Speaking In Tongues
Лавка Языков

РАЙМОНД КАРВЕР

КУЛЁЧКИ

Перевел Иван Ющенко

Октябрь, хмурый день. Из окна моей гостиницы этот среднезападный город просматривается слишком хорошо. Я вижу, как загораются огни в зданиях, как из высоких труб толстыми клубами поднимается дым. Хоть бы не видеть всего этого.

Я хочу передать историю, которую мне рассказал мой отец в прошлом году, когда я заезжал в Сакраменто. Историю о событиях, в которых он участвовал за два года до того, как они с моей матерью развелись.

Я торгую книгами. Представляю широко известную фирму. Мы выпускаем учебники, и штаб квартира у нас -- в Чикаго. Я работаю на территории Иллинойса, захватываю часть Айовы и Висконсина. Приехал на конференцию Западной Книгоиздательской Ассоциации, когда мне пришло в голову съездить на несколько часов навестить отца. Я понимаете ли, не видел его со времени развода. Поэтому я достал из бумажника его адрес и отправил ему телеграмму. На следующее утро отправил багаж в Чикаго и сел на самолет до Сакраменто.

Мне потребовалась минута, чтобы его отыскать. Он стоял со всеми остальными -- то есть, у ворот: седые волосы, очки, коричневые брюки с несминаемыми стрелками.

Здравствуй, папа, -- сказал я.

Он ответил: Лес.

Мы пожали друг другу руки и пошли к терминалу.

Как Мэри, как дети? -- спросил он.

Все нормально, -- ответил я, и это была неправда.

Он открыл белый кулек с конфетами. Сказал: Я тут маленький гостинчик купил, может быть, отвезешь. Тут немного. Чуть-чуть миндаля в шоколаде для Мэри и мармелад для ребятишек.

Спасибо, -- сказал я.

Не забудь, когда поедешь, -- сказал он.

Мы отступили, пропуская каких-то монахинь, бежавших на регистрацию.

Кофе или выпьем что-нибудь? -- спросил я.

Как ты хочешь, -- ответил он. -- Но я не на машине.

Мы нашли бар, взяли выпить, закурили.

Вот так, -- сказал я.

Да уж, -- отозвался он.

Я пожал плечами и сказал: Да.

Я откинулся на спинку и глубоко вдохнул, втягивая дух скорби, который, казалось мне, витал над его головой.

Он сказал: Я так думаю, чикагский аэропорт раза в четыре побольше этого.

Еще больше, -- ответил я.

Я так и думал, что большой, -- сказал он.

Давно ты носишь очки? -- спросил я.

Порядком, -- ответил он.

Он отпил большой глоток и перешел к делу.

Хоть умри из-за всего этого, -- сказал он. Его массивные руки лежали на стойке по бокам стакана. -- Ты образованный человек, Лес. Ты и рассуди.

Я наклонил пепельницу на ребро, прочитал надпись на донце: «Клуб Харры / Рино и озеро Тахо / Вы отлично проведете время.»

Эта женщина работала в «Стэнли Продактс». Миниатюрные ручки и ножки маленькие, волосы черные, как смоль. Не первая красавица на свете. Но что-то в ней подкупало. Ей было тридцать, с детьми. Но она была приличная, несмотря на то, что случилось.

Твоя мать всегда у нее покупала: веник, швабру, какую-то начинку для пирогов. Ты знаешь мать. Была суббота, и я сидел дома. Твоя мать куда-то ушла. Не знаю, куда. Она не работала. Я был в гостиной, читал газету, кофе пил, и тут стучат в дверь, пришла эта женщина. Салли Уэйн. Сказала, что принесла кое-что для миссис Палмер. Я мистер Палмер, говорю. Миссис Палмер дома, говорю, нет. Приглашаю ее зайти, мол, я заплачу за товары. Она не знала, заходить ей или нет. Стоит в дверях и бумажный кулечек держит -- и чек на него.

Дайте, я это возьму, говорю. Вы бы зашли, посидели, пока я деньги поищу.

Да ничего, говорит. Будете должны. Многие так делают. Ничего страшного. Улыбается мне, мол, ничего страшного.

Нет-нет, говорю, у меня есть. Я уж лучше сейчас заплачу. Что вам лишний раз ходить туда-сюда, да и мне не хочется должаться. Заходите, говорю, и открыл дверь. Невежливо ее было держать на пороге.

Он кашлянул и взял у меня одну сигарету. Где-то в баре засмеялась женщина, я поглядел на нее и снова прочел надпись на пепельнице.

