осуществляется преобразование? — поинтересовалась я.

Он пожал плечами.

— Я ведь уже говорил, что я не технарь, это все организуют…

— …ребята со станции.

— Стало быть, в принципе ты согласна? — Он посмотрел на меня с таким вожделением, с каким недавно смотрел столяр Миша.

А вот интересно, что предложение столяра Миши сниматься с ним в порнографических фильмах оказалось для меня менее приемлемым, чем предложение жениха переселиться на его планету, предварительно превратившись в сгустки болотной жижицы…

— Поживем — увидим, — сказала я.

Что я все жених да жених? — спохватилась я. Пора уж дать ему какое-нибудь человеческое имя. Сгустки Болотной Жижицы — звучит, пожалуй, чересчур длинно.

— А как тебя звали в твоем родном болоте? — поинтересовалась я.

— Но мы ведь там общаемся с помощью электромагнитных колебаний.

Я принялась вспоминать институтский курс физики.

— А если перевести их в звуковые?

Он напрягся.

— Не тот случай, — виновато сказал он. — Не переводится. Это долго объяснять.

— Тогда я буду звать тебя Фердинандом, — объявила я. — Есть такое старое земное имя — Фердинанд.

— Фердинанд? — Он улыбнулся. — По-моему, оно не столько старое, сколько устаревшее.

— Ах-ха, — подтвердила я, зевая во весь рот, — немного устаревшее. Но мне почему-то всегда хотелось, чтобы моего мужа звали именно Фердинандом.

Не выспалась я сегодня капитально из-за этой придурковатой Ланы.

Я не сказала, что и фамилию в замужестве я собиралась сохранить девичью, а сына назвать Францем. Блажь такая у меня была, чтобы моего сына звали Францем Фердинандовичем Габсбургом.

— Пожалуй, я должен посетить туалет, — сообщил жених. — У тебя есть?

— Конечно, я ведь сделана из плоти и крови. — Я внимательно посмотрела на него. — Значит, ты и в туалете испытываешь потребность, как и мы?

— Конечно, ведь я устроен точно так же.

— Жаль.

— Почему жаль? — не понял он.

— Отличайся ты от нас хоть чем-нибудь… А так — меня снова загрызут сомнения.

Впрочем, до сих пор оставалось неясным, как он проделал этот трюк с наручниками в пионерской комнате. Но только это, само по себе, еще ничего не доказывало.

Я провела его в свой совмещенный санузел.

— Знаешь, как им пользоваться? Впрочем, — спохватилась я, — ты ведь даже научился в унитазе револьверы топить.

Предоставив ему возможность решать относительно новые для него физиологические проблемы в одиночестве, я вернулась в комнату. Включила телевизор. Снова показывали «Спрут» с Микеле Плачидо. Я прислушалась к себе… Все же витаю. И как витаю! С одной стороны — красавец Микеле, а с другой — Сгустки Болотной Жижицы.

Но где Микеле? А Сгустки — вот они, Фердинандом кличут. Прошу любить и жаловать.

Однако Завадский ведь тоже неизвестно где. А он посильнее Плачидо будет…

Вообще-то, «неизвестно где» — слишком сильно сказано. Завадский тоже теперь москвич. Я знаю, где он работает, где находится дом, в котором он живет, и даже в какой забегаловке он в свободное время пьет пиво. Хотя познакомились мы совсем не в Москве, а на средиземноморском побережье Турции, за тысячи километров отсюда. Я выписала у себя на работе путевку в Анталию, на Турецкую Ривьеру. Целыми днями скрывалась на пляже под тентом, а ночью врубала кондиционер на полную катушку — жара стояла немыслимая.

Но познакомились мы даже не в Анталии, хоть он и жил в двух шагах от меня. У себя в отеле я приобрела двухдневный тур к целебным известковым копям в Памуккале. Находились они где-то в глубинных районах Турции, туристический автобус добирался туда, казалось, целую вечность. Однако знакомство наше состоялось и не в автобусе. Всех высадили возле копей, мы полазили по развалинам античного города, повалялись в целебной водичке, после чего прибыли в гостиницу, где нам предстояло провести ночь. В этой гостинице был бассейн с наваленной посредине кучей целебной глины. Народ торчал там безвылазно, обмазавшись до пояса: на фоне темной глины сверкали только глаза. И там наконец я обратила на него внимание.

Естественно, он тоже был весь в глине. И сразу же мне понравился. Мы долго пытались угадать, кто из нас как выглядит. Я сказала, что он — индус с ямочками на щеках и подбородке, и к тому же весь в веснушках. А он — что я мулатка с Ямайки, победительница конкурса «Грудь Вселенной». Я заметила, что для того, чтобы победить в таком конкурсе, нужно иметь грудь по крайней мере раза в три большую, чем моя, просто сейчас на ней слишком много глины.

Мы взялись за руки и одновременно нырнули. Потом уставились друг на друга и рассмеялись. Глина сползала, струилась по нашим телам грязевыми потоками, постепенно возвращая нам наш прежний вид. Еще раз нырнули, вынырнули... Все — девочка приплыла.

Между прочим, он-таки оказался похожим на индуса. Правда, без ямочек. Смуглый, с курчавыми, коротко стриженными волосами, сухощавый, поджарый, значительно выше среднего роста. Но главное — он был самодостаточен, совершенно ни в ком и ни в чем не нуждался. Самодостаточность — именно то качество, которое я ценю в людях больше всего.

Вечером после ужина публику пытались развлечь несколько молодых турчанок в национальных костюмах. Завадский принялся ухаживать за одной из них, станцевал с нею все народные танцы, предусмотренные программой, а когда в глазах у турчанки пробудился настоящий интерес, неожиданно сбежал со мной: бродить среди южных, наполовину уже высохших кустов. В небе висел огромный глобус Луны. Чего он добивался, ухаживая за турчанкой? Хотел продемонстрировать передо мной свои возможности? Это было совершенно лишнее, я и без того переспала бы с ним при первом же случае. Когда он стал меня целовать, я сразу перевозбудилась, начала дергаться и всхлипывать — так уж я устроена. И, по его признанию, он «тут же во мне утонул». Во мне все тонут в такие моменты. Трахнул меня прямо посреди дороги, благо вокруг было пустынно…

На следующий день, заехав по дороге в деревеньку, где находилась одна из лучших в Турции школ ковроткачества, мы возвратились на побережье. Перед глазами все еще летали ковры — в школе нам устроили потрясающее шоу. Главный шоумен без устали молол языком, объясняя, какие ковры считаются лучшими и почему, а его помощники приносили все новые и новые экземпляры, швыряли их, разматывая, в воздух, и те пестрым прибоем подкатывались к нашим ногам.

Потом нас угостили местной водкой.

Завадскому все было интересно. Он уже многое знал, и когда мы совершали экскурсию по школе, рассказывал, как работают те или иные станки.

В Памуккале, по-видимому, на самом деле были очень целебные известь и глина, поскольку я почувствовала себя настолько хорошо, что у меня начал резаться дремавший до той поры зуб мудрости. Как следствие я почувствовала себя значительно хуже, и тут-то Завадский предстал передо мной во всей красе: дни напролет, что называется, заговаривал мне зубы.

Напоследок он договорился с местным пареньком, отвечающим на нашем пляже за развлечения, и с утра до ночи носился со мной по морю на водном мотоцикле. Мы мчались по бирюзовой водной глади, я щурилась от солнца, обхватив его за живот руками, а во все стороны разлетались мириады брызг…

Паренька этого он взамен обучал русскому языку…

Чтобы не возникало вопросов, как именно я витаю: я мчусь с Завадским сломя голову по бирюзовой поверхности, и мои волосы развиваются на ветру…

Спать мы с Фердинандом улеглись валетом, как в прошлую ночь с Ланой. Разумеется, с мужиками, которых я пускала к себе в постель, мы валетом никогда не укладывались. Но Фердинанд — особый случай. Для того, чтобы с ним трахнуться, нужна хорошая психологическая подготовка. Трахаться с белковым скафандром, даже если этот скафандр с виду ничем не отличается от нормального человека, все равно что вступить в интимные отношения с роботом…

И потом, в состоянии ли он испытать эрекцию? Насколько я успела заметить, вроде, в состоянии. Да он и сам говорил, что скафандр его полностью соответствует стандартам человеческого тела. Но, к примеру, если с ним переспать без предохранения и забеременеть… Кто в этом случае появится на свет?

Конечно, можно спать и предохраняться. Но для этого, как уже говорилось, нужна основательная психологическая подготовка…

Он, между прочим, довольно быстро уснул. А я лежала на спине, зевая во весь рот, и ломала голову, как же его все-таки получше прищучить, если он врет? Или окончательно убедиться, что он говорит правду. Чтобы в дальнейшем уже об этом не думать и с полным основанием считать себя первой женщиной на земле, вступившей в контакт с представителем внеземной цивилизации. Все у него, как у людей, за исключением сознания. Но ведь сознание на весы не положишь. Про свою планету он может наплести что угодно: попробуй проверь. О нас ему тоже известно многое, поскольку он оснащен «чем-то вроде компьютера» со всевозможной полезной информацией. Хорошо устроился, сукин кот. Правда, в его активе случай в пионерской комнате. Но одного этого мало, чертовски... И тут девочка придумала. Эта звездочка, эта жемчужинка, этот мотылек. Информацию-то у себя в брюхе он усваивает с фантастической для нас, землян, быстротой! При условии, что он на самом деле ее усваивает. Вот это-то мы и проверим! Организуем ему экзамен на скорость усвоения материала. И посмотрим, как он, родимый, справится с поставленной задачей.

Успокоившись, я перевернулась на живот и сразу же отключилась.

Утром Фердинанд начал жаловаться на духоту. Напрасно, де, я закупориваю на ночь комнату, спать нужно с открытым окном. А еще лучше — оставлять открытыми и балконные двери.

Здрасти-мордасти! А столяра Мишу я зачем вызывала? Свежий воздух, безусловно, вещь полезная, если б еще кто-то подсказал, как защититься от комаров. Марлю пробовала — не помогает. И эти современные электрические приборчики почему-то тоже. А брызгать себя вместо дезодоранта каждый вечер «Тайгой» — ну уж это увольте!

— Значит, проблема в комарах? — уточнил он. — Любят они тебя?

— Даже очень.

Он как-то странно усмехнулся.

— А ты их?

— Обожаю. В смысле — готова удавить от избытка чувств.

— Ладно, попробуем что-нибудь придумать.

Святая наивность.

Мы позавтракали чем Бог послал.

— Ну что, голубь, — сказала я, в предвкушении потирая руки, — к барьеру. Сегодня я твердо намерена поставить точку над «и» в вопросе, пришелец ты или нет, голубь.

— А разве она еще не поставлена? — поинтересовался он.

И неожиданно щелкнул меня по носу.

— Что за шуточки?! — заорала я. — Кстати, щелкать человека по носу, чтоб ты знал, чисто человеческая привычка. У себя в болоте вы ведь, небось, друг друга по носу не щелкаете? Уверена, что только люди способны опуститься до подобного идиотизма.

— Были б носы, может, и щелкали бы, — возразил он. — Приятность именно в идиотизме. У нас такой роскоши просто не существует.

— Идиотизма или носов?

— И того, и другого.

Он еще раз попытался щелкнуть меня по носу, но теперь я была начеку и вовремя увернулась.

— Стало быть, так, голубь, — сказала я. — У меня тут случайно сохранился учебник по «Гиперболическим функциям», голубь...

Не стану утомлять вас подробностями экзамена. Отмечу только, что после усвоения им в считанные минуты «Гиперболических функций» и «Теории групп», каким-то чудом завалявшихся у меня на полках, я пробежалась по соседям, возвратилась с целым рюкзаком книг, и уже через два часа он шпарил по памяти с любого места «Астрофизику», «Вычисления с приближенными числами», «Аэродинамику в природе и технике», «Атом и молекулы», «Здоровые зубы», «Пьезоэлектричество», «Энергию атома», «Рассказы о жизни мозга», «Кристаллы», «Семью солеродов», Радиоактивные изотопы» и даже такие специфические источники знаний, как «Большевики должны взять власть», «Государственное устройство СССР» и «Марксизм и восстание».

На всякий пожарный я поручила ему вызубрить до завтра несколько иностранных языков: английский, испанский, болгарский, китайский, хинди и суахили. Ни секунды уже, впрочем, не сомневаясь, что задание будет блестяще выполнено.

Я действительно разговаривала с инопланетянином! Дух захватывало. Черт возьми! Бессчетное количество раз человечество пыталось представить себе, при каких обстоятельствах произойдет его первая встреча с пришельцами. Но девочку при этом никто не брал в расчет, даже она сама. Даже посылая брачное объявление в космос, она об этом совершенно не думала. И вот он сидит напротив в белковом скафандре, этот пришелец, ерошит есенинские волосы и небесно-голубыми с сумасшедшинкой глазами влюбленно смотрит на меня…

А потом стали происходить какие-то странные вещи.

Я спросила у него, что интересного он обнаружил для себя на Земле, и он заговорил о нашем чувственном опыте. Мол, все знания, накопленные на нашей планете — ерунда. Зато чувственный опыт у людей необыкновенно богат и даже уникален.

Я поинтересовалась, имеет ли он в виду любовь.

— И любовь в том числе, — сказал он. — Вообще весь чувственный опыт.

Он добавил, что ему еще рано делать окончательные выводы, но у него такое ощущение, будто он напоролся на жилу.

В окно, как и обычно в это время дня, заглянуло солнце, вспыхнув лучами на золоченном корешке «Марксизма и восстания».

— А разве не уникален вообще любой чувственный опыт? — спросила я. — К примеру, ваш. Вы ведь не испытываете чувств, а только их анализируете. Думаю, все дело в новизне. Тебе кажется уникальным наш чувственный опыт, мне — ваш.

— Но, в отличие от тебя, мне есть с чем сравнивать, — возразил он. — Я анализировал чувственный опыт десятков цивилизаций. Я, можно сказать, на этом собаку съел. Различия, конечно, всегда есть, но не столь существенные. Даже планеты, населенные гуманоидами, по своему чувственному опыту значительно ближе к нам, чем к людям. То есть, как правило, чувственный опыт достаточно бедный, если за ориентир брать земной, а у нас он к тому же еще и вторичный.

— Так много планет с разумной жизнью во Вселенной? — поразилась я.

— Ну, я бывал далеко не на всех планетах…

— И что ты там делал, если не секрет? Тоже искал себе невесту?

Он улыбнулся:

— Точнее будет сказать: спутника или спутницу. А еще лучше: партнера. У нас ведь не существует разделения по половому признаку.

— Ну, хорошо, — уступила я. — Искал себе спутницу? Или шпионил? Или знакомился с местным колоритом?

— Некоторые планеты меня и в самом деле интересовали только как объект для туризма, — сказал он. — Но в большинстве случаев действительно искал.

— И до сих пор не нашел? — удивилась я. И одновременно преисполнилась чувства собственной исключительности. — Ты ведь, насколько я поняла, существуешь вечно.

— Я буду существовать вечно, — уточнил он. — А существуем мы с тех пор, как наш сектор Вселенной сделался трехмерным. Но все же кое-кого за это время мне подыскать удалось.

— Что?! — воскликнула я. — Так ты женат?

— Обпартнерен, — поправил он меня.

— Неважно! Для меня это почти одно и то же. Неужели ты вообразил, что я соглашусь жить в гареме?

— Ты себе очень по-земному это представляешь, — улыбнулся он.

— Может быть, — согласилась я. — Но с этим, я думаю, уже ничего не поделаешь.

— У нас нет ничего даже отдаленно напоминающего вашу половую жизнь, — объяснил он. — Мы ведь не обременены заботой о потомстве. А сгустки обновляются приблизительно по той же схеме, что и ваши клетки. С партнерами мы лишь общаемся, образуя новые интеллектуальные цепочки. Очень увлекательное занятие, между прочим, надеюсь, тебе понравится.

Та-а-ак, вместо секса мне предлагают заняться составлением интеллектуальных цепочек. Идея, по-моему, не столь уж здравая. Ведь наш чувственный опыт, от которого он в таком восторге, в значительной степени базируется на половой жизни.

— Напрасно я подсунула тебе «Большевики должны взять власть», — сказала я. — Лучше б тебе было ознакомиться с дядей Фрейдом.

— Я уже знаком с дядей Фрейдом, — возразил он. — Когда я читал вашу художественную литературу, он помог мне хоть как-то в ней разобраться.

— Тогда ты должен понимать, что без половой жизни у меня не будет и чувственного опыта.

— Но он у тебя уже есть. И в дальнейшем он никуда от тебя не денется. Мы совместно будем его анализировать…

Вот, значит, в чем дело! Он намерен составлять интеллектуальные цепочки на основе моего чувственного опыта. Искренние соболезнования ему и его партнерам. Такая милая экскурсия на кладбище… И к тому же эта постоянная пытка Завадским. Я вспомнила, что чувства на их планете становятся общественным достоянием. Стало быть, и мои сделаются общественными, и, в частности, пытка Завадским! Оно им надо?

Впрочем, Фердинанд говорил, что чувства они всего лишь анализируют. И меня вдруг ужасно потянуло в болото — отстраненно проанализировать свои чувства к Завадскому. В такой комфортной, спокойненькой атмосфере, не испытывая при этом ни малейшей душевной боли. К дьяволу чувства и эмоции! В том смысле, что лучше уж их действительно анализировать, не испытывая. Эти Сгустки Болотной Жижицы, по-видимому, очень передовая, продвинутая цивилизация. Да здравствует планета трясин и топей!

В голову мне пришла неожиданная мысль.

— На тех, других планетах ты тоже пользовался скафандром? — поинтересовалась я.

— Конечно. — Он утвердительно кивнул. — Только не всегда белковым.

— И я тоже смогу перемещаться по Вселенной?

— Разумеется. Ведь ты ничем не будешь отличаться от меня. Так же, как сейчас я ничем не отличаюсь от тебя.

— Значит, и на Землю я тоже смогу вернуться? Способны ли, к примеру, ребята со станции изготовить белковый скафандр, в точности копирующий мое тело?

Он улыбнулся.

— Думаю, без проблем.

Это меняло дело. Можно смело воспользоваться его предложением, не дожидаясь старости. А ребятам со станции потом заказать точный слепок с меня… Нет, не точный слепок! — у меня аж дух захватило. Я закажу им большую грудь и более крутые бедра!

— Только ты должна учесть один момент, — осторожно проговорил Фердинанд. — Все, что функционально относится к скафандру, ко мне не имеет ни малейшего отношения. Я лишь получаю информацию, что для поддержания скафандра в нормальном виде ему нужно одно, другое, третье — точка.

— На кой тебе тогда сдался наш чувственный опыт? — поинтересовалась я.

И он еще предлагал, чтобы я относилась к нему как к человеку.

— Я ведь уже объяснил: чтобы его анализировать.

— Другими словами, после конфирмации испытывать человеческие чувства и эмоции я уже не смогу?

— После конфирмации? — переспросил он. — Любопытная аналогия.

— А что, — сказала я, — такой же обряд приобщения, как и все остальные. Так как же насчет человеческих чувств?

— Понимать-то ты их будешь, может, даже лучше, чем теперь, — сказал он. — Все мы их будем понимать. А вот испытывать…

Это снова меняло дело. Я ничего не имела против, чтобы вернуться на Землю вольным существом, освобожденным от чувств к Завадскому. И расхаживать в теле Викки Габсбург, этой кошечки, этого барсика, этой голубки. Прошвырнуться по улице, на которой Завадский пьет пиво, с ощущением превосходства скосив взгляд в его сторону … Какое сладостное это, должно быть, чувство!… Господи!… О, господи!!!… Но в том-то и беда, что никакого торжества испытать я как раз и не сумею. А зачем тогда городить огород, если я не сумею испытать чувство торжества? Я решила не торопить события и сперва внимательнее приглядеться к Фердинанду. Любой непродуманный шаг может дорого обойтись, причем не только мне самой, но и всему человечества, коль скоро болото получит доступ к информации о нашем чувственном опыте. Что интересно: в действиях самого Фердинанда совершенно не просматривалось желания действовать с оглядкой. Ведь если верить его словам, то и он с загадочным для себя существом «человек» сталкивался впервые. Стало быть, у них в болоте уже накоплен опыт по интеграции инородных существ, действуют отработанные в течение бесконечного времени механизмы. Кто знает, возможно, мое сознание будут долго мариновать в специальном санатории или изоляторе, или вообще в какой-нибудь консервной банке, подвергая при этом обработке гипнозом или бомбардировке гамма-бетта-альфа частицами, и что от него в итоге останется, от этого бедного, измученного одиночеством и страстью к Завадскому сознания? Нужно постоянно помнить, что здесь мы с Фердинандом находимся не на равных.

И, главное, как им удается заманивать к себе в болото обитателей иных миров? Соблазняют бессмертием? Никто ведь не поручится заранее, что это, на первый взгляд, столь приветливое и прирученное существо, на деле не обернется коварной и злобной субстанцией, позарившейся на мой чувственный опыт. И что я не лишусь своего бренного существования за здорово живешь. Наврет с три короба, дорвется до моего драгоценного чувственного опыта…

Я настороженно взглянула на Фердинанда. Черт его знает! Зачастую невозможно догадаться, что у обычного мужика на уме. А уж что творится в животе у этого… г-м… парня… Один у меня козырь: судя по всему, Фердинанд нас действительно еще не успел полностью изучить. Вот и нужно изобретать всевозможные уловки, чтобы он раскрылся прежде, чем я приму окончательное решение.

— Если у вас нет ничего, похожего на сексуальную жизнь, — проговорила я, — тебе должно быть, в общем-то, безразлично, кто именно из землян станет выстраивать с тобой интеллектуальные цепочки.

По сути это был намек на его «половую» всеядность. Но он попытался уйти от прямого ответа:

— Ведь именно ты послала мне брачное объявление.

— Погоди, погоди… — Я твердо решила настоять на своем. — Во-первых, я посылала его не тебе, а всем. А, во-вторых, меня интересует, готов ли ты в принципе удовлетвориться любым представителем рода человеческого?

— Ну, все зависит от того, насколько богат его чувственный опыт, — сказал он.

— А с чего ты взял, что я в этом смысле — эталон? Может, я — одна из наиболее заурядных особей на этой планете?

— И все же именно ты послала брачное объявление, — не сдавался он. — Другое объяснение вряд ли существует.

— Но ведь просто никто не подозревает о такой возможности! Обратись ты ко всему человечеству, расскажи, что хочешь и что предлагаешь взамен, и, я уверена, какая-нибудь из чувственных натур обязательно заинтересовалась бы.

— Не могу, — вздохнул он. — Расширять сферу охвата по собственной инициативе категорически запрещается. Это — одно из серьезнейших нарушений Кодекса Вселенной.

— А кто узнает? — спросила я.

Он принялся перечислять:

— Во-первых, ребята со станции. Во-вторых, когда я вернусь домой, это в любом случае выплывет на поверхность.

— Ты ж, вроде, утверждал, что каждый из вас мыслит самостоятельно, — не поняла я. — Или все мысли на вашей планете тоже становятся достоянием гласности?

— Боюсь, что так, — сказал он. — В любой момент я могу подключиться к кому-нибудь из нас, чтобы насладиться ходом его мысли. Точно так же любой другой может проследить за тем, как рассуждаю я.

— А вовсе не думать об этом тебе слабо?

— Не то, чтоб слабо. Однако вновь обращенный этому так быстро не научится. И потом, если иметь роскошный чувственный опыт, но во время построения цепочек совершенно не пускать его в ход — какой тогда смысл?

— Железная логика.

Я решила на какое-то время оставить его в покое.

Он сказал, что хотел бы пойти погулять. Мол, на наших улицах всегда происходит что-нибудь интересное. И действительно, где еще можно заработать гантелей по голове, если не на наших улицах?

Мы спустились вниз. Возле подъезда красовался «Ромео». Его хозяйка изучала журнал «Космополитен», зажав в руке банку «Кока-Колы».

— Что ты тут делаешь? — удивилась я.

