Speaking In Tongues
Лавка Языков

Дмитрий Скирюк

ДРАКОНОВЫ СНЫ

ПОЙМАТЬ ВОЛОСАТИКА

«С помощью какого секрета живёшь в камне? С помощью какого секрета проходишь через огонь?»

Чжао Сянцзы

Вильям кончил читать, сложил исписанные листки в стопку и постучал ею о скамью, подравнивая край. Покосился на сидящих неподвижно слушателей. Те молчали. Тогда Вильям не выдержал и задал главный, мучивший его вопрос.

— Ну, как?

— Скучно, — объявил Яльмар, — и неинтересно. Ни битв, ни сражений. Одна средняя драка, да и та в конце.

— Это потому, что я читаю сам, — поспешно возразил на это бард. — Это же пиеса, а не летопись, её актёры должны разыгрывать.

— А-а... Ну всё равно, так себе. И потом, что это за имена такие — Клавдий, Фортинбрас, Лаэрт... Откуда ты их выкопал в Дании?

— Ну, э-ээ... Я решил, что так лучше звучит.

— А «Полоний» почему? Он что, по-твоему, поляк? Закидают тебя, Вильям, с твоей пиесой тухлыми яйцами.

Вильям почувствовал себя неуютно, но тут ему на выручку совершенно неожиданно пришёл Жуга.

— А по-моему, неплохо, — сказал он. — Конечно, накрутил ты там всякой ерунды, но мне нравится. Не всё, конечно.

Бард с интересом подался вперёд.

— А что не нравится?

Все начали переглядываться. Теперь уже травник закряхтел и заёрзал на скамье. Пригладил волосы рукой. За последние несколько дней его рыжие волосы засалились и растрепались ещё больше. Вильям невольно задумался о том, как сейчас выглядит он сам — последний раз они все мылись на Стронсее, когда радушный Торкель в честь гостей истопил баню. Сейчас Вильям вспоминал эту баню, как наверное Адам после изгнания на землю вспоминал потерянный рай. Холод и ветер вынуждал сутки напролёт не снимать шапку или капюшон и спать вповалку, греясь друг о друга. Наверное поэтому у Вильяма все герои в начале пьесы так отчаянно мёрзли. Сегодня был первый за эти две недели солнечный день, и настроение у барда было превосходное. Правда, сейчас стараниями слушателей оно стремительно летело вниз и в скором времени грозилось рухнуть окончательно ко всем чертям.

Вильям вздохнул и перевёл свой взгляд на остальных.

Помимо травника и Тила послушать барда мало кто захотел. На некоторое время к ним присоединился Орге, но вскоре это ему наскучило и он ушёл. Вильям уже обратил внимание, что дела людей мало интересуют подгорный народец. В итоге из варягов кроме Яльмара остались только Хельг и Бранд, да и то Вильям подозревал, что Бранд остался лишь со скуки — во время последнего шторма рукоятью весла ему выбило плечо, сустав Жуга вправил, но для пущей надёжности перевязал ему руку и строго-настрого приказал дней пять к веслу не прикасаться. Бранд спал, когда все остальные занимались греблей, бездельничал ночами и, как следствие, скучал.

— Да много чего, — тем временем заговорил травник. — Вот там однажды король говорит тем двоим... ну, этим вот, приехали которые: «Спасибо, Розенкранц и Гильденстерн». А после королева повторяет вслед за ним: «Спасибо, Гильденстерн и Розенкранц». Они чего их путают? Не знают, кто есть кто?

— Ну, может, и не знают... — пожал плечами бард. — А в самом деле, ну откуда им их знать? За ними послали, они приехали, а королева с королём, быть может, и не видели их никогда... Нет, это мелочи, они большой роли не играют. А что ещё?

— Ну, всё равно, — продолжал упорствовать Жуга. — Не ясно, чего он хочет, этот принц и что собирается делать, если правда вскроется. И потом, непонятно — он только прикидывался чокнутым или на самом деле тронулся умом?

— Гм... — озадачился Вильям. — Неужели так уж непонятно?

— Я например не понял.

— Я тоже, — поддакнул ему Хансен. — Но сама идея мне нравится. Да и написано хорошо. Особенно то место, где он прыгает в могилу — аж мурашки по спине!

— А я так думаю, что это чересчур, — объявил Яльмар. — По мне так вовсе незачем в могилу прыгать. Да и принц у тебя слюнтяй какой-то получился — ходит, ходит, болтает невесть что: «Прошу прощенья...», «Извините, я вас перебью...». Это в Дании-то! Ха! Хорошо, хоть под конец за шпагу взялся, да и то не с того конца.

— Ну, это, Яльмар, ты того, — вслух усомнился травник, — загнул. Какой же он слюнтяй? Они же при дворе, так что ж им, топором перед королём махать?

— А почему бы нет? Видел бы ты его, когда он прыгнул ко мне на кнорр — растрёпанный, с мечом, дикий как кладбищенская крыса... Вот это принц, вот это я понимаю, сын коннунга! А это — так, слюнтяй.

— Не слюнтяй.

— А я говорю: слюнтяй!

— Нет, не слюнтяй! Так и скажи, что ты просто ничего не понял.

— Сам дурак!

— Перестаньте ссориться, — примирительно сказал Хансен. — Любые размышленья к месту. Он же мечется, а если чего и боится, то только — покарать невиновного. Я бы тоже размышлял, приключись со мной такое. Только, Вильям, мысли у него какие-то пустые, словоблудие одно. Он всё думает — убивать или не убивать, а сам уже давно решил убить. Ему бы о большом подумать, о вечном, чтобы этакое что-нибудь...

Тил промолчал. Вильям неловко кашлянул в кулак, чтоб скрыть смущение, свернул пергамент в трубку и засунул в сумку. Яльмар зевнул, встал и направился на корму проверить, как там Гальберт — после инцидента с банкой Гудвина он уже не доверял никому. Хельг подхватил овчину и тоже перебрался поближе к мачте, где лёг и вскоре захрапел. Бранд некоторое время сидел рядом, потом ушёл на нос, где Магнус, сжав в руках багор, высматривал льдины.

— Что, неужели так плохо? — спросил Вильям у оставшихся троих.

— Не бери в голову, — отмахнулся Жуга. — Ну что мы понимаем в этот твоём театре? Сам разбирайся, не смотри на других. Главное — пиши побольше, у тебя хорошо получается. А что забудешь, так потом наверстаешь. А если править без конца, так никогда не закончишь.

— Да, да... Ты прав, ты прав... — проговорил Вильям, кивая головой. — Это звучит разумно. Пожалуй, я так и сделаю.

Он перебрался на своё излюбленное место — ближе к мачте, оседлал скамейку, вытащил свинцовый карандаш и исписанные вдоль и поперёк листы черновиков и с головой ушёл в работу, изредка прерываясь чтоб согреть за пазухой озябшие ладони. Жуге вдруг вспомнилось, что перед тем, как зачитать своё творение, бард почти неделю трудился, урывая час-другой от отдыха и сна. Писательской энергии Вильяма можно было позавидовать, тем более, что дни, когда кнорр не качало, можно было сосчитать по пальцам на одной руке.

Вторую неделю кнорр пробирался на запад. Дни тянулись, заполненные утомительной греблей и борьбой со льдом и ветром. Шторма, по счастью, судно миновали, только раз их настиг небольшой шквал. Волны были такие, что порой захлёстывали маленький корабль целиком. Жуга до сих пор содрогался при воспоминании о том, как викинги до самого рассвета вычерпывали из трюма воду кожаным ведром. Остаток дня и следующую ночь мореходы провели на безымянном островке в архипелаге на Фарерах, куда причалили, едва не расколотив кнорр о прибрежные камни. При этом стало ясно, за что Бранд получил своё прозвище — если бы не его ловкость в обращении с канатами и фалами оснастки, вряд ли им удалось бы уцелеть. «Ох, Бранд, — одобрительно кивнул тогда Яльмар. — Верёвка ты и есть верёвка. Такелажник божьей милостью. Что б мы без тебя делали?»

Задержавшись только для того, чтобы запастись пресной водой, кнорр миновал Фарерские острова и теперь помаленьку приближался к своей цели. Чем дальше на север они продвигались, тем холодней становилось вокруг. Жуга и представить не мог, что может быть одновременно так холодно и сыро, как сейчас. Ломило руки и ноги и вдобавок отчего-то всё время болела голова. Он сам, а иногда Гертруда или Рэйо постоянно вызывали ветер, не всегда попутный, но позволявший часто ставить парус. Если бы не это, их путешествие наверно растянулось бы на больший срок, чем две недели. Но в особо морозные дни, когда воздух становился так холоден, что каждый вдох отзывался мерзкой и колючей болью в горле, Яльмар гневно топал ногой и приказывал садиться всем за вёсла и грести, только чтобы мореходов не сковал холодный сон. За греблей все немного согревались, веселели, кипятили травяной отвар и плыли дальше. Хорошая еда закончилась, пришлось опять довольствоваться твёрдым хлебом и треской. Под это дело сошла и пресловутая тархоня, которую нетерпеливые норвеги зачастую уплетали недоваренной. Особенно при том усердствовал Винцент. Никто не жаловался, но и говорить особо никому не хотелось. Что удивительно — никто не простудился, лишь у Магнуса слегка раздуло нос, да у Тима Норела прорвался свищ на шее.

— Левиафаны, кракены... — ехидно говорил Жуга, свирепо кутаясь в овчинный мех. — А, Хансен? По мне одна лишь качка в десять раз страшнее, а уж про холода ты мне вообще ничего не говорил.

— Мог бы сам догадаться! — огрызнулся тот отрывисто и очень не похоже на себя.

Кай или, как теперь называл его травник — Хансен, сильно изменился после Стронсея. Он сделался непредсказуемым, был раздражительным со всеми, но зато, по крайней мере, больше не молчал. С Жугой и с Вильямом он говорил теперь охотно, и только с эльфом разговор у него никак не клеился, как будто Хансен знал или догадывался про чёрного лиса. С подачи травника новое имя быстро «приклеилось» к нему, тем паче, что на Хансена он откликался, а на Кая — нет. Они даже продолжили свою учёбу, хоть и не так энергично, как раньше. Он всё-таки был замкнут, этот Кай, держался так, как будто бы боялся потерять контроль, и здесь Жуга его понимал. Тил же наоборот косился на него с подозрением, явно не желая забывать, что тот играет на стороне врага.

Тил тоже мёрз, хоть и не так сильно, как люди. «С холодом можно бороться, — говорил обычно он. — Вы закрываетесь и прячетесь, а надо пропустить его через себя, как дым через трубу. Пусть он войдёт и выйдет, а тепло останется.» Впрочем, эти рассуждения не помешали самому ему одеться потеплее. Что касается дракошки, то он вообще залёг под шкурами и не казал оттуда носа. Видно, проняло и его. Впрочем, на его счёт Телли не особо беспокоился, соответственно и травник не счёл нужным суетиться. Дракончик стал вялым и почти не двигался, но засыпать по-настоящему пока не торопился. Возможно где-то в золотистых недрах Рика потихоньку теплился огонь. Со слов мальчишки выходило, что дракошка извергал огонь, но только раз, когда на дом Рудольфа в Лиссе бросилась толпа. Способен ли он был проделать этот трюк сейчас, Жуга не знал. Единственное, что он мог сказать с уверенностью — Рик стал больше. Дракончик рос, пока тянулась шкура, хоть она уже помаленьку и начала затвердевать.

* * *

Той ночью Тил сидел и снова всматривался в небеса. На серебристых точках звёзд мерцала плотная вуаль тумана. Луна прикрылась тенью. Сидел так Тил уже не первую ночь, вытаскивая из разрозненной колоды памяти всё новые и новые кусочки звёздных карт Ильмена. Он вспоминал названия, имена, и пенье звёзд тихонько отзывалось в сердце навигатора. Мерцал над головой Менельмакар — Небесный Меченосец, серп Валакирки пожинал колосья времени. Протянутой рукой искрилась Вильварин. Тил перевёл взгляд на седую Реку Серебра, нашёл на небе светлый огонёк Анарримэ, голубоватый Луинил и яркую зелень Хэллуина. Даже названья, и те доставляли ему радость. Память возвращалась.

