«Дерево. Дерево как дерево. А можно иначе: Дерево как Дерево. Только
произносить надо с другой интонацией. Логическое ударение на первом слоге
третьего слова. Этак к каждой фразе придется аннотацию писать. Таким образом,
толком не начав, мы сталкиваемся с альтернативой: либо я должен описывать
дерево как оно есть -- ствол, ветви, листья и все такое -- скромно, но
динамично, либо -- как частное воплощение универсалии «Дерево». Последнее
солидней, но статично.»
Уфф, начало, кажется, положено. Этот профессор с Курсов Повышения Писательского
Мастерства поиздеваться надо мной решил, что ли. Говорит, что мне плохо
дается описание природы. Задание на каникулы: опишите, говорит, дерево
за окном. Любое, на мой выбор. Кстати, описание животных мне тоже не дается.
Лучше бы задал про кошку. Кошка как Кошка. Звучит, правда? Видел тут одну,
в коридоре, жрать просила. Да я сам с утра голодный хожу. Хорошо, что столовая
рядом -- прямо не первом этаже, даже одеваться не надо. В смысле верхнюю
одежду зимой. А вы что подумали? Что я так, прямо в пижаме пойду? Многие
так и поступают, но не я. Сегодня среда -- значит будут говяжьи котлеты
с рисом. Невозможно писать на голодный желудок. Абсолютно. Итак, пишем
про дерево. Вот про это, то что прямо перед окном. Кажется, липа. Решетка
мешает толком разглядеть. Второй этаж, можно было бы ее и не ставить. Сколько
ей лет, в смысле, липе. Будем рассуждать логически. С одной стороны --
дом построен тридцать лет назад. С другой стороны -- деревья вокруг растут
уж больно ровными рядами, следовательно, их посадили нарочно и скорее всего,
сразу после строительства. Вывод -- этой липе лет тридцать. Так и запишем.
Смотри-ка ты, а ведь мы ровесники.
Все, решено. Я придумал как проучить зазнавшегося профессоришку. Я
уничтожу это дерево. Сначала у меня была совсем бредовая идея -- поджечь
эту липу и снять все на видео, но, во-первых, у меня нет видеокамеры, во-вторых,
консьержка внизу так на меня взглянула, что я поспешил убраться подобру
поздорову обратно к себе в квартиру. К тому же, в отместку, меня могли
бы послать на Курсы Повышения Операторского Мастерства. Нет, поступим по-другому.
Проиллюстрирую свою идею. Например, вы убиваете своего врага. Но у него
могут оказаться дети, которые несут в себе часть его генов, значит его
самого. А если этот покойник успел при жизни измарать несколько листочков
своими опусами -- того хуже. С животными и растениями -- похожая история.
Конечно, стихов они не пишут, зато потомства значительно больше. Про мертвые
вещи я и не говорю, их и убить то толком нельзя. Из всего этого напрашивается
вывод: надо сделать так, чтобы ненавистного вам предмета как бы и не существовало
вовсе. Это трудная задача. Надо включить обратный отсчет. Мое дерево будет
расти назад. Я согласен, это выглядит несколько противоестественно. В языке
нет даже слова, которое бы обозначало процесс обратный росту в биологическом
смысле. Но терминология -- вещь второстепенная.
«Когда дни рождения больше не радуют, это означает, что годы надо не
прибавлять, а вычитать из оставшихся. Сколько их -- нам неизвестно, --
но обратный отсчет пошел. С моей липой все проще -- я знаю сколько ей осталось.
Возможно, даже наверняка, первые десять лет ей будет нравиться то, что
с нею происходит. Морщины на стволе разгладятся, ветви станут гибкими и
легкими, раны, нанесенные любителями прибивать скворечники гвоздями, рассосутся.
Смотрите, кто это пополз! Ааа, паразиты всякие разбегаются. Так им и надо.
Вот гусеница отрыгивает обратно еще плохо переваренный лист, а он снова
зеленеет, расправляется, но почти сразу съеживается в почку, которая немедленно
сбухает. Да, почки именно сбухают, хотя spellchecker'у это слово
и не нравится. Прочие лютики-цветочки тоже исчезают вместе с пестиками,
тычинками и, конечно, плодами-семенами. Пока, детки! А вы говорите, что
аборт делать поздно.»
Представляю физиономию преподавателя, когда он будет все это читать.
Но надо отдать ему должное, он быстро придет в себя и тогда начнется: столько-то
стилистических ошибок, там-то потерян ритм, и так далее и тому подобное.