— Полюбуйся, какие классные педали… — На фотографии были запечатлены черные лакированные полусапожки фирмы «Джанмарко Лоренци».

— Для меня каблук слишком высок, — сказала я.

— Каблуки слишком высокими не бывают, — тут же отрезала Лана.

Это был давний спор, вернее даже не столько спор, сколько столкновение идеологий. И у Фердинанда сейчас появилась возможность ознакомиться с различными точками зрения. Может, ему потом пригодится для составления интеллектуальных цепочек, чем черт не шутит.

— А посмотри, какая классная косметика, — ткнула мне Лана в нос разворотом StreetWear.

— Лучше скажи, почему машина до сих пор у тебя? Что-то случилось с твоим… бойфрендом?

Выяснилось, что альфонс сверзился со стула, будучи пьян, и умудрился сломать себе руку, и я выразила Лане по этому поводу свои почти искренние соболезнования.

— И все-таки что ты тут делаешь? — спросила я.

Она отхлебнула «Кока-Колы» и перевернула страницу. Еще несколько минут мы заинтересованно разглядывали парфюмерию Валентина Юдашкина.

— Олег позвонил, чтобы я тебе сказала, что он скоро придет, — выложила наконец Лана. — Ну я и решила, если ты дома — то и пусть, а если тебя нет, то и подниматься незачем.

— Уж лучше бы он купил мне мобильник, что ли, — хмыкнула я.

Лана как-то странно на меня посмотрела. У меня сразу же появились недобрые предчуствия. Я поинтересовалась, все ли в порядке у Вадима и Алены, и она неопределенно пожала плечами:

— Вообще-то, Олег говорил, что вышел на более профессиональный уровень: стилисты, визажисты… Между прочим, я «Космо» тоже не просто так просматриваю. Я ведь разрабатываю проект, связанный с косметикой и парфюмерией, если ты помнишь.

— Я этих ребят в обиду не дам, — предупредила я. — Так и зарубите себе на носу.

— Очень мне надо. — Лана вновь отхлебнула «Кока-Колы».

— И передай Олегу, если он, конечно, появится, что я скоро вернусь.

— Бу сделано. — Она сладко потянулась, и журнал съехал к ее ногам. У меня появилось ощущение, будто она просидела здесь уже целую вечность. Лана все продолжала ерзать по сиденью, как бы потягиваясь. — Ты нас даже не познакомишь?

Можно было подумать, что альфонс сломал себе не только руку, но и кое-что еще.

— Его зовут Фердинандом, — свозь зубы процедила я. — А это — моя коллега по работе.

— Как-как? — оживилась Лана. — Фердинандом? Ну вы и ныряете! — Из машины томно выползла худая, бледная рука, и Фердинанд тут же с готовностью пожал ее.

Лана взвизгнула от боли.

— Ты что, идиот?! Не хватало еще, чтобы я сломала себе руку вслед за козликом!

— Ладно, Лана, извини, — сказала я.

— А он что, идиот?

— Ну как тебе сказать.

— Лечиться надо!

Она потрясла кистью и сморщилась.

В общем… я осталась довольна результатом знакомства Ланы и Фердинанда.

Фердинанд несся впереди меня и заинтересованно вертел головой. Я снова забеспокоилась: как бы не оказаться предателем человечества. С одной стороны, Фердинанд вполне безобиден: совершенно не агрессивный, честно рассказал, как выглядит его мир, прекрасно сознавая, что в неописуемый восторг от этого я не приду. Когда меня прельстила мысль вернуться на Землю в белковом скафандре, сразу объяснил, в чем мой просчет, хоть вроде и заинтересован в том, чтобы я приняла его предложение.

С другой стороны… Логику его поступков мне не понять. В том-то и беда! На основании его поведения невозможно сделать никаких практических выводов. Зато он чрезвычайно восприимчив к новому, и это может оказаться опасным. Чего только стоит этот щелчок по носу. На улице ведь он вряд ли мог такое подсмотреть: гантелей — неудобно, если, конечно, у тебя не шнобель, а заурядный щелчок пальцем для нашего человека — изыск вовсе уж немыслимый. Да и в пионерской комнате, где его приковали к водопроводной трубе, филантропы-рэкетиры тоже вряд ли его по носу щелкали…

— Совсем забыла спросить, — спохватилась я. — Как ты тогда сумел освободиться от наручников в пионерской комнате?

— А… — Фердинанд почесал в затылке (он чешется, отметила я про себя чисто автоматически). — У меня не оставалось другого выхода: когда под утро те двое уснули, я плюнул на все и выбрался наружу.

— То есть как это, наружу? — не поняла я. — Откуда, наружу?

— Из скафандра.

Я остановилась, как вкопанная.

— Так ты можешь тут находиться без скафандра, что ли?

Он отрицательно помотал головой:

— Не совсем. Пришлось пожертвовать частью собственной плоти ради освобождения. Но это поправимо, через некоторое время я полностью восстановлюсь. Лишь бы снова не угодить в подобную ситуацию.

Мы прошли мимо автомобильной стоянки с закрытым шлагбаумом. За ней начинался небольшой базарчик. В это время здесь почти никого не было — спальный район, все-таки. Но фруктами и овощами все равно торговали. И цветами. Цветы Фердинанд разглядывал с особым вниманием. Розы, гвоздики, гладиолусы… Розы он уже видел у меня дома, но те были другого оттенка.

Дальше шла лавка скобяных товаров.

Ему бы джип, подумала я. Устроил бы себе сафари. В конторе у нас валялось много проспектов «Джип-сафари в заповедниках Кении». А для него Москва почище, чем для нас Кения. Вокруг бродят, носятся на колесах, совокупляются, пьют водку, справляют нужду полчища приматов от лемуров до женщин. Мужиков, правда, уже нет. Но ему ведь по барабану...

Фердинанд на все обращал внимание.

— Между прочим, любопытство — чисто человеческая черта, — попробовала подколоть его я.

Однако он даже не посмотрел в мою сторону.

— Это — не любопытство, — бросил он. — Просто я стараюсь все делать тщательно. А стараться все сделать тщательно, насколько я понял, для человека черта не столь уж и характерная.

— Просто тебе не повезло со страной, — возразила я. — А вот интересно, когда тебе удается составить удачную интеллектуальную цепочку, ты совсем… ну, совсем-присовсем ничего не испытываешь?

Он усмехнулся. Видимо, решил, что я готовлю для него очередной капкан.

— Испытываю, — сказал он, — но это мало напоминает эмоцию или чувство. Скорее, это именно ощущение.

— Физическое, ты имеешь в виду?

— Трудно сказать... К примеру, является ли физическим ощущением оргазм?

От составления удачной интеллектуальной цепочки они испытывают оргазм! Я попыталась представить, как по своему обыкновению, принимаюсь дергаться, вздыхать и перевозбуждаться, и как поверхность болота при этом начинает бурлить и булькать, извергая из себя фонтаны гейзеров…

Любопытно было бы попробовать. Может, плюнуть на карьеру? Тратить время, добиваясь признания у поп — что может быть большим идиотизмом? Какая-то вшивая карьера…

Тут мимо, невообразимо ревя, промчался парень на «Судзуки». И одновременно моего сознания достиг некий сигнал. Или, как теперь принято выражаться, «мэссидж». Т.е. органы чувств, видимо, зафиксировали его немного раньше, но только теперь ему удалось продраться сквозь плотную завесу мыслей.

Я растерянно остановилась и принялась озираться по сторонам. Что бы это могло быть? Нерешительно повернула назад. Посреди дороги болтали молодые мамаши, спящие дети которых свешивались с сидячих колясок, словно алкоголики в отключке. Далее шла автобусная остановка, еще дальше — уже упомянутая мною лавка скобяных товаров. Между остановкой и лавкой торчал газетный киоск.

Я скользнула взглядом по стеллажам. Вот оно! Знакомое лицо на фотографии… Да ведь это же Сонька! Я замерла, пораженная. Точно, Сонька!

Схватила пахнущий типографской краской номер в руки. Через секунду газетный шрифт поплыл у меня перед глазами. Набранный аршинными буквами заголовок гласил: «Первая женщина планеты, пославшая брачное объявление жителям далеких миров». На месте Сонькиной фотографии должна была быть моя!

Сразу воскрес в памяти странный визит, который Олег нанес Вадиму и Алене… Но как это прикажете понимать? Она, что ли, теперь метит в кутюрье? В большинстве других газет тоже были похожие сообщения. В журналах? Пока нет. Ну, журналы-то старые… Я напрягла память, пытаясь вспомнить размеры талии и прочих прелестей, которые привез Олег ребятам… Точно, Соньке они идеально подходят! Вот уж кого моделью нельзя назвать, так это Соньку.

Затылком я чувствовала дыхание Фердинанда, разглядывавшего фотографию через мое плечо. Какими смехотворными теперь показались мне мои недавние опасения. Пришельца я боялась! Бойся ближнего своего! Ближний первым тебя обманет и продаст, инопланетянам подобная прыть даже не снилась.

Швырнув в Фердинанда ключами от квартиры, я во всю прыть помчалась назад.

Я неслась, словно ненормальная, не ощущая ног, и Китайская Стена постепенно надвигалась на меня, нависая серой громадой. На ее фоне я казалась себе раздавленной букашкой. Карьера — черт с ней! Они посягнули на брачное объявление — мою единственную интеллектуальную собственность! Содрали с тела, если можно так выразиться, последнюю рубашку…

Взмыленная, я наконец добралась до подъезда.

Однако Ланы и след простыл…

Такси резко затормозило напротив входа в нашу контору. Я торопливо расплатилась с водителем и вбежала в вестибюль. На стойке гардероба, в окружении других охранников, восседал мой знакомый Борис. На ногах у него были новенькие фирменные кроссовки.

— Привет! — Помахал он мне рукой. — А твоя подруга только что прошла.

В этот момент я уже мчалась по коридору, но тут резко затормозила и помахала ему в ответ.

— Остальные ребята из нашего отдела тоже здесь?

— По-моему, да, — сказал он. — Что это ты такая всклокоченная?

— Боря, можно тебя на минутку?

Дружки его — попы кретинские — тут же принялись мерзко хихикать. Чего это они так расселись, словно куры на насесте? — подумала я.

Борис легко соскочил со стойки — ощущалась хорошая физическая форма — и пружинистым шагом направился ко мне. Я воровато огляделась по сторонам.

— Боря, одолжи мне, пожалуйста, пистолет, — проговорила я страшным шепотом.

— Опять?! — удивился он.

Я развела руками:

— Ага.

— Весело живешь, — сказал он.

— Или хотя бы тот револьвер, который ты выловил в унитазе. Помнишь?

Он усмехнулся:

— Кстати, как там твой хахаль? Нашелся?

Я нетерпеливо кивнула, изучая рисунок линолеума на полу.

— И теперь ты хочешь его замочить?

— Дело не в нем... Послушай, Боря, мне сейчас некогда объяснять…

— А у меня того револьвера с собой нет, — развел он руками.

И добавил, что, вообще-то, ему для меня ничего не жалко. Не только какого-то вшивого револьвера, но и чего-нибудь повесомей. Магнума или люгера, к примеру. Или даже парабеллума. Да что там парабеллум — самого современного оружия массового уничтожения. И он бы с удовольствием побродил со мной в боезащитном химкомплекте, наблюдая, как корчатся в предсмертных судорогах мои враги. Но револьвера у него сейчас с собой, к сожалению, нет.

— Тогда дай пистолет.

— Чтобы ты из него кого-нибудь замочила?

— Да, — честно сказала я. Кому-кому, а Борису врать я не имела права.

— Дудки, — сказал он. — Не выйдет. Это ведь мое служебное оружие.

— Ну, пожалуйста, — захныкала я. — Ты же моя палочка-выручалочка. Выручи меня еще разок.

Он сразу преобразился. Такого я никогда не видела: одновременно как бы мобилизовался и размяк.

— Хорошо, я пойду с тобой. Замочить, правда, никого не обещаю, но если понадобится взять на понт…

— Нет, ты не понимаешь! Это же совершенно другая ситуация! Мне нужен пистолет, а ты мне будешь только мешать.

— А у тех тварей, которых нужно замочить, есть оружие?

— Ммм… Не думаю.

— Ну, тогда…

Он решительно увлек меня за угол — снова мерзкое хихиканье у стойки, — вытащил из кобуры пистолет и слегка приподнл его дулом кверху. Из рукояти в его ладонь выскользнула обойма.

— Попугать можешь, — сказал он. — Пожалуйста. Но на большее не рассчитывай.

— Спасибо и на том!

Уже привычным движением я бросила пистолет в рюкзачок и помчалась дальше.

У этих поп, видимо, начиналось производственное совещание. Все сгрудились вокруг Вовы, благоговейно замерли с блокнотами и ручками в руках.

Я ворвалась в комнату — вся воплощение гнева.

— Что это значит?! — прорычала я.

Вообще-то, рычу я довольно редко, всегда пытаюсь сохранить внешнее спокойствие. А тут разрычалась, словно раненная тигрица. Видимо, на самом деле карьера мне не казалась такой уж вшивой...

— Только не устраивай истерику, — сразу же среагировал Вова. — С нашей стороны — ничего личного, одна голая производственная необходимость.

— Какая производственная необходимость? — прорычала я. — Голая? Как теперь, интересно, я смогу возглавить фирму, если согласно официальной версии объявление посылала не я?

Вова гневно уставился на Лану.

— А ты только что утверждала, что она еще ничего не знает.

— Вот не думала, — проблеяла та, — что она способна так здорово притворяться.

— Ах, так вы за мной установили слежку?!

Я окинула их внимательным взглядом. Может, они вообще все с самого начала задумали? Еще когда Олег с Вовой наперебой домогались моей дружбы? Может, и фирму я уже не возглавляю? И кутюрье не я? Кутюрье — не я, и фирма — не моя…

Я прямо спросила, считают ли они еще меня руководителем фирмы.

— С какой стати? — вмешалась в разговор Сонька. — Насколько мне известно, ты к этому проекту вообще не имеешь отношения. Деловых качеств у тебя — ноль, одна сплошная взбалмошность. И еще до безобразия раздутое самомнение.

— А как быть с тем фактом, что именно я послала брачное объявление? А если я во всеуслышание обвиню вас в подлоге?

Сонька расхохоталась.

— И будешь привлечена к суду за клевету. У меня есть квитанция об оплате услуг Космического агенства. А у тебя?

Черт! Меня прошиб холодный пот. Ведь я самолично отдала ее Олегу: вчера, когда они скидывались по пятьсот зеленью. Он сказал, что с меня достаточно квитанции. И копию заключенного между нами договора я себе тоже не догадалась оставить. Я даже не знаю его содержания, я ведь подписывала его под дулом пистолета. Да, похоже, Соня права — деловых качеств у меня ноль. Вспомнилось, как мы подъехали с Ланой к подъезду, и Олег спросил, глядя на нее: «У тебя все в порядке?» И мы в унисон ответили: «Да». Тогда я была уверена, что он обращался ко мне. Дура! Какая же девонька дура! Эта кикимора, эта выдра, эта выхухоль…

Такую многоходовую комбинацию провернули, лишь бы только выудить у меня квитанцию! Грозились друг друга срать на цепи водить… Конечно, мозгом у них по-прежнему остается Вова. Судя по тому, у чьего стола они сейчас собрались. А я уж было пересмотрела к нему свое отношение. Дескать, не тот нынче босс. Еще какой тот! Такое шоу организовал! И потом эта Лана с кражей пистолета… Просто высший пилотаж!.. Тут я вспомнила про пистолет и ослабила горловину своего рюкзачка.

— Значит, деловых качеств у меня — ноль? — переспросила я, обращаясь к Соньке.

— Во всяком случае, не больше, поверь мне. А брачное объявление ты давала под воздействием случайного импульса, признайся, а вовсе не потому, что хотела сделать себе промоушн.

Еще одно слово — наряду с «кутюрье», — от которого я балдею: «промоушн». Делать себе или кому-то промоушн… Промоушн… Звучит эротично. И действительно: пусть лучше Вова с Олегом делают промоушн Соньке, чем мне…

— Ничего, я из этого дерьма как-нибудь выберусь, — сказала я.

— Мы надеемся, — снова подключился Вова. — Я ведь уже объяснил — одна голая производстрвенная необх…

— …а вы — нет. — И я вытащила из рюкзачка пистолет.

Они отпрянули от меня, как от пропасти.

— Неужели весь этот спектакль был задуман только для того, чтобы выцыганить у меня квитанцию? — проговорила я. — Что-то не верится.

Они словно воды в рот набрали.

Я взвела затвор. В эту минуту я совершенно позабыла о том, что пистолет не заряжен. Вспомни я об этом, они, может, не ощутили бы того напряжения. Видимо, я была все же неплохой актрисой, способной к перевоплощению. Цветом кожи Вова стал напоминать мертвеца.

— Не только для того, чтобы выцыганить квитанцию, — пролепетал он. — Это все Тындюк… Это он нам сказал, что с тобой каши не сваришь.

— Кто-кто? — не поняла я.

— Ну, есть такой консультант по вопросам бизнеса… Очень крутой… Когда ты тогда ушла, мы с Олегом бросились к нему. А он нам сказал, что, по его мнению, ты не очень-то подходишь на роль страдающей от одиночества женщины — слишком эффектна. И что рано или поздно мы с тобой попадем в беду.

— Что сейчас и наблюдается, — вставила Сонька.

— Так прямо и сказал? — не поверила я. — Не имея обо мне ни малейшего представления? Так он гадалка или консультант?

— Ну, он задавал вопросы, а мы отвечали. Вопросы, между прочим, довольно профессиональные — каждый в яблочко. Погоди, не спеши! Берет он за консультацию пятьсот зеленью, и к нему еще очередь, предтсавляешь?…

— Сволочи вы, — сказала я, поднимая повыше пистолет.

— Это все Тындюк! — взвыл Вова. — О, господи!

Видимо, рассчитывая, что я сейчас побегу расстреливать Тындюка. Всажу в Тындюка всю обойму. Получи, мол, Тындюк…

Тут наконец вышел из столбняка Олег и начал петь, как тяжело далось им это решение. Как их чуть было до смерти не загрызла совесть и, между прочим, до сих пор грызет. Лично он, Олег, совершенно не может спать по ночам. Все ворочается с боку на бок и думает, думает… Но это — сакраментальный вопрос, или, если мне так угодно, дилемма века. Что важнее — бизнес или мораль? Взобраться на баррикаду и провозгласить примат морали, конечно, красивее, но правильно ли? Один лысый с бородкой уже попробовал. И что? Олег бы сказал, какое место человеческого тела напоминает в итоге наша действительность, но ему не хочется оскорблять мой слух. Ведь, если вдуматься, все на свете — товар, поэтому именно бизнес лежит во главе всего. И счастье — тоже товар, который можно купить только за деньги. Между тем бизнесом правит холодный и трезвый расчет, тут уж ничего не поделаешь. Бизнес по природе своей циничен, а пытаться игнорировать природу — вещь опасная и заведомо обреченная на неудачу.

Но… они согласны подумать. Так просто взять и обобрать человека до нитки — тоже, по-видимому, не совсем верно. Что-то в этом все же есть нехорошее. (В подтверждение Вова с готовностью кивнул: они, де, за бизнес с человеческим лицом и обязательно поищут выход; Соня сделалась пунцовой: очевидно, придерживалась мнения, что обобрать человека до нитки вовсе не зазорно; а Лана, похоже, смаковала минуты, когда тот же самый пистолет был у нее в руках и направлен в мою сторону.)

Лекция о противоречии человеколюбия законам природы продолжалась, но я Олега больше не слушала. Стоит ли забивать мозги чужой бредятиной, когда и самой есть о чем поразмышлять?

В жизни мне, по большому счету, не очень везло, и вот наконец-то улыбка фортуны: я, может, и Фердинанду настолько открылась только потому, что почувствовала себя на высоте. Уже примеривала шкуру преуспевающей стервы, капризной до посинения. Одна лишь мысль о которой способна вогнать в глубокую депрессию. Сделать миру козью морду — это да! Так сказать, принять достойное и независимое решение. А уйти из жизни полным банкротом… Однако у меня, судя по всему, уже не будет выбора…

— Сволочи вы все, — проговорила я, поочередно наставляя дуло пистолета на каждого из них, чтобы доставить всем равное удовольствие. — Мучаетесь от угрызений совести, бедняжки? Ничего, потерпите немного. Сейчас я уйду, но следом за мной явятся «габсбурги» с бластерами наперевес, те самые — новые инопланетные, и уж они-то освободят вас от мучений.

— И вот еще что… — спохватилась я уже в дверях. — Не дай Бог вам обидеть Вадима или Алену. Тогда уж я точно за себя не отвечаю.

Конечно лучше было не упоминать о ребятах в разговоре с Ланой, но что сделано — то сделано, и теперь нужно было как-то спасать положение.

Разоружившись в коридоре, я чмокнула Бориса в щеку и отправилась домой.

Когда я вышла из метро, лил дождь. Застигнутые им пешеходы прятались под козырьками подъездов, по улице несся бурный поток. Если долго смотреть только на него, может создаться ощущение, будто ты на берегах Амазонки или Миссисипи. А если долго смотреть на поверхность болота? Я сняла босоножки и тихо побрела к Китайской Стене. Дождь был теплым.

Вру я все, внезапно подумала я со злостью. Грешу на поп вроде Вовы, Олега или Соньки, страшусь вероломства пришельцев, а сама лгу себе, как последняя тварь. Не пришельцы смертельные враги человеку, и даже не ближние его, а прежде всего, он сам.

Чем привлекала меня перспектива сделать карьеру? Ну-ка, девуня, посмотри правде в ее бесстрастные глаза. Возможностью утопиться в болоте с ощущением собственной гордости и неприступности? Как же, нашлась царевна-лягушка!!!

Ты просто надеялась пробиться к сердцу Завадского. Сделаться еще более самодостаточной, чем он, и тем самым преодолеть его самодостаточность своею. Деньги твои на него вряд ли бы произвели впечатление, он ведь не альфонс вроде ланиного. Но вот… аура абсолютной женской самодостаточности… Хотя теперь я понимаю, что и это — утопия: «у-то-пи-е-вающий» хватается за соломинку. Его самодостаточность ничем не прошибешь — надежда сумасшедшей.

А раз так…

Мне пришло в голову, что все, что стряслось со мной с момента отправки в Космос брачного объявления — череда событий, последовательно подталкивающих меня к болоту. Но тут из-под ближайшего козырька мне помахали рукой.

— Эй!

Я присмотрелась. Столяр Миша.

— Ну что, надумала? — он пытался перекричать шум дождя.

— Что? — не поняла я в первый момент.

Тогда, втянув голову в плечи, он сквозь дождь ринулся ко мне.

— Сниматься в порно, — прошептал он конспиративно.

— Ха-ха, — сказала я гробовым голосом. И добавила для непонятливых: — Пока нет.

— Жаль. А я получил предложение сниматься в роли короля Лира. И все благодаря порно. Так что зря теряешь время.

Я пожелала ему творческой удачи, заметив, что все же до короля Лира он пока еще по возрасту не дотянул. А ведь он, пожалуй, не попа, подумалось мне. Такой искренний, порядочный пожилой паренек. А то, что себе на уме, так это — не преступление. Ну, хочется ему меня трахнуть, так ведь не врет же. Называет вещи своими именами. Пуститься бы сейчас во все тяжкие… Жаль, папа-шахтер меня неправильно воспитал.

Не сниматься девуне на «Парамаунт-Пикчерз»...

И даже не быть кутюрье…

Завадский…

На меня снова накатило. Эта проклятущая ржавая бочка с горюче-смазочным материалом. Огромная и неотвратимая. С удушающе-вонючим содержимым. Вдавила в асфальт. Ушла в прошлое Турецкая Ривьера, в ответ выкатилась бочка — из того же прошлого… Раскатывает по моим косточкам, по ребрам, не дает вдохнуть…

В последние дни что-то затих ее грохот. Но вот она снова, родимая, тут как тут…

Я ступила в подъезд, влача за собой стекающие с одежды ручьи. Достала из почтового ящика «Новые Известия» и еще раз полюбовалась на морду Соньки, взгрустнувшей по причине отсутствия земного жениха.