Неожиданно Тил нахмурился. Что-то было не так. Он посмотрел ещё немного, для полной уверенности отыскал среди блестящих точек красный глаз Карнила, и растолкал Жугу. Дождался, пока он не проснётся окончательно, после чего объявил:

— Мы плывём не туда.

— С чего ты взял?

— Мы сбились с курса. Удалились к северу. Скажи об этом Яльмару.

— А ты? Что ж ты не скажешь?

— Он мне не поверит.

Яльмар, который этой ночью самолично стоял у руля, и вправду поднял Телли на смех. Жуга нахмурился и что-то стал доказывать, но добился лишь того, что разозлил варяга окончательно.

— Жуга, опомнись! — воскликнул он. — Что ты говоришь? Думаешь, что я соображаю в мореходном деле меньше, чем какой-то молокосос?

— Он навигатор эльфов, Яльмар, — попытался спорить травник, — и он гораздо старше, чем ты думаешь. Сегодня ж звёзд почти не видно, как ты можешь быть уверен, что ты прав?

— Ну, хорошо же, хорошо. Иди сюда. Ты видишь эту штуку? — Яльмар показал травнику коробку с маленькой иголочкой внутри. — Она всегда указывает не север. Как я могу ошибиться или сбиться с курса? А теперь не дури и иди спать.

Однако уснуть Жуга так и не смог. Тил больше не стал ничего доказывать, ушёл на нос корабля и с мрачным видом там уселся, но холодная уверенность, гнездящаяся в чёрной глубине его глаз, говорила сама за себя. Жуга лежал и вспоминал всё, что он раньше слышал про магнитные иголки мореходов. Так и так выходило, что Яльмар прав, но всё равно Жуга почему-то тревожился. А вскоре вдруг похолодало, тучи разошлись и травник по вращенью звёзд почувствовал, как Яльмар медленно, но верно начал разворачивать корабль к югу. Он встал и направился на корму.

Яльмар выглядел смущённым.

— Такое дело, Лис, — не глядя на травника, проговорил негромко он, — выходит так, что прав был твой эльфёныш — к северу я чересчур забрал. Ума не приложу, как такое получилось. И стрелка, вроде, правильно показывает. Только вот... Гм... Ого!

Он посмотрел куда-то вверх и озадаченно умолк. Жуга проследил за его взглядом и тоже замер от удивления. По небу что-то двигалось — какие-то полоски, тонкие лучи, сполохи света. Всё это матово мерцало и переливалось, похожее на яркую цветную занавеску. Жуга видел только белый, жёлтый и синий цвета, но и без того зрелище было фантастическое.

— Звёздный ветер, — послышался негромкий голос Тила. Оба вздрогнули, а Яльмар ещё и тихонько выругался. Мальчишка подошёл поближе и тоже взглянул на небо, потом на путеводную коробочку в руках у викинга и хмыкнул.

— Перемагнитил компас, — сказал он. — Это бывает.

И больше не сказав ни слова, удалился.

Яльмар не нашёлся, что на это возразить и долго смотрел ему вслед.

— И всё-таки, чего ему надо, а, Лис? — пробормотал он в бороду. — Зачем вам так понадобилась эта Исландия?

Травник испугался. На миг им овладело странное чувство, будто бы этот разговор уже когда-то был. Потом он вспомнил кладовую в доме Торкеля, подслушанный им разговор двух братьев, и успокоился.

— Поверишь ли, сам не знаю, — сказал он. — Мне хочется, чтоб это всё скорее кончилось. А Телли... может, он просто хочет вернуться домой.

Варяг нахмурился.

— Я не знаю, где находится Альфхейм, — сказал он. — Когда-то мы думали, что он совсем рядом, но чем больше мы странствовали, чем дальше заплывали, тем дальше отодвигались границы мира... Наверное, граница где-то есть — не может же быть так, чтобы у мира вообще не было края! Но одно я точно могу тебе сказать: он не в Исландии, этот край.

Жуга заинтересованно окинул взглядом горизонт.

— А что там, дальше, за Исландией?

— За Исландией? Вода. Потом опять земля, — при этих словах Яльмар покрепче ухватился за весло, как будто это могло придать ему уверенности. — Старики рассказывают разные истории. Лейф Эриксон по прозвищу Счастливчик много лет назад, скрываясь от мести за убийство, отплыл из Исландии и плыл на запад несколько недель. Он долго плыл и уже хотел поворачивать обратно, как вдруг показалась земля. Он высадился там и назвал её Гренландией, и некоторое время викинги плавали туда за рыбой и костью, и даже жили там, но после дело захирело и об этом забыли. А ещё говорят, что как-то раз ладью другого викинга — Бьярни Херлуфсона ветром и течением отнесло ещё дальше на запад. Когда он возвратился, то рассказывал о далёкой и лесистой земле, где так тепло, что растёт виноград, и где живут красные люди, у которых не растёт борода и которые поэтому раскрашивают себе лица цветной глиной. Я не знаю, что из этих рассказов правда, а что — нет, но на свете случались вещи и более странные. Если хочешь, сам потом спросишь. У меня в Исландии родня — троюродный брат, Хьялти Кентильссон, племянник Гисли Квашеного. Если выдастся возможность, то заглянем и к нему. А пока... Что я могу ещё сказать? Там нет Альфхейма, Лис.

Он замолчал и больше они об этом не говорили, но Жуга заметил, что с той ночи варяг стал относиться к маленькому эльфу с гораздо большим уважением.

Незаметно мысли травника переместились с Вильяма на Хансена, а после — на полуночного стрелка. В последние несколько ночей Жуга спал беспокойно. У травника и без того был чуткий сон, а холод, качка и ощущение опасности заставляли просыпаться от малейшего скрипа. А уж шорохов и скрипов на корабле было предостаточно, чтобы не спать всю ночь. Впрочем, в глубине души он сомневался, что враг рискнёт напасть на корабле — это было бы слишком уж заметно. Кай был фигурой противника, но он был вне подозрений, Жуга почему-то чувствовал, что может ему доверять. Опасней был другой, который играл за охотника.

Жуга медленно нашарил взглядом сперва Хельга, потом Винцента. В отличие от него оба выглядели бодро, добросовестно стояли свою вахту днём и оглушительно храпели по ночам. Если кто из них и был убийцей, у него было редкостное самообладание.

— О чём задумался? — спросил его Тил.

Жуга усмехнулся.

— Если честно: о том, как поймать волосатика.

— Волосатика? — брови Хансена удивлённо поднялись. — Ты хочешь сказать — безволосого?

— Ну, в общем, да. Не идёт из головы история про всю эту семейку богов.

— Богов? Каких богов?

Жуга в нескольких словах пересказал ему свою беседу с Ашедуком. Тот рассеяно выслушал и задумался. Плотнее запахнулся в плащ и сунул руки под себя, пытаясь их согреть. Жуга не без удовлетворения заметил, что за последнее время Хансен несколько раздался в плечах от работы за вёслами и с каждым днём всё больше походил на настоящего, нормального парня, разве что борода у него пока не росла. Сам Жуга не рисковал бриться при таком холоде и постоянной качке и постепенно зарастал неряшливой рыжей щетиной, которая его изрядно раздражала.

— Что толку спорить, — проговорил наконец Хансен, — даже если это было, то давно прошло. Людям часто требуется кто-то, кто бы был умнее и сильнее их. Самих богов, то, как они выглядят и что они делают, понять нельзя. А все их похождения, вся их «божественная» сущность — всего лишь тень, удобная для понимания форма, в которую их облекает человек, чтоб брать потом пример... Или же, наоборот — не брать.

— Ашедук не человек.

— Ну, всё равно, — досадливо отмахнулся Хансен. — Удобная форма, в которую их облекает человек, гном или какой-нибудь рыжий придурок, который вообразил себя невесть кем и теперь от этого страдает. Это ты хотел услышать?

— Хм-м, — сказал травник. — Хм-м...

И умолк.

Когда они заговорили снова, речь пошла уже о том, кто в них стрелял.

— Проколот козелок? — хмыкнул Хансен, бросая короткий взгляд в сторону Винцента. — Странно... Я как-то не обратил на это внимания. Хотя загадка нетрудна: козелок любят прокалывать себе пираты на Средиземном море. Возможно, он итальянец, этот ван Хейден, и зовут его, скорей всего, не Винцент, а Винченцо. А кольцо осталось от браслета на галерах, откуда он сбежал или освободился после срока. Вы видели, как он работает веслом? Он может сутками грести. А как он тархоню ест? У них там в Италии есть похожая штука — макароны. Так что, всё одно к одному.

— Да он всё что хочешь сожрёт, — буркнул Тил, слушавший до этого молча.

— Ещё бы! Посидели бы вы пару лет на бобовой баланде, посмотрел бы я тогда на вас!

Жуга потёр шрам на виске. Закашлялся, плотнее запахнул свою куртку.

— Да, с таким весёлым прошлым он вполне мог в нас стрельнуть, — с некоторой неохотой, как показалось Тилу, признал он. — Но это было бы уж слишком очевидно. К тому же он почти не видит на один глаз. Арбалет не для него.

— Он запросто мог тебе соврать, будто не видит, — резонно возразил на это Тил. — К тому же, у него прицельная рука.

— Прицельная рука? — Жуга заинтересованно поднял голову. — Это как?

— Он стреляет навскидку. Даже не щурит глаз.

— Я тоже так могу.

— Но он попадает. А ты — нет. Помнишь ночь, когда мы изловили пикта? Винцент бы подпустил тебя поближе и не промахнулся бы. Это Хельг.

— А что, Хельг стреляет хуже Винцента?

— Конечно! Викинги презирают стрелы, считают их оружием трусов. Сам посуди — они захватили с собой всего один арбалет, да и тот, наверное, случайно. Где ему было научиться? Какой он стрелок после этого?

— Н-да... Оба могли стрелять.

— И оба могли промазать.

На этом месте спор как-то внезапно утих.

— Значит, мы ни к чему не пришли, — подвёл итог Жуга.

— Значит, ни к чему, — вздохнул Тил.

Они переглянулись.

— А может, просто поговорить с обоими? Так, невзначай.

Хансен покачал головой:

— Они наверняка ничего не скажут. Ни тот, ни другой.

— Кто знает, — хмыкнул Телли, — может быть, стрелявший выдаст себя тем, о чём промолчит.

Жуга задумался.

— Не так глупо, как кажется на первый взгляд, — признал он наконец. — Но я за это не возьмусь. Какие-то они спокойные оба, что Хельг, что Винцент, словно бы и впрямь знать ничего не знают. Убийцы так себя не ведут, если стрелял кто-то из них, он был бы сейчас настороже, следил за нами, что ли... Не знаю, как вам, а мне всё это чертовски напоминает эту самую... пиесу Вильяма. И задача та же — как не наказать невинного. По-моему, мы совсем уже запутались, кто друг, кто враг, кто просто так. Кстати, Тил, что там нового на доске?

Телли нахмурился и молча потянул из мешка игральную доску. Жуга уселся поудобнее. Соображалось туго — у него с утра сегодня снова разболелась голова. Он с силой потёр ладонью лоб, виски, вздохнул и покачал головой.

— Этот выстрел у меня уже в печёнках сидит, — признался он. — Ночами не сплю. Может, чёрт с ним, а? Может, мы и впрямь обознались? Может, мы вообще не правы?

Хансен пожал плечами:

— На логику не всегда можно положиться. Хотя в одном ты прав — убийцы так себя не ведут.

За холодами и тяжёлой работой они давно уже не вспоминали об игре, и это натолкнуло травника на определённые размышления. Жуга не раз настаивал на том, чтоб поделиться с Хансеном их догадками, но Тил был непреклонен. Тем не менее даже он счёл разумным рассказать Хансену про ход дракона, про ладью и все другие странности игры.

— Ладья? — Хансен нахмурился. — Я сразу не могу сказать, мне надо подумать. А что до дракона... Ты ничего мне не рассказывал про пустыню.

— Мне это тогда не казалось важным, — уклонился от ответа Тил. — Так что ты думаешь?

— Ты знаешь, что такое рокировка?

— Рокировка? — Телли поднял бровь.

— В обыкновенных шахматах так называется королевский прыжок. Быть может, в АэнАрде дракону тоже разрешается делать что-то подобное, хотя бы раз за всю игру. Я не знаю всех правил.

— Как это делается?

