Speaking In Tongues
Лавка Языков
Пауль Целан
Из книги «Mohn und Gedachtnis»
(1952)
Вариации Сергея Косецкого
ВЕНЕЦ
Осень слизывает листья с моей руки...
Мы – друзья.
Из орехов мы выковыриваем время,
И учим его идти...
Затем время возвращается в скорлупу.
В зеркале присутствует воскресенье,
Во сне – комната для сна;
Наши губы говорят правду.
Мой глаз созерцает формы любимой...
Мы глядим друг на друга,
Обмениваемся темными словами,
Мы любим друг друга как мак и
Воспоминание,
Спим как вино в роге,
Как море в кровавых лучах солнца.
Мы стоим около окна, обнявшись,
Люди с улицы смотрят на нас,
Они знают – время настало!
Время, когда камень
Пытается превратиться в цветок,
Беспокойное время трепещущего сердца.
Это время было временем.
Это время.
Твоя рука полна времени
Ты пришла ко мне, и я сказал:
Твои волосы – не коричневые.
И ты осторожно положила их
На чашку весов беды:
Их вес больше моего.
На кораблях они приплыли к тебе
За волосами,
На продажу тем, кто жаждет –
Ты улыбаешься мне из глубин,
Я плачу в ответ с чаши,
Что не склоняется.
Я плачу: Твои волосы – не коричневые,
Они дают слезы моря, а ты, взамен, — кудри.
Ты шепчешь: Мир наполняется мной,
В твоем сердце я все еще – ложный путь.
Ты говоришь: Расстели листву перед собой,
Теперь ты стал ближе и поцеловал меня!
Листва лет – коричневая, твои волосы – нет.
Секрет папоротника
Под сводом мечей лиственно-зеленое сердце камней смотрит в себя.
Лезвия ярки, медленно умирает перед зеркалами, кто?
Еще в кувшинах – печаль, чья жизнь – глоток для:
Цветов, темнеющих перед тем, как пить, словно не было воды,
Хотя здесь росли маргаритки, от которых требовалась темная любовь;
Подушки, более темной у ложа, для тяжелых волос…
Но здесь – лишь страх перед сиянием железа;
И то, что все еще мерцает, наверное, меч.
Если бы мы не были во власти зеркал, мы бы никогда не выпили кувшин
со стола:
Пусть одно из них разобьется и станет осколками, где мы – зеленые словно
листья.
Песок из урн
Зеленый как плесень в доме забвения.
Перед каждым ударом судьбы ты – обезглавлен; поэт грустит.
Для тебя он бьет в барабан из мха, костей и волос,
Гноящимся пальцем на песке привлекает твой взгляд.
Это тянется дольше, чем когда-либо: он рисует красноту твоих губ.
Ты наполняешь здесь урны и кормишь свое сердце.
Осина
Твои листья вглядываются белым в темноту.
У моей мамы волосы никогда не были белыми.
Украина – зеленая, словно одуванчик.
Моя желтоволосая мама не вернулась домой.
Дождевая туча, паришь ли ты над колодцем?
Моя спокойная мама плачет о каждом.
Круглая звезда, ты чертишь золотую петлю.
Сердце моей матери разорвано свинцом.
Дубовая дверь, кто снял тебя с петель,
Моя нежная мама не может вернуться.
Память Франции
Вместе со мной: небо Парижа –
Этот гигантский осенний крокус…
Мы ходили покупать цветы в палатку цветочницы:
Они были лазурные и раскрывались в воде.
В нашей комнате начинался дождь,
И входил сосед – месье Le Longe ,
Маленький, худой человечек.
Мы играли в карты,
Я терял радужную оболочку глаз;
Ты отдавала мне свои волосы, я терял их,
Он сбивал нас с ног.
Он уходил, и дождь провожал его.
Мы были мертвы и способны дышать.
Песня дамы во мраке
Когда безмолвный приходит и срывает тюльпаны,
Кто побеждает?
Кто побежден?
Кто выходит в окно?
Кто первый произносит ее имя?
Он – тот, на ком мои волосы.
Они на нем – как мертвый в чьих-то руках.
Они на нем – словно небо одело мои волосы в мой любимый год.
Они на нем – там, где нет суеты.
Он побеждает.
Не проигрывает.
Не идет в окно.
Он не произносит ее имя.
Он — тот, у кого мои глаза.