Она заходит, я говорю: Минуточку, пожалуйста, иду в спальню взять свой бумажник. Все обыскал на тумбочке, не могу найти. Нашел какую-то мелочь, спички и расческу свою -- бумажника нету. Мать твоя, понимаешь, прибралась с утра. В общем, иду в гостиную и говорю: Сейчас-сейчас, найду деньги.

Да вы не беспокойтесь, пожалуйста, говорит.

Какое беспокойство, отвечаю. Все равно бумажник искать придется. Чувствуйте себя как дома.

О, мне нормально, говорит.

Слушайте, говорю я, вы слышали про это ограбление на Востоке? Я как раз про него читал.

Я видела вчера вечером по телевизору, отвечает.

Ушли и концов не найти, говорю.

Гладко сработали, говорит она.

Идеальное преступление, отвечаю.

Не каждому бы такое сошло с рук, говорит она.

Я не знал, о чем говорить дальше. Так и стояли, смотрели друг на друга. Ну, я вышел на крыльцо, залез в корзину с грязным бельем, подумал, что твоя мать мои штаны могла туда засунуть. Нашел свой бумажник в заднем кармане. Вернулся в комнату и спросил, сколько я должен.

Три, что ли, или четыре доллара я ей заплатил. Потом, не знаю, с чего, спросил, что бы она сделала с теми деньгами, что украли.

Она засмеялась, и я рассмотрел ее зубы.

Не знаю, что тут на меня нашло, Лес. 55 лет. Дети взрослые. Соображать же надо. Женщина меня в два раза младше, ребятишки в школу бегают. Она и у Стэнли работала только в те часы, что они в школе, чтобы дома не киснуть. Ей работать-то не надо было. Им на жизнь хватало. Муж у нее, Ларри, шофером работал в «Консолидейтед Фрейт». Деньги хорошие зашибал. Дальнобойщик, сам понимаешь.

Он остановился, вытер лицо.

Всякий может ошибиться, -- сказал я.

Он покачал головой.

У нее было двое мальчиков, Хэнк и Фредди, погодки. Она мне карточки показывала. В общем, я ей про деньги когда сказал, она засмеялась, говорит, наверное, бросила бы работать у Стэнли, перехала бы в Даго и дом бы купила. Сказала, что у нее родственники в Даго.

Я закурил еще одну сигарету. Поглядел на часы. Бармен поднял брови, я поднял стакан.

В общем, сидит она на диване и спрашивает, нет ли у меня сигарет. Свои, говорит, забыла в другой сумочке, и не купила, как из дому вышла. Говорит, терпеть не может покупать в автомате, когда дома целый блок. Я ей дал сигарету, подержал спичку. Лес, а у самого-то пальцы дрожат.

Он остановился и с минуту разглядывал бутылки. Женщина, которая смеялась, держала под руки мужчин по бокам.

Потом как-то смутно все. Помню, спросил ее, не хочет ли она кофе. Сказал, что только что сварил свежего. Она ответила, что ей уже пора. Сказала, что разве что одну чашечку. Я пошел на кухню, подождал, пока кофе разогреется. Я тебе скажу, Лес, Богом клянусь, я от твоей матери ни разу не гулял, пока мы были женаты. Ни разу. Были времена, когда так и подмывало -- да и возможность была. Я тебе скажу, ты свою мать так, как я, не знаешь.

Я ответил: Можешь по этому поводу ничего не говорить.

Принес я ей кофе, тут она уже плащ сняла. Я сел на диван напротив нее, как-то уже разговорились. Она говорит, у нее двое детей, в Рузвельтовскую начальную ходят, и Ларри -- дальнобойщик, его иногда по неделе, по две дома не бывает. То в Сиэттл, то в Лос-Анжелес, или там в Феникс. Все время мотается. Говорит, познакомилась с Ларри еще в старших классах. Гордится, что все у них было как следует. Ну там, гляжу -- уже немного посмеялась, когда я какой-то анекдот рассказал. Такой, что вроде по-разному можно понять. Потом спрашивает: слышал ли я про торговца обувью, который ко вдове приехал. Мы над этим еще посмеялись, я ей еще один рассказал, позабористей. Ну, тут она уже от души смеется, курит вторую сигарету. Одно за другое, понимаешь, что.

Ну, тут я ее поцеловал. Откинул ей голову на диван и поцеловал -- и почувствовал ее язык у себя во рту. Понимаешь, что? Так вот человек живет, как по писаному, и вдруг все к чертям. Просто кончилась полоса, понимаешь ты?

Но быстро все и кончилось. А после она мне говорит: вы, мол, наверное, будете думать, что я какая-нибудь гулящая. Раз -- и ушла.