Лифт не работал, пришлось совершать героическое восхождение. Сейчас мне уже не хотелось лелеять свое тело, и я с тяжким вздохом затопала наверх.

Ладно, девонька вам еще покажет! Эта ласточка, эта птичка, эта синичка! Еще вернется на землю в скафандре а ля Викки Габсбург!…

Фердинанд уже был здесь. Посреди комнаты стоял большой черный чемодан — всплыло в памяти сакраментальное «Где же мои чемоданы?» — а в кувшине место роз заняли удивительные лиловые цветы. Они были раз в пять крупнее, чем лилии.

— А у нас на планете дождей нет, — сообщил он.

— У вас там вообще ничего нет, — парировала я, — если я тебя правильно поняла.

— Ну уж и вообще ничего… Есть, к примеру, вот такие цветы.

— Так это с вашей планеты? — Я с интересом уставилась на них. — Действительно, очень красивые. А откуда они взялись?

— Матрица, Вика, матрица, помнишь я рассказывал?

— Здорово! — Я приблизилась к ним носом. — Жаль, они совсем не пахнут.

Он принялся выкладывать содержимое чемодана на тахту. Все в точности соответствовало списку, который я составила тогда в сквере: зубная щетка, сменные носки, тапочки, мужской одеколон, бритвенный прибор и т.д. Даже кейс.

Вытащил из кармана и предъявил мне паспорт: Фердинанд Габсбург, фотография — его, прописан — у меня, гражданин России… Все чинно-благородно. Страна обзавелась новым гражданином. Штамп о женитьбе, впрочем, в паспорте не стоял.

Из кейса он извлек устройство, похожее на переносной компьютер, только совсем тоненькое, и стал демонстрировать виды своей планеты. Как и следовало ожидать, убийственно однотипные: кругом болото без конца и края, а на нем — такие же, как и в кувшине, лиловые цветы.

— Вот тут моя родина, — проговорил он вдруг, кивая на очередной участок грязевой поверхности.

Непонятно каким образом он умудрился отличить это место от остальных.

Я поинтересовалась, какая функция у них на планете возложена на цветы: экологическая или эстетическая? А он сказал: ни то, ни другое. Экологически болото самодостаточно (как Завадский, отметила я про себя), а эстетически для них представляют ценность лишь интеллектуальные цепочки. Тогда я поинтересовалась, зачем они вообще нужны — эти цветы, и Фердинанд сделал неопределенный жест рукой.

— Это — одно из основных мироположений, отраженное в Кодексе Вселенной: любая планета должна иметь что-то ненужное с точки зрения обитателей этой планеты. Но, как видишь, наши цветы вполне могут пригодиться вам.

— А наш чувственный опыт — вам, — сказала я.

— Верно.

— А кто его придумал? — спросила я. — Этот Кодекс Вселенной. По-моему, ты уже как-то упоминанал о нем.

— Сначала появился Кодекс, а уж потом — Вселенная. Вселенная и возникла-то благодаря ему.

— Но ведь кто-то же все-таки его сформулировал.

Он улыбается.

— Наверное, Бог, — говорит он. И сам увлекается собственной идеей. — А что, — говорит он, — если какая-то из ваших фирм производит продукцию, она ведь обязана снабдить ее инструкцией к применению.

— И каков смысл этого закона? — спрашиваю я.

— Понятия не имею, — говорит он. — Смысл большинства законов всем ясен, но есть и такие, вроде «обязательности ненужного», — не поддающиеся расшифровке.

— И даже не делаются попытки их объяснить?

Он снова улыбается.

— Что понятно — то понятно. А подменять смысл непонятного объяснениями… На Земле очень любят объяснять непонятное, хлебом вас не корми. В результате представления людей обо всем еще больше запутываются. С увеличением количества бессмысленных объяснений растет энтропия, а она не может нарастать вечно.

— Попытка объяснить непонятное приводит к росту количества знаний, — возразила я. — Что тут плохого?

— Ерунда, — говорит он. — Количество знаний не увеличивается. Просто у вас одни знания объявляются верными и вытесняют другие, хотя на самом деле они ничем не лучше прежних. Только объяснений при этом становится больше. У нас их вообще нет.

— Однако объяснения основываются на знаниях, — я. — То есть, объяснения, по сути своей, — это передача знаний.

— Это твое объяснение объяснений, — он. — Знания — это «что» и «как», и в отдельных случаях «почему». А объяснения — это «зачем» и в остальных случаях «почему». Кстати, насколько мне известно, ни в одной другой системе коммуникаций, кроме за исключением земной, понятия «зачем» и «почему» совершенно не накладываются одно на другое. Тема для первоклассной интеллектуальной цепочки, ты не находишь?

У него появляется ждущее выражение на лице, словно он собирается испытать оргазм.

— Какой-то дурацкий разговор у нас получается, — заметила я.

— Тогда давай поговорим о чем-нибудь еще.

— Ну ладно… А что это за устройство? Компьютер, что ли?

На экране по-прежнему с унылой регулярностью сменяли друг друга виды его родных пенат. Он сказал, что ему больше нравится слово процессор. Конкретно этот процессор изготовлен на планете Хаан, население которой имеет приблизительно то же устройство зрения, что и мы. Поколдовал над экраном, после чего виды болота сменились видами планеты Хаан.

Ощущение было очень сильным: на планете Хаан обитали гуманоиды. Правда, голов у них вообще не было, зато верхних конечностей имелось аж две пары. Одна пара заканчивалась пальцами, на другой размещалось по глазу. Естественно, они этими глазами вращали как попало, одновременно и конечности выворачивая в разные стороны. Рядом со зрачками располагались небольшие наросты, и время от времени хааняне прикасались к ним пальцами. Предположительно, меняли режим зрения. Интересно, что подразумевал Фердинанд, говоря об однотипности устройства наших глаз? Наличие и у нас и у хаанян сетчатки, что ли?

— Третий справа — это я, — скромно проговорил Фердинанд. — Разумеется, в скафандре.

Я попыталась представить себе собственную реакцию, если бы вместо сгустков болотной жижицы ко мне посваталось вот такое вот существо. Б-р-р, уж лучше сгустки: абстрагироваться — так до конца.

Я почувствовала, что такого рода впечатления, да еще в немерянных дозах, могут непредвиденным образом сказаться на психике.

— А это что? — намеренно отвлеклась я.

На тахте лежал шарообразный приборчик с проводом и штепселем, показавшийся мне до боли знакомым.

— Противокомарное устройство. Спать нужно с открытыми окнами, а не устраивать душегубку, — буркнул Фердинанд.

— Купил? — догадалась я. Я уже как-то опробовала похожий, но толку от него было чуть. — Можешь отнести назад. И запомни: против комаров эффективных средств не бывает.

Фердинанд ожесточенно запротестовал. Видимо, о своем скафандре он заботился не меньше, чем я о собственном теле.

— Ладно, вечером убедишься, — уступила я.

Вечером мы посмотрели очередную серию «Спрута».

— Ну и как впечатления? — поинтересовалась я.

Он задумчиво пошевелил губами. Мол, фильмы, равно как и книги, формально напоминают интеллектуальные цепочки. Ряды выстраиваются по несколько иным законам, но все же в структуре есть много общего. Однако это, безусловно, псевдоинтеллектуальные цепочки. Единственные цепочки, которые он готов признать интеллектуальными, — музыкальные произведения.

Вот как?

Я стащила с антресолей запыленный баян и попыталась исполнить «Чардаш» Монти. Пальцы не очень-то меня слушались.

Он попросил сыграть что-нибудь еще.

Я слабала песенку Чарли Чаплина, потом несколько современных мелодий: из фильмов «Шербурские зонтики» и «Ромео и Джульетта». Похоже, он испытал оргазм. Вернее, скафандр выглядел так, что можно было сделать подобное предположение, не знаю, какой уж аналог оргазма был испытан самим Фердинандом.

— Между прочим, музыка более, чем что-либо другое в искусстве, апеллирует к чувству, — заметила я. — Интересно, как это может тебе нравиться?

— Но мы ведь анализируем чувства, — возразил он. — По возвращении домой я вашу музыку с удовольствием проанализирую. А фильмы и книги — никогда.

Он сказал, что из современного Рахманинов и Стравинский произвели на него наибольшее впечатление. И еще, пожалуй, джаз. Неожиданно спел известную песенку Рэя Чарльза «Hit The Road Jack», и у него классно вышло. Я попробовала подыграть ему на баяне. Оттянулись на славу. Рокот бочки с мазутом доносился уже откуда-то издалека.

Музыкой Фердинанд увлекся, находясь все там же — в желудке. Здорово же он, черт побери, устроился! Еще выяснится, что он там попивает кофеек и попыхивает сигарами…

Наконец, настало время противокомарного устройства. Фердинанд торжественно подключил его к розетке. Открыли балкон, включили в комнате верхний свет. Welcome!

Гости не заставили себя долго ждать. Воздух наполнился гнусным «зззззззззз». Тут противокомарный шарик исторг из себя серебряное сияние. Шшшшах! И… ничего не произошло, комары как летали себе по комнате — так и летали.

На Фердинанда было жалко смотреть. Он был воплощенной иллюстрацией к понятию «утраченные иллюзии». Я выключила свет в комнате и включила на балконе.

— Это — единственное надежное средство, — пояснила я.

И удалилась на кухню с газетой — пережидать нашествие комаров. Снова уставилась на Соньку, теперь уже с чувством превосходства. На газетных фотографиях она почему-то получалась пучеглазой. То ли у нее развивалась базедова болезнь, то ли это были происки фотографов, полагавших, что так она больше соответствует имиджу космической невесты. Взгляд мой скользнул по колонке информации, непроизвольно выхватив оттуда следующий текст:

«ТОРОНТО. Канадский суд отклонил иск Рене Джоли, заявляющего, что он марсианин, к министру обороны страны по обвинению в заговоре с целью уничтожения космического пришельца. Обоснование судьи весьма любопытно: так как, по заявлению ответчика, последний не является человеком, то и «человеческий» суд не соответствует его статусу».

Интересно, а лечение в психушке соответствует его статусу? Сомнения в отношении Фердинанда снова зашевелились во мне. Но я тут же отогнала их, вспомнив, с какой фантастической скоростью тот воспринимает информацию. Рене Джоли, небось, подобное и не снилось. Если завтра утром Фердинанд заговорит на нескольких языках…

Я перешла к новостям культуры и оторопела. Известный режиссер Глеб Сокольский на «Мосфильме» приступал к экранизации «Короля Лира». В главной роли он планировал снять… столяра Мишу. Конечно, о том, что он столяр, в статье не упоминалось. Говорилось лишь, что актер он непрофессиональный, но с многолетним стажем. И ни словечка о порно.

На фотографии столяр Миша был облачен в королевскую мантию. Ну и дела! Я вернулась к началу газеты и заново пересмотрела ее от корки до корки. С ощущением, что в ней должно быть еще что-то удивительное. Но нет — как видно, хорошего понемножку.

— Спим валетом, как и прежде, — предупредила я Фердинанда.

И постелила подушки и одеяла по диагонали.

Он улегся, а меня еще ожидал вечерний туалет. Вообще-то, вечерний туалет, когда в постели у тебя мужчина, отличается от обычного. В первую очередь — психологически. Ну, и в смысле содержания. Однако я старалась подавить в себе ощущение «дожидающийся в постели мужчина». Какой из него мужчина, в самом деле? И все же с мурашками полностью совладать так и не удалось.

Я вошла в комнату в пеньюаре и громко потребовала, чтобы он закрыл глаза. В тот момент он, кажется, уже засыпал. Непонимающе захлопал ресницами. Я повторила свою просьбу.

— Зачем? — удивился он. Потом спохватился. — Ах, да! Стесняешься…

— Впрочем, можешь и не отворачиваться, — разозлилась я. — Действительно, с какой стати? Это все равно, что смущаться лунохода. Я, конечно, не эксгибиционистка какая-нибудь, но не до такой же степени!

С этими словами я демонстративно сбросила с себя пеньюар и нырнула под одеяло. Чертовы мурашки по коже так и забегали. И еще этот зуд… Интересно, способен ли скафандр испытать эрекцию? Предположительно, да, ну а если нет?

Казалось бы, какая разница: да или нет? Допустим, да… И что дальше?

Я попыталась внушить себе, что интерес мой носит чисто исследовательский характер. К примеру, неплохо было бы узнать, кто может родиться от женщины и скафандра. Человек или тоже скафандр? Возможно, промежуточный вариант: человек со сгустками болотной жижицы внутри? Потом я попыталась уснуть. И, вроде, мне это удалось, но выяснилось, что интерес мой никуда не делся. Да или нет? Так все же… да или нет? Фердинанд начал похрапывать, и тут девуня капитулировала. Ее ладонь скользнула по его ноге…

Ночью мы уже не лежали валетом. Спать валетом с муж…ским телом — какая глупость!

Осуждаете? Девоньке и без вас тошно. Ну, трахнулась она с инопланетянином — что с того? Может, у нее особая форма зоофилии, у этой девуни? У этой симпатюшки, этой вишенки, этого персика…

Другое меня сейчас занимает: удастся ли мне его укокошить в себе? Если да, то какой же он вечный?

РАЗДАЛСЯ ЗВОНОК. НА ПОРОГЕ С УЛЫБКОЙ НА ЛИЦЕ ЗАСТЫЛ... МИКЕЛЕ ПЛАЧИДО. Так начался второй этап этой истории. Но произошло это чуть позже, когда выяснилось, что Фердинанд — никакой вовсе не инопланетянин, и его уже не было рядом со мной.

А в то памятное утро из него стала неудержимо извергаться всякая белиберда. Я судорожно принялась вспоминать, какие языки поручила выучить ему накануне. Вроде, английский, болгарский, испанский, хинди и суахили. И еще — китайский. Тарабарщина, на которой он говорил, могла сойти за хинди или суахили. За китайский — вряд ли. Я кинулась к приготовленным заранее словарям.

— Ну-ка, повтори, что ты сказал, — потребовала я.

Он расхаживал голым по комнате и вещал на великолепном суахили. Это надо было слышать. Пришелец — он и в Африке пришелец. Потом он перешел на хинди.

Вспомнились столяр Миша и мои порнографические поползновения — пусть и мысленные... Теперь девонька ныряет куда глубже: трахается с белковым скафандром… Причем, наяву.

Взвыв от полноты чувств, я повалила скафандр на тахту.

Чуть позже Фердинанд сказал, что усвоил уже всю информацию, доступную для него в желудке, и что теперь ему не помешало бы сходить в библиотеку в поисках альтернативных ресурсов. Я заставила его еще немного поработать на тахте. А вообще его уход оказался весьма кстати, поскольку мне требовалось немного времени, чтобы разобраться в себе. И заодно подумать о будущем, поскольку моя замечательная работа в профсоюзе, похоже, накрылась медным тазом, а сбережения, которые у меня еще оставались, таяли на глазах. Тем более, в последнее время я оказывала финансовую поддержку мамочке, и мне не хотелось слагать с себя эту обязанность. Пока я тут, по крайней мере. На Земле.

Одним из возможных источников доходов могли бы быть, к примеру… попы. Если уж у них из-за меня нелады с совестью, пусть выделят девуне отступного, и — так и быть — я постараюсь выбросить их из головы. Они признали, что с совестью у них действительно далеко не благополучно, но с деньгами — и того хуже: свой бизнес сжирает все до конца. «Даже революция так не пожирает своих детей», — скорбно заметил Олег. Бедняжки. Я сочувственно поинтересовалась, как же они собираются нести этот тяжкий груз дальше? Они сокрушенно повздыхали и развели руками.

В результате — это уже становилось традицией — на выручку Фердинанду пришли ребята со станции. Не возьмусь утверждать, что купюры, которыми они нас наделили, были настоящие, но в банке их приняли с соответствующим цвету ассигнаций пиететом.

И тут в самый неподходящий момент нагрянула сестренка…

Бывало, она и раньше сваливалась мне как сундук на голову: нас обуревала идея-фикс выдать ее замуж в Москве. Если учесть, что мне и самой-то никак не удавалось с этим определиться… Однако обеих последний факт почему-то не смущал. Мы активно задействовали структуру знакомств, посещали многочисленные сборища, на которых липли не к ней, а преимущественно ко мне — в основном, всякая мелочь пузатая, — и Нора даже не знала, радоваться ей по этому поводу или огорчаться.

К слову, именно она, согласно традиции, значилась в нашей семье неудачницей: не получила нормального образования, прозябала в Донецке, замуж выскочила рано и бестолково. Бывший муж — хронический алкоголик — только и умел квасить водку и пропадать на стадионе. В прошлом — сам нападающий «Шахтера». Когда Нора его бросила, ухитрился пропить собственную квартиру — уникальнейшая попа.

Ну а мне, исходя из остаточного принципа, достался имидж ребенка благополучного. Должна же в семье быть отдушина. Закончила московский институт, осела в столице, работаю в престижной конторе, получила квартиру. И замужем не была, стало быть, нет повода утверждать, что личная жизнь у меня не сложилась. Просто ее никогда не было — этой личной жизни. А то, что я готова превратиться в сгустки болотной жижицы — это, по-видимому, уже не в счет...

Внешне мы с Норой очень похожи, только я — блондинка, а она — рыжая, и, как следствие, более броская. На таких рыжих игроки донецкого «Шахтера», как правило, и клюют. А на меня клюют одинокие москвичи среднего возраста, которых потом пачками, словно тараканов, приходится уничтожать в себе.

Но ради Норы я была готова продолжать изыскательскую деятельность, культурно развлекаться и в процессе всего этого вести тяжелые оборонительные бои.

Теперь пришлось повсюду таскать с собой и Фердинанда. Для начала, он перекочевал на раскладушку, следовательно, в наших ночных упражнениях наметился продолжительный перерыв.

— Ему что, больше жить негде? — недовольно осведомилась у меня сестренка.

История эта началась в ее отсутствие, я уже успела понемногу обвыкнуть в своей новой реальности, в частичку которой превратилась и моя квартира, и Нора воспринималась теперь мною как инородное тело. Впрочем, ее появление лишь оттенило впечатление, сложившееся уже давно. Я словно находилась в коктейле, состоящем из реальности и вымысла. Очень смахивало на ощущение, возникающее во время солнечного затмения, когда воздух представляет собой смесь дневного света и тьмы. Помните, раньше я называла это снами другого уровня?

— …Ему что, больше жить негде?

— Что-то вроде того, — сказала я.

Мы сидели на кухне и щебетали. Так уж повелось: сколь бы горько ни складывалась наша судьбина, мы щебечем и щебечем себе, словно канарейки. У нас фамильная привычка: говорить друг с другом, вбирая воздух в легкие. В результате и получается что-то вроде щебета.

— Дожила, ты уже бомжей по городу собираешь.

— Ну, дом-то у него, положим, есть, — вырвалось у меня. Еще не хватало, чтобы обо мне сложилось такое мнение. Особенно у сестренки, для которой я всегда стремилась быть примером.

— Где? — тут же заинтересованно встрепенулась Нора.

— Отсюда далеко, а в парсеках я слабо соображаю.

— И все же? — Парсеки сестренка пропустила мимо ушей.

— Что тебе сказать…

— Неужто в Кацапетовке какой-нибудь?

— В некотором роде, в Кацапетовке...

И тут мне в голову пришла одна нехитрая мысль: коль скоро я сделала окончательный выбор, неплохо бы Норе кое-что объяснить. Чтобы потом она соответствующим образом подготовила мамочку.

— Видишь ли, — защебетала я, — пока тебя не было, произошли некоторые события. Я послала в Космос брачное объявление... Ну, так получилось… И Фердинанд… в общем, он не человек.

— Хорошая фигня, — последовала норина излюбленная фраза. Причем было непонятно, как она восприняла мою новость. У нее все на свете — хорошая фигня.

— Вначале я и сама не поверила, я ведь не настолько ненормальная, — прощебетала я. — Но ему, как это ни странно, удалось меня убедить. И потом, его планета — бррр! — такая неприглядная. Если бы уж ему взбрело в голову разыграть комедию, он бы выдумал что-нибудь попривлекательнее. Наверняка.

Я включила технику Фердинанда, чтобы показать Норе болото и Хаан.

Та с удивлением уставилась на чудо-процессор. Работала она оператором в вычислительном центре и в компьютерах кое-что волокла.

— Я слышала, что «Сони» начала выпускать такие плоские ноутбуки, но чтобы настолько плоские! Они, должно быть, очень дорогие. Ничего себе, бомж из Кацапетовки!

— Но тут ведь нигде не написано «Сони», — возразила я.

— Да существуют такие хитрые японские засекреченные фирмы… А он, вообще-то, кто? И имя у него стремное — Фердинанд…

— Имя ему придумала я сама, так что ничего особенно стремного в этом нет…

— Значит, это имя не настоящее? А какое же тогда настоящее?

— В дословном переводе оно не очень благозвучное: что-то вроде сгустков болотной жижицы.

— Хорошая фигня! А в переводе с какого?

— Послушай! — я потихоньку начала выходить из себя. — Он — инопланетянин! Пришелец, ясно тебе? — И переключилась с болота на Хаан. — А это — совсем другая планета, на которой изготавливают такие процессоры. Там живут гуманоиды.

— А в болоте кто живет?

— Просто разумные вещества.

Я понимаю, звучало это как бред. Правда часто воспринимается подобным образом. Судьба наделила меня не существом даже, а веществом. Расщедрилась. И теперь мне самой предстояло превратиться в вещество. В разумное хотя бы — и на том спасибо.

— Компьютерная графика неплохая, — отметила Нора. — Хотя встречается и получше. Это игра такая, что ли? И вообще, что это за оболочка? Я не узнаю.

— Наконец-то, ты понемногу начинаешь прозревать.

— Зато меню на русском языке, — парировала сестренка. — Интересно, что это за программа?

— Меню на русском по просьбе Фердинанда сделали ребята со станции.

— Со станции? Ты хотела сказать, с какой-то компьютерной фирмы?

— Я хотела сказать — со станции! С космической станции! — Я даже перестала щебетать и с раздражением на нее уставилась. — На ней трудятся такие загадочные ребята — очень учтивые, между прочим, мужикам до них... Вращается, как ей и положено, вокруг Земли…

— А к психиатру ты обращалась? — испуганно проговорила Нора.

— Конечно!

Сказано это было в полемическом запале, ни к кому, разумеется, я и не думала обращаться.

— Это предусмотрительно с твоей стороны, — одобрила Нора. — И что сказал психиатр?

— Послушай, за одну только ночь он ухитрился выучить шесть иностранных языков: испанский, английский, болгарский, китайский, хинди и суахили. Я потом проверяла. Способен на такое человек? Отвечай!

— Кто освоил, психиатр?

Интеллект — ниже плинтуса!

— Да нет же! Фердинанд!

— А почему тогда ты говоришь, что он — вещество?

— Потому что видишь ты вовсе не его, а белковый скафандр. А сам он находится в животе наподобие зародыша.

— Хорошая фигня!

Словом, Фердинанд сестренке явно пришелся не по вкусу. Ему же я сказала, что Нора приехала сюда «отвязаться». Со сленгом у него по-прежнему были проблемы, и он уточнил:

— От чего?

А я сказала:

— От всего.

Но он все равно, по-моему, не понял. Впрочем, взаимная неприязнь не помешала им устраивать музыкальные шабаши. У Норы был приятный голос, и у них сложился неплохой дуэт. Ая, в меру способностей, подыгрывала им на баяне.

Однажды наши с сестренкой изыскания привели нас в кафе «Ровесник». Там устраивались широкомасштабные мероприятия, чем-то напоминающие птичий базар. Для одиноких особей среднего возраста. Мы были пока не то чтобы среднего (Нора на год моложе меня), но мужчины этой категории нас уже непосредственно интересовали.

Поначалу пару проходимцев, как водится, попытались приклеиться ко мне, но я сделала вид, что ко мне уже приклеился Фердинанд. А потом какой-то малахольный павиан-одиночка пристал к Норе. Выглядел он так, словно ему давно уже исполнилось шестьдесят. Т.е. это были уже не совсем его игры. Просто дяденька слегка заигрался погремушками.

