В прискорбном списке вещей, которые навсегда останутся выше меня, филология
располагается ближе к началу -- вместе с моей неспособностью водить машину
или прознести слово «пропедевтический». Попыток двух университетов научить
меня из лучших побуждений читать (а в возобновляющемся моем кошмаре --
писать и говорить) по-староанглийски или, как они это иногда называют,
по-англосаксонски, у меня нет намерения забывать никогда. Некоторые обиды
-- навечно. В Судный День я гордо и упрямо выскажу все претензии к обучению
тому, как покидать тонущее судно, ползать под пулеметным огнем и читать
по англосаксонски.
У первого профессора, терзавшего меня синтаксисом и морфологией староанглийского
языка, был дефект речи, он путался в своих заметках и, казалось, полагал,
что мы, его сбитые с толку школяры, в совершенстве изучили готский, шотландский
гэльский и валлийский, на грамматику которых он постоянно свободно ссылался.
Откуда мне было знать, что он когда-то написал на обороте одной из наших
экзаменационных работ: «В земле была норка, и в норке жил хоббит»?
Только много лет спустя я смог узнать, что этот рассеянный и невразумительный
лектор, потыкав час в страницу внушающей ужас «Англосаксонской хроники»,
пробормотав скороговоркой географические названия и похмыкав над вариантами
прочтения, ехал на велосипеде на Сэнфилд-роуд в Хедингтоне и перемещал
Фродо и Сэма к Мордору.
Даже когда я удосужился прочесть «Повелителя Колец», все равно с большим
трудом -- как и поныне -- смог поверить, что книгу написал этот бормочущий
педант, профессор Дж.Р.Р.Толкин.
Не очень повезло мне и в попытках мысленно объединить профессора и
автора книги. Я провел восхитительный день в розарии Толкина за беседой
с его сыном: из этого разговора все время всплывала фигура любящего отца,
так и не заметившего до конца, что дети выросли, и постоянно, насколько
я понял, преходившего из мира реального в мир своего собственного изобретения
и обратно. Я помнил о том, что сын сэра Вальтера Скотта вырос в неведии,
что его отец -- романист: в отрочестве он заметил в обществе людей, обсуждавших
гениальность Скотта:
-- Да, обычно он первым замечает зайца.
Да и разговаривая с его близким другом Х.В.Г. («Хьюго») Дайсоном, никак
не мог я ощутить присутствия того Толкина, который придумал хоббитов и
все эти самые замечательные приключения после Ариосто и Бойярдо.
-- Милый Рональд, -- говорил Дайсон, -- писал все эти глупенькие книжки
с тремя предисловиями и десятью приложениями к каждой. Знаете ведь, у него
это это не настоящий плод воображения: он все это просто насочинял.
Вот уже пятнадцать лет я пытаюсь понять, что именно Дайсон имел в виду.
Ближе всего подобрался я тайному внутреннему Толкину в одной случайной
беседе как-то снежным днем в Шелбивилле, штат Кентукки. Я уже забыл, как
мы вообще коснулись Толкина, но я начал докучать вопросами, как только
понял, что разговариваю с человеком, учившимся вместе Рональдом Толкином
в Оксфорде. Это был преподаватель истории Аллен Барнетт. Он никогда не
читал ни «Хоббита», ни «Повелителя Колец». Да и, на самом деле, удивился
и обрадовался, узнав, что его старинный друг стал знаменитым писателем.
-- Подумать только! Знаете, он проявлял весьма необычный интерес к
людям отсюда, из Кентукки. Ненасытно требовал от меня все новых и новых
рассказов о кентуккцах. Заставлял меня повторять фамилии, вроде Бэйрфут,
Боффин или Баггинс -- и подобные добрые сельские имена.
А в окно я видел табачные амбары. Очаровательный анахронизм -- трубки
хоббитов -- неожиданно стал осмысленным в новом свете. Сам Шир, его размеренный
образ жизни и застенчивые хоббиты имеют множество корней и в фольклоре,
и в реальности -- помню, с каким удовольствием не так давно выглянул из
окна английского автобуса и увидел стрелку, указывающую дорогу в Баттербур.
Кажется, и Кентукки вложил сюда свою долю.
Практически все имена толкиовских хоббитов приведены в моем телефонном
справочнике Лексингтона, а те, которых нет, можно найти в справочнике соседнего
Шелбивилля. Скорее всего, эти людизарабатывают тем, что выращивают и обрабатывают
трубочный табак. Поговорите с ними, их обороты их речи -- чистая Хоббитания:
«Я слыхал речи», «сызнова», «значится, мистер Фродо сразу его и двоюродный,
и троюродный братец, да так и эдак они давно не видались», «вот в этот
самый месяц как есть». Английские просторечные обороты, конечно, но такие
сейчас можно чаще услышать в Кентукки, чем в Англии.
Я отчаялся объяснить Барнетту, чем стали его рассказы о кентуккском
народце в воображении Толкина. Я побуждал его прочесть «Повелителя Колец»,
но пути наши больше не пересеклись, и я не знаю, прочел он, или нет. Как
и того, понял ли он, что у оксфордского костра и на прогулках вдоль Червелла
и Изиды, он создавал Баггинсов, Боффинов, Туков, Брандибаков, Граббов,
Бурроузов и Праудфутов (или Праудфитов, как предпочитает одна из ветвей
семейства), которые, как нам рассказали, все были особым предметом изучения
Гандальфа Серого -- единственного мага, интересовавшегося их робким сельским
образом жизни.