Speaking In Tongues
Лавка Языков

Дэвид Константайн

Из книги «Избранные стихи»
(1991)

Перевел Александр Уланов

КРАСНОФИГУРНАЯ ВАЗА

Черно, где он сейчас, нарисовавший их, без света,

моя любовь, и где они и все другие,

похожие на них, где юноша и девушка, и где мы

окажемся, нет солнца над дугой,

нет звезд, всегда встающих. Тьма. Смотри, они сияют,

их обожженные тела. Она прогнулась, улыбаясь,

Восходит свет дневной над ним, чтоб утолять

ее ракушкою его стоящий факел. Были б

они живущими, они могли бы спать, как мы,

невидимы, охвачены теплом, на тьме.

НА ДИНАСЕ

Море катится, длинноволосые буруны

Наскакивают и наскакивают с неизменным громом;

Они носят шкуры и гривы зверей,

Они показывают свои глотки.

На краю моря ты словно движешься к смерти,

Ты оборачиваешь лицо к нам, сияя слезами,

Ты словно висишь на сдающихся запястьях,

Но море поднимается.

Если б тебе их поднять. Если от этих печальных слез

Затылок так счастья желает, горло

Поет первые слова, и возможно, твой рот затоплен

пением О.

Мы трое выглядим страшно, наши головы так закрыты

Кровь пробивается и через наши открытые рты

Ветер воет. Но так мы сопровождаем тебя

Барабаном и флейтой.

ОСТРОВ КУРЬЕЗА

Я просыпаюсь. Она просыпается. Плачу.

Она знает я оплакиваю Остров Курьеза.

Так ясно мне: дождь,

Как ничто иное чему мы свидетели здесь

Приходит с молнией

В полосах синевы ада

И штормовой ветер когда я просыпаюсь

Продолжается несколько минут в обширном свете дня

Прибой загребает все себе

Море выигрывает

Убивающее море берет все.

ЛИЛИТ

Я думаю о ней больше, когда холодно.

Снежный свет: проснувшись очень рано,

Я не вижу ничего живого в саду,

Кроме нахохлившихся птиц. Прошлой ночью сын

У телескопа звал меня в свое замерзающее пространство.

Нити света из его глаз, маленькие буквы-стрелки

Пересекли бесконечно холодное расстояние

И ударились в луну.

Он согнулся над льдинкой поясняющего слайда,

Но я смотрел в белый сад,

На забор и пирамидальный тополь,

И не мог увидеть ничего, что было бы живым.

В ПРОСТРАНСТВЕ ОКЕАНА

В пространстве океана, в истории плаваний,

Лучшее, что показывал он мне — огромный наутилус.

Мы были щека к щеке, вдавленной в стекло,

Когда один из нас начинал воображать

Подводный сон и старый путь дыханья.

Это был жемчужный наутилус, и я

Допускал свое тело на путь, где он качался.

Так мы медленно соприкасались, и кончиками пальцев

Я читал вырезанное на раковине: поэмы, мифы, лоцию

Побережья, ленивые прекрасные строки,

Долгие, словно канат, но расцветающие странно

И становящиеся другим творением.

Я читал, и серебряно щекочущие пузырьки

Спешили из моего рта. В другой раз

Это была фотография дикаря.

Все расчерчено, он нес невероятный

Мир, ни дюйма его не свободно.

И он несет его под стирающейся кожицей.

Его жена (я читал) кончиком языка

И гвоздиком ночью раскрашивает его, обводя чернилами.

СУНИОН⁽¹⁾

Рассветы могут быть розовы и сизо-серы.

Вечера черно-голубые, как Персефона

Прекрасная. Но кульминация в полдень

Прозрачной серединой лета

Несравненна.

Вспомни залив, вода чиста,

Как нектар в чаше. Там солнце

Привело наше восприятие телесной жизни

В горящую точку.

Потом горизонт уже не привлекал,

Там не было дремоты, мы смотрели,

И плавали, и пробовали фрукты.

Где мысы обнимают арену моря,

В полдень моллюски открывали

Раковины, крылья,

Губы.

1. Мыс около Афин, где расположен храм Посейдона (Прим.переводчика).

Speaking In Tongues Лавка Языков