Для затравки он посулил Норе увеселительную прогулку в Париж. Чуть позже я заметила, что речь уже идет о Французской Ривьере. И наконец они отправились в путешествие по Южной Африке. Впечатление усугублялось морем шампанского, в котором он попытался нас утопить. При этом мы с Фердинандом не пили, а Нора отхлебывала, но потихоньку. Официант открывал очередную буталку, он выплескивал в бокалы граммов двести и заказывал следующую. Костюм у него, если не ошибаюсь, был от Валентино. Прикид — ничего себе.

В общем, Нора развесила уши. Особенно когда речь зашла об Южной Африке. Мне даже пришлось пнуть ее под столом ногой. Какая пошлость! Пальмы, море, яхты, омары в соусе, побережье, огни Кейптауна и Йоханнесбурга, саванна, носороги, пеликаны, крокодилы… Что там еще… Список можно было бы продолжить: в нашей конторе южноафриканских проспектов — выше крыши. Хотя по мне Южная Африка — это все же Луи Буссенар, «Капитан Сорви-Голова», война буров против англичан, Оранжевая Республика, Трансвааль…

Я уточнила, куда именно он собирается прокатить мою сестренку: в Оранжевую Республику или Трансвааль?

Он принялся таращиться на меня бессмысленным взглядом. Впрочем, одно из названий, видимо, показалось ему отдаленно знакомым.

— Транс… транс… — пролепетал он.

— А где вы трудитесь, если не секрет?

Навалившись на стол, он приблизил ко мне свое пьяное… лицо, скажем так.

— Я… торгую газом, детка. Понятно тебе?

— Воздухом, что ли? — переспросила я. — Полюбуйся, Нора, перед тобой типичный представитель торговцев воздухом.

— Не слушай эту дуру, — повернулся к Норе павиан.

— Что-о? — угрожающе пропел Фердинанд. Теперь пришлось его превентивно хватать под столом руками — побегов от милиции мне уже хватило в первый день нашего знакомства. У нас там вообще разворачивалась бурная жизнь, под столом. Павиан там тоже пытался что-то сделать с Норой.

— Газ — это не воздух, — пробормотал он, собрав в кулак свои умственные способности.

— Смотря какой газ, — возразил Фердинанд. — Кислород одновременно является и газом, и воздухом.

— Но я не продаю кислород… Он же бесплатный… Я продаю… э-э-э… тот, что в газопроводе.

— Придется рассказать обо всем Черномырдину!

Уже на улице, когда пришло время расставания, павиан схватил Нору за руку и не хотел отпускать. Фердинанд ткнул его легонько пальцем под дых. Тот согнулся в три погибели. Очевидно, Фердинанд еще не успел осознать, что бить пенсионеров — даже пальцем — на Земле не очень-то приветствуется. Не заложили ему, видимо, такую информацию в желудок. И тут же у виска Фердинанда возник пистолет. Сначала я увидела именно пистолет, и он показался мне знакомым. И уже потом поняла, что за рукоять пистолета держится мой приятель Борис.

— Привет, — проговорила я, еще не успев удивиться.

Он бросил взгляд в мою сторону и раскрыл рот. Вызывающий макияж, по-видимому, служил мне неплохой маскировкой.

— Знакомься, моя сестра, — сказала я, чтобы как-то разрядить атмосферу. — А что ты здесь делаешь?

— Твоя сестра? — выдохнул Борис. — Родная, что ли?

— А разве по ней не видно?

Павиан, как ни старался, так и не сумел принять вертикальное положение, и наконец рухнул на тротуар, неуклюже подвернув под себя руки. Сказался, видимо, не только удар Фердинанда пальцем, но и залитый в павиана галлон шампанского.

Борис опустил пистолет и поставил его на предохранитель.

— И что же ты тут делаешь? — еще раз спросила я у него.

— Охраняю это убоище. — Он кивнул головой в сторону безжизненного тела.

— Так ты больше не служишь у нас в конторе, что ли?

— Именно, служу. А это — председатель нашего профсоюза. Неужели ты никогда его раньше не видела?

Я с интересом воззрилась на распростертого у наших ног «торговца газом».

— Нет… Впрочем, меня давненько не было на работе … А раньше… нет, не видела, как это ни странно.

— Тогда знакомься.

— А он разве не газовый магнат?

— Какой еще магнат? — Борис недоуменно уставился на Нору.

— Вот видишь, — я слегка коснулась тела носком туфли, — он все придумал. Ни в какую Африку он тебя не повезет. Может, он вообще в прошлом игрок донецкого «Шахтера». Во всяком случае, я бы такую возможность не стала исключать.

— Если захочет, то повезет, — сказал Борис. — Ему это раз плюнуть.

Нора нервно хихикнула.

Я вспылила.

— Да откуда же «раз плюнуть»? Ведь у него зарплата среднего чиновника. В профсоюзе всем об этом известно!

Это было гордостью нашего коллектива: что наш председатель не коррумпированный. Мы знали, что обычно начальники коррумпированные, а вот у нас — в виде исключения — порядочный человек.

Однако мои слова насчет зарплаты были полностью проигнорированы. Даже Фердинандом. А зря, ведь существуют люди, страдающие раздвоением личности. То они мнят себя торговцами газом, то скромными председателями профсоюза. Может, и настоящему торговцу газом иной раз взбредет в голову, что он — председатель профсоюза. А нашему председателю — наоборот… Но вот откуда у него столько денег на шампанское, если про газ ему только мерещится?

— Нужно его куда-нибудь отсюда забрать, — проговорила Нора.

— Справедливое замечание. — Борис кряхтя взвалил павиана на плечи и поволок его к стоящему неподалеку лимузину.

— Так у тебя оказывается есть родная сестра? — Он свалил груз на заднее сидение и облегченно выпрямился. — А как ее зовут?

— Нора! — прокричала в ответ сестренка.

— Он женат, — прошипела я сквозь зубы.

— Плевать, — прошипела та в ответ.

— Подумай, что сказал бы наш папа.

— Наш папа-шахтер?

— Не смей, — сказала я.

— Что вы застыли там, как неродные? — крикнул нам Борис. — Садитесь, я подвезу.

Не успела я опомниться, как Нора уже поскакала вперед, распушив перышки. Пришлось двигать протезами следом за ней.

— А это, если я правильно понимаю, твой жених? — покосился на Фердинанда Борис.

— Ага, — вздохнула я.

Почему-то на меня снова накатилась бочка с мазутом. Перед глазами возникла язвительная улыбка Завадского…

А ведь, возможно, Борис — именно тот парень, которому по силам облегчить мою участь. Чувствовалась в нем этакая… мужская закваска. При всем при том — нормальный землянин, никак не связанный с болотной темой, ква-ква, и без боксерской перчатки в желудке…

Вспомнилось, при каких обстоятельствах мы с ним познакомились. Признайся я теперь, что жених не больно-то меня волнует, Борис тут же потерял бы ко мне интерес. Ибо моя самоотверженность тогда, судя по всему, его и подкупила. Девуня оказалась в западне. И теперь сестренке суждено состричь все ее купоны. Ведь она так здорово похожа на девуню, и одновременно без жениха.

У меня появилось ощущение, будто я смертельно отравлена, а к чаше с противоядием приникает другая. Я хриплю, раздирая себе горло, пытаюсь в агонии схватить воздух губами, а чаша пустеет у меня на глазах…

Словом, меня захлестнула дикая ревность.

Я уже давно свыклась с мыслью, что большинство женщин на свете счастливее меня. Ну, если не большинство, то, во всяком случае, очень многие. Однако сейчас я внезапно почувствовала, что если Нора — моя сестра Нора! — станет счастливой, что если у нее неожиданно все сложится — у моей сестры Норы! — я этого не перенесу. Я этого просто не перенесу. Первокачественный материал для интеллектуальной цепочки, не правда ли?

А может, я и хожу на все эти сборища, чтобы лишний раз при Норе поотбиваться от ухажеров? Все ж таки меня в Москве предпочитают, меня!…

Я сидела на заднем сиденье между Фердинандом и выключенным председателем профсоюза. А Нора, конечно же, уселась рядом с Борисом. Я ловила каждое их слово, и вдруг с удивлением обнаружила, что за последнее время Нора нравственно сильно деградировала. И что заинтересовал ее вовсе не сам Борис, как я ошибочно предположила, а возможность вытянуть из него информацию про босса.

— Да у него зарплата шесть тысяч рэ в месяц! — снова не выдержала я.

И вышло, что я против воли встала на сходную с Норой корыстную позицию.

— Оно и чувствуется, — буркнула Нора.

Видимо, намекая на устроенную павианом бутылочную канонаду, Южную Африку и костюм от Валентино.

Борис заметно приуныл.

Вот черт!

Я показала ему, где живу, и когда машина затормозила у Китайской стены, неожиданно заявила, что поеду с Борисом дальше: помочь выгрузить председателя профсоюза. Мол, это наш общий босс, и я не имею морального права самоустраниться, возложив ответственность за него исключительно на телохранителя. А Нора стала намекать на профессиональное владение такими немаловажными навыками, как вынос тела. Ну, с ее-то прежним муженьком... Однако я тут же дала ей отпор, который ее, видимо, обескуражил. У меня уже начался нестерпимый зуд в том самом месте.

— Вернусь, мы еще с тобой поговорим, — гневно пообещала я, поручив Фердинанду отвести сестренку домой.

Мы подождали, пока они скроются в подъезде.

— Да я, вообще-то, и сам управлюсь, — начал было Борис, но я бросила на него такой дикий взгляд, что он тут же заткнулся.

Наш верховный босс, он же — павиан, он же — продавец воздуха, по-прежнему не подавал признаков жизни. Теперь уже я уселась на переднем сидении, и какое-то время мы ехали в полной тишине. Так было даже приятнее. Борис включил радио. Анонсировалась новая передача «Для тех, кому одиноко» — о возможности альтернативного поиска партнеров в просторах Вселенной. Попы из моего отдела трудились, не покладая рук.

Мы подкатили к большому дому на проспекте Мира, выгрузили павиана на асфальт, закрыли машину и поволокли его к лифту.

— Четвертый этаж, — проговорил Борис, нащупывая в карманах у босса ключи.

Квартира была просторная, я так и не узнала, сколько всего в ней было комнат. Пыхтя, мы добрались до спальни, положили павиана на ковер и постояли разгоряченные, тяжело дыша. Борис меня поцеловал, и меня тут же задергало, словно стиральную машину. Мужские и женские вещи стали разлетаться в разные стороны.

— Я всегда... искал... — простонал он.

Очнулась я, наверное, где-то через час. По комнате разносился густой мужской храп. Причем храп с этаким стереозвучанием. Рядом на постели растянулся голый Борис: с толстой золотой цепью, с татуировкой на плече, раскинув чресла, с оскаленными зубами. Впрочем, храпел не только он, но и павиан на полу. Они храпели дружно, в унисон, отсюда и возникал стереоэффект.

Тут совсем рядом, превозмогая храп, загудела бочка с мазутом, и я поняла, что Борису никогда не одолеть Завадского. И что мне остается только похоронить его в себе. Пусть без мучений и пыток, пусть даже с прощальным салютом изо всех орудий, но все же похоронить. Я вздохнула — девоньке не впервой. Я — опытный могильщик, с большим трудовым стажем. Как-нибудь справлюсь. Бедный Борик…

Я принялась собирать по полу одежду. Трусы мои зажал в кулаке спящий павиан и ни за что не хотел отдавать. Черт с ними, с трусами.

Я надела джинсы на голое тело, натянула блузку и туфли, схватила рюкзачок и выскользнула из квартиры. И только сидя в такси сообразила, что Бориса надо было бы разбудить. В голове у меня окончательно прояснилось только теперь — что поделать.

Представилась картинка: утром босс просыпается на полу, в мятом Валентино, с какими-то непонятными трусами в кулаке. А на его кровати развалился голый охранник… Прямо какой-то «Бобик в гостях у Барбоса» получается.

Дай Бог, чтобы Борис проснулся первым.

Тут бочка с мазутом так громыхнула, словно ее запустили с крутой горы. Казалось, через секунду она обрушится на крышу машины. Господи, и как же девоньке плохо! Так опуститься, чтобы повиснуть на шее у женатого мужчины, который к тому же лет на пятнадцать старше ее. И, если разобраться, — простой мужик, какая-то разновидность столяра Миши, только с пистолетом. Помог мне тогда здорово в ситуации с Тайсоном. Так ведь и столяр Миша хотел мне помочь. Он же не виноват, что наша сегодняшняя жизнь так или иначе ассоциирована с порнографией. «Эх, жизнь моя — жестянка, ну ее в болото...

«Ну ее в болото...» — повторила я.

И поняла, что отныне эта песенка станет моим персональным гимном.

«Живу я как поганка, а мне летать, а мне летать, а мне летать...»в

Я взлетела на девятый этаж, застав там спящего Фердинанда и чаевничающую на кухне сестренку. На столе стояла розетка с нашим любимым абрикосовым вареньем. Я взяла чистую ложечку и зачерпнула себе немножко. Посмакую напоследок, в болоте таким вареньем, пожалуй, не побалуют. Забывшись, принялась стаскивать с себя джинсы.

— Ну вот, трусов уже нет, — кротким голосом проговорила сестренка.

Со спущенными джинсами, словно кенгуру, я стремглав поскакала в ванную.

— А их и не было! — крикнула я оттуда. — Иногда я люблю надевать джинсы на голое тело.

Однако Нора пропустила мой ответ мимо ушей.

— Надеюсь, ты старикашку оставила для меня? Или тебе приспичило сразу с обоими?

— Дура!

— Конечно, дура. Умная бы поехала вместе с вами, а не оставалась с этим белковым чучелом.

— Ты что же, пыталась к нему приставать?

— К кому? К этому белковому чучелу, начиненному разумным веществом? Если честно, да. Назло врагам. Но оно уже, видите ли, присягнуло другой на верность. Это чучело. Можно подумать, что ты — Элли из «Волшебника Изумрудного города», а он — Страшила или Железный Дровосек.

Я невольно глянула на себя в зеркало и поправила взбившуюся прическу.

— Это Фердинанд тебе сказал? По поводу присяги на верность?

В кухне что-то звякнуло. Потом послышался раздраженный голос сестры:

— Только не нужно заговаривать мне зубы! Ладно? Я требую, чтобы ты вернула мне тело председателя профсоюза в целости и сохранности. Нечего зариться на чужую собственность. Кстати, он женат?

— Ммм… Не знаю… В квартире, вроде, никого не было. Впрочем, жена, может, сейчас в отъезде — я не интересовалась.

— Угу, в Южной Африке, охотится на носорогов.

Я надела халат и с решительным видом предстала перед ней.

— Неужели ты действительно клюнула на эту удочку?

— Только не надо «ля-ля», что тебе самой неохота прошвырнуться по Южной Африке.

— Если честно, в голове у меня сейчас одно болото.

Однако Нора отказалась верить в существование головы, в которой бы не было места Южной Африке, зато нашлось место для болота. Болото, как известно, — вещь специфическая, и если не питать особых симпатий к пиявкам и лягушкам, о нем можно благополучно не вспоминать. Но Южная Африка! Золото, алмазы… Замбези и Лимпопо… Мадагаскар, Маврикий и Сейшельские острова… Зимбабве, Лесото, Свазиленд и Малави… И апартеид… Великий диктатор Бота и не менее великий Нельсон Мандела. И южноафриканский Горбачев Ле Клерк. И толпы зулусов, при свете костров отплясывающих ритуальные танцы. И рыбацкие шхуны, и таинственная жизнь саванны, и такая же таинственная жизнь пустыни. И юная бледнолицая бегунья, которой не разрешали выступить на Олимпийских играх… как там ее?.. Зала?.. Зола?.. и всемирно известная комедия о том, как добрый туземец искал своих детей. И главное — достаточно благосклонного отношения человека в костюме от Валентино, чтобы все это сделалось опытом, данным нам в ощущениях.

А болото — ну его в болото! Смерть Дуремарам!

В ответ я уверила ее, что я именно такой Дуремар и есть. В подтверждение застыла по стойке смирно и, приложив руку к сердцу, исполнила свой новый гимн.

— На болоте здорово не полетаешь, тем более, если тебя засосет внутрь, — заметила сестренка.

— Здесь тоже.

— Что ж, каждый сходит с ума по своему. Я голосую за Южную Африку. Эй, вы там, артисты-финансисты! Срочно требуется билет до Кейптауна! Плачу телом!

— Перестань! — злобно прошипела я.

— Ах, я забыла, — скорчила рожу Нора, — ты ведь у нас ханжа. Ханжа и пуристка.

— Хорошо хоть, что ты слова такие еще знаешь. Значит, не полностью деградировала. Не могу поверить, что ради увеселительной прогулки ты готова улечься под такую развалину.

— Под развалину? — возмутилась Нора. — Он же — ваш верховный вождь. И, если я правильно поняла, имеет ваш профсоюз во все дыры.

— И что с того? — с вызовом спросила я. — Даже если так?.. То есть, что значит «во все дыры»?! — спохватилась я. — Где ты нахваталась этой пошлятины?

— А как нужно говорить? — с подчеркнутой кротостью поинтересовалась она.

— Ну, имеет профсоюз по полной программе… вернее, что значит «имеет»?! Ты мне окончательно мозги запудрила. Обжуливает или обворовывает — вот чем он занимается.

— В общем, как бы это ни называлось, я хочу этим заниматься вместе с ним. Ты же трахнулась с этим мачо недоделанным. Причем, не ради увеселительной прогулки, а просто так. И он к тому же, вроде, женат. Что сказал бы наш папа-шахтер, узнав об этом?

— А я и не корчу из себя моралистку, — проговорила я. — Корчить из себя моралистку в моем положении — верх идиотизма. Разумеется, для достижения определенных целей приходится пошире расставить ноги, я сама здесь, у себя на тахте, это регулярно проделывала. Вот только вопрос в том, какие цели.

Последнюю фразу я произнесла с пафосом. Фердинанд в комнате зашевелился. Нора приложила палец к губам и кивнула в сторону двери.

— Какие же, если не секрет? — довольно громко спросила при этом она.

— Вырваться из замкнутого круга. А по сути — все из того же болота, хотя в результате оно засасывает все сильнее и сильнее. Все же у этого мачо, как ты выразилась, хотя бы нормальное телосложение. А у старикашки вместо тела — костюм от Валентино.

— Это важнее, — сказала сестра. — Когда ты наконец вылечишься от своего дурацкого романтизма? Наличие Валентино у ухажера позволяет надеяться, что что-то подобное появится и у тебя. А о чем говорит наличие бицепсов? О том, что их хозяин вышибет из тебя последние мозги? Значение имеет не само тело, а лишь возможности, которыми располагает его владелец. Тело — не самоцель. Если владелец дряхлого тела имеет возможность превратить мою жизнь в карнавал, я хочу такое тело. В смысле, хочу его владельца. Готова волочиться за ним повсюду, ублажать, уступать любым его сексуальным фантазиям. А умение стрелять по-македонски и прыгать с высоты, ломать челюсти, метать лассо и совершать другие подвиги Геракла меня не интересует. Следовательно, меня не интересует и тело, способное на все эти пакости.

— Значит, тебе нравится чувствовать себя продажной девкой? — уточнила я.

— Не только продажной, — сказала она с упоением, — но и получающей от этой продажности кайф. В этом смысле, чем уродливее мужское тело, тем лучше.

— Хорошо, что наш папа не дожил…

— Наш папа-шахтер? О, да! Иначе он пересчитал бы мне все ребра. А заодно и тебе, за твои поползновения выбраться из болота. Ведь он был помешан на чувстве собственного достоинства: завали его в штольне во время работы, он бы умер со словами «Интернационала» на устах.

— Такое было время, — сказала я.

— Но сейчас-то не такое. Сейчас с «Интернационалом» на устах можно только трахнуться с богатым старикашкой. И то в случае, если в прошлом он был партийным функционером и звуки «Интернационала» способны вызвать у него оргазм.

— Как бы то ни было, не смей так пренебрежительно отзываться об отце, иначе я тебе сама все ребра пересчитаю, — сказала я.

— Ну еще бы! Ведь вы всегда с ним были два сапога пара. У обоих — характер нордический, стойкий.

— Что самое удивительное: он был прав, — заметила я. — Глупо пытаться выбраться из болота. В болоте ведь как: чем больше дергаешься, тем сильнее засасывает.

— Вот и пропадай в своем болоте, если тебе так уж нравится. А я погрязну во грехе. Идет?

Ни о чем мы с ней так и не договорились. Я действительно переняла кое-какие установки от нашего папы-шахтера, а она — нет. Хоть он и драл ее как сидорову козу. И сколько ей ребра теперь ни пересчитывай, ничего не изменишь.

Впрочем, раньше я ощущала какую-то ответственность за нее, ведь я была старшей. А теперь, когда я планирую их с мамочкой оставить… Пусть живет, как хочет, зачем мешать…

Я пообещала обеспечить ей доступ к телу председателя профсоюза. Хотя еще не представляла, как это сделать. Потребовать от него назад свои трусики, что ли?

В комнате на раскладушке разметался Фердинанд. Спал он, как всегда, крепко — не добудишься. Все же он не вполне Страшила и не вполне Железный Дровосек. У тех ведь не возникало потребности в пище и сне. С другой стороны, чувства вины за сегодняшний поступок по отношению к нему я тоже не испытывала. Он ведь не человек. И от ревности страдать не будет: в крайнем случае, он ее проанализирует.

Вспомнились слова Норы о том, что Фердинанд, дескать, присягнул мне на верность. Определенные правила поведения он все же усвоил, нужно признать. И весьма достойные правила. Я почувствовала, что меня накрывает волна тихой нежности.

Я наклонилась и поцеловала его в щеку.

И тут, заворочавшись во сне, Фердинанд явственно произнес: «Не надо, мама...»

Я замерла, пораженная. Я еще способна была поверить, что скафандр может оказаться с испорченными зубами или что он снабжен собственной системой управления мимикой. Но в то, что скафандру снятся собственные сны… Причем, вполне человеческие, поскольку самим сгусткам болотной жижицы подобный сон вряд ли бы приснился. Какая у Фердинанда мама? Он же — вечный.

Подчиняясь безотчетному импульсу, я бросилась в коридор — обыскивать карманы его одежды. Паспорт на имя Фердинанда Габсбурга, так… бумажник, расческа, пропуск в библиотеку… Ключ от квартиры, так… упаковка жевательной резинки — специальной, которую используют после еды, чтобы не портились зубы, я сама ему купила, так… постоянный билет на общественный транспорт… А вот это уже любопытно: удостоверение работника Космического агентства с фотографией Фердинанда, но выданное на имя некого Игоря Киселя. И еще связка ключей: два английских и два, по-видимому, от каких-то почтовых ящиков. Хотелось бы знать, где находятся эти почтовые ящики? «Где же мои чемоданы»? На дне одного из карманов я обнаружила огрызок мускатного ореха. Вот чем всегда пахнет его тело! Он натирает его мускатным орехом! А я не использую его в виде специй, поэтому запах мне казался лишь отдаленно знакомым.

Но зачем он это делает? Чтобы возникало ощущение, будто это действительно скафандр?

В висках у меня застучало. Ладно…

Что же это выходит? Что Фердинанд — человек? Или… О, господи! У меня даже дыхание перехватило. Бедный-бедный Игорь Кисель! Фердинанд все же оказался вероломным и враждебным, и его ребята со станции сделали скафандр в точности под этого парня из Космического агентства. Он ведь и сам признавал, что можно под Викки Габсбург. Почему же тогда нельзя под Киселя? Интересно, где покоится тело настоящего Киселя? Уж во всяком случае, не во мне.

Да, но если это так, если это и в самом деле скафандр, зачем же он пользуется мускатным орехом? И как ему могут сниться человеческие сны?

Девонька окончательно запуталась.

— Ему снятся сны, — сказала я Норе о Фердинанде.

