Speaking In Tongues
Лавка Языков

Максим Дегтярев

АНТОЛОГИЯ НЕУДАЧ

1. В электричке
(лав стори)

Все нижеизложенные события и факты являются вымышленными. Любое сходство с Нинкой Шуруповой со второго подъезда является случайным.

Нинка вышла из подъезда как всегда в семь тридцать. Как всегда, потому что дорога до Нинкиной конторы занимала полтора часа, если ждать электричку. Если та приходила вовремя, то можно было и за час двадцать успеть. Но такое случалось не часто. Брр, мороз градусов пятнадцать, если не больше. Ковшик Большой Медведицы был на своем обычном месте, в безоблачную ночь он указывал дорогу домой, а сейчас нужно было повернуться к нему спиной и шагать по вытоптанной в снегу тропинке через пустырь к заброшенным железнодорожным путям. По ним самая короткая дорога к станции. Можно, конечно, и через город, но это минут на пять дольше, а дорога немногим лучше. Даже, пожалуй, хуже — люди утоптали снег, поскользнуться и загреметь в грязь -- пара пустяков. Физические травмы Нинку, по молодости, мало беспокоили, а вот пальто пачкать никак не хотелось. Возвращайся потом домой, переодевайся в шубу. Ботинки эти к шубе не идут, значит надо надевать другие, а другие как раз в ремонте. Ситуация безвыходная. Лучше вообще не падать. На путях снег глубокий -- не поскользнешься. Правда он в обувь набивается, но это ерунда. На работе все равно переобуваться, а за день ботинки высохнут. Вот и станция, надо же, в двенадцать минут уложилась, улучшила на одну минуту личный рекорд для зимнего времени. Может даже успею на предыдущую электричку. У нее конечная в двух остановках отсюда, поэтому народу в ней не так много, даже есть где сесть. Нинка стала осторожно подниматься на мост. За ночь ступеньки покрылись толстым слоем снега, а утренние пассажиры уже успели его утоптать и поэтому вся лестница напоминала большую бугристую горку. Только перила немного выручали. Ну вот, так и знала, вожделенная электричка уже стоит у платформы, никак не успеть. Видимо машинист с утра пораньше тоже ставит рекорды. Стой теперь и жди на открытой, продуваемой со всех сторон платформе. Зря только торопилась. Упсс, какой молодой человек симпатичный, раньше я тут его не видела. Нинка мгновенно забыла про мороз, ветер и подлого машиниста. Большинство лиц, ожидавших поезда давно примелькались, в основном это были простые обыватели достатка ниже среднего, одетые в нечто, купленное на местном вещевом рынке. Молодой человек в эту картину не вписывался. Тут, наконец, подошла электричка. Нинка нарочно полезла в те же двери, что и незнакомец. К сожалению окружающим не было никакого дела до Нинкиных планов, как она ни упиралась, ее притиснуло к пахнущему перегаром мужичку в засаленной телогрейке. Мама, только не это, опять ведь придется тащить пальто в химчистку. Нинка сконцентрировала всю свою энергию, оторвалась от мужичка и зафиксировала себя в проходе между сидениями в самом начале вагона. Прочие отъезжающие выражали свой протест злобным рычанием и толканием в спину -- они протискивались дальше к середине вагона. К этому их настойчиво призывал застрявший в тамбуре народ, а так же «провожающие» -- те кто вообще не смог залезть в поезд. Ну все, кажется тронулись. Теперь есть время получше рассмотреть того молодого человека. Между ними было человека три-четыре. Нинка умышленно заняла важное в тактическом плане место между парнем и тамбуром. Это не давало ему возможность выйти из вагона раньше Нинки. Та почему то была убеждена, что они оба едут до Ярославского. Так, на вид ему лет двадцать пять-двадцать шесть, рост -- метр восемьдесят пять или около того. Волосы темные, аккуратно стриженные. Глаза карие, нос прямой, подбородок волевой -- ну вылитый Гедеон Беркхард. В вагоне было довольно тепло и предмет Нинкиного интереса расстегнул пальто. На мелькнувшей подкладке натренированный глаз Нинки заметил фирменный лейбл «GAS». Ну что ж, для начала не плохо. Так, что у нас тут еще. Пиджак темный, с завышенной стойкой, галстук темно-красный, «4 you». Сразу видно, человек со вкусом и на одежде не экономит. Типичный, как сейчас принято говорить, средний класс. Идиотский термин, но уже основательно завязший в головах. Жалко не успела рассмотреть, какая у него обувь, а это важно, как и часы, но их отсюда не видно. Остается открытым вопрос, какого черта он здесь делает? Может просто возвращается от друзей, а у самого квартира в Москве. А может, от женщины. Ну нет, о таком даже думать тошно. Но почему на электричке, а не на машине? Применив дедуктивный метод, Нинка нашла изящное решение -- машина есть, но она сломалась. Жалко конечно, но такое бывает. И Нинка бросила на молодого человека полный сочувствия взгляд. Интересно, какой она марки. Врядли «Мерседес». Скорее какой нибудь «Ниссан» или «Фольксваген» или что-то в этом роде. Нинка стала припоминать названия автомобилей, а, за одно, как они выглядят. В целом версия ей нравилась. А что, вон у Веркиного друга «Фольксваген», небольшой, правда, «Гольф», но зато новый. «Друг» -- это Верка так его называет. Где б мне с таким другом познакомиться. Верка сдала на права и теперь катается на этом самом «Гольфе». А «друг» на такси ездит, надоела ему машина. Еще б не надоела, каждый вечер с сослуживцами в «Елках-палках» отрывается. Говорит, последствия кризиса переживает. Вообще здорово, когда у твоего парня есть машина. Водить научит, а то и, как Нинкин, даст покататься на месяц -- другой, если не на совсем. Нинке страсть как хотелось научиться водить. А уж ездить на работу на машине, а не в этой вонючей электричке, было пределом ее мечтаний. Если, конечно, не считать отдельной квартиры. Как же мне с ним познакомиться, вдруг завтра машину уже починят. Домашних заготовок на такой случай у Нинки не было. Все таки насколько мужикам проще. Хорошо хоть пальто новое сегодня одела, а то в этой шубе я как тумба. Пока Нинка размышляла над всем этим, в вагон влезли контролеры. Предводительствовал у них смочкообразный старичок, из контролерских атрибутов у него были только компостер, шапка с кокардой и строгая физиономия. С тыла его прикрывали две контролерши, килограммов по сто каждая. Все население вагона разделилось на две неравные части. Контролеры ловко отделяли агнцев от волков, точнее, зайцев. Справедливости ради надо признать, что штрафовали они не очень усердно, доверчиво принимая оправдания типа «забыл», «потерял», «а вы знаете какая у меня пенсия?». Ура, есть план. У парня наверняка нет билета, такие считают ниже своего достоинства ездить как все. Я сделаю вид, что у меня тоже нет, гордо заплачу штраф и все такое, дальше -- по обстоятельствам. Вот он и обратит на меня внимание как на брата по разуму. Контролеры, тем временем, добрались до Нинкиной жертвы. Но что это, какое коварное лицемерие -- молодой человек протягивал (о позор!) проездной билет. Обиженная до глубины души, Нинка полезла за своим. После чего, сосредоточила все свое внимание на, только что вошедшем в вагон, блондине.