Я такой был взбудораженный, понимаешь? Диван поправил, подушки перевернул. Все газеты сложил и даже чашки вымыл, из которых пили. Кофейник вычистил. А сам все думаю, как я твоей матери в глаза посмотрю. Страшно мне было.

Ну, вот, значит, так это началось. У нас с матерью все осталось, как было. Но к той женщине я стал постоянно ходить.

Женщина у бара соскочила с табурета, сделала несколько шагов к центру зала и принялась танцевать. Она мотала головой из стороны в сторону и прищелкивала пальцами. Бармен перестал подавать напитки. Женщина подняла руки над головой и закружилась по полу. Потом перестала, и бармен снова принялся за работу.

Видал? -- спросил отец.

Но на это я ничего не ответил.

Так все и шло, -- сказал он. -- Ларри работал по графику, и я при любой возможности к ней заглядывал. Матери твоей говорил, что то туда хожу, то сюда.

Он снял очки и закрыл глаза: Я этого никому не рассказывал.

Мне нечего было сказать. Я поглядел из окна на взлетную полосу, а потом -- на часы.

Послушай, сказал он. Когда твой рейс улетает? Может, на другом полетишь? Давай, я еще выпить нам возьму, Лес. Закажи нам еще два. Я постараюсь побыстрей. Еще минутку, и закончу. Послушай, сказал он.

Его карточка стояла у нее в спальне возле кровати. Сперва мне было не по себе ее там видеть, и все такое. А потом привык. Знаешь, как человек привыкает? -- Он покачал головой. -- Поверить трудно. Короче, все плохо кончилось. Ты знаешь. Ты про это уже знаешь все.

Я знаю только то, что ты мне рассказываешь, -- сказал я.

Я тебе расскажу, Лес. Я тебе скажу, что тут важнее всего. Видишь, много всего было намешано. Не то важно, что твоя мать от меня ушла. Вот послушай, что. Лежим как-то в постели. Где-то около обеда время. Просто лежим, разговариваем. Я задремал, что ли. Так странно дремал, знаешь, даже что-то снилось. А сам себе говорю в то же время, что уже скоро вставать и идти. Вот так, в общем, тут эта машина подъезжает, кто-то выходит, дверцей хлопает.

Господи, она кричит, это Ларри.

У меня в голове что-то помутилось, что ли. Помню, кажется, думал, что если убегу через заднюю дверь, он меня насадит на высокий штакетник во дворе и, может, убьет. Салли так странно дышит. Вроде задыхается. На ней халат, но не застегнутый, и она стоит на кухне, головой мотает. Все это происходит одновременно, понимаешь что. В общем, я тут стою почти голый, одежда в руках, и Ларри открывает парадную дверь. Словом, я выпрыгнул. Просто взял и прыгнул прямо в окно с витражом, прямо через стекло.

Убежал? -- спросил я. -- Он за тобой не погнался?

Отец поглядел на меня, как на сумасшедшего. Уставился в пустой стакан. Я взглянул на часы, потянулся. У меня побаливала голова, как будто давило на глаза.

Я сказал: Наверное, мне уже пора собираться.

Провел рукой по подбородку, поправил воротник.

Она по-прежнему в Реддинге, эта женщина?

Ты ничего не знаешь, да? -- спросил отец. -- Ничегошеньки ты не знаешь. Только и знаешь, что книги продавать.

Мне уже было почти пора.

Ох, Господи, извини, -- сказал он. -- Он был убит, вот что. Он повалился на пол и заплакал. Она не выходила из кухни. Она там на коленях молилась Богу, как следует молилась вслух, чтобы он слышал.

Отец попытался что-то еще сказать, но только покачал головой. Может быть, он хотел сказать что-то мне.

Но потом произнес: Ладно, иди, а то опоздаешь на самолет.

Я помог ему надеть пальто, и мы вышли. Я поддерживал его под локоть.

Я тебя посажу в такси, -- сказал я.

От сказал: Я тебя провожу.

Да ничего, -- ответил я. -- Как-нибудь в следующий раз.

Мы пожали друг другу руки. Тогда я в последний раз его видел. По дороге в Чикаго я вспомнил, что забыл кулек с гостинцами в баре. Все равно. Мэри не нужны были конфеты, ни миндаль в шоколаде, ни другие.

Это было в прошлом году.

Сейчас они ей нужны и того меньше.

Speaking In Tongues Лавка Языков

РАЙМОНД КАРВЕР

КУЛЁЧКИ

Speaking In Tongues
Лавка Языков