— Ну и что? — не поняла та.

Она стояла совершенно голая в ванной и натирала лицо ночным кремом.

— Какой же он тогда инопланетянин, если ему снятся человеческие сны? Что-то там про маму, вроде…

— Похоже, ты начинаешь выздоравливать.

— Да, но этот паспорт на имя Фердинанда Габсбурга… где он его взял? И где он раздобыл деньги, которые мы потихоньку проедаем?

— Наверное, у ребят со станции, — проговорила Нора.

— Ехидничаешь?

— Ну, почему же? Какая-нибудь станция или подстанция, или даже трансформаторная будка, и возле нее тусуются ребята. Только не в космосе, естественно, а на Земле. В соседнем микрорайоне, к примеру. А чего тут расстраиваться? Все равно он чучело, будь он трижды человеком. Так что смирись.

— Ты не понимаешь! Если он человек… если на самом деле никакого болота не существует… О, Боже! Ведь я всерьез готовилась к путешествию во Вселенной. Относилась к этому как к величайшему событию своей жизни — как к акту пригвождения мужиков к позорному столбу.

— Уйми гордыню, — сказала Нора. — Тоже мне, нашлась царевна-лягушка. Айда лучше на гастроли в Южную Африку. Вынудим председателя профсоюза взять нас обеих. А в благодарность устроим ему лямур а труа. Представляешь? Две симпатичные сестренки в постели с этим уродом. — Нора приняла бесстыдную позу и задвигала задницей. Никогда раньше я не видела ее такой, она действительно очень изменилась. — Доведем его до невменяемого состояния и он даже не заметит, как вернется назад один. Скоротаем свой век где-нибудь в Африке или Южной Америке, а, сестренка? Все лучше, чем в твоем болоте. А он даст нам стартовый капитал.

Но я была слишком занята собственными мыслями, чтобы отнестись к ее словам всерьез.

— Хорошо, он смог сбежать из пионерской комнаты. Ладно. В конце концов, люди и не из таких мест сбегают. Но эта боксерская перчатка у него в желудке, и главное — как он мог с такой фантастической скоростью усваивать материал? Непостижимо! Все же он — инопланетянин, но прибыл к нам на Землю с какой-то враждебной миссией.

— Люди чего только не придумают, — заметила Нора. — И потом заставляют других в это поверить. Взять хотя бы Давида Копперфильда. Или он, по-твоему, тоже инопланетянин? А у Фердинанда… он, скорее, гипнотизер и все тебе внушил. Выходит, что он тоже в своем роде гений, хоть и человек. Можешь радоваться.

— Он не Фердинанд, — возразила я. — И потом, если он — человек, тогда какого ему надо?

— Господи, да трахнуть тебя, конечно!

— А вот хрен ему!

Я тут же прикусила язык, вспомнив, как мы с Фердинандом упражнялись в постели. Вернее, как выясняется, с Игорем Киселем. Если Нора права.

— А почему, собственно, «хрен»? — полюбопытствовала Нора. — Ты ведь сама признавалась, что с кем только не трахалась.

— Ну, во-первых, «с кем только» — это все же преувеличение. А во-вторых, в отличие от других, он пробрался ко мне в постель обманным путем.

— Значит, все-таки уже пробрался?

— Не придирайся к словам!

Нора облачилась в ночную рубашку и улеглась, завернувшись в одеяло. Я поняла, что мне теперь так просто не уснуть, и, прежде чем примоститься рядом, глотнула снотворного. Еще успела подумать, что надо бы за Фердинандом установить слежку — тьфу ты, за Киселем или как там его — и провалилась в пустоту.

Каждый божий день Фердинанд отправлялся в библиотеку. Якобы. Набираться знаний. Якобы. Казалось — почему бы и нет? На свете существуют миллионы книг, и даже если усваивать их с космической скоростью, требуется немало времени, чтобы охватить всё. Только перелистывать их можно целую вечность.

Утром я посвятила Нору в свои планы, и, стоило Фердинанду шагнуть за порог, как мы тут же кинулись следом за ним. Я остановила такси и назвала адрес Космического агентства, а Нора двинулась в сторону библиотеки. И где бы, вы думали, он объявился? Конечно, в агентстве — спокойненько предъявил пропуск, как будто так и надо. Я смоталась за сестренкой, и мы несколько часов провели в кафе напротив, беспрестанно поглядывая на улицу. Успели выдуть по три чашки капуччино, но он слишком быстро заканчивался, и я уже подумывала о том, чтобы заказать по литровой кружке пива. С пивом мы могли бы здесь просидеть до десятого пришествия. Я уже стала волноваться, что упустила Киселя — и тут он появился у проходной.

Уселся в метро и отправился… на Лубянку. Дежурный у входа вытянулся по струнке, отдавая ему честь. Черт побери! Мы с сестренкой переглянулись. К счастью, на сей раз ждать пришлось недолго. Вскоре замаячила его куртка, и часовой снова вытянулся во фрунт. Кисель глянул на часы, прибавил шагу, и мы, словно два фокстерьера, затрусили за ним. Две пересадки в метро — и он в Кузьминках. Мимо магазина «Будапешт» двинулся в сторону кинотеатра. Нырнул в парадное одной из пятиэтажек. Мы — за ним.

На третьем этаже обнаружилась дверь, обитая плотным дерматином, с медной табличкой «Доктор философских наук А. Кисель».

— Все ясно, — проговорила Нора. — Доктор! Ни себе чего!

— Доктор Лектор! — Я скривилась. — Интересно, кем ему приходится этот А. Кисель? Папой? Мамой? Бабушкой? Дедушкой? Или, может, женой, чем черт не шутит? Его-то самого, вроде, Игорем зовут.

Мы спустились вниз и медленно побрели вдоль улицы. От нечего делать заглянули в «Будапешт».

— Ну ладно, — сказала Нора. — Мне пора.

— Куда это, если не секрет? — полюбопытствовала я. От Норы всего можно было ожидать.

— В Донецк. Ты у меня уже со своими чекистами-инопланетянами во где сидишь.

— А как же председатель профсоюза?

— Дарю. — Нора сделала широкий жест рукой. — К тому же завтра мне уже выходить на работу. Она пока еще для меня кое-что да значит — работенка моя.

— А как же Южная Африка?

— Ой, не трави душу!

— Мне вовсе не хочется, чтобы из-за меня ты нарушала свои планы. Ты ведь вполне взрослая девочка, так что решай сама.

— Тогда в следующий раз не вызывай мертвых к жизни, пожалуйста. Наш папа-шахтер уже тут как тут: бдит на боевом посту.

Сегодня у меня было совершенно другое настроение: не хотелось, чтобы Норы была ангелом. Но и у Норы тоже было другое настроение: иногда ей приспичивало быть именно ангелом, и никем другим. Как-то нескладно все получилось. Я напомнила ей, чтобы она захватила джемпер, который я приготовила для мамочки, и с этого момента мы практически не разговаривали. Только на Курском вокзале Нора заговорщически посмотрела на меня.

— Держись, сестренка, — проговорила она. — Мужики, конечно, — твари отменные, но одного они не могут даже при всем желании. Они не могут сделать нас еще несчастнее, чем мы есть.

А действительно!!! Мы поцеловались.

Обычно отсутствие Норы я переношу без особых трудностей, но в этот раз ощутила такое внутреннее опустошение, словно по душе моей прошелся смерч. И грохот бочки с мазутом, естественно, не заставил себя долго ждать…

Я с трудом добралась до дома. Лже-пришелец сидел на кухне и что-то там жевал. Надо полагать, проявлял трогательную заботу о скафандре, аферист чертов.

— Иди-ка сюда, — воинственно бросила я ему.

Он послушно побрел следом за мной в комнату.

— Для чего тебе это понадобилось? — в упор спросила его я.

— Не понимаю…

— Отпираться бесполезно, я тебя расколола. Для чего тебе это понадобилось? Почему ты сразу не признался, кто ты такой?

Тут он зачем-то снова вырубился. Интеллект — ниже плинтуса. Теперь я уже понимала, что могу без труда вывести его из этого состояния, но мне стало даже интересно, и я терпеливо ждала.

— Обычно я выкладываю все без утайки. — Он снова принялся жевать — как ни в чем не бывало. — Но с тобой все вышло по-другому. Не знаю, как это выразить получше… иногда не так просто что-либо объяснить.

Я вздрогнула.

— ОБЫЧНО? ОБЫЧНО ты выкладываешь все без утайки? И часто это происходит? Я хочу знать, скольких женщин ты уже обманул.

— Женщины тут ни при чем, — возразил он. — Просто в масштабах Вселенной болото — это единственное место, где профессионально занимаются проблемой знакомств.

— Опять ты за свое! — вышла я из себя. — Сейчас эти басни уже никого не интересуют. Лучше выкладывай все начистоту.

— Я — инспектор по расширению сферы охвата, — проговорил он.

— Это должность у тебя такая?

— В общем-то, да.

— Ладно, продолжай.

— Мы специализируемся на брачном посредничестве между представителями различных цивилизаций. И если сигнал поступает с планеты, с которой раньше не было контакта, обычно посылают меня.

Он схватил со стола компьютер и включил его.

— Погляди, здесь можно выбрать жениха на любой вкус. — На экране замелькали всевозможные уродцы: маленькие и большие, цветные и черно-белые, вытянутые, круглые, конусообразные… — Однако на этот раз произошло кое-что непредвиденное, — продолжил он. — Я захотел сохранить тебя для себя.

Теперь все это выглядело таким жалким! Жалким, жалким, жалко, жалко, жалко…

— Тебя зовут Кисель, — брезгливо проговорила я. Словно имя Кисель было синонимом чего-то гадкого. — Ты работаешь в Космическом агентстве и, скорее всего, живешь в Кузьминках. А еще кто-то из твоих родственников — доктор философских наук. Если табличка на двери настоящая, разумеется. И ты прочел мое объявление, хотя принесла я вам его вовсе не для этого. Теперь пшел вон отсюда!

Он обмер, словно по команде «замри». Однако на сей раз не углубился, как раньше, в себя. Напротив — беспрестанно ел меня взглядом.

— Ты шарила у меня в карманах? — наконец догадался он.

— Пришлось.

— Вот уж не ожидал.

— Я и сама не ожидала. Но если белковые скафандры начинают бредить во сне…

— Прошу, не делай поспешных выводов, — проговорил он. — Какая разница, кто я, если я для тебя что-то значу?

— И это все? — спросила я. — И это все, что ты мне можешь ответить?

— Думаю, в таких случаях чем меньше говоришь, тем лучше.

— А кто захотел сохранить меня для себя? — поинтересовалась я. — «Ты» или «он»?

Он помедлил с ответом и вдруг… решительным образом изменился в лице.

— «Он», — проговорил Кисель.

Я развернулась и изо всех сил засадила ему кулаком в живот. Его аж сложило пополам, бедолагу. Цветом лица он стал напоминать творог.

— И как ему теперь? — полюбопытствовала я. — Еще хочет сохранить меня для себя? Может, сыграть ему «Чардаш» Монти?

— Ммм, — Он выпрямился и глубоко вздохнул. — Как-то глупо все вышло… Ну, хорошо. Ты хочешь правды? Пожалуйста, если ты уверена, что тебе от этого станет легче. Никакой, естественно, я не пришелец. На самом деле я сотрудник ФСБ. После того как ты отослала в Космос брачное объявление, к нам поступил сигнал, что в ближайшее время у тебя должен появиться инопланетянин. Откуда об этом стало известно — другой вопрос, но это и не важно. Я получил задание принять участие в осуществлении контакта. А инопланетянин у тебя до сих пор так и не появился.

— Бедненький, — посочувствовала я ему. — Провел тебя инопланетянин. А ты еще так старался, усваивал новую информацию. Как это, кстати, тебе удалось? Ты меня гипнотизировал?

— Да нет, — сказал он.

— Тогда как?

— Тебе не приходилось слышать о людях с абсолютной фотографической памятью? Которые запоминают все и в любом объеме? И, как правило, владеют множеством иностранных языков?

— Выходит, что ты — один из них?

— Выходит, что так..

— Поздравляю! Значит, Нора была права. Оказывается, ты у нас — вундеркинд. А как тебе удалось сделать вид, что в животе у тебя что-то есть? Тоже с помощью фотографической памяти?

— Просто я мастер спорта по дзюдо,— сказал он. — Это была обычная игра мышц.

— Ах, обычная игра мышц?

— Да, обычная игра мышц. — Выключив компьютер, он сложил его и направился в коридор. — Надеюсь, теперь тебе полегчало.

Я чувствую некоторое раскаяние.

— Фердинанд, — зову я. — Слышишь, Фердинанд?

— Фердинанд умер, — говорит он. — Пришелец ведь — существо нежное, не в пример мне. Нужно было поменьше размахивать кулаками.

Сняв с вешалки плащ, он перебрасывает его через плечо и бежит вниз по лестнице.

Боже, как девоньку тянет к Завадскому! Ее растоптали, окончательно растоптали. Даже из Космоса вытащили назад за шкирку, сволочи!

Ну, где же ты бродишь, Завадский???!!!

Думаете, он не знает ко мне дорогу? Ха! Он неоднократно у меня бывал.

Если говорить с предельной точностью — он появлялся у меня уже дважды.

Не правда ли, звучит фантастически?

Впервые он появился вечером, когда я в очередной раз безуспешно пыталась разложить наполеоновскую косынку. Я открыла дверь, и колода из моей ослабевшей руки посыпалась на пол. Я была не в состоянии и слова сказать, и он тоже молчал. Молча захлопнул за собой дверь, наступил на карты… схватился руками за мою грудь и… впился в мои губы своими. Конечно же, ему было известно, как я отреагирую: я всегда реагировала одинаково. Трусы мои были брутально сорваны — я сама перескочила через них, — потом он схватил меня за бедра, оторвал от пола и прижал к стене…

Минут десять я парила высоко в небесах, при этом в блаженстве терлась щекой о его волосы. С невыразимым торжеством озирая просторы мира. Пока наконец он снова не опустил меня на пол. Так же молча подтянул джинсы, рывком застегнул зип и… ушел. Я собрала с пола карты, трусы и, чуть отдышавшись, ошеломленная, вновь вернулась к своему пасьянсу.

Месяцев через семь он появился как ни в чем не бывало: с очень красивым подсолнухом. Сунул мне его в руку с извинениями. Пришлось рекордными темпами хоронить очередного ухажера в себе. На этот раз все напоминало Анталию. И продлилось ровно столько же — восемь дней. Конечно, он прекрасно понимал, что когда он находится рядом со мной, я превращаюсь в кисель. В беспородную сучку, виляющую хвостиком. Готовую отдать все на свете, лишь бы хозяин обратил на нее внимание. К примеру, мне почему-то хотелось, чтобы он видел, как я раздеваюсь. И в такие минуты я старалась непременно оказаться у него на глазах — как бы невзначай. Или окликала его, будто мне что-то нужно, а сама побыстрее стаскивала с себя последние шмотки. И он, вроде, реагировал. Балдел. Любил стоять рядом с тахтой, когда я лежу голая, и гладить меня ногой. И чтобы я при этом страстно извивалась. Любил заламывать мне в постели «салазки», благо от природы я была гибкая. В общем, любил… Целых восемь дней…

С тех пор я вижу его, олько когда подсматриваю, как он пьет пиво. Дни Турецкой Ривьеры в Москве безвозвратно ушли в прошлое...

А Кисель... Завадскому он, пожалуй, чем-то уступал. Но, если сравнивать с другими, выглядел вполне прилично. Вот только слишком он был какой-то… не от мира сего. Какой-то… отстраненно мистический, что ли. Впрочем, в этом ведь и заключалась его роль — быть не от мира сего. Роль, которую ему поручили в ФСБ. А я, как личность, его совершенно не интересовала. Когда мне удалось поймать его с поличным, он ведь сам это признал. Дескать, это Фердинанд захотел сохранить меня для себя… Эфэсбэшник чертов! Да пошел он в попочку вместе со своим Фердинандом!

Кстати, еще одна загадка: где он раздобыл такие чудесные цветы? Выкрал опытные образцы у какого-то селекционера? И не вянут они почему-то столько времени. Может, они вообще искусственные?

Я бросила взгляд на кувшин и обмерла: цветы завяли. А еще час назад, когда я пришла, они были совсем свеженькие… Да, пожалуй, Кисель для меня слишком таинственен. С другой стороны, в нем не ощущалось самодостаточности Завадского.

Но как понять эту историю с цветами?

Я вытащила их из кувшина, повертела в руках и выбросила в мусорное ведро. Потом занялась привычным делом: принялась изучать свою морду в зеркале. Конечно, вид у девуни сейчас — тот еще, но, вообще-то, она — симпатюля. Ути-пути-пути. Чего еще этому козлу Завадскому надо? Как будто нельзя быть вместе самодостаточными.

Зазвонили в дверь. Завадский?!?!?! Я бросилась отпирать и… от неожиданности ахнула. Передо мной стоял Микеле Плачидо. В точности такой, каким его показывали по телевизору. Пожалуй, немного уставший, будто он только что расправился с Теразини.

Конечно, я сразу сообразила, что это не настоящий Микеле Плачидо — я же не совсем дурочка. Сонька рассказывала об одном своем знакомом парикмахере, который как две капли воды был похож на Окуджаву. И часто выдавал себя за него в компаниях с девочками. Эксплуатировал, так сказать, чужую популярность.

Так и этот… Плачидо… Тем более, изъяснялся он на вполне приличном русском языке.

— Добрый день, — проговорил он. — Можно войти?

— С какой это стати? — запротестовала я. — Вы, скорее всего, ошиблись адресом.

Он выглядел разочарованным. Ну как же! Такую знаменитость — суперзвезду международного уровня — и не признали.

— А я надеялся, что вид мой сразу поставит все на свои места.

— Да, вид, честно говоря… способен произвести впечатление.

— Правда? Я так и знал, что тебе понравится.

— Что понравится?

— Ну, мой вид.

Ах, вот в чем дело! Так это — грим! Уж не из одной ли конторы с Киселем этот жулик?

— Что вам надо? — неприязненно спросила я.

Он даже удивился.

— Нет, вы только полюбуйтесь! А разве не ты посылала в космос брачное объявление?

— Киселю привет, — сказала я и хлопнула дверью у него перед носом.

— Эй! — крикнул он. — Какому еще Киселю? Не знаю я никакого Киселя.

Я стала судорожно припоминать, рассказывала ли эфэсбэшнику о своей слабости к Микеле Плачидо. Вроде, нет. Совершенно точно, нет. Но откуда же тогда… Вот чертовщина!

Тем временем Плачидо скребся в дверь и всячески уверял, что ни о каком Киселе и слыхом не слыхивал.

— Так, может, ты инопланетянин? — прокричала я ему.

— Конечно! — прокричал он в ответ.

— Вот и проваливай!

— И не подумаю! Зачем, спрашивается, было преодолевать гиперпространство… К тому же ты мне сразу понравилась. Даже очень. Теперь я не откажусь от тебя ни за какие пряники.

Сумасшедший дом какой-то, ей-богу! Устроила себе, называется, именины сердца.

— А ты можешь доказать, что ты инопланетянин? — прокричала я ему.

— Как два пальца!

Хорошенькое выраженьице для инопланетянина. Я, между прочим, сама лишь недавно раскусила его смысл. А до этого билась-билась… Если б случайно не услышала всю фразу целиком, так бы, наверное, до сих пор оставалась в неведении. А этот, видите ли, инопланетянин, стоило ему вынырнуть из гиперпространства… С другой стороны, как-то уж слишком прямолинейно он действовал. Либо полный кретин, либо…

Я распахнула дверь и внимательно посмотрела на него. В его глазах застыла боль семьи Коррадо Катаньи. Что совершенно не вязалось с его фамильярной манерой поведения.

— У Киселя получалось куда естественнее. И язык он коверкал поначалу, мол, еще недостаточно выучил, и мышцей играл будь здоров — хоть в цирке показывай…

— Опять Кисель! — возмутился он. — Да кто такой этот Кисель?

— А ты кто такой?

— В смысле? Я ведь уже объяснил…

— Меня интересует твоя внешность, — двинулась я по проторенной уже дорожке. — Я имею в виду: твоя настоящая внешность. Или ты всегда выглядишь двойником Плачидо?

— Нет, на родине, разумеется, я выгляжу чуть-чуть иначе.

— Значит, то, что я сейчас вижу, — это скафандр?

— Ну, почему же скафандр? Это я и есть, только… скорректированный.

— Ахха, ладно. Прими свой обычный вид — хотя бы на минуту — и тогда я тебе поверю. А на нет — и суда нет.

— Да, пожалуйста. — Он пожал плечами. — Только я не уверен, что тебе будет приятно.

— Об этом можешь не беспокоиться. И потом, почему мне должно быть неприятно? Ты что, похож на сгустки болотной жижицы?

— На что? — удивился он.

— Ну, на сгустки болотной жижицы. Знаешь, что такое болото?

— Ах, на жижицу, — догадался он. — Нет, на болотную жижицу я, слава богу, не похож.

— Тогда нечего комплексовать, — заверила я его. — Лишь бы ты не был похож на сгустки болотной жижицы, все остальное я как-нибудь перенесу.

— Может, хотя бы зайдем в комнату? — предложил он.

— Нет, здесь, в коридоре!

— Ну, хорошо. Только имей в виду: ты сама попросила.

В последний момент я почувствовала, что сейчас что-то произойдет. Ведь до сих пор я принимала Плачидо за проходимца вроде Киселя. Я только и успела набрать в легкие воздух, и тут послышалось это… зуззание… В следующее мгновение я рухнула без чувств.

Очнулась я на тахте. Надо мной склонилось испуганное лицо Плачидо.

— Я же предупреждал… — начал было он.

Но я так дико заорала, что он в страхе отскочил в сторону.

— Не подходи, — проорала я.

— Хорошо-хорошо, — он вытянул вперед руку, пытаясь меня успокоить. — Как скажешь — так и будет. Ты ведь теперь — моя повелительница.

Конечно, приятно услышать подобное из уст самого Микеле Плачидо. Если б только… Если б только я не знала теперь, как на самом деле он выглядит. Да! Он был инопланетянином! Самым настоящим — безо всяких сомнений. Но, к сожалению, это уже ничего не могло изменить.

— Ты меня, конечно, прости, — проговорила я, — возможно, я в чем-то перед тобой и виновата, но… к сожалению, ничего у нас с тобой не получится.

— Это почему же? — огорчился он.

— Знаешь, существует такое понятие: непреодолимый психологический барьер.

— Но я могу окончательно отказаться от своего прежнего облика, — запротестовал он. — Что мне стоит? Как два пальца. Я знал, что нынешний мой вид тебе должен импонировать, и если бы ты не полезла на рожон... Наверное, зря я тебя послушался.

— А с чего ты взял, что твой нынешний вид должен мне импонировать?

— Ну, я ведь не лох какой-нибудь! Вначале я произвел ознакомительное зондирование, в результате которого получил необходимые картинки…

— Телепатия на расстоянии? — поинтересовалась я.

— В каком-то смысле. Но только чисто визуальная, читать мысли на расстоянии я не умею.

— Тогда почему ты не явился ко мне в облике Завадского?

Он растерялся.

— А это кто? Нет, если ты настаиваешь — конечно, но, вообще-то, я получил именно такую картинку.

Интересно, если бы он перенял внешность Завадского? УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ… а-ля-ля… УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ… Я с трудом вернулась из полета.

— Впрочем, все равно, — спохватилась я, — я не смогу преодолеть внутреннего сопротивления. Ты был прав, когда утверждал, что лучше бы мне тебя не видеть. Но я ни секунды не сомневалась, что имею дело с очередным аферистом…

— Сейчас-то я другой! — взмолился он. — Из плоти и крови. Можешь сама в этом убедиться.

Он с отчаянием куснул себя за руку, и на ладони выступила кровь. По цвету — самая что ни на есть натуральная.

Черт его знает, как ему это удавалось.

