Speaking In Tongues
Лавка Языков

Хорхе Луис Борхес

в переводах Сергея Бойченко

*** * ***

только одну вещь не помню -- забывчивость эту.

пусть спасает бог и металл и шлак,

и цифру пророческую и знак

и луны те, что взойдут и те, что канули в лету.

все уже есть. отражения, лица, прах,

заря закатная вечно с авророй сражается.

лицо твое вроде забыто, вроде бы в зеркалах,

но остается там, множится и отражается.

и все лишь частица разного, в чем-то тленного,

памяти нашей стеклышко, просто вселенная,

и нет конца трудным ее коридорам, пространствам.

но двери все открываются, тебя слушая,

с другой стороны, от случая к случаю,

верь основным вещам и еще совершенству.

ТРОФЕЙ (ПОБЕДА)

исколесивший все побережье

застывшее от топчущих его волн

радостно ржущий от света и мотовства пространств

я наблюдал за твоей красотой

весь этот длинный день.

как мы ждали когда опустится ночь

а более -- одиночество

вернуться на улочки те что помнят твое лицо,

ох уже вечер моя дорогая,

мы сберегли немного воспоминаний

будем тратить их редко по одному или два

только душу немножко украсить

в честь бессмертия и еще удачи.

ДОЖДЬ

внезапно проясняется и душу вам открывает день,

это тщательно падает очень подробный дождь.

идет или прошел. дождь это такая вещь,

которая не колеблясь уходит в прошлое, в тень.

кто слушает дождь -- выздоравливает, возвращает

счастливое время, удачу берет без спроса,

и открывает цветок по имени роза,

берет из палитры лучший цвет, который она обещает.

этот дождь, слепящий собой хрусталь, стекло,

в забытых предместьях обрадуется, -- сколько стекло

черного винограда по тонкой лозе, поверьте,

в нашем умершем дворике. но только волглость

этого дня приносит желанный мне голос

отца, который вернулся, который ушел от смерти.

ИОАНН, 1:14

восточные сказки о тридесятом царстве,

те, где времени властелин, владыка

скуки и славы, выходит тихо, без стука,

один, обойти свое государство

и затеряться в людях, в толпах безмерных,

в их именах пасмурных, чей алфавит труден;

так и сегодня, как эмир всех истинно верных,

гарун, господь хочет идти меж люди.

рожденный матерью, как рождались

все роды, а после в прах рассыпались,

он войдет во вселенную всею грустью

воздуха, хлеба, воды, утра, камня, цветка...

а ему за это -- муки и кровь, и пока -

смех и плевки, гвозди и пара брусьев.

ОДИССЕЯ, КНИГА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

уже и меч обрек, стальной и сильный,

исполнил труд должного мщения.

уже и дротики и копье -- нет прощения

насильникам, кровь их течет обильно.

не оглядываясь на бога, на его море,

царство его, царицу, вернулся улисс,

вопреки богу поймал он бриз

свежий, с аресом шумным спорил.

давай, в любовь доказанную уйди,

истинная царица, усни на груди

своего царя. где ты найдешь

мужа такого, чтоб дни и ночи в морях

болтался по миру, как у пса на хвосте репях,

и назвался Никем. а остальное ложь.

ЛАБИРИНТ

зевс так и не смог взять меня в плен

уловить меня каменной сетью. забыл

тех кто был уже раньше и сам проплыл

скучной дорогой однообразных стен

своей судьбы. прямых галерей

закручивающихся в спираль секретов

до скончанья веков. парапетов

растрескивающихся под напором дней.

в бледной пыли ищу следы и набираюсь опыта

их толковать, боюсь. мне доносит воздух

рев завывание рокот который вогнут

или только эхо опустошенного рокота

знаю в тени Другой чья судьба уметь

от одиночества долгого уставать

сплетать этот город и расплетать

жечь мою кровь утолять мою смерть.

мы ищем оба. и пусть пропадет

последний день которого каждый ждет.

ДВОРЕЦ

дворец не бесконечен вовсе.

стены, земляные валы, сады, лабиринты, лестницы, веранды, балюстрады,

двери, галереи, дворики круглые и угловатые, замкнутости,

перекрестки-ловушки, подземелья-колодцы, вестибюли, палаты-покои,

спальни-альковы, библиотеки, чердаки, узилища, кельи без выхода, склепы,

уж не меньше их будет, чем песчинок с берегов ганга, но и это число найдет

свой конец. от плоских крыш до самого запада нет недостатка в тех, кто

различит кузни, столярные мастерские, конюшни, склады, хибары-лачуги

рабов.

никому не дано обойти и доли малейшей, бесконечно малой доли дворца.

ничто ничего не знает, только подвалы. мы можем заметить какие-то лица,

какие-то голоса и даже слова какие-то. но то, что мы замечаем, настолько

ничтожно. дешево и драгоценно зараз. дата, которую сталь высекает на

могильной плите и заносится в книги прихода, становится нашей смертью.

мы и сейчас мертвы, ничего нас не трогает, ни слово, ни страсть, ни память.

я знаю, что я не мертв.

1964

I

уже не волшебен-загадочен мир. тебя потеряли, брошена.

уже не разделишь ложе ни с ясной луной,

и ни с садами лениво-медленными. уже ни одной

луной не отражается ничего, кроме прошлого,

этим кристаллом тоски, солнцем судорог. даже они

нас покидают -- нежные руки, висков усталость,

все, что любовь приближало. сейчас осталась

верная память и опустошенные дни.

никто потерять не в силах (чего повторять)

кроме того, чего нет у него и чего не имел

никогда, но недостаточно, чтобы ты был смел,

чтобы освоить искусство все забывать.

символ всего лишь, роза, рвет и рвет тебе душу,

а бывает, простая гитара убьет-задушит.

II

не буду счастлив уже. да и не важно.

есть столько других вещей в этом мире;

мгновение глубже бывает, богаче, чем море,

и часто более нужно.

жизнь коротка, а часы растекаются в сны,

но удивительно пасмурное часто ловит пострела -

смерть, это море другое, эта чужая стрела,

освобождает нас и от солнца и от луны,

и от любви. все, что сказано было в начале

тобой, все, что бросила -- вычеркну одним махом,

что было жизнью моей должно обернуться прахом.

только если радость оставит, я обращусь к печали,

эта привычка клятая, этот тлеющий угль,

к югу гонит меня, в нужную дверь и за нужный угол.

Speaking In Tongues Лавка Языков