— Король уходит на две клетки, и прикрывается ладьёй. А после... — Тут Хансен вдруг осёкся и нахмурился. — Погодите-ка, погодите… Сдаётся мне, я кое-что начинаю понимать. В некоторых странах шахматная ладья называется «Тур», то есть «Башня». А вы же что-то делали у башни! Ну, помнишь, ты рассказывал.

— У Толстухи Берты? Так ты думаешь, что это и была вторая э... ладья?

— Ничего не могу сказать наверняка. Но очень похоже на то.

Здесь Кай заинтересовался чёрными фигурами и травник уже стал подумывать, как бы ему понезаметнее сменить тему, как вдруг их размышления весьма кстати прервал громкий крик Яльмара.

— Хэй, земля! — вопил варяг. — Земля!

Все повскакали с мест: «Где? Где?».

— Вон там, видите?

Рукою в рукавице великан норвег указывал на запад. Над чистой поверхностью моря поднимался чуть заметный на фоне вечернего неба белый дымный столб. Самой земли пока что видно не было. Жуга почувствовал, как сердце забилось сильнее. Сглотнул.

— Это уже Исландия?

— Гайрфугласкер, — Яльмар налёг на весло, чуть разворачивая корабль к юго-западу, и пояснил: — Остров пингвинов. Видишь, вон вулкан дымится? Это хорошо. Ещё денёк, и мы на месте. Если нам ничего не помешает, конечно.

Жуга вздохнул:

— Надеюсь.

* * *

На море было неспокойно. Седые волны долгим штормом грызли берега. Отсюда, с высоты утёса пенные валы выглядели как серебряные всадники на взмыленных конях, возникающие ниоткуда и тут же гибнущие в бесконечной битве — чёрные и белые фигурки на огромной и бесформенной доске. Свет от луны искрился на волнах, слепые точки звёзд усеивали сизое, затянутое дымкой небо. Опираясь на свой посох, Жуга стоял на краю утёса в молчаливом одиночестве. Очень сильный, но до странности тёплый южный ветер (Яльмар называл его «южак») давно уже сбил капюшон с его головы и теперь рвал волосы в попытке растрепать недлинный «конский хвост», а когда не получалось, яростно свистел в ушах, швыряя травнику в лицо солёные брызги и морось. Рыжий странник даже не делал попыток закрыться, просто стоял и смотрел на гибнущие волны, принимая как должное ярость зимнего шторма.

Всё равно поколебать земную твердь волны были не в силах.

«Наверное, вот так и мы, — подумалось вдруг травнику, — куда-то движемся, чего-то добиваемся, сражаемся и гибнем под пальцами богов, драконов... или же просто — других людей. А если так, тогда какая разница, кто двигает фигурки на доске?»

Доска — эльфийский Квэндум, АэнАрда не давала травнику покоя, волновала его всё больше и больше. Конец игры неотвратимо приближался, и всё чаще Жугу одолевали мысли, что же будет... что же будет... после. Ответа будущее не давало. И вот сейчас он вновь бежал толпы, чтобы подумать в одиночестве и попытаться мысленно проникнуть в прошлое, чтоб выяснить, как началась и шла игра.

Играл дракон. Играл во сне, и секретом это уже не было. Но травника сейчас тревожило другое: когда два корабля варягов — две игровых ладьи сошлись в бою, дракон не спал. И тем не менее...

Тем не менее, даже тогда игра продолжалась.

Почему?

Какую лавину стронули мальчишка и дракон?

Ответа не было.

Жуга поймал себя на мысли, что всё ещё считает Тила мальчишкой. В какой-то мере так оно и было, и плевать на то, что эльфу было четверть века. Тил был мальчишкой в другом смысле — ребёнок действует и думает иначе, нежели взрослый. Не головой, но всё равно иначе. Руками, ногами... Чем угодно, но не тем что между ног. И дерзость у мальчишки тоже иная — выпендрёжная, отчасти показная. Он не способен трезво оценить опасность, но способен отступить, если не прав. Или позвать на помощь. Ему не свойственна тупая гордость, но он не знает, что такое долг — долг воина, учёного или наездника дракона, ищущего Путь.

Рик был таким же. Его атаки были лёгкие, азартные, но планов он не строил. Рик не сражался — он действительно играл, и упоение игрой, несвойственное взрослым, заставляло его делать неразумные, нелепые ходы. Ходы непредсказуемые. И поэтому сначала Рик выигрывал. Но на одном азарте долго не продержишься, и рано или поздно Рику бы понадобилась помощь. Экипаж. Команда. И фигурки зажили своею жизнью. Нет, — поправил себя травник, — не своей, не их жизнью. Нашей. Им всё-таки удалось вырваться из-под влияния игры, хотя и очень странным образом. Жуга чувствовал, что его старая догадка верна — играл уже не Рик, и даже не Тил. Играли все они. Все четверо.

И Олле. Маленький канатоходец Олле, вечный пересмешник и невидимый подсказчик. Джокер в карточной колоде.

А тот, другой постепенно сдавался, потому что двигал мёртвые фигуры, поскольку знал, что иначе нельзя, что иначе не делают, иначе — опасно. И неизвестно, что может произойти, если дать фигуркам волю, поэтому лучше будет ничего не трогать и оставить всё, как есть.

Ведь только ребёнок может беспечно пойти и поймать волосатика.

Темнело. Помаленьку стало холодать. Жуга набросил капюшон и придержал его за края. Сосредоточился и попробовал, как советовал Тил, «пропустить холод сквозь себя». Получалось плохо. Позади послышалось пыхтение и шорох осыпающихся камешков, травник обернулся и разглядел в сгущающихся сумерках широкоплечую фигуру Яльмара — варяг карабкался по склону утёса, время от времени останавливаясь и всматриваясь в темноту. Наконец он подобрался достаточно близко, чтобы разглядеть стоящего. Из груди его вырвался вздох облегчения.

— Вот ты где! — он поравнялся с травником и шумно перевёл дух. — Ну ты хорош, нечего сказать! Ушёл на пять минут, пропал на час.

— Так долго? — поразился тот.

— А то! Я все окрестности обшарил, уже подумал, что тебя ненароком волной смыло. Ты чего тут торчишь?

Жуга перевёл взгляд на море.

— Думаю.

— Что, в доме думать места мало? Ещё только тебе не хватало заболеть. Идём в тепло, обсохнешь. К тому же и еда поспела.

Жуга кивнул и вслед за Яльмаром зашагал туда, где в темноте светилось жёлтое оконце. На первый взгляд идти было недалеко, но за то недолгое время, что они пробыли в Исландии, Жуга уже успел усвоить, сколь обманчива бывает эта ровная поверхность бесконечных кочковатых тундр и каменных проплешин. Огонь не приближался очень долго. Жуга теперь охотно верил тем историям, в которых люди замерзали насмерть, не добравшись до жилья каких-нибудь несчастных полверсты. Да и сегодня, будь хоть чуть похолоднее... Травник поёжился. Варяг шагал размашисто, привычно выбирая путь, заледеневшие кочки хрустели под его ногами. Жуга же постоянно спотыкался, не потому что плохо видел, просто не привык ходить по бесконечному болоту. Вдобавок сапоги, такие удобные на корабле, оказались чересчур тяжелыми и холодными для берега. Яльмар раздобыл для травника местную разновидность обуви — что-то вроде меховых чулок, крест-накрест перемотанных завязками снаружи, но и к ним нужна была привычка. Впрочем, Яльмар не спешил и то и дело останавливался подождать своего спутника.

— Я понял, в чём твоя беда, — торжественно сказал викинг во время одной такой остановки. — Ты слишком много думаешь.

— Вот как? — Жуга остановился перевести дух и рассмеялся. — Да... Не знал, что всё так просто. А с чего ты это взял?

— Зря смеёшься. Не зря же в Изречениях Высокого об этом сказано:

Человек неразумный

ночами не спит

себя мыслями мучит.

Утро приходит —

усталым встаёт,

а заботы всё те же.

— Ну что, узнаёшь себя?

«А ведь пожалуй он прав, — подумал травник, глядя на широкоплечую фигуру викинга. — Уж если кому-то сейчас и спокойно, так это ему. Он не тревожится, не мечется, а просто делает то, что считает нужным. Мне бы так... Нет, в самом деле, это он играет за ладью, а не его корабль, так же, как и Хальгрим играл за ладью чёрных. Странно. Я как-то не задумывался над тем, как нам с ним повезло.»

— Эй, ты о чём опять задумался? — тем временем снова окликнул его варяг.

— Так, — уклончиво ответил тот. — О хорошем. О плохом. О том, что с нами происходит.

— И чего больше?

— Что? — не понял тот.

— Чего больше, спрашиваю? Хорошего или плохого?

Жуга вздохнул.

— Плохого больше. Мы идём в никуда. Переходим реку и сжигаем мост. Вспахиваем поле и бросаем нашу мёртвую лошадь на земле. Ума не приложу, чем всё это может кончиться.

Яльмар некоторое время размышлял на ходу, кивая головой.

— Не бери в голову, — сказал он наконец. — Это всегда так бывает, особенно под конец. А счастливых концов всё равно не бывает.

— Почему?

— Потому что концов не бывает вообще. Вообще ничего никогда не кончается. Кончится одна дорога, начнётся другая. А если уж встать на неё и идти, так вперёд. И как бы плохо ни было в пути, помни, что всегда есть тот, кому сейчас ещё хуже.

Травник фыркнул.

— Это значит только то, что есть кто-то, кому хуже всех!

— Ха! Если б он такой был только один! Кто скажет, кто знает, сколько народу открывает последние двери каждое мгновение? Вот им, наверное, на самом деле плохо.

— Но ведь и мы когда-нибудь окажемся на их месте.

— Да, — вздохнул варяг. — Ты прав, зашиби меня Мьёльнир, тысячу раз прав. Но зато тогда ты точно можешь быть уверен, что хуже уже не будет!

Оба переглянулись, не выдержали и расхохотались.

Желтоватый отблеск медленно приближался и вскоре в темноте проступили очертания приземистого, распластанного по земле строения. Это была небольшая, если не сказать — маленькая хибара, притулившаяся в ложбине меж трёх невысоких холмов. Стены её были сложены из камня и корявых брёвен плавника, утеплённого снаружи толстыми пластами дёрна. Из отверстия в крыше вился дым, тотчас же уносимый ветром. Жуге в который раз за эти двое суток подумалось, что она всё-таки слишком мала для восьми человек... Или девяти.

А точней сказать — для пяти человек, дракона, эльфа и двух гномов.

И думалось там действительно плохо.

Минуло две недели с той поры, как Яльмаров корабль ошвартовался у Исландских берегов, найдя приют в скалистой бухте Эскифьордюр (Жуга, как ни пытался, так и не смог правильно это выговорить. Норвежцы же спокойно и невозмутимо сыпали подобными названиями, рассуждая меж собой, где в это время года будет удобнее остановиться, и вскоре у травника голова пошла кругом от всех этих «Сейдисфьордюр», «Нескейпстадюр», «Кнаппаведлир», «Рейвархёбн» и «Брюнхоульскиркья».). В итоге мореходы приютились в большом доме на ферме у какого-то очередного дальнего Яльмарова родича по имени Сакнус. Это был ещё не старый, жилистый мужчина, носатый, рукастый, долговязый как весло и совершенно не похожий на Яльмара, но тем не менее встретивший его очень радушно. Дерево удалось сбыть исключительно удачно — как нарочно два-три окрестных фермера вовремя не подсуетились этим летом с починкой жилья, и теперь едва не устроили свалку, перебивая друг у друга столь удачно подвернувшийся товар. Часть брёвен с удовольствием приобрёл сам Сакнус, а ещё часть Яльмар придержал на всякий случай. По поводу удачных сделок было сварено и выпито много пива, спето много песен и принесена в жертву Тору тощая лошадь, и в итоге за всеми этими делами Жуга не сразу раскачал варяга что-то там искать. К тому же все расспросы о таинственном Драконовом ключе не дали ничего, и лишь на шестой день кого-то из домашних Сакнуса вдруг осенило, что это вполне может быть большой горячий гейзер, который бьёт, не замерзая, у вулканов где-то на южном плато. Далее выяснилось, что гейзеров там было множество, но лишь один — самый большой так и назывался — Гейзер.