— Из плоти и крови, — повторил он, вытягивая для наглядности вперед руку. — И, если хочешь, я превращусь в Завадского. Только покажи мне его фотографию. Как два пальца…

Фотографию? Из Анталии я привезла целую пачку фотографий. УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ… а-ля-ля… УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ… В отчаянном усилии я все же освободилась от этого дьявольского видения, но совсем оно не исчезло, а просто отошло куда-то на задний план.

— А если просветить тебя рентгеном? — услышала я собственный предательский голос.

— Пожалуйста! — Он вынул из кармана белоснежный платок и прижал его к ране. — Можешь даже отвести меня в больницу и сделать полное клиническое обследование. Уверяю, врачи ровным счетом ничего не заметят.

— Ничего не заметят, — ворчливо передразнила его я.

Нет, чтобы ко мне посватался принц с какой-нибудь сказочной планеты…

Или я окончательно спятила?..

— Вы все — это одно? — спросила я у него. — Ну, те… комарики на которых ты тогда распался.

— Конечно, — подтвердил он. — У нас общее сознание, а значит, по-вашему, мы — это одно. Клетки твоего организма ведь тоже одно, если я не ошибаюсь.

Собственно, это были даже не комарики. Больше напоминали наш земной гнус, только какого-то… белесого цвета. Микеле тогда мгновенно обратился в… зуззащее облако белесого гнуса. Правильнее даже будет сказать: в облако гнуса-альбиноса.

Через несколько дней после его появления я наконец решилась повести его в больницу — для общего обследования. Заплатив при этом чуть ли не последние деньги. И в результате получила всяческие заверения, что более здорового человеческого организма нашим врачам еще не приходилось видеть.

Неужели же он настолько… мимикрировал?

Если так, то сейчас он еще больше человек, чем я сама. Во всяком случае, более органичный. Что называется — от сохи, без каких-либо мало-мальски заметных комплексов. Такой жизнерадостный тип, свойский, рубаха-парень. Для начала я приказала ему скорректировать свою внешность процентов на пятнадцать-двадцать в сторону другого моего итальянского любимца — Адриано Челентано, и он тут же исполнил мою просьбу. Теперь он лишь напоминал Микеле Плачидо, но ни в коей мере им не являлся. Просто такой интересный мужик… я бы даже сказала — еврейского типа. И взгляд стал каким-то ерническим. Но передо мной стелился ковровой дорожкой. Я ведь была его повелительницей!

О том мире, из которого он явился, я его сознательно не расспрашивала. А зачем, если я хочу, чтобы из моей памяти постепенно выветрился образ облака гнуса-альбиноса? Возможно, это у меня когда-нибудь и получится. Чем черт не шутит.

Завадским его сделать я тоже пока не решилась. Что-то удерживало меня от этого шага, хотя, казалось бы, чего проще. Но это бы знаменовало окончательную капитуляцию.

Не знаю, как это лучше объяснить…

К примеру, первый мужчина мною заинтересовался, когда мне было двадцать два года, а зуд в том самом месте я начала испытывать уже с шестнадцати лет. Сами понимаете, как часто за эти годы мне приходила в голову мысль о мастурбации. И главное — какие проблемы: сними трусы, ляг на кровать, положи руку на то самое место и немного поработай. Но это бы тоже означало капитуляцию…

Так и тут…

Нужно отметить, коль зашла речь на эту тему, что, в отличие от Киселя, Микеле — я по инерции продолжала его так называть — всячески меня домогался. Что, в общем-то, удивительно, поскольку именно Кисель был настоящим мужиком, но при этом проявлял выдержку — эфэсбэшник хренов. А Микеле словно с цепи сорвался. Однако стоило ему меня хотя бы клюнуть в щечку, как перед глазами тут же возникало облако гнуса-альбиноса. И на что уж девуня слаба на передок, но тут у нее пропадала всяческая охота. Он страшно огорчался, но обиды не таил. Для обид он был чересчур оптимистической и неунывающей натурой.

— Спим валетом? — спрашивал он каждый вечер с тайной надеждой в голосе.

— Ну, а как же еще?..

Денег он, опять-таки, в отличие от Киселя, почему-то не приносил. Хоть я и пыталась ознакомить его с этой проблемой. А те деньги, которые успел добыть Кисель, и мои собственные сбережения подходили к концу.

Я уже была готова дать Микеле прямое указание достать или заработать денег, так как успела полностью свыкнуться с ролью его повелительницы, но тут меня неожиданно навестили Алена с Вадимом.

— Неужели эти попы посмели вас вышвырнуть? — поразилась я, отпирая дверь. — Я ведь их по-хорошему предупреждала.

— Не уволили пока, как будто, но и денег практически не платят, — пожаловался Вадим. — Все кормят завтраками, нам это, честно говоря, уже осточертело.

— Однако пришли мы к тебе по другой причине, — тут же добавила Алена. — Пришли мы к тебе, чтобы предупредить, что в действительности они ничего не делают. Палец о палец не ударят. И от нас им, как выяснилось, ничего не нужно. Поэтому и не платят.

— А тебе они всячески пытаются навредить, — сказал Вадим. — У них есть один знакомый… вроде, столяр, а вроде, киноактер… я точно не разобрался. Так они договорились, чтобы он попытался тебя как-то скомпрометировать…

— Не как-то, — поправила его Алена, — а вполне конкретным образом. Он должен соблазнить тебя сняться в порнофильме.

У меня тут же пересохло во рту.

— Так он все же столяр или киноактер? — уточнила я.

— По-моему, и то, и другое, — улыбнулся Вадим. — Как это ни странно. При нас он появлялся там всего дважды. А разговор мы подслушали чисто случайно. Он такой маленький, лысенький и глазки бегают… В каком-то фильме по Шекспиру сейчас, вроде, снимается.

— В «Короле Лире», — уточнила я. — А зачем им понадобилось меня компрометировать?

Они задумчиво пожали плечами.

— Знаешь еще что, — сказала Алена, — мне кажется, что кроме рекламы они ничем больше вообще не занимаются. Что им только и нужно было нейтрализовать тебя, а потом они сразу же все законсервировали.

— Зачем же они тратят такие сумасшедшие деньги на рекламу? — удивилась я.

— Вот это-то как раз и непонятно. Может, готовят какую-нибудь колоссальную аферу?

— С них станется.

Я попыталась как-то сконцентрироваться. Взгляд сам собой остановился на Микеле, которого я представила ребятам в начале разговора, но потом о нем совершенно забыла.

— Ладно, если они не желают выполнять обязательства, которые сами же на себя возложили, придется заняться всерьез их перевоспитанием.

— Из-за нас не надо, — быстро проговорила Алена. — С нашей профессией, да еще в Москве, мы с голоду не подохнем. К примеру, нам сейчас с «Космополитеном» предложили сотрудничать.

— Дело даже не в этом, — сказала я. — Это вопрос принципа.

А сама подумала: почему у девуни нет такой хлебной профессии?

Когда они ушли, я разработала план и передала Микеле инструкции. Для начала, показала ему фотографию Билла Гейтса и поручила в него перевоплотиться. Он подчинился мгновенно, он вообще оказался шустрым парнишкой.

— А как у тебя с иностранными языками? — поинтересовалась я. — По-английски заговорить сможешь, если понадобится?

— Для кого понадобится, для тебя? — уточнил он.

— Разумеется.

— No problem!

— Вот и ладушки!

Я в предвкушении потерла руки.

В коридорах профсоюза мы неожиданно столкнулись с Борисом. Честно говоря, я уже успела напрочь забыть о его существовании. Он с неудовольствием покосился на моего спутника.

— Надо поговорить, — решительно проговорил он.

— Извини, но мне сейчас некогда.

— Куда ты испарилась той ночью? Что-то было не так?

Тут мне ужасно захотелось узнать, кто первым тогда проснулся: он или председатель нашего профсоюза. Но для этого пришлось бы начать с ним разговор, а я была настроена совершенно на другую волну.

— Поговорим как-нибудь в другой раз, окей? — предложила я.

— Когда, в другой раз? Ты ведь здесь практически не появляешься.

Тут Микеле что-то нетерпеливо произнес по-английски.

— А, — разочарованно проговорил Борис и отошел в сторону.

Я схватила Микеле за руку и побежала дальше по коридору.

— Вот здесь я трудилась в поте лица своего, — тоном гида сообщила я, распахивая настежь двери.

Попы пили кофе и что-то оживленно обсуждали. Но стоило нам появиться на пороге, как наступило гробовое молчание.

— Привет, — проговорила я, мило улыбаясь. — Я только хотела забрать кое-какие манатки.

И направилась к своему бывшему письменному столу.

— Да, кстати, — сказала я Вове, как бы между прочим. — Если ты не в курсе — это Билл Гейтс. Я связалась с ним по электронной почте, и он заинтересовался кое-какими моими предложениями. Вот, специально прилетел, чтобы со мной повидаться. Так что у тебя есть возможность лично выразить ему свое почтение.

Словно в подтверждение, Микеле что-то бойко залопотал на английском, беспрестанно перемежая речь словом «Microsoft».

— Господи, неужели правда? — выдохнул из себя мой бывший босс.

— Ха! Ты и в самом деле вообразил, что это — Билл Гейтс? — заняла свою излюбленную позицию скептика Сонька.

— А зачем мне воображать? — огрызнулся Вова. — Что у меня, глаз нет, что ли? Самый настоящий Билл Гейтс! Просто фантастика!

— Конечно, Билл Гейтс, — поддержал его Олег.

Однако сука Сонька и не думала сдаваться:

— Ну и кретины же вы оба! — Когда она начинала чувствовать опасность, она становилась наглой, как танк. — Какой это нафиг Гейтс...

— Ай эм Билл Гейтс, индид, — вставил Микеле, приветственно потрясая в воздухе сжатыми ладонями.

— …это наверняка один из его многочисленных двойников. Что он, совсем спятил, что ли, чтобы переться сюда ради знакомства с этой выдрой? А двойников у него как пить дать пруд пруди. Может самый богатый человек на свете позволить себе иметь качественных двойников?

— Позволить-то он может, — проговорил Олег. — Только какая, в принципе, разница? Если, допустим, Билл Гейтс послал вместо себя двойника и наделил его полномочиями быть Биллом Гейтсом, что это меняет? По собственному почину двойник ведь не станет выдавать себя за Билла Гейтса. Даже если это и двойник, в чем я, честно говоря, далеко не уверен. Если же у него есть полномочия, у этого двойника, если он, конечно, двойник, в чем я, честно говоря, далеко не уверен, то это означает, что Билл Гейтс обеспечивает его решения своим именем.

— Не мели ерунды, — резко оборвал его Вова. — Это — самый настоящий Билл Гейтс, или я свихнулся.

— Ладушки, — продолжала обороняться Сонька, — остановимся на том, что ты свихнулся.

Тут Вова словно бы очнулся от забытья и посмотрел на нее с ненавистью.

— Лучше остановимся на том, что ты уволена, — холодно произнес он.

— И правда, — высунулась Лана. — По-моему, Сонька, ты переборщила.

— Кто уволена, я уволена? — голос Соньки дрогнул от возмущения. — В конце концов, плевать на Гейтса! В России пока еще, слава Богу, ему ничего не принадлежит.

— Вот именно: пока еще, — подчеркнул Олег.

А Вова уже не обращал на нее никакого внимания.

— Ну и сволочи же мы, — проговорил он, виновато глядя на меня. — И козлы в придачу! Как мы могли тебя столь явно недооценить? И как некрасиво мы по отношению к тебе поступили. Еще этот Тындюк!!! За что только ему такие бабки платят? Но ты лучше нас, во много раз лучше, коль притащила его сюда. Это ведь не случайно, верно? Вот что значит проявить настоящее великодушие!

Он посуровел и посмотрел в сторону Олега.

— Я противен самому себе, — тут же признался тот.

— И я тоже, — поспешила присоединиться Лана, — я тоже противна самой себе до безобразия.

— Фу, — сказал Олег.

Сонька оглушительно заржала, и я с невольной симпатией глянула на нее.

— Выйди отсюда вон, — грозно насупил брови Вова.

— Даже не подумаю. Я хочу досмотреть это представление до конца

— Мне что, пригласить охранников, чтобы они тебя выдворили?

— Не надо охранников, — быстро проговорила я. — Обойдемся как-нибудь без охранников.

Еще не хватало вновь встретиться с Борисом.

— Как прикажешь, — тут же оттаял Вова. — Не надо — значит, не надо. Как прикажешь.

— И потом… чтобы в дальнейшем больше не возникало вопросов … Билли, покажи-ка им свой паспорт.

Я повторила просьбу на ломанном английском. Микеле послушно вытащил из кармана паспорт и протянул мне. А я продефилировала с ним по комнате, с гордостью держа в вытянутой руке. Даже Соньке любезно ткнула под нос. После того как я отказалась от услуг охранников, она замолчала. Но в паспорт глянуть все же не соизволила. Уставилась в какую-то невидимую точку на противоположной стене.

Впрочем, возможность посмотреть паспорт все остальные тоже с негодованием отринули: мол, подлинность Билла Гейтса и так не ставится под сомнение. Я была слегка разочарована. Ведь этот паспорт мы с Микеле тщательно готовили. Т.е. я руководила, а Микеле вносил в него необходимые корректировки. В нем даже виза на въезд в Россию стояла. Частная. Со сроком действия — десять дней.

Дрожащими пальцами Вова потер виски.

— У меня ведь было столько идей, столько нахрен идей, а сейчас от волнения они все нахрен повыветривались.

Видимо, пальцами он пытался эти идеи снова нащупать.

Я прокашлялась. Начиналось самое увлекательное.

— Вообще-то у Билли у самого есть одна идея, которая, наверное, вас могла бы заинтересовать.

Последовал отрепетированный заранее обмен английскими репликами с Микеле, после чего тот извлек из тоненькой стильной папки проспект, над которым мы бились еще дольше, чем над паспортом.

От напряжения Вова нервно хихикнул.

— Вот. — Я дала им прочесть.

Текст был такой: «Microsoft & AOL сегодня — крупнейшие интернет-компании, и для того, чтобы обеспечить Internet Explorer место самой используемой программы, мы начинаем акцию по проведению тотального тестирования ее новой бета-версии. Если Вы перешлете это сообщение своим друзьям, Microsoft отследит это в течение 2-х недель. За каждого человека, которому Вы перешлете это сообщение, Microsoft заплатит Вам $245. За каждого человека, котоый в свою очередь переправит это сообщение своим друзьям, Microsoft заплатит Вам $243, и за каждого последующего человека, который получит Ваше сообщение, Microsoft заплатит Вам $241. Еженедельно Microsoft будет связываться с Вами посредством электронной почты и пересылать Вам чек. Выплата денег будет продолжаться до тех пор, пока не закончится тестирование бета-версии Internet Explorer. Не теряйте времени! Если кто и в состоянии провести настолько широкомасштабную акцию, то только Microsoft! Все маркетинговые расходы за счет фирмы. Делайте хорошо!»

Слова «делайте хорошо» я добавила для правдоподобия. Мол, такой не очень удачный перевод с английского.

Олег облизал пересохшие губы.

— А сколько времени будет длиться тестирование?

Я переадресовала вопрос Биллу Гейтсу и получила ответ:

— Как минимум, три месяца. Не исключено, что и больше, но пока это точно неизвестно… Информация эксклюзивная, — добавила я от себя. — Так что, сами понимаете… Акция начнется через три дня, но в России широко рекламироваться не будет.

— Вика, ты — гений! — воскликнул Вова. — Можно оставить проспект у себя или переписать текст?

— Лучше переписать, сами понимаете... Ведь у нас об этом мало кто узнает.

Вова посмотрел на Лану, и та лихорадочно все перекатала.

Словом, операция прошла как по маслу. Стоило им увидать живого Билла Гейтса, как у них тут же отшибло их хваленые мозги. «Хотел бы я посмотреть на того, кому удастся заставить нас вложить в пирамиду хоть один джоуль нашей драгоценной энергии. Не говоря уже о деньгах. И самим возводить подобные сооружения, чтобы потом быть похороненными под их руинами, нам тоже нет смысла,» — кто сказал?

Вова сказал! Собственной персоной.

— А что слышно о женихах из космоса? — полюбопытствовала я. — Никто к Соньке так и не посватался? Я рассказала эту историю Биллу Гейтсу, и он очень живо заинтересовался.

— Женихи пока не появлялись, — сказал Вова. — Но процесс идет. Конечно, катастрофически не хватает финансов. Ты ведь знаешь, мы даже тебе не смогли ничего выделить, хоть и очень хотели. А кому попало мы не продаемся. Если уж продаваться, то по полной программе, со всеми вытекающими, так сказать, последствиями... Ха-ха… Целиком, с потрохами.

— Да, если уж продаваться, то с потрохами, — единодушно поддержали его Олег с Ланой.

— Кому нужны ваши потроха? — не удержалась молчавшая какое-то время Сонька.

— Еще одно слово!.. — вскочил со своего места Вова.

А Олег принялся полемизировать с Сонькой о том, что их потроха — далеко не самые худшие потроха, вполне даже приличные потроха…

— И если вернуться к космической теме, дело мы раскрутили совсем неплохо. Уже явно ощущается потребность в инопланетных женихах. Чуть ли не каждая третья женщина в России, можно сказать, только о пришельце и мечтает. Мы тут подсуетились…

— Врут они, Вика, все, — встряла Сонька.

— Закрой пасть! — рявкнул на нее Вова.

Настолько преобразившимся я его еще не видела. Если бы он сидел, то сейчас бы непременно вскочил на ноги. Но поскольку он и так уже стоял, ему оставалось только подпрыгнуть. Что он и сделал, едва не прошибив головой потолок.

— Ничем вообще они не занимались, — продолжала Сонька, не обращая на него никакого внимания. — Только запудрили тебе мозги и все. А сейчас развернули рекламную компанию, чтобы ты ничего не заподозрила.

— Врет она все, — сказал Вова. — Не слушай ее. Это же явный бред.

Бред — бесспорно, и я бы наверняка не стала слушать, если бы Вадим с Аленой не утверждали того же самого. Но все же смысл этих маневров по-прежнему от меня ускользал.

— Зачем понадобилось оплачивать рекламную компанию, если они не собирались ничего делать? — спросила я. — Зачем меня убрали с дороги? И сам не гам, и другому не дам — так, что ли? Собака на сене? Вернее — собаки во множественном числе. И ведь реклама стоит сумасшедших денег.

— Они боялись, что когда ты наберешь силу, ты воспользуешься своим опытом работы в профсоюзе и подомнешь под себя весь российский туристический бизнес. Вот они, то есть мы, тебя и дистанцировали. Превентивно. А чтобы ты ничего не заподозрила, развернули рекламную компанию на радио и в печати. На телевидение тоже было сунулись, только денег не хватило.

Я посмотрела на Вову. У того лицо пошло красными пятнами.

— Мы ведь уже признали, что мы подонки, — сказал он. — Мы же не виноваты, что мы такие. А подонки — они на то и подонки. Мы даже хотели тебя скомпрометировать — было дело. Идея, правда, Олега, но поддержали-то ее мы все…

— Господи, какой стыд! — не выдержал Олег, закрыв глаза ладонью.

— Но сейчас-то мы воистину прозрели… Да что говорить! Викочка! Родная! Золотая! Платиновая! Ты ведь не станешь нам мстить? Верно ведь?

Я сломя голову бросилась из комнаты.

— Микеле, пойдем отсюда, — с порога прохрипела я.

Очевидно, со мной случился припадок. Я мчалась по улице, стиснув виски ладонями, и беспрестанно повторяла:

— Только не это, только не это, только не это…

У нас в роду, вроде, сумасшедших еще не было…

Микеле обеспокоенно семенил рядом. Он даже забыл изменить внешность, и кое-кто из пешеходов с интересом на нас поглядывал.

— Мне нужно срочно обратиться к психиатру, — запричитала я. — Срочно! Сию же секунду! Где здесь ближайший психиатр?

«Где же мои чемоданы?»

Я стала оглядываться по сторонам в поисках таблички с надписью «доктор психиатрии» и тут же наткнулась на афишу «Короля Лира», на которой столяр Миша присутствовал почему-то сразу в двух ипостасях: в роли Лира и в роли шута.

— Боже, что со мной?!!!!!! — прошептала я.

— Да пошли они все, — попытался воздействовать на меня Микеле. — Хочешь, я их так взгрею, что им всю жизнь неповадно будет? К примеру, явлюсь Соньке в образе какого-нибудь Змея Горыныча и скажу, что я — ее космический избранник.

На мгновение мне удалось выдавить из себя улыбку: недурная картинка. Но страх тут же вытеснил все.

— Ты не понимаешь!!!!!!! — зашептала я. — Меня окружает какой-то странный мир — лишенный причинно-следственных связей. В котором столяры Миши снимаются в трагедиях Шекспира и пытаются скомпрометировать жилиц собственного домоуправления, соблазняя их участием в порнофильмах. В котором вполне здравомыслящие люди, знающие, что такое бизнес, пускают на ветер целое состояние в борьбе с химерами… Да ты и сам! — Я принялась стучать ему кулаками в грудь. — Ты сам — достойный представитель этого мира! Тебя не может быть, понимаешь? Не может быть!

— Но я же есть, — с улыбкой возразил он.

— Нет тебя!!!!!!! —с убеждением прошептала я. — Просто я сошла с ума!!!!!!!

— Ах, вот как? — сказал он. — Ладно, сходи к психиатру, посмотрим, что он тебе скажет. Странная форма заболевания: сошедшая с ума сама утверждает, что она сошла с ума.

Я немного успокоилась.

— В этом что-то есть, — согласилась я. — Безусловно, расскажи я психиатру обо всем, что со мной приключилось, он бы без промедления отправил меня в психушку. Но ведь я все же испытываю сомнения в реальности происходящего… Впрочем, если я нормальная, тогда все остальные сошли с ума, — тут же добавила я.

— Весь мир сошел с ума, — подхватил он, целуя меня в щеку. — Разве ты этого до сих пор не поняла?

— И ты тоже сошел с ума, — сказала я. — Хоть ты и инопланетянин. Вся Вселенная сошла с ума…

Перед моим мысленным взором снова возникло облако гнуса-альбиноса, но прежней брезгливости я уже не испытывала. Психологический барьер пал.

И вы знаете… вы знаете… в тот же самый день я с ним трахнулась. К его неописуемому восторгу.

Но я не зоофил! Честное слово! Девуня не зоофил! Возможно я сошла с ума вместе с остальным миром, но я не зоодофил…

Просто…

Я вам наврала.

Никого и никогда в себе я не хоронила. Как это ни прискорбно. Девуня — из тех женщин, которых не любят всерьез, вот в чем истина. Почему — не знаю. Скорее уж, ее хоронят, если на то пошло. Попадались, правда, и отъявленные недоделки вроде рыжего Виктора Петровича, которых девуня сама отшила, но общей картине это нисколько не вредит. А Завадский… Завадский — это высокая идея, вроде торжества коммунизма, голубая мечта, предмет вожделения. Сказочный принц, если хотите. Человек-легенда... Хотя, вообще-то, он живой, из плоти и крови, и мы с ним действительно провели чудесные дни на Ривьере.

Словом, хоронили меня неоднократно. Мне даже надоело умирать. И теперь девуня, как продукт тления и распада, только с облаком гнуса-альбиноса и гармонирует. К тому же, ему я все-таки повелительница. Как-никак. Бывают близкие отношения, которые можно назвать горькими. Без сомнения, это была горькая близость, ну и что?

К горечи тоже можно привыкнуть. Иногда к ней можно привыкнуть настолько, что даже перестаешь ее замечать.

Ну и потом… я ведь собиралась бросить мужикам вызов. Всем этим гнусным попам с интеллектом ниже плинтуса. Имя которым — Легион, а если точнее — Все Мужское Население Нашего Шарика. Вот и нужно оставаться последовательной и идти до конца.

Меня трахает облако гнуса-альбиноса, меня трахает облако гнуса-альбиноса, меня трахает облако гнуса-альбиноса…

Все лучше, нежели очередные вовы с олегами.

Иной раз горечь способна даже обратиться сладостью…

… которую я вкушала целых двенадцать дней. И если бы Микеле не заинтересовался проблемой старения человеческого организма, возможно, вкушала бы до сих пор.