* * *

-- Мам, я твой проездной у зеркала в прихожей оставлю.

-- Что, машину уже починили?

-- Ну, как новая.

-- Конечно, стоило покупать иномарку, что б тут же разбить ее о первый попавшийся столб. Выучился б сначала ездить как следует.

2. Свидетель

Будильник зазвонил в восемь. В другое время, он, при всем желании, зазвонить бы не смог: ручка, передвигавшая стрелку -- ну, ту, которая указывает, когда будильнику звонить -- была давно отломана. «Черт! Ведь дал же себе слово по будням не пить,» -- первое, что подумал Никитин. Не отрывая головы от подушки, он выключил будильник. Проанализировав свое состояние, Никитин сделал вывод, что сегодня все-таки суббота, а будильник, видимо, он завел на автопилоте. Он сделал несколько глотков из чайника, предусмотрительно оставленного рядом с кроватью, и снова провалился в сон. Следующий звонок был в половине одиннадцатого, но это уже был телефон. «Слушаю… да, Никитин… Марина?… как мертва?… опознание?… да, я приеду… как это случилось?… понятно», -- он положил трубку. Не похмелье -- приступ страха погнал содержимое желудка наружу и Никитин бросился к унитазу. Выворачивало так, что лопались сосуды на лице. Стало полегче, тошнота прошла, но страх остался. По мере того, как хмель выходил из головы, мрачная действительность давала о себе знать все больше и больше.

Никитин остался сидеть на холодном кафельном полу ванной, пытаясь восстановить события вчерашнего вечера. После работы он ужинал с коллегами в «Толстяке Джонни». Там он изрядно выпил, потому, видимо, и решил поехать к Марине -- выяснять отношения. Как они так быстро разыскали его? Никитин снимал эту квартиру всего три недели -- с тех пор как разошелся с женой. Телефон знали только его родители, Марина и, разумеется -- на работе. Означает ли это, что его подозревают? Потом, они спорили из-за квартиры -- той , в которой осталась Марина. Хорошая двухкомнатная квартира. Конечно, не центр и не Крылатское, но для Никитина и Речной вокзал был вполне приличным местом. Они купили ее год назад -- тогда все было по-другому. Была хорошая работа, деньги, любимая женщина и, главное, была уверенность, что так будет всегда. Помимо работы, удалось провернуть одно левое дельце -- появилась возможность обзавестись жильем, поменять, наконец, порядком поднадоевшую «девятку» на новый «Гольф». Он, конечно, перестраховался -- оформил квартиру на жену -- той все равно нужна была прописка. Сам же не прописался -- боялся потерять, тем самым, квартиру родителей -- она была не приватизирована. Хуже всего, что на момент покупки они не были еще расписаны, хотя заявление уже подали. Марина очень уж торопилась -- интересно, она уже тогда все рассчитала? Да нет, вряд ли. Так или иначе, квартиру отдавать она не хотела -- даже делиться. В другое время Никитин бы плюнул на все это -- мелочным он никогда не был, но теперь, когда, после августовского кризиса ему урезали зарплату и, к тому же, вот-вот могли и вовсе уволить, деньги Никитину были нужны. Все это он вчера пытался растолковать Марине, но та была неумолима. По закону -- квартира ее, и -- точка. Потом вышла эта безобразная сцена с документами. Никитин, действительно, был здорово пьян. Иначе, какого черта, он схватил все эти бумажки -- договор купли-продажи, справки там всякие -- и собирался унести с собой. Будто бы, это могло ему чем-то помочь. Марина бросилась за ним, уже в дверях схватила его за руку, пыталась вырвать бумаги. Она что-то кричала, кажется: «Никитин, мерзавец, отдай сей час же» или вроде того. Его фамилию она назвала -- это точно. Марина, когда злилась, всегда звала его по фамилии.