Теперь Жуга и Тил были совершенно уверены, что речь в предсказании канатоходца шла именно о нём. Дело было за малым — скорее отправиться в путь. Но, как назло, к концу недели мореходов внезапно подкосили кашель и простуда. Слегли почти все. Телли и обоих гномов болезнь не тронула, но из экипажа кнорра на ногах остались только Яльмар, Хансен и сам травник. Жуга ходил по дому мрачный, грыз чеснок, поил больных отваром трав и разведённым уксусом, но помогало это мало. Излечились только Хельг и, как ни странно, Вильям. А ещё через день Тил, не менее угрюмый, чем сам травник, сообщил ему, что шкура у дракона стала роговеть в тепле ещё быстрее и почти совсем заскорузла. Так Рик мог и вовсе никогда не полететь.

Поразмыслив, Телли и Жуга решили более не медлить и выходить в поход на днях. О том, чтобы взять кнорр, и речи не было, добираться решили по суше. Яльмар заявил, что они оба наверняка сумасшедшие, и тотчас вызвался идти с ними, поскольку им явно требуется постоянный присмотр. Спорить с ним никто не стал, и все трое тут же стали собираться в дорогу. Оба гнома с Хансеном впридачу тоже не захотели оставаться. Жуга не стал их отговаривать — их помощь очень даже могла пригодиться. Последним к их походу в качестве проводника присоединился младший сын фермера — четырнадцатилетний любознательный мальчишка по имени Арне. Парень напросился сам, отец его сперва артачился, но после, заручившись словом Яльмара, махнул рукой и согласился. Видимо, к подобным чудачествам сына он давно привык.

— Всё равно ведь дома не усидит, — сказал он. — Потом ведь надо же ему когда-нибудь взрослеть!

Именно тогда он и принёс в жертву Тору старую лошадь, и на следующий день маленький отряд вышел в путь. Сакнус неожиданно расщедрился и дал им с собой в дорогу пару низкорослых вьючных лошадей мышастой масти с белой гривой, очень смирных и, как показали следующие дни, таких же выносливых.

— Сакнус — Человек Закона, — пояснил Яльмар. — Его слова имеют вес на тинге. Здесь ему привыкли доверять.

Яльмар первый обнаружил, что за ними увязался кто-то ещё. Ни слова никому не говоря, на второй день варяг намеренно отстал, притаился за скалой и вскоре выволок к костру упирающегося барда. Возвращаться Вильям отказался наотрез, тем более, что и провизию пришлось бы разделить. Разгорелся спор: брать Вильяма с собой или прогнать, в итоге травник плюнул и махнул на всё рукой. Так путешественников стало восемь, если не считать Рика.

А ещё через два дня их накрыл шторм. Ураганный ветер сбивал с ног, холод не давал дышать, и даже гномы не смогли разжечь огонь, чтобы просушить отсыревшую одежду и обувь. Лошади устали. Рик стал совсем вялым, безразлично плёлся позади и тормозил всю группу. Они навряд ли сумели бы выбраться, если бы не их проводник: именно Арне сумел отыскать среди холмов бесформенную каменную хижину, которая служила Сакнусу и другим окрестным жителям охотничьим домиком. Такие строения путешественникам попадались и раньше, но эта неказистая хибара — почти землянка с маленьким загоном для скота позади неё, пришлась особенно кстати. Протёкшую крышу подлатали, навалив на неё пластинок битого сланца, а вскоре развели костёр и наконец впервые за два дня по-настоящему согрелись.

Шторм бушевал уже два дня, и неизвестно было, когда вся эта непогода кончится. Жуга вздохнул, нагнулся и вслед за Яльмаром пролез в дымное нутро натопленной избушки.

Внутри было невероятно душно, но зато тепло. Посередине маленького помещения потрескивал огонь, над выложенным глиной очагом лениво булькал котелок. Всю хижину заполонили запахи гороха, пшёнки и промокших шкур.

— Ноги сырые, голова сырая, — пробурчал Вильям, с неудовольствием разглядывая травника. — Какого чёрта ты там шлялся столько времени?

Жуга ничего не ответил.

Бард с Хансеном расположились у окна, затянутого тонким и промасленным пергаментом. В двух местах пергамент разодрался, отогнувшиеся уголки легонько трепетали на ветру. Натерпевшиеся от холода путники сначала порывались их зашить, но Арне их отговорил: дырочки, как выяснилось, были сделаны нарочно, чтоб сочился свежий воздух. Вильям еле слышно пощипывал струны лютни, Хансен дремал, привалившись к бугристой стене. Дракон занял весь дальний угол и хорошо хоть вылезать оттуда не особенно стремился. Остальные разлеглись кто где, подложив под рёбра одеяла и охапки старого сухого дёрна, в изобилии наваленного в хижине. Гномы спорили о чём-то на своём гортанном языке, спорили негромко, но с жаром — Жуга успел увидеть, как Орге сделал странный жест, как будто указывал одновременно на землю и на небо, потом плюнул в костёр и умолк, отвернувшись и нахохлившись, словно большой неряшливый воробей. Из груды одеял сердито поблескивали его маленькие выцветшие глазки. Завидев травника, все с облегчением задвигались и помаленьку сгрудились вокруг котла, а когда с едой было покончено, стали располагаться ко сну.

В хижине был маленький светильник, слепленный из глины, но всё масло из него путешественники выжгли ещё в первый день, когда пытались развести костёр. Жуга подбросил дров в огонь и смерил взглядом кучу сложенного рядом плавника. Нахмурился. Запас топлива не внушал опасений, но под утро могло похолодать. К тому же ветер сегодня был особенно силён. Жуга помедлил и потянул с потолочной перекладины свою меховую куртку.

— Ты куда? — вскинулся Хансен. — Не нагулялся, что ли?

— Пойду дров пособираю, — сказал Жуга . — А ну, как до утра не хватит.

— Не надо, — Арне вдруг помотал головой. Все посмотрели на него. — Хватит с нас той сырости, которую вы принёсли. Всё равно под утро выйдем в путь. Соберём дров для тех, кто будет ночевать здесь после нас, и сразу пойдём.

— Под утро? В путь? — воскликнул бард. — В такую-то бурю? Ты с ума сошёл!

— Ветер утихнет.

Вильям с сомнением поскрёб в отросшей бороде. Поймал блоху, поморщился и щёлкнул ею меж ногтей. Потряс рукой.

— Что-то верится с трудом, — сказал он. — Уж больно здорово завывает. Откуда знаешь?

— Нам ещё долго идти? — перебил его Жуга. — Где он, этот Гейзер?

Мальчишка перевёл свой взгляд на травника.

— День, — он помедлил. — Может, два. Ветер утихнет. Если присматривать за костром, до утра дров хватит.

— Я присмотрю, — сказал Ашедук.

Усталость брала своё. Жуга кивнул, повесил куртку обратно и заёрзал, раскладывая на полу мозаику пружинящих пластов сухой травы, стараясь, чтоб комья глины не так сильно врезались в бока. Стянул с ног меховые сапоги, подложил под голову свой мешок, закутался в одеяло и закрыл глаза.

Холод и усталость притупили острый коготок тревоги.

Если гном брался поддерживать огонь, за костёр можно было быть спокойным...

Спокойным...

* * *

Проснулся травник от того, что кто-то тряс его за плечо. Открыл глаза и разглядел склонившийся над ним неясный силуэт. Волосы у человека были белые.

— Тил, ты?

— Вставай, — угрюмо сказал Телли вместо ответа.

Травник сел и огляделся. В хижине было темно — маленький эльф растолкал травника задолго до утра. Костёр почти погас, светились только несколько угольков. Фигуры спящих можно было различить с трудом.

— Что случилось?

— Гномы ушли.

— Что?!

От возгласа травника стали просыпаться остальные. Приподнял голову Вильям, зашевелился Хансен. Яльмар так и вовсе подскочил и схватился за топор. Жуга торопливо нашарил в темноте подсохшие за ночь дрова, подбросил их в очаг и раздул огонь.

Орге с Ашедуком в доме не было.

— Я ничего не понимаю, — Жуга с силой потёр виски и потряс головой. — Как ушли? Зачем ушли? Ты это видел?

— Нет, я от холода проснулся... Где твой меч?

Жуга обернулся и похолодел — мешка в изголовье его постели не было.

— Мешок... — пробормотал он, поднял взгляд и вздрогнул, натолкнувшись на холодный антрацит внимательных эльфийских глаз. Казалось, Телли именно этого и ожидал, и потому нисколечко не удивился. Все переглянулись. Яльмар громко и замысловато выругался.

— Яд и пламя, Тил, они забрали мой мешок!

— Мой тоже, — хмуро ответил тот.

— Но... там же меч!

Эльф медленно кивнул.

— Они забрали меч, — словно бы прислушиваясь к самому себе повторил он. И, помолчав, добавил: — И АэнАрду.

Несколько мгновений в хижине царила тишина. Все молча переваривали новость. Затем Жуга вскочил и суматошно заметался, собирая вещи. Стряхнул с подошв приставшие комочки мха и принялся натягивать сапоги.

— Ты что, всерьёз намерен их догнать? — спросил Хансен.

— А ты что предлагаешь? — огрызнулся тот, остервенело затягивая ремни. — Сидеть и ждать, пока они к нам сами придут? Одевайтесь. Они не могли уйти далеко.

— Эй, Лис, остынь! — нахмурился Яльмар. — На камне следа не найдёшь. Откуда тебе знать, куда они пошли?

Казалось, фраза Яльмара заставила травника на миг задуматься, но — только на миг. Он помотал головой и потянулся за курткой.

— Нет, я пойду. Я должен их догнать. Найду какую-нибудь гору повыше, может быть, оттуда разгляжу...

Хансен вскочил.

— Жуга, перестань! Ты ничего не сделаешь, ты только всё испортишь...

— Что ты несёшь, ну что ты несёшь?! — закричал вдруг тот, срываясь на визг. — Ты хоть немного понимаешь, что у них мой меч?! И доска! У, гады, рассчитали всё... Змея! Гадюка! — он остановился и топнул ногой. — Две змеи! А ты, — он обернулся к Хансену, сжимая кулаки, — ты тоже с ними заодно? Вы что, все сговорились, да? Ну и чёрт с вами, яд и пламя, я один пойду! Никто...

Ни слова не произнеся, Кай Хансен вдруг шагнул вперёд и засветил Жуге пощёчину. Травник поперхнулся словами, бухнулся с размаху задом на свою лежанку и озадаченно умолк, держась рукою за лицо. Щека его зарделась красным.

— Прекрати орать, — отчеканил Хансен, — приди в себя. Ведёшь себя как ребёнок, у которого отняли игрушку! Как будто ты сам по себе, без этого дурацкого меча ничего не значишь.

Воцарилась тишина. Травник помотал головой, оглядел всех и потупился.

— Чёрт... — выругался он. Взъерошил волосы рукой. — Извини, Герта. Похоже, ты и впрямь права — я что-то не в себе сейчас. Понимаешь...

— Не стоит благодарности, — кисло усмехнулся тот. — Бывает с каждым. Сдаётся мне, они на это и рассчитывали, что ты помчишься за ними и сдохнешь в тундре.

Яльмар, недоумевая, переводил взгляд с Хансена на Жугу и обратно.

— Герта? — озадаченно повторил он. — Почему Герта? То есть... В смысле…

Он всмотрелся Хансену в лицо и ошарашено умолк.

— Гм!

Лишь теперь до травника дошло, что он в запале назвал Гертруду старым именем. Он отвернулся и заёрзал, пытаясь сообразить, как теперь им выпутаться из сложившегося положения, однако Хансен к его удивлению предпочёл не выкручиваться никак.

— Да ладно, — отмахнулся тот. — Чего уж теперь... Тоже мне, тайна, известная всем. Я был Гертрудой, Яльмар. Я.

— А... э... Ты? — варяг ошеломлённо выпучил глаза и покраснел до кончиков волос. — Зашиби меня Мьёльнир, как это понимать?

Арне молча, но с интересом наблюдал за происходящим.

— Да так и понимай.

— Я тебе потом объясню, — торопливо выпалил Жуга, в сумасшедшем темпе краснея то правой, то левой половиной лица. — Сейчас есть поважнее дела. Для начала, как...

— Нет, ты погоди! — Яльмар упрямо выставил в его сторону ладонь и снова повернулся к Хансену. — Так ты девчонка или парень?

Хансен устало поднял глаза к потолку.

— Ох, как же мне всё это надоело... Да мужчина я, мужчина!