Как-то все утряслось после моего недавнего посещения конторы профсоюза. Микеле млел от счастья, я прислушивалась к новым ощущениям. Повторных признаков умопомрачения, вроде, не наблюдалось.

Однажды в приступе черной меланхолии, будучи брошенной своим очередным кавалером — полковником бронетанковых войск, — я попыталась представить себе, что трахаюсь с законченным уродом или инвалидом. С Жофреем де Бейраком, к примеру. Ничего тогда у меня не получилось. В дальнейшем я неоднократно повторяла попытку: приступы меланхолии случались регулярно. Но единственная эмоция, которая при этом появлялась, — это отвращение. Одним словом, Анжелики из меня не вышло. И вот гляди ж ты, физиология оказалась куда более уязвимой по отношению к умозрительному, нежели к зрительному.

Да, я знала, что Микеле — облако гнуса-альбиноса. Я видела его в его натуральном виде, но это, как говорится, было давно и неправда. А сейчас он — интересный мужчина, и к тому же — мой единственный друг. Помог мне, к примеру, поквитаться с попами.

Те, кстати, активно взялись за дело. Их не смутило, что я обратилась к Биллу Гейтсу по имени Микеле. Решили, видно, что я любовно или по-дружески его так называю, мало ли. И действительно: почему бы не называть Билла Гейтса любовно Микеле? Вскоре уже вся подключенная к сети Россия передавала друг другу придуманное мною сообщение — Нора по телефону подтвердила. Так что попы были уже без пяти минут миллионерами.

И тут… Микеле почему-то захотелось выяснить, что происходит с сознанием после смерти тела.

— Так ты о нас еще таких простых вещей не знаешь, — растерянно проговорила я.

Почему-то, когда он впервые у меня появился, у меня возникло ощущение, что он пробыл на Земле уже целую вечность.

— Откуда? Для нас ведь не существует проблемы старения. Одни элементы организма действительно изнашиваются, но их место тут же занимают другие. У нас налажено полное воспроизводство.

По-моему, и Кисель в роли Фердинанда твердил приблизительно о том же. Провидческая у него оказалась фантазия, ничего не скажешь.

— А с чего это ты вдруг заинтересовался? — подозрительно уставилась я на него. — Неужели твоя повелительница так быстро стареет?

— Не то чтобы, — возразил он. — Ты у меня еще — конфетка! Просто интересно узнать, как это у вас происходит.

— Боюсь, с сознанием ничего не происходит, — вздохнула я. — Оно умирает вместе с телом. Насчет бессмертной души еще существуют различные теории, но что касается сознания…

— Как это, умирает? — не понял он. — Ты хочешь сказать, что все, что сейчас составляет твою сущность, исчезнет бесследно?

— Ну, что касается конкретно моей сущности, она навеки запечатлится в тебе, я надеюсь. Ты ведь, в отличие от нас, самовоспроизводишься. Наиболее выдающимся людям удается сохранить о себе хотя бы память. А вообще-то…

— Постой, постой, — прервал он меня. — Чужая память — до фени! Какое мне дело, что я сохранюсь в чьей-то памяти, если самого меня уже не будет. Я вообще не в силах представить, как это — меня не будет. Моей сущности, того, что я из себя представляю — не будет! Это же бред!

— Но с людьми все происходит именно так, — возразила я. — Правда, существует общечеловеческая память, но ты же сейчас говоришь не об этом. Общечеловеческого сознания не существует. Пока, во всяком случае.

— А я был уверен, что вы возрождаетесь в ваших детях, — проговорил он. — И хотел расспросить тебя поподробнее.

Стоило ему это сказать, и я вдруг почувствовала, что ужасно хочу ребенка. Так сильно, как еще никогда не хотела. Буквально физически.

— Люди действительно возрождаются в своих детях, — проговорила я. — Но в несколько ином смысле. Чужое сознание им не передается. Их собственное сознание начинает формироваться с нуля.

— Чтобы потом опять исчезнуть?

— Угу.

Он изменился в лице.

— Но это же… получается… Получается, что вы — КУКЛЫ, — с ужасом выдохнул он из себя, — которые производят… другие КУКЛЫ… У вас сознание НЕ НАСТОЯЩЕЕ!!!!!!!

— Но-но! — начала было я, но тут он протянул руку и как-то неуважительно пнул меня ладонью в челюсть. Я растерянно захлопала ресницами — с повелительницами так не обращаются.

— А ну немедленно… — начала снова я, и тут же ощутила второй толчок. Взгляд его сделался каким-то надменно-презрительным.

Словом, полетела я с пьедестала вверх тормашками.

По-моему, я еще не упоминала, что Микеле на Земле пристрастился к курению. Курил исключительно «Беломорканал». Сейчас он вышел на балкон и дымил там, ловко пуская кольца.

А мне никак не удавалось прийти в себя. Честно говоря, я пребывала в глубокой уверенности, что поскольку Микеле — инопланетянин, его внутренние установки в отношении всего земного незыблемы. Не одно — так другое. ЁПРСТ!

А как жалко, как жалко было терять это ощущение горькой сладости. Меня снова обдали потоком грязи. Мало того, что я многократно сдохла, так и в душе моей уже чистого места не осталось.

Он вошел в комнату.

— Нет проблем, — по-идиотски улыбаясь проговорил он. — Ты будешь моей куклой. Моей любимой куклой — и я буду в тебя играться.

— Дурак! — разрыдалась я. А Нора еще утверждала, что нас невозможно сделать несчастнее, чем мы есть. Все можно, если очень захотеть. Слезы брызнули из меня фонтаном.

— Куколка хочет ням-ням? — спрашивает Микеле, и мне хочется сбросить на него ядерную бомбу. Распылить этот мерзкий гнус по просторам Вселенной, чтобы и следа от него не осталось. Меня обуял гнев. Его было так много, этого гнева, что я выросла до небес. Я сделалась огромной и сильной, и уже была готова обрушить на Микеле всю свою мощь, как вдруг… как вдруг вспомнила горькую истину «мужиков нет» и с ужасом поняла, что приму и такое.

И сразу рухнула в бездну, распласталась по ее дну, стала маленькой-маленькой, совсем ничтожной.

Куклой быть хуже, чем женщиной, но лучше, чем… чучелом, к примеру.

А гордость… Какая, к черту, гордость, если сама природа ополчилась против меня?

Я не была больше женщиной с холеным, взлелеянным телом. Я превратилась в кучу отбросов, половую тряпку, кусок швали, гнилье и тлен…

И что самое удивительное — в этом тоже была своя пронзительная сладость.

— Куколка хочет… ням-ням, — чуть слышно, задыхаясь от рыданий, проговорила я.

Однако потом выяснилось, что это еще цветочки. Я уж не говорю о том, что он не захотел больше со мной трахаться, и это показалось страшно оскорбительным. Он постоянно шпынял меня и, вообще, вел себя так, будто я и в самом деле живая кукла. Собственно, иначе вести себя он, видимо, уже был не в состоянии. Раньше я была для него повелительницей со всеми вытекающими, сегодня — куклой. Тоже со всеми вытекающими. Этакий максимализм.

Но самое главное — он начал губить людей.

Первой его жертвой стал Борис. Мы прогуливались тогда с Микеле вдоль Китайской Стены, и я в очередной раз пыталась убедить его, что люди — настоящие разумные существа, а вовсе никакие не куклы. Я еще, дура, боролась за наши прежние отношения.

— Послушай, — сказал он. — Ты можешь себе представить четырехмерное пространство? Хотя бы четырехмерное, я уж не говорю о шестимерном или девятимерном.

— Нет, — честно призналась я.

Т.е. я бы с удовольствием соврала, но тогда Микеле потребовал бы подробностей, а у меня действительно были проблемы с воображением. Кисель на моем месте, скорее всего, выкрутился бы блестяще. Кстати, о Киселе в последнее время я все чаще вспоминала.

— А я точно так же не в состоянии себе представить ограниченное во времени сознание, — сказал Микеле. — Сознание либо есть, либо его нет. А вот модули искусственного интеллекта, даже весьма изощренно сконструированные…

— Никакие мы не модули! — воскликнула я.

— Откуда тебе это знать?

— От верблюда!

— Вот-вот, — он взъерошил на голове волосы. — На этот счет я разработал собственную теорию. Земля — это чей-то испытательный полигон. Ну, или там стенд — все зависит от масштаба. Кто-то с вами экспериментирует. Сначала создал одноклеточных и посмотрел, что из этого выйдет, потом рептилий всяких… ну и так далее. Наконец, добрался до людей — вершины, хи-хи, творения.

— И был вечер, и было утро — день шестой, — проговорила я.

Он снова захихикал.

— Верно, вы называете его Богом. По сути, вы и сами признаете, что вы — куклы. Коль уж он вас создал.

— А тебя кто создал? — полюбопытствовала я.

— Меня никто не создал — я же существую вечно.

— Как это, «вечно»?

— А как это, «не вечно»?

— «Не вечно» — это как мы.

— А «вечно» — это как я.

— Но ведь твоя память не может не иметь какой-то начальной точки, если одним твоим воспоминаниям хронологически предшествуют другие?

— Еще как может! Правда, я все помню только с того момента, как пространство в нашем секторе Вселенной сделалось трехмерным. Но существовал-то я всегда, просто информация о прежних — шестимерных — временах в памяти заморожена.

Черт! О чем-то похожем говорил и Фердинанд! О памяти — нет, а вот о переходе в трехмерное пространство… Жаль, я тогда не уточнила, что раньше представлял из себя их участок Вселенной. Неужто у Киселя и в самом деле были какие-то сведения о пришельце?

— Наша память в шестимерном пространстве имела совсем другие свойства, она просто не может тут функционировать. — Микеле с идиотской ухмылкой посмотрел на меня. — Я достаточно выгулял свою куколку?

Что любопытно, лже-пришелец Фердинанд пытался выдать за белковую куклу себя самого, а настоящий пришелец Микеле обзывает куклами землян…

Мы пошли к подъезду. Я потихоньку вынашивала в себе план разыскать Киселя и обо всем ему рассказать. Пришелец-де уже давно прибыл, нечего галок ловить.

Но ведь Киселю я с самого начала была на фиг не нужна, а для Микеле я хотя бы недолго была повелительницей. Да и сейчас я — его любимая кукла. Как выяснилось, от повелительницы до любимой куклы — всего один шаг, но ведь это справедливо и в обратном направлении. Скажем, завтра Микеле взбредет в голову, что мимолетное сознание — это чудо, и ему надо как-то особенно рьяно поклоняться. Вот если бы Завадский захотел в меня поиграться, я ведь была бы счастлива. А так в меня играется облако гнуса-альбиноса. Не Завадский, конечно, но тоже хлеб.

— Эй! — Неожиданно перед нами вырос Борис. — Как делишки?

Видимо, он тут специально меня подкарауливал.

— Так себе делишки, — честно призналась я.

— Кажется, кто-то обещал со мной объясниться, а сам и в ус не дует.

От него явственно несло перегаром, да и на ногах он держался не очень-то уверенно.

— Обязательно объяснимся, только в другой раз, — сказала я.

— Опять в другой раз?

— Сейчас не время.

От отвращения меня передернуло. Иметь дело с пьяными, пожалуй, еще хуже, чем с инопланетянами.

Я попыталась пройти мимо, но он встал у меня на пути.

— На кого же ты тратишь свое драгоценное время? На это чмо? — Он кивнул в сторону Микеле.

— Сам ты чмо, — немедленно отозвался тот.

И тут же схлопотал удар в челюсть. Высокоорганизованное существо Микеле было нокаутировано модулем искусственного сознания, в результате чего отлетело на несколько метров и уселось на свою высокоорганизованную задницу. Нужно заметить, что и Борис на ногах не удержался: слишком уж страстно он устремился вслед за своим кулаком. Теперь стоял на четвереньках и пялился на намалеванное мелом поле для игры в классики.

Микеле с изумлением воззрился на него. Наступила непродолжительная пауза. После чего я второй раз в жизни увидала Микеле в его истинном виде. Облако гнуса-альбиноса с «зуззанием» бросилось на Бориса, буквально окутало его собой.

Через несколько секунд Микеле снова материализовался. Взгляд его восторженно блуждал, он находился в каком-то невменяемом состоянии. Будь он человеком, я бы не задумываясь сказала, что он накурился травки или подсел на иглу. А Борис вытянулся во весь рост, не подавая признаков жизни.

— Что ты с ним сделал? — обеспокоенно проговорила я.

Микеле не отвечал. Я принялась что есть силы трясти его за плечо.

— Что ты с ним сделал?!

— Какой класс!!! — проговорил наконец Микеле.

— Ты что, спятил? Ты мне зубы не заговаривай!

Отчаявшись чего-то добиться от Микеле, я принялась трясти Бориса — безрезультатно.

— Выходит, что ваша кровь… — пробормотал Микеле. — Вот, оказывается, где собака зарыта!

— Что ты с ним сделал?! — уже не на шутку встревожилась я.

— Понятия не имею…

Это был явный прогресс: Микеле реагировал на мои слова. Хотя сам при этом все же оставался где-то далеко-далеко.

Я схватила Бориса за запястье: пульс, вроде бы, прощупывался.

— Нужно немедленно вызвать «Скорую помощь», — проговорила я. — Эй, очнись ты наконец!

Микеле посмотрел в мою сторону.

— Эта ваша кровь… — проговорил он.

— Причем тут кровь? — Я распсиховалась. — Сволочь ты, а не разумное существо! Ладно, дома с тобой разберемся.

Из ближайшей телефонной будки я позвонила в «Скорую помощь». Борис по-прежнему валялся без движения. Может, просто упился до чертиков, как в свое время председатель профсоюза? Очевидно, упиваться до чертиков — это такой фирменный стиль в нашем учреждении..

Естественно, когда приехала «скорая», пришлось сказать врачу, что Борис потерял сознание внезапно, без какой-либо видимой причины.

— Очень странная сыпь у него, — проговорил врач.

И правда: на коже явственно проступила мелкая сыпь. Но она стала заметна только теперь, минут через сорок после нападения Микеле, раньше ее, вроде бы, видно не было.

— Хорошо, мы проведем необходимое обследование. — Врач был пожилым дядечкой с умудренностью во взгляде. — Думаю, мы с вами еще свяжемся.

Они погрузили носилки с Борисом в машину и уехали.

Мы с Микеле поднялись наверх.

— Что ты с ним сделал? — в очередной раз обратилась я к нему, отпирая дверь.

— Если тебе так уж приспичило знать, куколка, покусал, — сказал он.

— Об этом я и сама уже догадалась. Но что с ним теперь будет?

— Вот уж не знаю.

— Если с ним, не дай Бог, что-то серьезное… — Я замолчала.

— Что тогда? — поинтересовался он.

— Тогда я не знаю, что я с тобой сделаю.

— А я и тебя покусаю, — проговорил он.

Видимо, мысль показалась ему забавной, и он хихикнул. Он вообще с тех пор, как узнал, что мы не вечные, перестал смеяться по-человечески и только хихикал.

— Кстати, — напомнила я ему, — ты там что-то твердил насчет крови…

— О, да! — тут же подхватил он. — Ваша кровь — это класс. Вот уж, не ожидал. Я же говорил, что вы — модули с искусственным интеллектом, а ты мне не верила. Так вот: сознание у вас находится в крови. А его сознание сейчас перетекло в меня.

— Чье? — не поняла я.

— Ну, этого твоего… придурка. Я высосал из него сознание и теперь знаю о нем совершенно все.

— Как это, высосал?

— Я же говорю: с кровью. Конечно, крови я высосал не очень-то много, но в ней поместилось все сознание, оно там не сильно сконцентрировано.

Он немного помолчал.

— Между прочим, он тебя не любит, — сообщил он.

— А кого он любит? — спросила я.

— Свою… вторую половину, — проговорил он с удивлением. — Бред какой-то… Ах, ну да! Жену свою, в смысле. Оригинально, хи-хи… Ее зовут Ксенией, и она отпетая сволочь. Как минимум, семь раз ему изменяла, и всем семерым любовникам он сломал ребра. Нет, чтобы сломать ребра ей одной после первой же измены, придурок. Но он ее, видите ли, лю-у-у-убит. Уссаться можно: одна кукла любит другую.

— Много ты понимаешь в куклах, — огрызнулась я.

— А знаешь, чего ему от тебя было нужно? — поинтересовался Микеле.

— Конечно.

— И чего же?

— Трахнуться ему было нужно, как будто не понятно.

— Браво! По его мнению, ты действительно идеальный объект для траха. То есть, на его взгляд, ты существуешь исключительно для того, чтобы трахать тебя с утра до вечера во все пригодные места, хи-хи. Ты тоже выпила немножко его крови?

— Мне уже не досталось. Всю кровь из него высосала его женушка.

— Откуда же такая осведомленность о намерениях?

— Чтобы догадаться о его намерениях, пить кровь вовсе не обязательно.

— А ты знаешь, сколько баб он уже перетрахал?

— Сколько?

— Четверых. Включая Ксению и тебя, — язвительно добавил он.

— Не густо, — сказала я. — Ты это серьезно, насчет сознания?

— Вполне.

— Ты должен ему его вернуть.

— Интересно, каким это образом?

— Все равно каким, впрысни ему кровь обратно.

— Во-первых, я понятия не имею, как это делается. А во-вторых, я не ознакомился еще и с сотой долей его сознания. Лишь с той частью, что касалась тебя.

— Нет, ты это серьезно? — все еще не могла поверить я.

И тут он начал рассказывать о Борисе такое, чего какому-то гнусу в жизни не сочинить…

По-моему, в Библии я читала о том, что душа человека находится в крови. Странны дела твои, Господи!

Что самое противное — это оказалось весьма увлекательно. И заразно. Микеле словно бы влез в черепную коробку Бориса и комментировал оттуда, что происходит внутри. Так спелеологи сообщают оставшимся снаружи, что обнаружено в пещерных глубинах. Я была шокирована. Оказывается, сознание Бориса устроено вовсе не так, как мое. Воспринимал мир, мыслил, реагировал на окружающее он совершенно иначе. Словно не Микеле был инопланетянином, а Борис. Или я сама!!! К тому же, Борис был простым парнем, без особых претензий, комплексов и внутренних противоречий. Что уж говорить о более тонких и сложных натурах! И все мы живем на одной планете и считаем друг друга себе подобными?

Первые впечатления отчасти подтвердились, когда через несколько дней, вдоволь насытившись сознанием Бориса, Микеле набросился на улице на случайного пешехода. Этот сильно отличался и от меня, и от Бориса. Но чуть позже стали попадаться и похожие. В конечном итоге, все свелось к пятнадцати-двадцати психологическим подвидам, просто раньше я и не предполагала, что разница между нами может быть столь велика.

Через некоторое время меня вызвали в инфекционную больницу, куда свозили всех, пострадавших от облака гнуса-альбиноса. Физиологически они были вроде как живы, но находились в коматозном состоянии. Меня всесторонне обследовали, однако никаких отклонений от нормы не обнаружили.

— Какое-то странное заболевание, — озабоченно проворчал уже знакомый мне врач. — Новый вирус, что ли? С другой стороны, на вирус не похоже.

И посоветовал мне потреблять как можно больше витаминов.

Разумеется, поначалу я пыталась воздействовать на Микеле, требовала, чтобы он прекратил нападать на людей. Собиралась даже обратиться в милицию. Хотя чем тут милиция могла помочь? На облако ведь наручники не наденешь. Если уж Киселя наручники не удержали… Об облаке в штанах все читали, но облако в наручниках…

А потом в один прекрасный день я вдруг почувствовала, что мне… до фонаря. Девонька устала от терзаний и ощущения исторической вины перед человечеством. А уж как она устала от чувства собственной неполноценности! Раньше она презирала только мужиков, а теперь это чувство распространилось на всех — чем бабы-то лучше?! Эти бесконечные соньки, ланы, ксении, регины, оксаны и прочая, которых трахают ночью, а не «с утра до вечера» А если их и трахают днем, то вовсе не потому, что их нужно трахать с «утра до вечера». А если их и трахают «с утра до вечера», то это не означает, что им отведена только такая роль. Просто бабы предали меня и таких, как я, вступив в сговор с мужчинами.

Поделом! Всем поделом! К черту папу-шахтера с его дурацкими принципами! Со своим другом Микеле мы еще порезвимся на славу! Насытимся вдоволь леденцами душ. Как плоть при абсолютном нуле мгновенно обретает окончательную сущность, коченеют ваши души, в них все застывает; угодив в Микеле, они словно цепенеют, но то, что в них заложено, сохраняется в неизменности. Их можно впитывать в себя последовательно, словно зал за залом в Эрмитаже или Лувре, а можно ознакомиться лишь с отдельными хранилищами, представляющими особый интерес. Причем коллекция ваших душ продолжает расти. Добро пожаловать! Вернее, до скорой встречи!

Однажды я проснулась с ощущением, будто ночью кто-то ковырялся у меня в мозгах. И обнаружила на теле несколько комариных укусов. Неужели Микеле в состоянии осуществлять и частичное зондирование?

— Зачем ты это сделал? — набросилась я на него.

— Извини куколка, но мне нужно было выяснить, что у тебя на уме. И не исходит ли от тебя какая-либо опасность. Итогами я вполне удовлетворен, поэтому решил все оставить как было. Должен же я и дальше с кем-то обсасывать новые подробности.

Обсасывать… Насытимся леденцами душ… Основательно же он во мне покопался, черт возьми!

— Никогда больше этого не делай! — потребовала я. — Еще не хватало, чтобы ты начал регулярно шарить в моих извилинах.

— Регулярно незачем, — согласился он. — Я уже и так узнал все, что требовалось.

— И о чем же ты узнал, интересно?

— О куче всяких мужиков. В частности, о Завадском и о Киселе. Хочешь, я санирую Завадского? — В последнее время нападения на людей он стал почему-то называть санациями. — И потом обо всем тебе расскажу.

— Нет! — воскликнула я.

— А Киселя?

— Тем более!

За Киселя я почему-то испугалась даже больше, чем за Завадского. Не знаю, почему.

— Ну, Киселя в любом случае придется санировать, — проговорил Микеле. — Интересно, откуда ему стало известно…

— Да у него просто болезненная фантазия, — попыталась воздействовать я на облако.

— Мы это скоро выясним, куколка. Может кто-то играется не только с вами, но и со мной…

Он сказал именно «со мной», но раньше в подобных ситуациях говаривал и «с нами». Словом, мне уже было известно, что во Вселенной Микеле не одинок…

— Представляешь, нигде не удается найти твоего Завадского, — пожаловался Микеле, картинно пуская в потолок кольца дыма. — Дома он не появляется, на работе — тоже. Даже у пивного ларька его давно не видели. Я санировал его сослуживца, но в нем не оказалось нужной информации. В соседке тоже, прямо не знаю, что и делать. Специалистом он, кстати, слывет весьма неплохим, но на работе его не любят за заносчивость и чрезмерную язвительность. А с соседями по подъезду он вообще не разговаривает. Как ты думаешь, куда он запропастился? Может, его снова потянуло на Ривьеру?

— Оставь его в покое, — всполошилась я. — Мы же договаривались.

— Ни о чем мы, куколка, не договаривались. Ты высказала такое пожелание — это верно, но мне, честно говоря, плевать. Куклы мне не указ.

— Если ты его хоть пальцем тронешь, я наброшусь на тебя не облаком, а целой тучей.

— Любопытно будет посмотреть, — хихикнул он.

А действительно, куда подевался Завадский? — мелькнуло у меня в голове. Неужто спутался с какой-нибудь стервой? Тогда не очень-то его и жалко в случае чего.

— Впрочем, у меня имеются для тебя и хорошие новости, — проговорил Микеле. — Кисель тебя очень любил. Кстати, он околачивался прямо у Китайской Стены, так что мне не пришлось его специально разыскивать. Сначала я подумал — шпионит, но теперь уже не уверен, просто ему захотелось лишний раз на тебя посмотреть. Завадский тоже никуда не денется — я убежден.

— Сволочь, — застонала я.