Они у него с тех пор, как закрылись врата.
Они у него — словно перстни на пальцах.
Они у него – словно сапфиры и жажда:
С осени он стал моим братом;
Он считает дни и ночи.
Он побеждает.
Не проигрывает.
Не идет в окно.
Он последний произносит ее имя.
Он – тот, у кого есть, что я говорю.
Он прячет это под рукой словно сверток.
Он несет это, как часы несут свой худший час.
От порога до порога несет, не бросает прочь.
Он не побеждает.
Он проигрывает.
Он идет в окно.
Он первый произносит ее имя.
С тюльпанами, сорванными кем-то.
Ночной луч
Ярче всего ночью – волосы моей любимой:
Ей я посылал лодку из легчайшего дерева.
Волны бушевали вокруг, как у постели нашей мечты в Риме;
У лодки белые волосы , как у меня и хриплый голос:
Она говорит как я, когда получаю доступ к сердцам.
Она знает французскую песню о любви, я пел ее осенью,
Когда останавливался в Стране Мертвых и писал письма утру.
Чудесная лодка выгравирована в роще чувств.
Я тоже плавал в ней вниз по течению крови, моложе твоего глаза.
Теперь ты молода как птица, замерзшая в мартовском снегу,
К тебе приходит песня о любви из Франции.
Ты – свет: ты спишь, пока моя весна не закончится.
Я светлее:
Перед странниками я пою.
Годы от тебя ко мне
Когда я плачу, твои волосы вздрагивают.
О, твои голубые глаза.
У тебя – скрижаль любви,
Постель между летом и осенью.
Мы пьем то, что кто-то приготовил, ни я, ни ты, ни другой,
Выпиваем что-то прошлое и пустое.
Мы смотрим на себя в глубоких зеркалах моря
И быстро передаем друг другу пищу:
Ночь – это ночь, она начинается утром,
Перед тобой опрокидывая меня.
В сирену
Рот – скрытая гримаса,
Колено – на столпе гордости,
Рука – на прутьях клетки:
Введите себя в темноту,
Назовите мое имя,
Проведите меня к ней.
Я – первый
Выпить грусть, что ищет себе глаз.
Я пью из твоего отпечатка и вижу:
Ты вертишься в моих пальцах, жемчужина, и ты растешь!
Ты растешь, как и все забытое.
Ты вертишься: черный камень приветствия печали.
Пойман платком, обернутым белым взмахом прощания.
Кристалл
Не на моих губах взгляд для твоего рта,
Не у ворот для странника,
Не в глазах для слезы.
Семь ночей ярко-красного для красного,
Глубже семи сердец рука стучит в дверь,
Позже: семь роз – всплеск в фонтане.
Саван
То, что ты плетешь из нитей света,
Я одеваю в честь камня.
Когда во тьме я просыпаюсь
От криков – он уничтожает их тихо.
Часто, когда я запинаюсь,
Он восстанавливает забытые повороты,
И он, кто я есть, прощает
Его, кем я был.
Но бог мусора бьет в свой
Тишайший барабан,
И, как только появляется изгиб,
Безжалостный, морщит лоб.
Глаза
Сияющие дождем, пролившимся,
Когда бог предложил мне глоток.
Глаза:
Золото, что ночь выдала в мои руки,
Когда я собирал крапиву
И ковырял тени пословиц.
Глаза:
Вечер, вспыхнувший надо мной
Когда я стремительно открыл ворота и закружился льдом моих храмов,
Я промчался сквозь деревни вечности.
Ландшафт
Высокие тополя – человеческие существа земли.
Черные пруды счастья – ты отображаешь их в смерть.
Я вижу тебя, сестра, стоящую в этом сиянии.
Считая миндаль
Сосчитай, что было горьким и пробуждало меня,
Включи меня:
Я искал твоего глаза, когда ты открыла его,
Никто не глядел на тебя,
Я закрутил этот тайный луч,
О котором ты думала как о росе,
Скользящей в кувшины,
Охраняемые словами, не находящими пути ни к чьему сердцу.
Только здесь ты целиком чертишь имя, твое имя,
Твердо погруженная в себя,
Колокола свободно раскачиваются в рамке твоей тишины,
Звучащей для достигших тебя,
И смерть кладет свою руку возле тебя тоже,
И трое из тебя проходили сквозь вечер.
Сделай меня горше,
Сосчитай меня среди миндаля.