— А чего ж тогда ты в юбке шлялся?

— Надо было, вот и шлялся... — проворчал тот, и вслед за этим почему-то в рифму добавил: — Чтоб никто не догадался.

Вильям прыснул, но тут же прикрылся рукой и полез в карман — не то за носовым платком, не то за бумагой и карандашом. Некоторое время Яльмар озадаченно кряхтел и скрёб в бороде, бросая на Гертруду / Кая / Хансена косые взгляды, потом развёл руками.

— Ну, Лис, с тобой не соскучишься! Как ты ещё только сам себя не обхитрил... И что у тебя за манеры — всякий раз, когда тебя ждёшь справа, так ты обязательно появишься слева!

Он повернулся к Хансену.

— Но хоть теперь-то ты не врёшь?

— Доказательств надо? — огрызнулся тот. — И что прикажешь сделать? Снять штаны или в морду тебе заехать?

Заявление Хансена насчёт варяжьей «морды» показалось травнику несколько опрометчивым, но Яльмар, кажется, вполне удовлетворился этим.

— Клянусь Одином, меня давно так ловко не обводили вокруг пальца, — пробормотал он. — Пожалуй, с тех пор, как Зерги... ну, ты помнишь, Жуга.

Он снова смерил Хансена взглядом с ног до головы. Хмыкнул.

— Нет, но надо же... А ведь я к тебе чуть было не «подъехал» как-то раз!

Вильям с Жугой переглянулись. «И этот туда же!» — читалось в глазах у обоих.

— Как хоть теперь тебя называть?

— Не всё ли равно? — устало отмахнулся тот. — Зови как звал — Хансеном. А что до того, кем я был раньше...

Он не успел договорить: дверь скрипнула на кожаных петлях, и в хижину, шатаясь и держась за стену, ввалился...

— Орге! — изумлённо вскрикнули все пятеро.

А Рик ещё вдобавок что-то пискнул.

Выглядел маленький гном ужасно. Одежда его промокла насквозь, шлем на голове был разрублен, лицо и левое плечо покрывала бурая корка запёкшейся крови. Топора при нём не было. Прежде чем хоть кто-нибудь успел шагнуть ему навстречу, колени его подломились и гном с грохотом повалился на пол.

Все повскакали с мест и бросились его поднимать. Через минуту маленького гнома уже уложили на лежак, сорвали с него куртку и закутали в одеяло: гном был холоден, как лёд. Шлем с него слетел, открыв большую рубленую рану на голове; в тепле кровь заструилась с новой силой.

— Топором саданули, — со знанием дела сказал Яльмар, поднимая с земли разрубленный почти что пополам гномовский шлем. Просунул палец в шель и подвигал его туда-сюда. — Ещё б чуток поглубже и — готовь костёр. Хотя у гномов черепушка крепкая, да и колпак хороший.

— А может быть, он просто ещё молодой, — памятуя разговор на кладбище, вдруг встрепенулся Вильям. — Ну, я хотел сказать: для гнома молодой...

— Да, крепкий народ, — рассеянно поддакнул им Жуга, осторожно трогая края раны. Пощупал гному пульс. — Человек давно бы перекинулся... Орге! — позвал он. — Орге!

— Хува тараз барук... — невидящими глазами глядя в потолок, пробормотал двараг. — Хува тараз... Кара-юзин ба хиши, Ашедук...

— Что он говорит? — засуетился Вильям. — Что он говорит?

— Замолкни, — коротко распорядился травник. Наклонился над дварагом. — Орге, что случилось? Орге, ты меня слышишь?

— Ай йя хал, Ашедук, тангар хази... Квэндум аррэ ал ап харг... Хува тараз...

— По-моему, он бредит, — высказался Хансен. Обернулся. — Тил, ты хоть что-нибудь понимаешь?

— Ни слова, только имя.

— Имя-то и я разобрал...

— Так это что же, Ашедук его так приложил? — вскинулся Вильям.

— Больше ж некому.

Яльмар хмыкнул:

— Как знать...

Одно короткое мгновенье травник колебался, кусая губу, затем решительно стащил с себя рубаху и повернулся к остальным.

— Вильям, — распорядился он, — выйди, снега набери. Тил, займись огнём. Яльмар, поищи дров. Герта... то есть, чёрт, прости...

— Не трать зря слов, — перебил его Хансен, — делай, что считаешь нужным, я помогу. А вот рубашку... Взял бы запасную, что ли. Эта ж грязная, небось.

— Нету жапашной, — угрюмо бросил тот, зубами надрывая краешек подола. Сплюнул. — В мешке была. Сам виноват, пусть радуется, что хоть эта есть. Однако, — он нервно усмехнулся, — последнюю рубашку на него трачу. Хотя чёрт с ней — всё равно заплесневеет на здешних туманах.

Травник вздохнул и с треском оторвал от рубахи первую полосу.

— Кровь всё ещё течёт, — заметил Хансен, осторожно раздвигая слипшиеся гномьи волосы. — Ох, господи… Он что же, по земле башкой елозил? Ты взгляни только: пыль, грязь... Не воспалилось бы.

Травник пробежался кончиками пальцев от затылка гнома до виска и вытер руку о штаны.

— Большие сосуды не задеты. И потом, где это видано, чтобы дварагу чем-нибудь повредила земля?

— Всё равно надо шить.

— Чем? У нас даже ниток нет. Хоть из рубашки дёргай.

— У меня есть, — невозмутимо сказал вдруг Арне и протянул моток сапожной дратвы. — Это подойдёт?

Короткое мгновение Жуга таращился на мальчика, потом привалился к стене, закрыл лицо руками и тихо застонал.

— Дратва! — выдохнул он наконец сквозь стиснутые пальцы, не зная, плакать ему или смеяться. — О-ох, дратва... Вы что, все с ума сошли? Ты ничего получше предложить не мог?

Хансен взял клубок и рассмотрел его повнимательнее.

— Не смолёная, — объявил он. — Если разделить на пряди, может, и сгодится.

Жуга махнул рукой: «Разделяй». Нагнулся над дварагом.

— Есть чем нитку протереть?

— Только ликёр.

— Ох, господи, — пробормотал Жуга, вращая глазами. — Ох, господи...

Через полчаса двараг немного отогрелся. Рану прочистили, после чего Жуга отжёг и изогнул сапожную иглу и принялся шить. Хансен взялся помогать; у него оказались быстрые и ловкие пальцы. Голову гному перевязали, вместе с ложем придвинули его поближе к огню, а Телли с ложки напоил его водой. Так и не придя в сознание, Орге погрузился в сон.

— Всё, — сказал Жуга, споласкивая в котелке испачканные руки. — Больше я не знаю, чем ему помочь: все травы они сами же и спёрли.

— А может, заклинанием? — заикнулся было Вильям. Жуга покачал головой.

— Был бы человеком, может, получилось бы. А вот как лечить дварага, я не знаю. Хотя... — он на мгновение задумался, но потом покачал головой. — Нет, лучше не надо: от добра добра не ищут. Полежит, глядишь, и сам оклемается.

— Что делать-то будем? — спросил варяг. — А?

Жуга поднял голову.

— Ты меня спрашиваешь?

Ответом ему было молчание. Травник нервно дёрнул себя за волосы. Оглядел по очереди всех, задержал свой взгляд на Рике, посмотрел на Орге и нахмурился.

— Тил?

— Нельзя задерживаться, — отозвался тот, — и так все сроки пропустили. Где этот Ключ, Арне?

— Погоди, — остановил его Жуга. Покосился на лежащего дварага. — Гер... Хансен, как думаешь, как скоро он придёт в себя?

— Орге? — тот пожал плечами. — Я не знаю. А зачем тебе?

— Порасспросить. Хочу узнать, что там стряслось меж ними. И где меч с доской. И куда Ашедук направился.

— А что потом? Не бросать же его тут!

— Может, к Сакнусу обратно отнести? — предложил Тил.

— Не донесём, — не дав ему договорить, хмуро высказался Яльмар. — Холод, ветер... Не донесём. Кто-то должен с ним остаться. Здесь остаться. Если Ключ недалеко, вернёмся через пару дней, а там... — он помолчал и после паузы закончил: — Там видно будет.

Травник, подобрал ноги под себя и уставился в огонь.

— Чёрт... — пробормотал он, нервно обгрызая ногти. — Вилка... Снова вилка...

— О чём ты?

— Ни о чём, — он встал. — Так. Нам придётся разделиться. Кто-то должен здесь остаться, чтобы присмотреть за Орге. Остальные... — он поколебался. — Рик и Телли пусть идут до Гейзера. Арне покажет дорогу. Яльмар, пойдёшь с ними?

— Пойду, — кивнул варяг. — А...

— Есть смысл послать кого-нибудь в усадьбу к Сакнусу, — сказал Вильям. — Пусть помощь приведёт. А то у нас жратвы осталось — кот наплакал.

Друзья переглянулись.

— Дельная мысль, — одобрил Яльмар. — Раз так, то, может, ты и сходишь?

К такому повороту дела Вильям, похоже, был не готов.

— Да я бы... собственно бы... э-ээ... — мучительно замялся он, почувствовал, что влип и смолк, так и не найдя разумных аргументов чтоб остаться.

— Вот и отлично, — истолковав сомненья барда как согласие, удовлетворённо кивнул варяг. — Дорогу помнишь?

— Что я, маленький? — обиделся тот. — Найду как-нибудь...

— Но, но! — нахмурился Яльмар. — Ты нос-то очень не задирай, поосторожнее иди. Одного посылаем, если что случится, помочь будет некому. Как доберёшься, скажешь Сигурду, так мол, и так — Орге ранен, пусть пришлёт пару человек на подмогу... Арне, ты в самом деле думаешь, что потеплеет?

— Должно потеплеть, — кивнул фермерский мальчишка. — Ветер уже стих. Дня три погода будет солнечной, а дальше... Дальше — не ручаюсь.

Яльмар оглядел остальных прежде чем задать последний, уже ненужный вопрос.

— Кто остаётся?

— Я, — сказал Жуга.

— И я, — сказал, вставая, Хансен.

Все переглянулись и промолчали.

— Добро, — сказал наконец Яльмар, усаживаясь и подбрасывая дров в очаг. — Дождёмся, пока солнце взойдёт, и делаем, как задумали.

— Почему не сейчас? — спросил бард.

— Обледенело всё, — снисходительно ответил тот. — Сломаешь ногу в темноте — куда потом идти? Поесть, опять же, не помешает на дорогу... Да и потом, поспешность... она только при ловле блох хороша.

И словно в доказательство своих последних слов, варяг поймал на себе блоху и с громким щелчком раскусил её зубами.

* * *

Уходили медленно. Одну из лошадей двараг увёл с собой, вторую после недолгого совещания отдали Вильяму. Все трое шли пешком. Брели вдоль берега, с опаскою ступая по камням. Не оборачивались, чтоб не видеть тех, кто оставался, чтоб не брать с собою чужую, лишнюю удачу, но и не оставить ненароком часть своей. Дракошка плёлся позади, виляя задом: он сегодня не успел как следует согреться, ход его был неуклюж. Жуга рассеянно смотрел им вслед. Казалось почему-то, что хорошая погода установилась ненадолго — он чувствовал, как медленно зудит и ноет незаживший шрам на голове. Кровь стучала за глазами. Несмотря на яркое солнце, было холодно.

Хансен обернулся.

— Как думаешь, они скоро вернутся?

Жуга пожал плечами. Помолчал, прислушиваясь к ощущениям внутри себя. Снедало что-то тёмное, как будто душу словно рыбу подцепили на крючок и медленно вываживают к проруби, где нет воды, а только воздух, который высушит жабры и заморозит кровь...

— Я чувствую его, — сказал он вдруг неожиданно для себя самого. Хансен снова обернулся, пристально взглянул на травника. Бессловесный взгляд, как у собаки — лишь тревога и вопрос в глазах.

— М?

— Он здесь, — Жуга провёл языком по губам, ощутил горьковатую свежесть морозного утра и вдохнул прерывисто и глубоко. — Я чувствую его. Он где-то здесь.

Он посмотрел наверх. Луна и солнце спорили на небе. Странный край...

— Ты думаешь... что это он? Тот, другой?

— Не знаю, — дёрнулось плечо. — Не знаю. Просто чувствую.

— Что именно?