Он захихикал.

— И это вместо благодарности?

Я стремительно кинулась вперед, нацелившись ногтями ему в морду. Но реакция последовала молниеносная. Видимо, эпизод с Борисом не прошел для него бесследно. Я шмякнулась о стул, на котором он только что сидел, а надо мной угрожающе нависло облако гнуса-альбиноса. Меня охватил ужас, как в той ситуации с Ланой, когда перед носом у меня плясало дуло пистолета. Но, к счастью, Микеле прекратил «зуззать» и снова материализовался на стуле — на сей раз уже на другом.

— Съела? — захихикал он.

— Врешь ты все, не любил он меня, — опустошенно пробормотала я.

— А вот и любил, куколка!

— Он ведь сам сказал, что я его не интересую.

— Мало ли, что он сказал. Подожди, а действительно, зачем ему понадобилось темнить... Ну-ка, ну-ка… А вот зачем, — Микеле торжествующе поднял вверх палец. — Он просто боялся.

— Чего боялся? — не поняла я.

— Это неважно, — проговорил Микеле. — Боялся — и все.

— Вот дурак, — сказала я.

— Очень может быть, — согласился Микеле. — А вот о себе я почему-то в нем никаких сведений не обнаружил. Или хотя бы о каком-то условном пришельце. Странно это. И весьма подозрительно.

На протяжении всей последующей недели я приставала к Микеле с расспросами о Киселе. Но он почему-то отмалчивался и темнил, тогда как о других рассказывал много и с охотой. Совсем незнакомых людей я знала почти так же хорошо, как саму себя. Может даже лучше, чем себя, поскольку сведения о них я получала беспристрастные. А вот о Киселе я знала только то, что он меня любил. Одна фраза, но она напрочь заслонила собой обилие прочей, даже самой интересной информации.

КИСЕЛЬ ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ.

Самое ужасное заключалось в том, что как о человеке я не имела о нем ни малейшего представления. Чего он боялся-то? Я была знакома с Фердинандом, поскольку Кисель старался играть в Фердинанда — сделал из себя человека в футляре в прямом смысле слова. То, что для пришельца действительно было бы скафандром, для человека превратилось в футляр. Конечно, он прекрасно сознавал, куда и зачем я поехала с Борисом в ту ночь, однако никак не проявил своих чувств — ведь Фердинанду ревновать не положено было. Железная выдержка, черт побери! Да и в постели как стойко держался, пока я самолично его не трахнула!

КИСЕЛЬ ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ.

Махнув рукой на Микеле, я сама принялась добывать сведения.

Любопытно, что «доктором философии А. Киселем» оказались оба родителя Игоря. Его мать звали Алиной, отца — Андреем. И оба они были докторами философии. У Игоря еще имелся брат Толик и… дочка Виточка. От некой зловредной стервы Нины Гаврющенковой. Дочке сейчас было шесть лет, при этом три последних года Игорь с Ниной официально находились в разводе.

Как я все это разузнала — неважно. Связалась кое с кем из его сослуживцев, которые помогли мне выйти на его друзей. Но сколько бы нового я ни узнавала, я по-прежнему проявляла признаки ненасытности. Словно зачарованная, бродила по местам, памятным моему Игореше. Когда-то Кисели жили в одном из старых домов, в двухкомнатной квартире без удобств. Колонка и туалет находились на улице. Однажды он упал на эту колонку лицом и отбил себе ползуба. А в другой раз один из будущих его друзей чуть было не задушил его: навалился сверху и зажал рот и нос ладонями.

В детском саду он был влюблен в Наташку Смирнову. В школе появились другие пассии: Ленка Барышева, Алла Государская, Галка и Люба (фамилий никто не смог вспомнить), Тома Сердюк…

Ну и, конечно же, Нина Гаврющенкова (про себя я уже именовала ее Гавнющенкова) — «довольно смазливый бабец с осанкой баронессы и с соответствующими запросами».

Игорь очень любил Воннегута и Хемингуэя, «Битлз», «Квин» и «Машину времени». А из фильмов особенно: «Короткие встречи», «Покровские ворота» и «Кин-дза-дза».

Я прочла всего Хемингуэя и почти всего Воннегута (кое-что просто не удалось достать), переслушала концерты его любимых ансамблей и пересмотрела любимые фильмы. Короче, постепенно пропустила через себя значительную часть его жизни. Был соблазн заглянуть и глубже, но в этом мне мог помочь только Микеле, а он молчал как рыба об лед.

Так или иначе, я бродила по тем местам, где любил бывать Игореша. Знаете, на что это походило? Словно я вдруг вспомнила, кем была раньше, и даже опять превратилась в то, чем была раньше: как я тогда жила, чем увлекалась и кого любила. А любила я… нынешнюю себя.

КИСЕЛЬ ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ.

Сейчас, облачившись в шкуру Киселя, я смаковала это чувство. Подолгу разгуливала у собственного подъезда, пытаясь представить, о чем он думал, глядя на мои окна.

Микеле усердно искал Завадского. А вдруг выяснится, что и Завадский меня любит?… Мечты-мечты… Если бы он меня и в самом деле любил, разве громыхала бы бочка с мазутом?

Впрочем, я уже не была уверена, что бочка гремит именно по Завадскому. А может, по Киселю? По ком гремит теперь эта чертова бочка с мазутом?

Я сходила в областную больницу и постояла у изголовья Игореши. Кривляясь при этом на манер обезьяны в попытке сдержать слезы. Перед глазами возникала навязчивая картина: как долгими вечерами он бродит у моего подъезда, наблюдая за мной и Микеле, и разрывается между желанием объясниться и этим дурацким, необъяснимым — во всяком случае, для меня — страхом. На соседней кровати — Борис, а вообще в палате лежит человек пятнадцать, и все — жертвы Микеле. К некоторым подключены электрические приборы с осциллографами и пляшущими по бумаге самописцами. Между приборами бродит парень лет тридцати — совершенно лысый. Именно лысый, а не бритый. Лысина прямо-таки сияет в люминесцентном свете. О каждом из здесь лежащих я могла бы рассказать куда больше, чем этот лысый, и даже больше, чем самые близкие их родственники.

Кстати, о родственниках. Когда я только шла к палате, мне повстречалась жена Бориса Ксения. А теперь, уходя, я неожиданно столкнулась с отцом Игореши. За руку он держал Виточку.

Я наклонилась и что-то ласково ей прошептала. Неожиданно она цапнула меня ногтями по носу. И тут же получила нагоняй от дедушки. Из носа у меня пошла кровь. Что ж, дети интуитивно чувствуют, кто повинен в их бедах.

Доктор философии извинился в довольно фамильярной форме и протянул мне бумажный носовой платок.

— Кто у вас здесь? — поинтересовался он.

Я пробормотала что-то невнятное. Кто-кто! Конь в пальто!

И, словно угорелая, рванула прочь.

Налетела на какого-то жирного мужика в коридоре. Тот начал громко ругаться матом. Фас! — мысленно обратилась я к Микеле.

Я шла по улице, вертела головой направо и налево, бросая бешеные взгляды на окружающих, и беспрерывно повторяла: фас! фас! фас! фас!..

КИСЕЛЬ ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ.

— Это вам! — из-за двери показалась расплывшаяся в улыбке морда парня. — С днем рождения!

Где-то я его уже видела… Я вздрогнула, кровь отхлынула у меня от лица. В руках парень держал… цветы с болота. Те самые. Вернее, такие же точно.

Парень торопливо сунул их мне в руку, пробормотал что-то насчет службы быта и побежал вниз.

— Эй! — ошарашено крикнула я.

— За все уплачено. — Этого болвана и след простыл.

Я покрутила в руках цветы. Где же я видела парня? И главное — совсем недавно…

Господи! Но что все это значит? Неужели Кисель оказался таким предусмотрительным и заранее договорился со службой быта? А еще он должен был заплатить селекционеру за этот букет. Конечно, он мог знать, когда у меня день рождения, но…

Я пошла поставить цветы в кувшин. И тут заметила маленькую записку. Схватила ее и… цветы посыпались из рук на пол. В записке была всего одна фраза:

«ПОЗДРАВЛЯЮ ОТ ВСЕГО СЕРДЦА!»

И подпись:

«ТОТ, КОТОРОГО НЕ СТАЛО».

Я села на пол рядом с цветами. ТЕБЯ не стало, но ТЫ знаешь о том, что ТЕБЯ не стало? И даже сумел каким-то образом связаться со службой быта? И наконец, что это за загадочные цветы?

Я мысленно унеслась к Киселю в палату и тут же вспомнила, где встречала того парня. Лысый! Который блуждал в больнице среди осциллографов и самописцев! Просто сейчас на нем была кепка, и это сбило меня с толку.

Но как им удалось наладить контакт, с помощью этих самописцев, что ли?

И что это, черт возьми, за цветы?!

Когда Кисель в тот раз от меня ушел, они сразу же завяли. Не мог их вывести селекционер, бред все это! Даже самый гениальный селекционер не смог бы вывести умные цветы. Но это означает… это означает, что… БОЛОТО СУЩЕСТВУЕТ!

Черт возьми, вот в чем дело! Болото существует! А Кисель… разумеется, он не состоит из сгустков болотной жижицы, в его земном происхождении я уже убедилась. И все же о прибытии Микеле ему что-то было известно. И в животе у него находилось подобие боксерской перчатки…

Пришелец у него находился в животе — как я раньше не догадалась!!! Фердинанд!!!

Выходит, он практически не врал. Выдать себя за белковый скафандр — не такое уж смертельное преступление. А когда отключался, уходил в себя — обсуждал с Фердинандом неожиданно возникшие ситуации. Между ними происходило постоянное противоборство. Игореша стремился оставить меня на Земле, а Фердинанд хотел меня отсюда забрать. И о предположительном пришествии Микеле наверняка Фердинанд его предупредил. Теперь все сходится. Становится понятно, что и собственной фотографической памяти у Киселя никакой не было. И что в действительности он пытался выдать за свои способности самого Фердинанда. Потом я вспомнила, как Фердинанд, а вслед за ним и Микеле что-то твердили об участке Вселенной, переместившемся в трехмерное пространство.

ОНИ С ОДНОЙ ПЛАНЕТЫ!!!

Микеле тоже С БОЛОТА! Какая же девуня дура! Ведь они устроены по одному лекалу: первый — из сгустков, а второй — из гнуса. И почему бы мошкаре не поселиться на болоте? Сгустки разумные, и гнус — тоже разумный. Когда их участок Вселенной сделался трехмерным, планета была еще в плазмообразном состоянии — ни жидкости, ни газа — и вся разумная субстанция состояла из этой плазмы. Но взгляды на то, по какому пути должна двигаться эволюция, разделились, и развитие происходило по двум разным направлениям. Образовались отличные друг от друга субстанции, которые соперничают и даже враждуют между собой…

Внезапно я поняла, что не мои это мысли: ЭТО ЦВЕТЫ МНЕ РАССКАЗЫВАЛИ ОБО ВСЕМ.

Стало быть, Кисель валяется в коме, а Фердинанд… Ему как-то удалось исключить информацию о себе из сознания Игореши, и она не попала в Микеле? Но где же он сам, черт возьми? Так и прозябает в желудке у Игореши? И как ему удалось связаться с тем лысым? Подключились ребята со станции?

Я кинулась в больницу. У постели Киселя дежурили доктора философских наук Алина и Андрей.

— Привет, — улыбнулся мне Андрей.

Я кивнула ему и оглядела палату. Дежурила сегодня пожилая тетечка с длинной платиновой косой.

— Где я могу найти… лысого? — обратилась я к ней.

Она с удивлением покосилась на меня.

— А вы кто?

— Я… сестра Бориса. Вон он лежит.

— А лысый вам зачем?

— Ну, мы с ним кое о чем договаривались…

Она задумчиво потеребила косу. Коса была явно накрашенной или искуственной.

— Со мной тоже можно договориться. Я дорого не беру.

— Гм… Боюсь, вы неправильно меня поняли… Мы с ним договорились встретиться и провести время где-нибудь в кафе.

— Вот сучок! — тут же в сердцах воскликнула тетенька. — Он же женат!

— Ах, так? — удивилась я. — Действительно, сучок. А когда он будет?

— Не знаю… По-моему, у него… как это... сессия…

Пришлось уйти несолоно хлебавши.

Сама того не ожидая, я забрела в отделение милиции. Подумала о Завадском. Если этот грязный Микеле и до него в конце концов доберется…

Завадский, сука такая, лапочка моя…

По ком же все-таки гремит эта чертова бочка с мазутом?!

Дежурному лейтенанту я старательно изложила суть дела. Мы с ним будто условились: я всячески пытаюсь сделать вид, что у меня черепицу с крыши сорвало, а он упорно этого не замечает и только серьезно кивает головой. Вкратце это выглядело следующим образом.

Я:

— В это, конечно, трудно поверить, но по городу бродит космический пришелец и набрасывается на наших граждан. Теперь они все находятся в коме — лежат в инфекционной больнице.

Он:

— Откуда вам об этом стало известно?

Я:

— Да я сама, дура, его вызвала. В смысле, пришельца. По брачному объявлению…

Он:

— А как он выглядит? Можете дать его словесный портрет?

Я:

— Немного похож на Микеле Плачидо, помните? Того, что играл в главной роли в «Спруте». Но это на самом деле маскировка. В действительносати он является облаком гнуса-альбиноса.

И тут лейтенант не выдержал-таки, разинул рот:

— Облаком... кого-кого?

Похоже, в игре нашей я одержала убедительную победу.

Я тоже разинула рот. Потом захлопнула его, молча встала и вышла из кабинета. Еще спасибо, что он не призвал на помощь санитаров из психушки. Проявил, можно сказать, чудеса выдержки.

Что ж девуне теперь остается? Самой обуздать этого грязного Микеле? А ведь было время, когда она с ним трахалась! И даже испытывала к нему своеобразную нежность. С кем только не трахнешься в надежде заполучить в ловушку своего единственного и любимого. Ведь сразу неясно, кто именно твой любимый, а ловушка у женщины одна — между ног.

Заманила!.. Тварь!..

Мне вдруг непреодолимо захотелось вырезать из себя ловушку кухонным ножом. Нафиг! Нафиг! С кровью!

А села в метро и поехала домой.

У подъезда стояли Микеле и столяр Лир. В смысле — король Миша. В смысле… неважно. А я уже успела вычеркнуть его у себя из головы. Вот с кем я, слава богу, еще не трахнулась, как это ни странно. Это в особенности удивительно, если учесть мою потрясающую неразборчивость при использовании ловушки. Вырезать! Вырезать! Нафиг! Нафиг! С кровью!

— Ты еще пытаешься найти Завадского? — поинтересовалась я у Микеле.

Он с подозрением уставился на меня.

— Ну, допустим.

Я ткнула пальцем в столяра Мишу.

— Вот этот должен о нем все знать.

— Ты уверена? — спросил Микеле.

— Конечно, — кивнула я.

И мысленно присовокупила: ну давай же!!! Фас!!! Куси!!! Чего ты ждешь?

— А вот я зато не уверен, — проговорил вдруг Микеле.

Он был не насмешлив, как обычно, а предельно холоден. И с нескрываемой враждебностью смотрел на меня.

— В чем дело? — спросила я.

— Ты прямо из ментовки?

— Не поняла. — Голос мой дрогнул.

— Ладно, скоро поймешь.

Он схватил меня за локоть и потащил к подъезду. Столяр Миша старался от нас не отстать.

— Сейчас возьмем у тебя пункцию мозга, — осклабился Микеле. — Если подозрения окажутся беспочвенными, я перед куколкой извинюсь.

Я отрыла дверь и молниеносно захлопнула ее за собой. Потом заперла дверь в комнату — на два оборота — и рухнула на тахту. Сердце бешено колотилось, выстукивая морзе по ребрам. Но морзе мое никто не услышит. А телефона по-прежнему у меня нет. Впрочем, вряд ли бы мне телефон смог сейчас помочь.

Я услышала, как во входной двери щелкнул замок. Потом громко забарабанили в комнату:

— Открывай, дура!

Я принялась тащить к двери тумбочку с телевизором. Но на полдороги замерла: перед носом «зуззало» несколько ИХ. Раз — и ОНИ меня куснули.

— Ага! Я так и знал! — послышалось из-за двери. — Чертова проститутка!

Гнус постепенно просачивается в комнату — видимо, сквозь щели в двери. Словно зачарованная, слежу я за тем, как рой набирает силу, густеет, приближается ко мне. Я лихорадочно верчу головой, и тут взгляд падает на серебряный шар, который в свое время приволок Кисель. С тех пор он валялся на одной из полок в моей «стенке».

Я горько усмехнулась: даже перед обычными комарами этот шарик спасовал. Но ведь другого выхода все равно нет. Я метнулась к стенке, схватила шар и сунула штепсель в розетку. Шар начал красиво переливаться. Тем временем облако гнуса-альбиноса уже нависло надо мной. Через секунду оно превратилось в… столяра Мишу.

Увидев, что я застыла в изумлении, он захохотал. Тем временем Микеле зашел с балкона, и они принялись хохотать вместе. Мерзкие, отвратительные инопланетные попы! Потом тот, что был столяром Мишей внезапно превратился в Микеле, а тот, что был Микеле — в столяра Мишу.

— Позабавила ты нас, куколка, — сказал новый Микеле.

— Я не куколка! — крикнула я.

— Теперь это не имеет значения, — сказал старый Микеле. — К сожалению, ты не оправдала моего доверия. Бай-бай, куколка…

Тут серебрянный шар издал пронзительное сияние и Микеле со столяром Мишей… посыпались на пол белесой пудрой.

— Я не куколка! — с ожесточением повторила я и пнула пудру ногой.

Та разлетелась по комнате. А что — неплохая пудра, подумала я. Достала зеркальце, наклонилась и попудрила носик дрожащими руками. Все-таки я с ними разделалась! Со своим мучителем Завадским так и не удалось покончить, как это ни прискорбно, зато с этими тварями… Подошла к серебрянному шару и с благодарностью погладила его блестящую, прохладную поверхность. Потом обернулась и вскрикнула от неожиданности.

На пороге застыл лысый…

— Эта старая карга обо всем рассказала моей супруге, — с укоризной проговорил он.

— Какая карга? — не поняла я.

— Ираида Савельевна, санитарка. Тут же бросилась звонить мне домой, что я кручу с вами шашни. В результате я поимел вырванные годы.

— Мне очень жаль, — сказала я. — Но, вообще-то, я тут не при чем. Коль уж вы соизволили притащить сюда цветы, потрудились бы объясниться… Я тут, между прочим, чуть было не загнулась от этого кошмара. А если бы я загнулась, то, может, и все человечество…

— Ха-ха, — сказал он.

— Теперь «ха-ха», — согласилась я. — А вот посмотрела бы я на вас, если бы эти твари добрались до моего сознания и наступил ваш черед.

— Какие твари? — поинтересовался он.

— Какие-какие… — Я повернулась, чтобы указать пальцем на пудру… а никакой пудры и не было.

— Что все это значит? — пораженно воскликнула я.

— Он говорит, что вам уже обо всем и так должно быть известно, — сказал лысый. — Он вам приносит свои глубочайшие извинения.

При словах «приносит свои глубочайшие извинения» я вздрогнула.

— Ты кто? — с тревогой проговорила я. — И какое ты имеешь ко всему этому отношение?

Лысый улыбнулся.

— К счастью, отношение весьма отдаленное — ОН заключил со мной контракт, в результате чего я должен получить неплохие бабки.

— ОН? — не поняла я.

— Ну, Фердинанд.

— А где он? — спросила я.

— Попробуйте догадаться.

Я подошла поближе и прижала ладонь к его животу. Пальцы ощутили слегка подрагивающую боксерскую перчатку. Привет, давно не встречались! Еще один белковый скафандр, на сей раз облысевший, не так ли?

— Привет, — сказала я вслух, — давно не встречались.

— Я не позволяю ему говорить от своего имени напрямую, — объяснил лысый. — Сперва он будет обращаться ко мне, а уже потом я передам его слова вам. Все немножко не так, как было с вашим знакомым Киселем.

— И на что же он намекает? — спросила я. — Что именно мне должно быть известно? И куда подевались останки этих мразей.

— Не было никаких мразей, — сказал лысый. — Он приносит свои глубочайшие извинения.

— Не надо извинений! — возразила я. — Тем более — глубочайших. Пусть лучше объяснит толком, что произошло.

— Когда он прибыл на нашу планету, это с неизбежностью должно было повлечь за собой аберрации того, что мы называем реальностью. Он с самого начала знал об этом. Иначе просто быть не могло. То есть аберрации реальности начались сразу же после его появления, хотя в первое время они были практически незаметны. Единственное, что он может сказать в оправдание — они не носили случайного характера. Ему удалось направить их в необходимое русло.

— В необходимое — для чего? — уточнила я.

— Он говорит, что он старался все сделать как можно лучше, — уклончиво проговорил лысый. — И еще он говорит, что вы знаете или догадываетесь практически обо всем, кроме одного: он никогда не собирался взять вас с собой.

— Почему?

— Он говорит, что везде во Вселенной цивилизации существенно опережают земную по любым параметрам. Кроме одного. Но этот параметр — самый существенный. И тут они пока настолько от нас отстают, что у него просто не могло возникнуть серьезного намерения взять вас с собой. Он ведь уже однажды рассказывал об обязательности ненужного. Отныне он стал называть это законом иррациональности. Так вот, земная доза иррациональности смертельна для других цивилизаций. Им придется достигать нашего уровня еще миллиарды лет.

— А это нужно? — удивилась я. — На кой черт вообще им это нужно?

— Не нужно, — лысый усмехнулся. — В том-то и дело, что не нужно. В этом-то и весь парадокс! Казалось бы — абсолютно не нужно, и вместе с тем, совершенствование возможно только через иррационализм. Любой другой путь — тупиковый. И они это явственно чувствуют.

Я искренне попыталась осмыслить эту галиматью. Впрочем, может, не галиматью, а какую-нибудь сверхинтеллектуальную цепочку. Захотелось сказать Фердинанду что-нибудь приятное.

— Ну да, я его очень хорошо понимаю. Меня саму порой трясет от чрезмерного рационализма.

— Поэтому он и считает, что для его болота вы — тот еще подарок, — подхватил лысый. — Хотя ему очень жаль. Еще он говорит, что аберрации реальности происходили в основном в вашем сознании, поскольку его внимание было сосредоточено на вас. Когда он исчезнет, аберрации прекратятся раз и навсегда. А теперь ему пора.

— Счастливого пути, — сказала я животу лысого. — Жаль, что я тебя так никогда и не увижу. Привет ребятам со станции.

Лысый повернулся и ушел.

Через минуту я уже сомневалась: был ли лысый? Был ли сам Фердинанд? И вообще, был ли... Кисель?

Впрочем, Фердинанда не могло не быть: кто-то же спровоцировал эти аберрации реальности. Не мог же он одновременно являться и причиной, и следствием, сперва вызывать аберрации, а потом становиться их продуктом. Но тогда выходит, что и Кисель с Лысым существуют: должен же был Фердинанд прятаться у кого-то в животе...

Все же для того, чтобы воочию убедиться в существовании Киселя, нужно съездить в Кузьминки. И девуня уже наводит марафет. Это солнышко, эта ласточка, эта птичка, эта крошка, эта рыбонька, эта мышка, эта бусинка, эта лапонька, эта киска, эта умница, эта разумница, эта симпатюля, эта заинька, эта ягодка, эта бусинка, эта прелесть, этот цветочек, эта розочка, этот лепесток, эта козочка, эта белочка, эта зайка, эта звездочка, эта жемчужинка, эта кошечка, этот воробушек, этот барсик, этот мотылек, эта кук... Нет уж, на всякий случай остановимся на мотыльке.

Итак, существует ли Кисель, станет ясно в Кузьминках. Но главное я вам открою уже сейчас:

ЗАВАДСКИЙ — ТРУП.

Уф...

Speaking In Tongues Лавка Языков

Михаил Березин

ИМЕНИНЫ СЕРДЦА

Speaking In Tongues
Лавка Языков