Потом он ее ударил. Нет, не ударил -- всего лишь оттолкнул -- он никогда не смог бы ударить женщину. Просто оттолкнул, разве его вина, что даже дома Марина носила туфли на каблуках. Или она куда-то собиралась? Нет, зима, все-таки. Скорее, кого-то ждала, но не его. Марина не удержалась на ногах -- она вообще была довольно хрупкой -- и упала, ударившись головою об пол -- они, следуя моде, положили в прихожей и коридоре кафельную плитку. Она умерла мгновенно. Первое движение было -- звонить в «скорую». Но едва Никитин снял трубку, он ощутил всю безысходность своего положения -- как бы там ни было, он совершил убийство. И тогда он решил инсценировать ограбление. Именно в этот момент, через приоткрытую дверь, до Никитина донесся какой-то звук. Через секунду он сообразил, что это закрылась крышка мусоропровода. Никитин прикрыл дверь и посмотрел в глазок: сгорбленный старик в оранжевой телогрейке спускался с межэтажной площадки, затем, он прошел мимо дверей их квартиры и скрылся в соседней. Нет, старик ничего не заметил. Никитин стал старательно вытирать все вещи, к которым он мог прикасаться в этот вечер. Тут главное было не перестараться -- некоторые его отпечатки все-таки должны найти -- он же жил здесь, да и потом, после того, как они расстались, пару раз заезжал -- забрать книги, шмотки. Документы на квартиру он убрал на место, а деньги и драгоценности, наоборот, прихватил с собой. Раскидал кое-какие вещи -- для правдоподобия. Затем, стараясь как можно меньше шуметь, вышел из квартиры. Ему повезло -- его никто не видел. Но где-то на полпути к метро внутри у Никитина вдруг все оборвалось -- он понял, что сосед, выходивший вынести мусор, мог слышать, как Марина окликнула его по имени. А вот это -- провал, как сказал бы Штирлиц. Надо же -- оранжевая телогрейка -- не черная, не зеленая, не синяя, на худой конец, а именно оранжевая. Отступать Никитину было поздно -- надо подумать об алиби. Слава богу, что он не проговорился коллегам, куда едет -- сказал лишь, что пойдет куда-нибудь отрываться. Так и нужно поступить, тем более, что страшно хотелось выпить. Для начала Никитин поехал в «Кабану», потом -- он не помнил, но кончилось все в «Метле» -- слава богу -- вернулся один, но как именно -- этого ему, так же, вспомнить не удалось.

Было ясно, что влип он по уши. Пора было собираться ехать на опознание -- следователь просил быть к часу. Никитин поднялся с пола и посмотрел на себя в зеркало. От собственного вида его чуть снова не стошнило: веки опухли, глаза налились кровью, щека расцарапана -- видно оторвался он вчера по полной программе. Чтобы поскорее придать себе человеческий вид, Никитин взял из морозильника пригоршню льда и долго тер им свою распухшую физиономию.

Сотрудник прокуратуры оказался совсем молодым человеком, моложе самого Никитина, которому лишь недавно исполнилось двадцать восемь. Встретив Никитина в вестибюле морга, он вежливо представился:

-- Следователь Парфенов, мне очень жаль…

-- Здравствуйте, она там? -- Никитин махнул в сторону коридора.

-- Да, пойдемте. К сожалению, это формальная, но необходимая процедура…

Никитин был почему-то убежден, что увидит ту же гримасу ненависти и отвращения, что была на лице Марины вчера, когда они сцепились из-за документов. Но лицо покойной было ясным и умиротворенным. Таким, каким запомнил его, когда однажды, еще в самом начале их близкого знакомства, он, проснувшись необычно рано, разглядывал ее спящей. Потом она рассказала ему, что видела сон -- какой-то огромный мохнатый зверь -- то ли волк, то ли медведь -- подошел к ней и стал обнюхивать, она боялась открыть глаза, но чувствовала на своем лице его дыхание. Сначала она оцепенела от страха, но потом что-то подсказало ей, что бояться не надо -- она протянула руку и почесала зверя за ухом. Окончательно осмелев, она открыла глаза -- зверь был совсем рядом и ни чуть не страшный. На прощание он лизнул ей щеку и ушел. «Наверное, я смотрел на тебя, как раз тогда, когда он лизал твою физиономию -- ты выглядела очень довольной,» -- пошутил тогда Никитин.

-- Если вы узнали покойную, то, пожалуйста, распишитесь здесь и здесь…-- прервал его воспоминания следователь, -- и, еще, такой вопрос: вам знаком некто Андрей Волхов?

-- Да, я встречал его несколько раз, а что?

-- Это он обнаружил тело -- в пятницу вечером.

-- Что же все-таки произошло?

-- Пока точно не знаем, ведется следствие. Вы сами, когда в последний раз видели свою жену?