Ладно, переживем. Какой-то глупый детский стишок привязался:
На березе сидит птица.
Дуб березе говорит:
Видно, собралась гнездиться,
Вон -- самец ее летит.
Хуже всего -- не помню, как там дальше. Поэтому мысли расползаются.
Сегодня немного покатался по городу. Причем, не выходя из квартиры. Моя
комната, выкрашенная в белое, вдруг стала удлиняться, пока не превратилась
в салон троллейбуса, который стал быстро набирать скорость, так что высунув
в окно руку я ощутил движение воздуха. Выбрался я где-то в центре. Место
знакомое, но окончательно я его так и не узнал, поэтому заблудился. Тем
временем стемнело, надо было торопиться домой, я никак не мог найти метро,
а такси почему-то отказывались меня сажать. В этот момент произошел какой-то
перелом. Я перестал чувствовать страх, какой бывает у людей, потерявшихся
в чужом городе. Наоборот, не я, а другие стали чужими, их лица превратились
в уродливые, безжизненные маски, наподобие тех, что в рекламе телевизоров
«LG». Я посмотрелся в витрину -- с моим лицом все в порядке, оно
даже казалось более одухотворенным. Меня остановили люди в униформе, но
вместо документов, спросили сколько будет триста семьдесят восемь умножить
на тысяча пятьсот сорок два. Я ответил: триста девяносто одна тысяча пятьсот
восемнадцать целых и три десятых, чтобы наверняка ошибиться -- было ясно,
что правильный ответ давать нельзя, и, действительно, они меня отпустили.
Я быстро нашел метро, оно уже закрывалось, но мне удалось проскочить. Ехал
я не в вагоне, а, почему-то, на крыше, которая стала мягкой, как спортивные
маты. Как добрался до дому -- не помню, но видимо, без приключений. Странная
вышла поездка. Наверное, это из-за тех таблеток, что доктор мне дает. Я
давно уже не спрашиваю, зачем они. Да он бы все равно не сказал.
«Воздух вокруг изменился. Стало труднее дышать. Подъем по лестнице
стал проблемой -- пользуюсь лифтом. Сначала это меня напугало, но потом
дошло -- это же углекислый газ. Мое дерево сжигало кислород -- так и должно
быть по науке. Происходит фотоанализ, если можно так выразиться. Но тогда,
если уж идти до конца, оно должно светиться! Так оно и есть -- я погасил
свет -- от липы исходило едва заметное сияние. Как я об этом раньше не
подумал? Нельзя, чтобы мой эксперимент превратился в повсеместную практику
-- останемся без воздуха. Остается надеяться, что мне не поверят, а то
от охотников растить деревья назад отбоя не будет.
Тем временем деревцо стало совсем худеньким. Глубокомысленный шорох
листвы, вдохновлявший поэта из соседней квартиры, превратился в наивный
детский лепет. Мне бы не хотелось, чтобы сильный порыв ветра раньше времени
закончил мой рассказ…»
Что за бардак с этими телефонами -- все время попадаю в какую-то больницу.
С первого раза дозвониться невозможно. Пытался жаловаться -- зачем-то заменили
телефонный аппарат. У нового единственное отличие -- чтобы вызвать «скорую»,
не надо набирать номер, а достаточно нажать специальную кнопку. Вообще,
творятся странные вещи. Помните, я рассказывал вам про кошку? Хотел тут,
недавно, ее покормить, вместо нее обнаружил котенка, если он -- ее, то
куда мать смотрит -- он же совсем маленький. Хотя, маленький -- не маленький,
а сосиски сожрал мгновенно, так объелся, что из миски не смог выбраться
-- так там и уснул. Сегодня выхожу с новой порцией сосисок -- котенок пропал,
а на лестнице сидит здоровый котяра, я на него цыкнул, а он, то ли от лени,
то ли от старости, даже не шелохнулся. Говорят, что в Древнем Египте коты,
дабы склонить кошек к сексу, убивали новорожденных котят. Чтобы обзавестись
новым потомством, кошкам опять приходилось идти на уступки похотливым самцам.
Интересно, в наших широтах такое практикуется?
«Бюро Добрых Услуг», которое я нанимаю прибирать квартиру почему-то
прислало новую уборщицу. Спросил, где старая -- сказали, вышла на пенсию.
Бред какой-то, ведь вроде не старая совсем была. Ну да ладно, не буду отвлекаться
на эту ерунду.