— Горят огни. Тени в глазах... и вой — где-то глубоко, глубоко внутри... подо мной… как будто плавится душа. Иначе он не может. Это как... — на мгновение Жуга задумался, подыскивая подходящее сравнение, и закончил:

— Это — как весь мир в одном глазу.

— Что он чувствует?

— Страх.

— А ещё?

— Ему больно.

— А ещё?

Травник поднял взгляд.

— Он ждёт.

* * *

Шаг.

Ещё шаг.

Размеренность движения на позволяла мыслям течь свободно, подчиняясь ритму перехода. Море было тихим и спокойным, в небесах светило солнце, но не высоко. На снег ложились тени. Лёд и битый сланец покрывали берега. Кое-где проглядывала жухлая трава и мшистые зелёные кочки. С ребристых козырьков подтаявших прибрежных снежников сочились медленные капельки воды. Подошвы меховых сапог скользили: шаг, снова шаг, чёрное поле — белое поле. Недавний шторм прогрыз неровные проплешины земли в сплошном покрове снега, казалось, вся Исландия вдруг стала как одна гигантская игральная доска.

И сверху на доске — четыре маленьких фигурки: высокая мужская, две ребячьи и ещё одна — четвероногая, большая, золотистая.

Дракошка замыкал процессию, вертя хвостом и с любопытством поглядывая по сторонам; его когти, уже порядком затвердевшие, с хрустом крошили застывшую глину. Когда варяг оборачивался, Рик дружелюбно лез ему под руку ласкаться, что совершенно не подходило к его свирепой зубастой морде. Всякий раз от этого проявления дружелюбия Яльмару становилось не по себе; он мужественно трепал дракона за загривок и невольно прибавлял шагу. Гладкая шкура дракона была холодна.

Варяг не любил ходить пешком. Не то чтобы он уставал или страдал от жары, просто — не любил. Пусть даже Арне оказался прав, и погода в самом деле исправилась. Над головой синело небо с редкими мазками облаков. День ещё только перевалил за середину, однако горизонт на западе уже светился розовым — зимою солнце здесь не поднималось высоко. Яльмар, однако, так и не решился снять свою меховую куртку: ветер, хоть и тёплый, пробирал насквозь. К тому же опыт подсказывал, что куртка на плечах — это одежда, а куртка за плечами — это совсем другое, это уже поклажа. А поклажи и без этого хватало. Глаза заливал пот. Пеший ход разогревал, мешок с припасами тянул к земле. Впрочем, как философски размышлял варяг, лучше париться, чем мёрзнуть.

День клонился к вечеру, а Тил и Арне шли и шли вперёд. И в общем, были правы — устраивать привал перед закатом не имело никакого смысла. Чуть-чуть тревожила варяга тишина. Конечно, было не до разговоров, но Тил, казалось, не хотел ни о чём говорить, да и Арне, несмотря на свою жадную до новых знаний душу, тоже отличался прямо-таки нездоровой замкнутостью. Так они и шли в молчании, остановившись только днём на полчаса перекусить лепёшками и вяленой бараниной. Полоски чуть солоноватого подвяленного мяса (мировецкая закуска под тёмное пивко) всухую вызывали только раздражение и вязли на зубах. Кусок не лез в горло. В животе у викинга урчало, Яльмар то и дело ловил себя на мысли, что ждёт не дождётся полновесного, нормального привала с ночевой, обедом и костром.

В очередной раз повернули за какую-то скалу. Арне остановился в основании глубокой балки, огляделся, подошёл к огромной, засыпанной снегом коряге, которую волны когда-то выбросили на берег, и пнул её ногой. Плюнул на снег. Повернулся.

— Здесь остановимся, — он сбросил мешок и расправил плечи.

— Так не темно ж ещё, — сказал Яльмар. — Дорогу ж видно.

— Лучше места не найти, — спокойно возразил ему тот. — Дров много, и от ветра есть где укрыться. Домов тут всё равно нет.

Больше возражать варяг не стал, молча вытащил из-за плеча топор и принялся рубить корягу на дрова.

Темнота упала быстро. Сумерки сменились ночью так, словно задули светильник, на небе высыпали звёзды. Запылал костёр. Единственный на всю компанию котелок оставили в землянке — надо было в чём-то готовить отвар для раненого гнома. Арне размочил в кожаном ведре полоски мяса и теперь поджаривал их на раскалённом плоском камне. Камень уже дважды треснул. Дрова дымили, парились, стреляли искрами. Из дырочек, проточенных в колоде червячками и личинками, толчками пузырилась пена. После нескольких, с трудом проглоченных кусков аппетит у всех троих пропал. Распаковали спальные меха. Яльмар разомлел от близости огня и теперь лениво наблюдал за тем, как Тил снимает башмаки.

Яльмар никогда не видел, что за ноги у эльфёнка: предложенные Сакнусом меховые сапоги тот отказался взять. Яльмар ожидал увидеть что угодно — копыто, перепонки между пальцами или вообще — шесть пальцев на ноге, но ноги у мальчишки оказались самые обычные, быть может, разве чуть поуже, нежели у других. Норвег задумчиво поднял голову, натолкнулся на пристальный взгляд его чёрных глаз и торопливо отвёл взгляд.

Молчание действовало на варяга уже как-то совсем нехорошо — Яльмар нервничал. Хотелось встать и отойти, побыть с собой наедине, подумать. Это было странно. Теперь варяг, пожалуй, понимал, зачем Жуга всё время уходил от шумных сборищ. «Один и Фрея, — подумал он, — я становлюсь таким же, как он... Думаю наверное много. Скоро тоже вот с ума свихнусь». Он встал, стараясь не глядеть в глаза двоим мальчишкам, глухо буркнул в бороду: «Пройдусь», скорее, для себя, чем для них, и медленно направился вдоль берега — подумать, справить малую нужду, да и вообще побыть наедине. Дракошка поднял голову, меланхолично провожая его взглядом, медленно зевнул и снова положил её на скрещенные лапы. Крылья Рика острыми и кожистыми складками торчали в стороны.

Осторожно, стараясь не наступать на скользкие камни, Яльмар перебрался через низкий длинный холм и здесь, в ложбине совершил свои нужды. Морские волны плескались возле самых ног, пологий берег был покрыт сплошной ледовой коркой. Варяг немного отошёл назад, набрал пригоршню снега и растёр лицо. Стряхнул с ладоней стаявшую влагу, и после долго стоял у самой кромки воды, глядя на уснувший океан. Горбушка матовой луны купалась в сизых облаках.

— Яльмар.

Тот вздрогнул и обернулся.

Эльфийские шаги были неслышны и легки, немудрено, что викинг не услышал Телли, прежде чем тот не подошёл к нему вплотную.

— Чего тебе? — немного раздражённо и потому — громче обычного спросил норвег и закашлялся.

Мальчишка медлил с ответом, ожидая, пока кашель смолкнет. Его тонкие белые волосы резко выделялись в темноте. Неверный, серебристый свет луны подчёркивал кошачьи скулы, мелким отблеском кружил в его глазах. Варяг моргнул. Взгляд эльфа завораживал и вместе с тем пугал; невозможно было определить, узки зрачки в его глазах, расширены, или же их там нет вообще.

— Ты зря меня боишься, — сказал Телли. — Я тебе не враг.

— Я? Боюсь? — расхохотался тот. — С чего ты взял?

Сердце его, однако, стучало.

— Страх в глубине тебя, — меж тем ответил Тил. — Он ищет любую причину, чтоб вырваться. Сейчас его причина — я. Ты сам так хочешь. А я не хочу, чтобы со мной был тот, кто мне не доверяет.

— А почему это я должен тебе доверять? — опять немного резко возразил варяг. — Ты втянул всех нас в эту дурацкую историю, ты и твой дракон. Это по твоей милости мы сейчас идём неизвестно куда! Скажешь, я не прав?

— Нет. Не скажу.

Вновь воцарилась тишина.

Общаясь с Телли, Яльмар чувствовал себя довольно странно. Словами он не смог бы объяснить, в чём заключалась эта странность, но сравнения, которые порою шли ему на ум, невольно заставляли холодеть и гнали по спине мурашки. Как будто ты нанёс врагу удар, а у того из раны хлещет вовсе даже и не кровь, а самая обычная вода. Или не вода, а скажем... скажем, пиво. Или ничего не льётся вовсе. А враг при том не дёргается, не хрипит, не бьётся в смертных корчах, а спокойно улыбается и снова поднимает меч, как тролль или берсерк. Да, как берсерк, в экстазе боя позабывший, что такое боль и смерть, и с пеной на губах смеющийся в лицо врагу... Впрочем, где-то в глубине души Яльмар чувствовал, что Тил из тех противников, для которых меч — не самая страшная угроза.

Внезапно Яльмар понял что эльфёнок прав. Он никогда не понимал берсерков, божественное бешенство всё время обходило его стороной. Страшила непонятность, неизвестность, невозможность объяснить. «Дайте мне цель, — всегда говорил он себе, — и уж я до неё доберусь». А что же делать, если есть одно движение без цели, ожиданье без конца, игра, в которой непонятно, за кого играть и как?

И не играть уже нельзя...

— Мне кажется, ты понимаешь, — словно бы прочтя его мысли, вдруг заговорил Телли, — Тебя пугает не опасность, и не я. Тебя пугает неизвестность.

— Почему он тебе помогает? — спросил варяг. Голос его хрипел.

Тил убрал с глаз прядь волос. Взглянул варягу в глаза.

— А почему помогаешь мне ты?

— Я?

— Ты, ты. Ведь я же не тянул тебя, ты сам вызвался идти со мной.

Яльмар не нашёлся, что на это ответить. Остервенело поскрёб в бороде. Тил невозмутимо уселся на камень, подобрал ноги под себя. Яльмар только сейчас заметил, что мальчишка бос, и теперь не мог оторвать взгляда от его ступней. Было холодно. По-настоящему холодно.

— Ну, я не знаю... — нерешительно промямлил он, кляня себя за эту нерешительность. — Мне казалось, кто-то должен идти с вами. Потому что Жуга и этот... Я же не могу помочь больному дварфу. А идти на ферму — с этим справится и Вильям. Надеюсь, что справится.

— Ты говоришь, что по моей вине ты сделался несвободен, — сказал Тил. — Но свобода есть и бесполезность тоже. Свободный дом — ничейный дом, кто захочет, тот в нём и поселится. А ты ведь не умеешь и не хочешь быть бесполезным. Не так ли, а? Яльмар Эльдяурссон? Это ведь ваша, людская черта — помогать друзьям, а иногда и недругам за просто так.

Варяг молчал, слегка ошеломлённый таким поворотом в разговоре.

— А кроме того, — безжалостно продолжил маленький эльф, — ты наверняка хотел ещё и присмотреть за мной, не выкину ли я какое-нибудь коленце. — Он усмехнулся, заметив, как Яльмар закряхтел и отвёл взгляд. — Хотел, хотел. Брось, Яльмар. Мир не делится только на друзей и на врагов, на чёрное и белое. Всегда есть сумерки, полутона и свет, который мы не видим... то есть, вы не видите. Незачем винить меня во всех бедах, ведь это очень просто — обвинить другого. Мы все упали в одну яму, и теперь нам надо сообща оттуда выбираться. Мы расстанемся, когда наступит срок, я обещаю, но сейчас я хочу сказать спасибо за то, что ты пошёл со мной.

Варяг долго молчал.

— Я всегда не мог взять в толк, — проговорил он наконец, — зачем вы, эльфы в былые времена подкидывали нам на воспитание своих детей?

— А-а, — Телли, глядя в сторону, чуть склонил голову набок, как будто прислушивался к голосам внутри себя. — Да. Ты правильно задал вопрос. Мы это делали затем, чтоб научиться сострадать, чтобы уйти от холода и равнодушия. Мы тоже не любим быть бесполезными. От долгой жизни устаёшь, наваливается скука. Пусть это больно, но для нас это великий дар — иметь друзей, детей... Любимых. Я слишком человек теперь, я не могу всё это объяснить. Но ты, наверное, и сам всё это поймёшь.