К этому вопросу Никитин готовил себя загодя:

-- Примерно неделю назад… Нет, чуть больше…В среду, на прошлой неделе -- мне надо было забрать кое-какие вещи. Волхов вам, наверное, сказал -- мы разошлись три недели назад.

-- Да, он так и сказал. Хорошо, если появятся вопросы, мы вас вызовем.

На этом они расстались. Первый допрос дался необычайно легко -- видимо, потому что Никитин до сих пор не осознал, что смерть Марины -- его рук дело. Эта безумная пьяная ночь с пятницы на субботу служила своеобразным барьером. Его воспоминания о том вечере походили, скорее, на рассказ постороннего очевидца, в то время как сам он переживал приступ амнезии. «Значит, Волхов. Ну, что ж, почему бы и нет,» -- размышлял Никитин -- он вспомнил этого обаятельного и преуспевающего молодого человека, с которым познакомился месяца четыре назад на вечеринке у друзей, -- «Мы все тогда были обаятельными и преуспевающими…»

-- Извините, чуть не забыл, -- раздался сзади голос следователя, -- прошу вас, взгляните на это, -- он протянул Никитину лист бумаги. Там оказались стихи:

Я боюсь людей,

потому что они близки,

Я боюсь звезд --

они пугающе далеки,

Я боюсь календаря --

он знает, когда я умру…

-- Похоже, Марина писала -- это ее почерк.

-- Спасибо, это все, что я хотел узнать, -- следователь исчез так же внезапно, как и появился.

По молодости Марина действительно баловалась стишками -- а кто ими не баловался. Потом, с замужеством, это прошло -- как худоба у Наташи Ростовой. «Наверное, следователь воспользовался поводом и порылся в марининых вещах, -- размышлял Никитин, -- но компромата на меня там быть не должно. А зачем он вообще спросил о них? В кошки-мышки играет студент этот, что ли? Тоже мне, еще один Порфирий Петрович выискался. И фамилия то -- Парфенов ».

Больше всего Никитина беспокоил тот старик с мусорным ведром. «А может и не было никакого старика. Да, нет, был, куда ж он денется». Комок страха снова начал подкатывать к горлу. Маленький, подленький такой комочек. «Если б не он -- плюнуть на все, и растереть -- нет у них ничего на меня, не было и нет.» Срочно требовалась микстура от страха -- и Никитин зашел в гастроном. Затем, уже нигде не задерживаясь, поспешил домой.

От запаха спиртного еще тошнило и первый стакан пришлось вливать в себя силой. Смелости не прибавилось, но тошнота прошла -- и то легче. Никитин налил себе второй…

Он очнулся от ужасной мысли -- следы от ботинок, как же он о них не подумал. Слава богу, сегодня он надевал другие -- хоть в этом случай уберег. Ботинки «Ллойд» было жалко, но приговор был вынесен: в мусоропровод (раньше сказали б -- в печку). «Нет, стоп. А что, если мусоропровод они тоже станут обыскивать? Если у них хватит ума приехать к нему с обыском, то, будьте покойны, и в мусоросборник залезут непременно. Завтра -- воскресенье -- не факт, что мусор вывезут». В итоге, Никитин дошел до соседнего дома и бросил там ботинки в мусорный бак. Обуви стало на одну пару меньше, но желанного успокоения это не принесло. Пришлось воспользоваться прежним средством.

Среди ночи его разбудил телефон.

-- Да, я слушаю.

-- Я тебя видел, -- прохрипел незнакомый голос.

-- Кто вы? Что вам надо? -- Никитин был уже близок к истерике.

-- Я тебя видел, -- еще раз прохрипело в трубке и связь прервалась.

Никитин остался сидеть рядом с телефоном, в ожидании, не повториться ли звонок…

Пробуждение было мучительным. Еще мучительнее было воспоминание о том ночном разговоре. Никитин понимал, что долго он так не выдержит. До сих пор был только один противник -- следователь. Но теперь еще и этот шантажист. То, что его будут шантажировать, Никитин не сомневался. Надо было что-то решать. На шантаж он не поддастся -- это ясно. Во-первых, потому что лишних денег у него не было. А во-вторых, эта сволочь все равно не слезет, сколько ни плати. Никитин подумал, что если бы авторитетные шантажисты объединились в клуб и постановили меж собой, что деньги можно брать только один раз, то для их бизнеса это было бы только на пользу. «А что если пойти с повинной? Ведь, в конце то концов, если по совести, я же невиновен! А если спросят, почему убежал? Отвечу, что от этого моя вина за смерть Марины не возрастает. Судите, за то, что убежал, если есть такая статья! Логично? Логично!». «Никто не обязан свидетельствовать против себя, -- размышлял он дальше, -- если быть последовательным в этом принципе, то никто не обязан предоставлять какие-либо улики против себя. Его присутствие там -- улика, следовательно, то, что он скрылся с места происшествия -- это не подтверждение вины, а реализация его законного права на самозащиту. Опять-таки, звучит вполне убедительно». Таким образом, Никитин сочинил целую речь в свое оправдание. Итак, решение было принято: он идет сдаваться на милость правосудия, его беспристрастность и справедливость. И сразу -- как гора с плеч свалилась, Никитин даже заплакал от умиления и от жалости к самому себе. Он уже снял трубку, чтобы звонить следователю, но тут сообразил, что сегодня воскресенье, и прокуратура, как и все простые граждане, отдыхает. Но при всем при этом, даже в воскресенье, в трубке должен быть гудок, однако телефон молчал. Никитин несколько раз нажал на рычаг -- эффекта никакого. «Должно быть, неполадки на линии», -- подумал он, но на всякий случай решил удостовериться. Сделать это нельзя было иначе как позвонив на АТС и Никитин пошел к соседке, Анастасии Алексеевне. Пожилая, одинокая старушка с самого начала прониклась участием к никитинским семейным проблемам и сама вызвалась, за небольшую плату, помочь ему по хозяйству: квартиру прибрать, постирать, суп сварить и тому подобное. Поэтому, она охотно предоставила Никитину возможность воспользоваться своим телефоном. Никитин набрал номер диспетчерской: «Здравствуйте, проверьте пожалуйста номер… отключен?… второй месяц не платим?… как вчера отключили? Вы уверены?… Странно…». Никитин чуть было не сказал, что ночью он разговаривал по телефону и, следовательно, телефон не мог быть отключен в субботу, но вовремя сдержался: до него начало доходить. Анастасия Алексеевна ни разу в жизни не видела, чтобы человек так радовался тому, что ему отключили телефон. Клятвенно пообещав непременно завтра заплатить хоть за год вперед, Никитин убедил диспетчера включить телефон еще на сутки. Забыв поблагодарить хозяйку, он убежал к себе.