«Мне с трудом удается разглядеть мою липу -- она теперь не больше метра
ростом. Надо бы выйти, привязать ее к колышку, как это делают с саженцами.
Но нет времени на это -- все равно финал уже близок. Вряд ли удастся досмотреть
это кино до конца -- мешает козырек подъезда. Странно, но с воздухом по-прежнему
есть проблемы, пришлось даже запастись кислородной подушкой. Знаете, но
во мне стала нарождаться какая-то жалость к этому бедному растению. Как
там оно? Впрочем, если встать на подоконник, можно, наверное, что-нибудь
разглядеть. Эй, оставь дерево в покое! Какая-то рыжеволосая девчонка вырыла
то, что осталось от прежней липы и куда-то понесла. Ах, я идиот. Я должен
был это предусмотреть. Ведь саженцы привозят из питомника -- вот она его
туда и потащила. Там мне его не достать…»
Белохалатники прибежали. Я же вас не вызывал. И не собирался я из окна
прыгать. Там же решетки. А что среди вас моя уборщица делает? Ты что, и
в «скорой» подрабатываешь? И как вы так быстро доехали!
Скрутили по рукам и ногам, бросили в этот кафельный карцер. Они что,
меня за сумасшедшего держат? Тогда не руки, а голову связывать надо. Сказали,
что у меня болезнь Альцгеймера. Но это, вроде, у стариков бывает. Сколько
мне лет? Трудно сказать, я уже давно не прибавляю, а вычитаю. Дайте мне
витрину, тьфу, зеркало! Случайно узнал, что тот профессор давно уже умер,
так что нет смысла продолжать эту писанину. Время остановилось -- руками
той девчонки невидимый сапер оборвал обратный отсчет. Значит так тому и
быть…
Я был приговорен до конца своих дней выращивать саженцы в одном лесном
питомнике. Но через шесть лет мне удается бежать. После этого я много путешествовал.
В Танжере я впервые набрал в свои легкие морской воздух и с тех пор не
могу его выдохнуть. Когда тень Джамаль Марры стала бесконечной, в мою обувь
набился песок и я перестал чувствовать усталость. Я ел мясо летучих собак
острова Холо и теперь мне неведомо чувство голода, а вино Оксикоккуса навсегда
избавило меня от жажды.
В гранитных штольнях подземного города на берегу Енисея, я снова встретил
своего профессора. Он прочитал мою сочинение, но остался недоволен -- сказал,
что я злоупотребил точкой зрения Шредингера на живую материю. Он решил
испытать меня и дал новое задание: изобразить словами мертвый камень. Но
я его перехитрил: своими ладонями я стираю гранит в пыль, а, затем, посыпаю
ею чистый лист, на нем тут же начинают проступать буквы, которые можно
читать, но нельзя запомнить. (1)
1. Это все, что мне удалось найти
после того, как грузовик, перевозивший архив Центральной психиатрической
больницы в новое здание, попал в аварию и все бумаги оказались разбросанными
на нескольких сотнях квадратных метрах. Остальное довершили дождь и снег.
Из косвенных источников я выяснил, что автор (имени которого уже никто
не помнил) в течение долгого времени наблюдался в этой больнице с диагнозом
пресенильная деменция. Следствием этой болезни явились длительные провалы
в памяти. В кавычки взяты фрагменты сочинения, писавшегося, видимо, без
малого три десятка лет, для литературного кружка, организованного самими
пациентами. Остальное -- из личного дневника. Под «профессором» скорее
всего имеется ввиду профессор МГУ, философ, Лев Михайловский, находившийся
в клинике примерно в тоже время. В частности, это следует, из последнего
письма Михайловского, как и предыдущие, не отправленного. Кроме всего прочего,
там есть такие строки: «…среди этих полу-людей, полу-статуй, я играю роль
автора из «Трактата об ощущениях» Кондельяка. Я раздаю недостающие органы
направо и налево. В крайнем случае -- раздаю обещания, что придает мне
еще больше сходства с Создателем, ибо вначале было Слово. Многие просят
третий глаз, чтобы видеть наступающего на пятки, а есть один, у которого
глаза, как волосы, растут вовнутрь и там завиваются в локоны, поэтому открываются
только когда он спит, а спит он почти все время и помнит лишь последний
сон -- ведь пишется он на песке во время отлива. Я хочу научить его пользоваться
зрением когда он бодрствует, ибо иметь глаза и видеть -- не одно и тоже…»