Он отвернулся и уставился на небо. Взгляд его бездонных чёрных глаз кошачьего разреза сделался задумчив и печален. Варяг, пусть на одно короткое мгновение, но почувствовал холодную тоску по призрачным мирам, которых он не мог увидеть. «Там нет Альфхейма, Лис» — вдруг вспомнил он свои же собственные слова. А где же он? Где та прародина народа эльфов, из которой они вышли и в которую потом ушли? Тил смотрел на звёзды так, как узник смотрит за окно своей темницы — с грустью и тоской от невозможности здесь больше пребывать и невозможности отсюда вырваться; и Яльмар снова ощутил, как чужд и как одновременно близок людям этот сказочный народ, для которого весь мир стал клеткой, который уже вышел за пределы понимания, и даже — за пределы бытия. Который вышел и ушёл... Куда?

В небытие?

В забытие?

Пред мысленным взором Яльмара возникли силуэты белых кораблей с высокими носами и парусами из самоцветных камней, наполненными звёздным ветром — тем самым, что едва не сбил с пути его корабль. И драконы. Да, драконы. Золотистые, большие, с всадниками на спинах... Варяг невольно оглянулся на костёр.

Единственным, кто мог бы отыскать обратный путь, был Рик.

Яльмар чувствовал себя так, будто обнаружил в борту своего корабля дыру, о которой раньше и не подозревал. Через мгновенье он поймал себя на том, что его губы сами шепчут строфы старой висы Хаувамаул:

Сохнет сосна

одинокая в поле,

отвалились кора и иглы.

Таков человек,

никем не любимый.

Сколько он проживёт?

Телли повернулся к нему и долго молчал. Затем кивнул. Один раз. Текучим, пластичным, коротким, красивым движением.

«Зашиби меня Мьёльнир, — в смятении подумал Яльмар. — Жуга помогает ему просто потому, что они друзья. Он не сулил ему ни царства, ни всезнания, ни власти, ни горшка с золотом... Зашиби меня Мьёльнир, как же я сразу не догадался! Однако у чертёнка ловко получается приобретать себе друзей...»

— Тил.

— Что, Яльмар?

— Расскажи, на что похожи ваши корабли.

— На стрекоз. На облака. На латную перчатку. На сетку жемчуга на волосах красивой женщины. На раковину. На танцующую девушку. На птичье перо.

Яльмар сморщил лоб, соображая, затем вздохнул и расстроено покачал головой.

— Не понимаю. Не получается представить.

— И не получится, — ответил Тил.

Некоторое время они молчали.

— Зачем мы идём на Гейзер? — спросил наконец Яльмар. — Ты думаешь, это поможет твоему дракошке?

— Узнаем.

— Когда?

— Скоро.

Когда они вернулись, Арне занимался странным делом — нагревал в огне камни и бросал их в ведро. Над водой уже клубился парок, рядом лежали приготовленные для похлёбки мясо и мука.

— Яльмар, — вдруг позвал мальчишка, — скажи мне, этот ваш Хансен... ты давно его знаешь?

— Нет, не очень. А чего?

— Он взаправду чародей?

— А хрен его знает, — варяг задумался. — Жуга мне говорил про Герту, будто та неплохо смыслит в алхимии. И в магии. И в книгах. Я сам видел, как она заклятьями лечила. Он даже к ней в ученики одно время пойти собрался, только вот чего-то не заладилось у них.

Старательно отводя глаза, Арне бросил в воду ещё один раскалённый булыжник и помешал ложкой мутноватую мучную болтушку.

— А ты не знаешь, не нужны ему ещё ученики?

— Хочешь в обученье поступить? — догадался варяг.

— Хотелось бы. Хочется узнать побольше, как вокруг устроено, да и вообще. А неоткуда. Была одна книжка, да и ту отец сжёг. Сказал, от них одна морока.

— Это он так зря, — укоризненно крякнул Яльмар. — Хотя оно конечно, книги ещё никому ума не прибавили. Не знаю я, а врать не буду. Может, и возьмёт он тебя в подмастерья. Вернёшься, сам с ними поговоришь, с обоими... Ну что, готово что ли варево твоё? Давай, снимай. Жрать охота, сил нет.

* * *

— Что, рыжий, нелегко играть вслепую?

Жуга приподнял голову, всмотрелся в тёмный силуэт в глубине маленькой халупы. Покосился на Орге, на спящего Хансена и сел на лежанке, спустивши ноги на пол. Поморщился. Поскрёб ногтями кожу под разодранной рубахой.

— До чего же ты мне надоел, дурак канатный... — сонно выругался он. Провёл ладонью по лицу. — Даже выспаться из-за тебя нормально не получается. Чего тебе?

Олле скорчил расстроенную мину. Помахал рукой с зажатым в ней зонтиком и поставил его в угол. Обхватил руками согнутые ноги, обтянутые тонким, в ромбах домино, и носком башмака толкнул в костёр отбившуюся деревяшку.

— Зануда ты, право слово, — недовольно сказал он. — Нет чтоб спасибо сказать за подмогу. Стараешься, из кожи вон лезешь, и вот тебе награда.

— Не очень-то, я смотрю, ты надорвался, когда нам «подмогал». Насоветовал нам всякой ерунды. Доволен, небось? Вон куда завёл, на край земли. Ни доски, ни меча. Да ещё у Орге в голове дыра. Смотри, — он указал на гнома. — Что, весело?

— Как знать, Лис, как знать... Быть может, ты хотя бы сейчас почувствуешь, как это — видеть, но не знать, что видишь, знать, но не уметь сказать что знаешь, говорить, но не уметь хоть что-то изменить.

— Молчать ты не умеешь, вот чего... — проворчал Жуга, уселся поудобнее и подобрал ноги под себя. — Ну ладно, давай короче. Что случилось? Разбудить Гертруду?

— Нет. Не надо. Всё равно игра кончается.

— А, Драконов Ключ, — понимающе кивнул и вслед за тем нахмурился Жуга. — Ну искупается в нём Рик, а дальше-то чего? Куда идти, что делать?

Лицо канатоходца изумлённо вытянулось.

— Искупаться... где? в Ключе Дракона? — Олле захихикал. — Ты должно быть шутишь! Хотя, — здесь он на миг задумался, — может статься, кое-кому это придётся проделать. Да, очень может статься.

Жуга сердито фыркнул, ни дать ни взять — разъярившийся кошак. Глаза его пылали синевой.

— Мне не до шуток, Олле, — резко сказал он. — Давай начистоту: Тил и Яльмар справятся и без твоих дурацких советов. А вот где Ашедук?

— Ого! Вот как теперь ты задаёшь вопросы? — Олле сложил колечко из двух пальцев и через него взглянул на травника. — Это что-то новенькое... А может, всё-таки ты передумаешь за ним гоняться, а? Опасная эта затея — играть со сном дракона.

— Пытаешься меня отговорить? Напрасно. Я его из-под земли достану.

— Эй, эй, поосторожнее с такими обещаниями: они ведь иногда сбываются. А впрочем, поступай, как хочешь, моё дело — предупредить. Только помни, что проигрывать надо с достоинством.

— Чёрт тебя побери, как ты не можешь понять, что я не играл?! Можешь ты хоть раз помочь нам? Скажи хотя бы... — он замешкался и оглядел осточертевшую хибару, — ну, хотя бы — где мы будем послезавтра ночью?

— В темноте.

Терпение травника лопнуло. Нагнувшись, он нашарил у подножия лежанки меховой сапог, и прямо так, не разгибаясь, запустил им в ухмылявшуюся рожу циркача. Олле мигом растаял в воздухе и исчез, сапог влепился в стену. Жуга негромко выругался и сел обратно.

Грохот разбудил Хансена: тот зашевелился на своей лежанке и выглянул из-под одеяла.

— Ты чего вскочил в такую рань? — спросил он, сонно моргая. Зевнул. — Что случилось?

В это мгновение взгляд его упал на зонтик, так и оставшийся стоять в углу. Объяснений больше не потребовалось.

— Олле?

Прежде чем травник успел ответить, послышалось негромкое: «Простите... Оп!», худая длинная рука на краткий миг нарисовалась в темноте, схватила зонтик и исчезла. Воцарилась тишина.

— У меня плохие новости, — медленно проговорил Жуга.

— Плохие новости? — взгляд Хансена тревожно метнулся к лежащему гному и, не обнаружив там ничего опасного, вернулся обратно. — Ничего не понимаю... Кто-то умер?

Жуга покачал головой:

— Кто-то умрёт.

Он медленно встал, подобрал недлинный шест, который выломал вчера из кровли старой хижины, и двинулся к двери.

— Куда ты?

— Разомнусь.

Светало. Разминался Жуга больше часа, то и дело слышались удары дерева по камню, гул рассекаемого воздуха и быстрый скрип снега под его башмаками. За это время Хансен успел натаять снега, поставить на огонь похлёбку и поменять повязку Орге. Маленький гном всё ещё лежал без движения, грудь его размеренно вздымалась и опадала. Глаза дварага были закрыты. Горячка гнома шла на убыль и Хансену впервые за два дня подумалось, что Орге получил шанс выкарабкаться. Сквозь приоткрытую дверь в нутро натопленной избушки зверобоев медленно сочился холодок, угар ночного костерка вытягивало прочь. Мысли постепенно прояснялись.

Травник возвратился потный и взъерошенный, таща охапку дров, подобранных на берегу. Притворил ногою дверь, швырнул в угол две половинки посоха, перехватил верёвкой рыжий конский хвост и принялся натягивать рубаху.

— Сломал? — сочувственно заметил Хансен. Жуга поморщился.

— Гнильё.

Он подтолкнул обломки в костёр и уселся рядом. Огонь тлел еле-еле, подобранное на берегу сырое дерево не хотело разгораться. Жуга недовольно передёрнул плечами, скрестил над костром пальцы, напрягся на мгновение и резко выдохнул два слова. Пламя полыхнуло чуть ли не до потолка, потом опало до прежних размеров, но заплясало уже не в пример веселее. Вода в котле тихонько зашумела.

Хансен со стоном закатил глаза.

— Ну почему, почему такие способности достаются дуракам? — спросил он, обращаясь к потолку и гневно заламывая руки. — С таким расходом силы я бы вылечила пятерых больных или привила на новом месте восемь розовых кустов, а этот недоучка жжёт себя в костре! Жуга, у тебя совершенно нет терпения! Где те ограничения, которым я тебя учила? Ты совсем себя не контролируешь.

Как всегда в момент волнения верх одержала Герта — Хансен снова говорил о себе, как о женщине. Жуга притворился, что ничего не заметил. Помолчал. Провёл ладонью по лицу, царапая отросшую щетину, посмотрел на пальцы и рассмеялся — нервно, резко, неожиданно.

— Мне кажется, я спятил, — объявил вдруг он. Хансен взглянул на него вопросительно, и Жуга пояснил: — Сейчас я видел мышь с копытами. Сначала думал — показалось, а потом она второй раз вылезла.

— Мышь с копытами? — теперь уже Хансен расхохотался. Вытер выступившие слёзы. — Ох, господи, Жуга, это же лемминг! Просто лемминг. Мышь-пеструшка и ничего больше. У них зимой отрастают копытца, чтобы снег копать.

— Ах, вот оно что... А я уж невесть что подумал. — Травник с облегчением потряс головой. — Проклятая равнина. Плоская, как стол, ни деревца, ни кустика. Всё время так и тянет оглянуться. А тут ещё эти как выскочат...

— Ещё бы! Ты, наверное, так топотал, что перепугал их до полусмерти, — Хансен всё ещё улыбался, хотя глаза его посерьёзнели. — Что-то я не припомню, чтобы ты раньше бегал от мышей. В последнее время ты вообще принимаешь всё слишком близко к сердцу. Здесь север, Жуга. Все чувства обостряются, а ничего не происходит. Любое, даже самое малое событие становится как гром, как вспышка света. А ты и без того дымишься, как вулкан. Смотри, не взорвись.

— Легко тебе говорить! — неожиданно резко огрызнулся тот, вскочил и зашагал по хижине, сутулясь, чтоб не стукнуться о потолок. — А с меня как будто кожу ободрали: я без этого меча как будто голый. Олле этот ещё... Чёрт! — Жуга остановился, нервно отгрыз заусеницу. Топнул ногой, развернулся к Хансену лицом. — И ведь что самое смешное — Ашедук же сам меня тогда предупреждал, что «проколет бурдюки»!

— Проколет бурдюки? — удивлённо переспросил Хансен. Нахмурился. — Так. С этого момента давай поподробнее. Во-первых: когда предупреждал? А во-вторых, что это значит: «проколет бурдюки»?