«Не было никакого звонка! Это был сон, бред, галлюцинация -- что угодно», -- Никитин ликовал. Он припомнил, как три года назад, разворачиваясь во дворе дома, где жили его друзья, он въехал в припаркованный рядом черный «Мерс», и, тогда его тоже мучили по ночам кошмары -- уж очень он боялся наезда со стороны владельцев дорогой иномарки. История повторялась, только вот ставка была теперь неизмеримо выше. «Впрочем, почему выше? -- подумал Никитин, -- взятка следователю вряд ли намного больше чем ремонт того «Мерседеса»». Так или иначе, но он окончательно успокоился, абсолютно забыв, что еще полчаса назад плакал от раскаяния. Ему как-то не приходило в голову, что то, что тот звонок был лишь ночным кошмаром еще не доказывает, что не будет новых, уже реальных, но столь же страшных звонков или, что свидетель, если он был, не пойдет прямиком в милицию. «Трус, тряпка, -- думал он, вместо этого, -- раскис как последняя баба. Да здравствуют бдительные работники московской телефонной сети!»

Остаток дня прошел под звуки фанфар. Выпив, вместо снотворного, полбутылки водки, Никитин заснул сном, если и не праведника, то уж точно -- не убийцы.

Для понедельника, утро было вполне сносным. Уставшие от выходных сотрудники не спеша подтягивались в офис. По понедельникам начальство сквозь пальцы смотрело на опоздания, например, потому что само раньше двенадцати не появлялось. Вчерашняя эйфория прошла и работа у Никитина не клеилась, он просто сидел и тупо смотрел в экран монитора. Зазвонил телефон. Никитин вздрогнул -- и оказался прав. «Тебя некто Парфенов, сказал, что ты его знаешь», -- раздался в трубке голос секретарши. «Соедини, -- обреченно произнес Никитин, -- Слушаю… да… сегодня?… лучше попозже… хорошо, в пять я буду, скажите адрес…», -- выслушав адрес прокуратуры, Никитин положил трубку . «Какого черта им понадобилось? По голосу трудно понять… Говорил вроде спокойно, вежливо и без нажима… Или они всегда так говорят?», -- проносилось у него в голове. Настроение испортилось окончательно.

День тянулся бесконечно. Большую его часть Никитин проторчал в курилке, обдумывая всевозможные сценарии развития событий и готовя себя к глухой обороне. Наконец, где-то в начале пятого, сославшись на личные обстоятельства (о смерти жены на работе известно не было), он покинул офис. Покрутившись немного возле своего «Гольфа», Никитин все же решил ехать на метро -- не известно, вернется ли он вообще, а тут, все-таки, охрана -- машину ни кто не тронет.

Парфенов приветствовал его как старого знакомого, усадил на стул, предложил кофе, сигарету. Никитина все это еще больше встревожило. Разговор, по сути, был ни о чем: почему расстались, долго ли искал другую квартиру, могла ли Марина сама впустить незнакомых людей и тому подобное. Минут через двадцать после начала беседы, Парфенов поинтересовался таки, как Никитин провел тот вечер в пятницу, причем, перед тем как задать этот вопрос, он очень долго извинялся, настаивая, что лишь по долгу службы обязан это спросить. Терпеливо выслушав и извинения и сам вопрос, Никитин рассказал давно приготовленную историю. В детали он нарочно не углублялся, время указывал очень приблизительно, даже нарочно ошибаясь не в свою пользу, но лишь тогда, когда существовали свидетели, способные подправить его показания в нужную ему сторону. Рассказ Никитина прошел «на ура». Парфенов ни разу не перебил его, вопросов дополнительных не задавал, только лишь попросил подписать протокол. Затем торжественно объявил настоящую цель своего приглашения: Никитину предлагалось осмотреть ряд вещей на предмет их возможной принадлежности его покойной супруге. Никитин уже было собрался честно ответить, что все это он видит впервые, как заметил среди разбросанных на столе побрякушек Маринин серебряный браслет -- он сам купил его в ЦДХ на Крымском. «Так, вот оно, началось. Проверка на вшивость. Студент, твою мать…» -- Никитин боялся поднять глаза, он знал, что Парфенов внимательно наблюдает за его реакцией -- иначе зачем весь этот цирк. Еще несколько мгновений Никитин размышлял, каким тоном он должен сообщить, что узнал браслет, но потом, плюнув на все, просто сказал: «Вот это принадлежало ей». Парфенов, почему то, очень обрадовался этому заявлению, долго благодарил, как-то странно суетился и подсовывал на подпись разные бумажки.

К счастью для Никитина, на сегодня это было все. Стоя уже в дверях он внезапно спросил:

-- Можно мне съездить на ту квартиру?

-- Вы хотели что-то забрать?

-- Нет…То есть, да. Ее рукописи, я и не знал, что она их все еще хранила, -- сказал Никитин абсолютно искренне.

-- Хорошо, не возражаю. Вы там будете ночевать? -- Парфенов был сама любезность.

-- Нет, вернусь к себе.

Еще раз попрощавшись, Никитин вышел в коридор. На стене, рядом с дверями кабинета следователя, Никитин увидел стенд с фотографиями разыскиваемых преступников. Он остановился и принялся их рассматривать, размышляя о том похож ли он сам на преступника и каково это -- все время прятаться, лгать, менять имена и документы, когда вдруг услышал доносившиеся из кабинета обрывки телефонного разговора Парфенова с кем-то, видимо, из начальства: «…да, опознал … нет ничего, уже два раза беседовали, он глухой как тетерев, да, по-моему, и слепой в придачу… мусор выносил…». Смысл беседы дошел до Никитина мгновенно. Речь, очевидно, шла о том мужике с мусорным ведром. Никитин все еще боялся поверить своему счастью. Он вышел на улицу и закурил. «Нет, все верно, дед оказался глухим, он меня, вернее Марину, не слышал -- это факт», -- повторял он сам себе. Нужно было срочно выпить и, за одно, все обдумать, и Никитин дошел до ближайшего бара. Похоже, в его судьбе наступил перелом. «Так, ладно, старика проехали и забыли. Мог ли я еще где-нибудь проколоться?» -- рассуждал он как заправский шпион. Никитин знал наверняка, что больше ему боятся нечего, но такая игра ему нравилась. Через час официантки стали с опаской поглядывать на молодого мужчину в приличном костюме, сидящего в одиночестве, опрокидывающего рюмку за рюмкой и при этом, похоже, разговаривающего сам с собой. «С вами все в порядке?» -- поинтересовалась одна из них. «Все в порядке», -- в тон ей ответил Никитин и посмотрел на часы: пора было ехать на Речной. Но далеко он не ушел -- наткнувшись на очередное питейное заведение, он решил закрепить успех.

Так продолжалось довольно долго. До Речного Вокзала он добрался уже в двенадцатом часу. В метро Никитина разморило и он еле стоял на ногах. Морозный воздух его немного взбодрил, настроение было прекрасным, снег звонко хрустел под ногами, но Никитин смотрел не на него, а на черное ночное небо, воображая при этом, что держит путь по звездам.

Серая «Волга» уже битых три часа торчала перед домом, в котором Никитин снимал квартиру. Старший оперуполномоченный Катин посмотрел на часы:

-- Ладно, пора ехать. Не вернется он, как пить дать, не вернется.

-- Да придет, куда денется, -- успокаивал его Парфенов.

-- Перемудрил ты с этим звонком, да и с браслетом, тоже. Что ты к нему вообще прицепился?

-- Если б эта дура-сменщица не ляпнула, что телефон отключили в субботу, все прошло б как по маслу. И потом, ты когда-нибудь видел, чтобы грабители, прежде чем войти в квартиру, тщательно вытирали обувь и, вдобавок, сушили ее в прихожей?

-- Да вроде не припомню, -- после недолгого раздумья, ответил Катин.

-- Вот и я о том же. Остальное -- дело техники. Улики всегда можно собрать, если знаешь на кого.

-- Уговорил, ждем еще полчаса.

До дома, в котором, еще совсем недавно, он жил, оставалось метров сто пятьдесят. Ремонтники собирались вскоре вернуться -- ну и не стали закрывать люк канализации. Кто ж знал, что поступит срочный вызов к дому на Смольной. По той же причине и маховик не поставили на место. А Никитин продолжал рассматривать звезды -- лучше б глядел под ноги. Острый шпиндель-винт пробил бедренную артерию, но он даже не почувствовал боли -- мороз и водка сыграли роль анестезирующего. Он кричал из последних сил. Он дал клятву господу богу, что, если спасется, то пойдет в милицию и во всем признается, и снова кричал. На какое-то время могло показаться, что его молитвы услышаны: дверь подъезда распахнулась и оттуда показалась старая жирная дворняга, которой, видимо, приспичило на ночь глядя. За ней, через три метра поводка, показался пожилой мужчина. Собака залаяла и рванула поводок в сторону люка, но хозяин живо осадил ее -- он торопился назад, в тепло -- ведь эта дурацкая оранжевая телогрейка, на самом деле, совсем не греет. Дождавшись, когда псина сделает свое дело, он потащил ее назад, в дом.

3. Желтая дверь

…им владело… какое-то неосознанное

чувство, внушавшее ему иллюзию

стены и двери, как некий таинственный,

недостижимый выход в иной,

бесконечно прекрасный мир.

Герберт Уэллс, «Дверь в стене»

Ну вот, наконец то я остался один и теперь можно все спокойно записать. Вы спросите, что мне раньше мешало. Сами бы попробовали сосредоточиться в компании трех человек, запертых вместе с вами на ста квадратных метрах, и не на Земле, а черт знает где в космосе. Ну не совсем черт знает где, а на вполне респектабельной планете Марс, прямо у южного склона вулкана Никс Олимпико, 14^о северной широты и 133^о западной долготы -- для тех кто любит точность. Вы не беспокойтесь, вулкан давно бездействует, место это выбрали для станции чтобы изучать здешнюю геологию на, так сказать, живом, или почти живом, примере. Как я уже успел заметить, изначально нас было четверо, но, хитроумная комбинация, и я от них избавился. Упаси вас бог, ничего я с ними не сделал. Убрались своим ходом туда, откуда прилетели. Вообще-то мы должны были вместе лететь, так как срок нашей полугодовой экспедиции подошел к концу. Но я решил остаться. Никаких срочных дел у меня на Земле нет, да только суть не в этом.

Для геологических исследований мы использовали взрывчатку -- аммонит. Примерно за полтора часа до старта я отправился якобы забрать образцы породы -- как раз туда, где мы последний раз взрывали. Аммонит я заложил заранее, сам же укрылся в расщелине глубиной метров семь-восемь. После взрыва меня искали час и двадцать минут -- на двадцать минут дольше чем я смог бы выжить согласно показаниям индикаторов системы жизнеобеспечения и на десять минут дольше чем я рассчитывал. У меня ушло две недели, чтобы придумать как обмануть эту систему. Потом они улетели. И я остался один. Абсолютно один -- в это время мы были единственной экспедицией на Марсе -- остальные отложили из-за прохождения метеоритного потока. Нет нужды рассказывать, как я выбирался из этой чертовой расщелины и как уже прощался с жизнью, когда кислорода осталось минут на пять. Все это, слава богу, уже в прошлом. Но те страдания которые я испытал с лихвой искупают мой маленький обман.

Целых пять месяцев я ни о чем подобном не помышлял. Наоборот, чтоб как-то развлечь себя, я пробовал вести дневник, наподобие путевых заметок. Но выходило, если честно, совсем банально. Происшествий никаких, исследования занудны и большей частью безрезультатны, к тому же все они записываются отдельно. Может Питеру (это наш научный руководитель) и интересно откуда на Марсе взялись русла высохших рек, но мне, например, было бы гораздо интереснее узнать, что он прячет в футляре из-под очков. Вы наверное замечали, как у людей, в силу обстоятельств вынужденных жить вместе на ограниченном пространстве, появляются свои маленькие тайны. Филипп, радиофизик, что-то постоянно чиркает в своем блокноте. Я нашел один скомканный листочек -- он, видимо, забыл забрать его с собой -- оказались стихи. Как вам это нравится:

Откуда этот странный звук?

Так звенит натянутый лук,

Так поет пущенная им стрела,

Так воет раненый ею зверь,

Так скрипнула бы за мною дверь,

В то время, когда ты спала.

Немного напыщенно, да? К тому же, у поэта явно проблемы со стихотворным размером. Я бы на его месте листочки то не разбрасывал. Впрочем, все это извинительно, ведь куда более «цельные» натуры улетали отсюда неврастениками. А полковник Хост, начальник экспедиции, куда, спрашивается, он девает использованные зубочистки -- в мусорном баке их точно нет. Я бы мог еще долго так продолжать, но теперь у меня есть масса времени для проведения своего собственного исследования. Например, я выяснил, что Питер таскал крекеры к себе в каюту -- крошки не слишком аккуратно заметены в самый темный угол.

Пройдет не меньше трех месяцев, прежде чем меня вытащат отсюда, вполне достаточно, чтобы написать небольшую книгу о несчастном, волею случая заточенном на далекой планете. Так и вижу перед собой заголовок: «Марс, Никс Олимпико, сто (или сколько там) дней одиночества». Планирую заработать на этом раз в десять больше чем получил за само участие в экспедиции. Можно даже фильм снять.

Извините, пришлось немного отвлечься -- управляющая программа плохо инсталлируется. Кстати, пока ходил, набрел еще на один лист с филиным опусом. Цитирую по первоисточнику, насколько смог разобрать его почерк:

Они заходят не спеша,

Садятся вкруг, и не дыша

Внимают ветру и огню,

Осенним страхам и дождю,

Мне их не видно,

Им -- меня,

Мы днем ждем ночи,

Ночью -- дня,

Так будет год,

Затем -- покой:

Я стану ими, они -- мной…

Так, так, понимайте как хотите. …Да, то что касается программы. Попытаюсь объяснить попроще. Когда вы нажимаете какую-либо кнопку на пульте управления, это вовсе не значит, что управляющий сигнал посылается непосредственно к тому объекту, который вы желаете активировать. На самом деле вы лишь сообщаете компьютеру, что было бы неплохо сделать то-то и то-то. А там уж как он решит. Если он в принципе не против, то программа находит специальный файл, в котором хранятся коды доступа, считывает тот из них, который является ключом к выбранному вами объекту, и выполняет команду. Например, если вам вздумалось проветрить станцию, напустив в нее свежего марсианского воздуха, то ничего не выйдет -- программа не даст открыть оба шлюза одновременно. Даже более невинные команды подвергаются строжайшей цензуре. И наоборот, компьютер может включать и выключать что угодно не спрашивая ни у кого разрешения. Для того, чтобы он стал прислушиваться к вашим желаниям нужно запустить специальную управляющую программу. Обычно она хранится на диске в вполне доступном месте, но перед отбытием на Землю, Хост, естественно, ее деинсталлировал, а диск забрал с собой. Разумеется, я сделал копию, но, видимо, не совсем удачно. Кстати, как бы не забыть придумать правдоподобное объяснение, откуда я взял эту программу. Практически все узлы установились нормально, за исключением системы контроля за энергоснабжением. Электричеством нас снабжает атомная электростанция, работающая по принципу плазменного термоионного преобразователя, поэтому небольшая и не требующая воды, пара, турбин и всего такого. Расположена она практически в самом здании станции, что объясняет наличие довольно строгой системы безопасности, которую я как раз и пытаюсь взломать. Без этого невозможно запустить реактор.

Я все больше прихожу к выводу, что электростанцию заглушили изнутри. Ну Хост, ну перестраховщик. Жилые помещения с энергоблоком соединяет туннель метров в тридцать, перегороженный внушительных размеров дверью, которая блокируется непосредственно с пульта управления. Она выкрашена в ядовито-желтый цвет и снабжена всевозможными отпугивающими надписями. Чтоб открыть ее существуют два пути. Один совсем тупой, другой, так сказать, -- наукоемкий. Во-первых, можно вскрыть корпус электродвигателя, приводящего дверь в движение, и подвести к нему независимое питание. Хост так бы и поступил, будь он на моем месте. Во-вторых, можно подобрать соответствующий код доступа. Здесь, опять-таки два пути: либо искать ключ в самой программе, но успех не гарантирован, либо подобрать его простым перебором. Этот способ предпочтительней, поскольку ответ находится за конечное время. Потребуется неделя, если вводить вручную, и меньше часа -- если написать программу перебора значений. Недели у меня нет -- аккумуляторы сядут -- надо писать программу. Прошу прощения, ненадолго прервемся.

Все, кажется готово. Пойду посмотрю, открылась ли дверь.

-- Чуть было не отправились вслед за ним. Слава богу, успел опустить замедлители вручную. От взрыва грунт сильно просел, реактор висит на соплях, а защиту вообще снесло напрочь.

-- Питер, ты заблокировал регуляторы нейтронного потока?

-- Кое-как. Реактивность десять норм, а по приборам -- все в порядке.

-- Не завидую тем, кто все это будет восстанавливать. Если это вообще можно восстановить. В общем, надо скорее сваливать.

-- Ладно, взлетаем…

4. ВЫСТРЕЛ

Будь проклят этот дождь. Ни черта не видно. Вся надежда на какой-нибудь случайный автомобиль, который осветит фарами этот темный переулок, и он сможет увидеть своего vis-a-vis. Девятимиллиметровый «Винторез» -- отличный инструмент, но в такой кромешной тьме и он бессилен. Сколько еще ждать? Ну вот, стоило только пожалеть себя, как боль в спине стала определенно невыносимой. Он начал размышлять над тем, что будет, если он позволит себе немного размять спину, а заодно -- и шею. Нет, лучше не рисковать. Все, на что он решился, -- это снять палец со спускового крючка и несколько раз сжать и разжать кисть. Это заняло секунды две, не больше. Автомобиль не появлялся. Переулок соединял две хорошо освещенные улицы, в дом он не пойдет, следовательно деваться ему некуда, он все еще там. Нужно только терпеливо ждать… Прошло еще несколько минут и, наконец, случилось то, ради чего он вот уже больше часа сидит перед распахнутым окном. Это был не автомобиль, все оказалось гораздо проще. Огонек от зажигалки на несколько мгновений осветил лицо его жертвы. Этих мгновений было достаточно. Он взял чуть левее и выше и с облегчением нажал на спуск.

Будь проклят этот дождь. Будь проклята эта продавщица, уверявшая его, что плащ непромокаем. Почему они не едут? Не может же он всю ночь торчать в этом переулке. Он чувствовал что за ним следят, что одно из окон в доме напротив таит в себе смертельную опасность. Он стоял, прижавшись спиной к холодной каменной стене, стекавшие по ней струи воды попадали за воротник, но ничто не могло заставить его даже пошевелиться. Послышались шаги, откуда-то из темноты вынырнула одинокая фигура. Не вынимая пистолет из кармана плаща, он направил ствол в сторону незнакомца. Тот, тем временем, безуспешно пытался раскрыть зонт. Нет, это просто случайный прохожий. Человек у стены перевел дух. Прохожий подошел почти вплотную и остановился. В правой руке он держал незажженную сигарету.

-- Прошу прощения, огонька не найдется?

Первой мыслью было, а не послать ли его куда подальше, но через секунду в голове созрел план. Едва скрывая волнение, он достал зажигалку из кармана брюк и, стараясь не смотреть незнакомцу в глаза, подал ему. После чего сделал шаг в сторону. К удивлению, зажигалка вспыхнула с первого раза.

Speaking In Tongues Лавка Языков