Сосредоточенно моргая от плавающего в воздухе дыма, Хансен выслушал рассказ травника и задумался.

— Чего молчишь? — спросил Жуга.

— Постой, не торопи. А знаешь, интересная получается история. Как ни крути, везде один конец: хочешь остаться в живых, хочешь, чтоб тебя не предавали — не имей друзей. Так что ли, получается?

— Получается, что так. Не взял бы я его с собой, сидел бы сейчас спокойно.

— Знал бы прикуп, пил бы пиво... Ведь сразу можно было догадаться, кто стрелял!

— Догадаешься тут, как же, — буркнул травник. — Мы же лысого искали.

— А Ашедук какой был?

— Кто знает! Он же колпака при нас ни разу не снимал… Хитрый, зараза, слов нет.

— Да, запутались, — признал Хансен. — Так значит, говоришь, он как бы их король?

Жуга поднял голову. Впервые за весь день в его глазах проглянул интерес.

— Почему это «как бы»?

— Насколько я знаю свободных гномах, вряд ли ими может кто-то править. Что же он задумал?..

Травник пожал плечами. Ничего не ответил. Вместо этого потянул к себе сумку и вытряхнул оставшуюся провизию на одеяло. Поворошил рукою твёрдые лепёшки сухарей, кручёные двойным жгутом полоски вяленого мяса и сушёную рыбу, отложил в сторонку толстый брус копчёного сала. В другом мешке была крупа и ягоды, Жуга не стал их распаковывать, а просто взвесил на руке. Гора провизии на первый взгляд выглядела внушительно, но было ясно, что даже при самом экономном расходе на троих её должно было хватить едва ли на неделю. Последние два дня двараг не ел — лишь иногда Хансену удавалось накормить его похлёбкой с ложечки.

— По берегам треска валяется, — сказал Жуга, ероша волосы рукой. — Волною набросало после шторма, она и замёрзла. Надо бы пойти собрать, пока птицы не склевали. Да и птиц неплохо бы пристукнуть парочку-другую. Смерть как свежатинки охота.

— Чем пристукнуть? Это тебе не пингвины. А арбалет гномы упёрли.

— Стрелы-то при мне, — Жуга показал колчан. — Короткие, конечно, но сойдут и эти. Найти бы деревяшку, лук соорудить. Дратва есть. Стреляю я, правда, плохо, но вдруг повезёт? Ведь всё равно особо делать нечего.

— Постой, постой, — вдруг встрепенулся Хансен. — Зачем тебе ещё еда? Яльмар же с остальными вот-вот вернётся, и обратно двинемся, а не сегодня — завтра Вильям подойдёт...

Он помолчал.

— Ты что задумал?

— Я не собираюсь возвращаться, — угрюмо бросил травник, собирая всё обратно в два мешка. — По меньшей мере до тех пор, пока не рассчитаюсь с Ашедуком. Если всё сложится так, как напророчил Олле, и Рик полетит, я больше здесь не нужен. Управитесь одни. Я ухожу.

— Какого чёрта! — Хансен соскочил с лежанки и оказался перед травником. — Мы же уже говорили об этом! Ты ничего не знаешь здесь, ты заблудишься и пропадёшь. Да и где ты собираешься его искать?

— Не знаю, — травник упрямо мотнул головой, стараясь не глядеть Хансену в глаза, и завязал горловину мешка. — Где-нибудь найду.

Хансен замер, кусая губу. Беспомощно оглянулся на лежащего Орге.

— Ты не можешь бросить нас одних. Что, если нам понадобится помощь? Подожди, пока не вернутся Яльмар с остальными. Арне может рассказать тебе о здешних местах... Да ты вообще слушаешь меня, нет?

— Хансен, — устало проговорил Жуга, — ты слишком многого не знаешь. Ты и понятия не имеешь, как для меня важен этот меч и эта доска. Я бы мог тебе об этом рассказать, но у меня нет времени — Ашедук уходит всё дальше, понимаешь? Всё меньше надежды, что я смогу его догнать.

— Гномы — неважные ходоки.

— У него лошадь.

— И верхом скакать не в их привычках. Он ведёт её на поводу.

— Ну всё равно, — упорствовал Жуга. — Ашедук упёр треть наших запасов, оба топора, твой арбалет, мой меч и мой мешок. И он торопится, потому что боится погони: он же не знает, что Орге остался жив. Ты их недооцениваешь. Двараги могут идти весь день и тащить груз в половину себя, они выносливые, как ослы...

— Полегче со сравнениями, Лис! — внезапно раздалось со стороны лежанки.

Жуга и Хансен вздрогнули и обернулись.

Маленький гном приподнялся на локтях и теперь буравил их обоих мрачным взглядом из-под съехавших на нос грязноватых бинтов. Вид у него был до ужаса серьёзный и вместе с тем — какой-то нелепый и комичный.

— Яд и пламя, — пробормотал Жуга. — Чтоб мне лопнуть, Герта, посмотри — да он сидит!

— Не только сидит, но и ругается, — поддакнул Хансен.

— Не только сижу и ругаюсь, но и выйти хочу по нужде, — огрызнулся гном, яростно выпутываясь из одеяла. — Клянусь Имиром, меня давно так здорово не били по башке... Ах, Ашедук, Ашедук... Ну, чего уставились?

Травник бросил быстрый взгляд на костёр, где закипало варево.

— У нас всего один котёл, — сказал он. — И мне, честно говоря, не очень хочется, чтоб ты использовал его как ночную посудину. Но если по-другому не получится, уж лучше так, чем прямо на кровати...

— Не нужно, — Орге сделал ему знак остановиться. — До угла, пожалуй, я дойду. Ну-ка, помоги мне встать.

Поддерживая гнома с двух сторон, Жуга и Хансен вывели его наружу и тактично отвернулись, пока тот занимался своими делами. Струя журчала по камням минуты две, Жуга невольно поразился, как двараг вообще не лопнул от такого воздержания. Немудрено, что он сегодня пришёл в себя, хотя человека этакая рана продержала бы без памяти недели две.

— Нам есть о чём поговорить, Жуга, — сказал двараг, застёгивая штаны и глядя снизу вверх на травника.

— У меня к тебе тоже есть пара вопросов, — нетерпеливо теребя себя за ухо, хмуро отозвался тот. — Во-первых объясни, зачем вы украли мой меч и доску. Затем скажи, кто и зачем стрелял в меня? И наконец — куда ушёл и что задумал Ашедук?

— Ты говорить кончил? — подождав, осведомился гном. Жуга кивнул. — Я теперь скажу. Сейчас мы в дом идём, я буду есть и пить. Большая миска мне нужна, желаю много съесть еды. А после отвечать мы будем на вопросы.

Похоже, что удар секирой не прошёл для гнома даром — он как-то странно строил фразы и весьма нетвёрдо держался на ногах. И всё же травник не смог побороть искушения.

— Ответь пока хотя бы на один.

— Отвечу разом на все три. Скафены, Лис, Колено Хиши. Ашедук думает об основании царства. И это он стрелял в тебя, хоть я был против.

Хансен присвистнул. Видно было, что он потрясён.

— «Aut Caesar, aut nihil» — пробормотал он.

Жуга обернулся:

— Чего-чего?

— «Или государь, или никто». Так, Орге?

Гном лишь устало отмахнулся. Лицо его сделалось совсем серым.

— Пойдёмте в дом. Я всё вам расскажу.

* * *

Едва три путника успели выйти из-за камней, покрытых влажным мхом и пятнами селитры, едва успели двинуться вперёд вдоль осыпей и длинного пологого откоса, дракошка бросился в галоп. Он мчался меж нагромождений валунов, подушек мха и грязевых вулканчиков, сверкая золотом блестящей чешуи и совершенно не глядя под ноги. Складки кожистых крыльев то топорщились от возбуждения, то опадали, то топорщились опять. Галоп был дикий, сумасшедший и ужасно быстрый.

Телли на мгновение остолбенел, но тут же сбросил с плеч мешок и припустил за Риком.

— Ихэр! — вскричал он. — Рик, ихэр! Айвэнгилэ! Рик, греч!

Но всё было бесполезно: измученный ходьбой и холодами, маленький дракон что было сил мчался к тёплому, маячившему в глубине неровной котловины озерку, над которым колыхались облака пара. Голубоватая прозрачная вода неясно отражала эту белизну, на дне проглядывали камни.

— Куда он мчится? — изумлённо вскрикнул Арне. — Это ж Гейзер! Сварится ж дурак!

Но Яльмар его уже не слушал и тоже бежал вниз по склону, скользя и оступаясь на окатышах. Он уже всё понял, и теперь оставалось только ругаться сквозь бессильно стиснутые зубы.

Купаться дракошка любил больше жизни.

Весь предыдущий день все трое чувствовали, как теплеет воздух. Долина, где подземное тепло сочилось на поверхность, по мере приближенья к ней напоминала о себе всё резче и отчётливей. Камни вокруг были чёрными от отливавшей радугой на солнце плёнки окислов. Над мокрой и оттаявшей землёй скользил туман — клокастый, желтоватый, с отвратительным запахом тухлых яиц. Лёгкие, но хорошо заметные в холодном воздухе струйки пара то здесь, то там вырывались из трещин в сером камне. Слезились глаза. Со всех сторон то и дело слышались свист, шипение, негромкое побулькивание горячих луж и дымовых вонючек, чавканье и хлюпанье, а маленькие грязевые фонтанчики издавали звуки и вовсе неприличные. Рик долго топтался около каждой такой проталины, нервно принюхивался и возмущённо фыркал, если капельки горячей грязи брызгали ему на морду. Наконец, когда уже спускались сумерки, впереди замаячила двойная седловина перевала.

— Лонг Ёкуль, — объявил Арне. Остановился, вытер пот со лба. — Мы почти пришли.

— Почти? — Тил поднял бровь.

— Ага. Долина гейзеров за этим перевалом. Пойдём вперёд или отложим всё на завтра? Устроиться удобней будет здесь.

Однако Тил не колебался ни секунды.

— Сейчас, — сказал он, неотрывно глядя вверх, на перевал. — Пойдём сейчас.

Закатное солнце окрашивало его волосы в красный цвет.

— Как скажешь.

Подъём был утомителен и долог. Беспорядочный хаос наваленных повсюду огромных валунов всё время заставлял глядеть под ноги и соизмерять свои шаги, иначе можно было запросто попасть ногою в каменную щель и что-нибудь себе сломать. От тряски и прыжков болела голова. Изъеденные солнцем, льдом и ветром окрестные скалы имели формы самые причудливые и фантастические, однако любоваться ими у Яльмара не было совершенно никакого желания. Когда же наконец подъём закончился и перевал остался позади, а долина гейзеров открылась с высоты во всей своей красе, Рик, ошалев от этакого зрелища, присвистнул и помчался вниз.

«Проклятье, — думал Яльмар, громко топая по узенькой тропе и глядя на мелькающую впереди спину Телли. — Куда мы так спешим? Ведь всё равно не догоню. Да и чего ему сделается? Побарахтается в озерке и вылезет... Проклятье!»

Мешок за его спиной подпрыгивал, гравий громко хрустел под ногами. Варяг ругался про себя, но всё же чувствовал, что Телли прав. Неясная тревога усугублялась криками Арне, который, безнадёжно отстав, пытался их о чём-то неразборчиво предупредить.

Рик мчался словно бешеная лошадь. Телли и варяг бежали следом.

Арне кричал.

На протяжении веков гранитная нашлёпка маленького острова в Атлантике подогревалась снизу, словно сковородка на огне. На глубину почти трёхсот локтей, под сердце скал, ветвясь, змеились тоненькие трещины разлома. Снег, лёд растапливались в воду и просачивались вглубь. Вода в течение веков растачивала камень, с каждым днём — всё больше и сильней. Тепло земли ворочалось, дремало, тонкая кора не сдерживала жар. Вода всё время нагревалась. Десять, двадцать, сто — бесчисленное множество источников, минута за минутой медленно копили горное тепло; копили, чтобы каждый час и двадцать семь минут вскипеть фырчащим, диким, брызжущим фонтаном, вырваться в одно большое каменное горло и взлететь наружу, к небесам.

Раз в один час и двадцать семь минут великий Гейзер извергал наверх на сто и двадцать пять локтей струю крутого кипятка.

Рик радостно зашлёпал по воде, с разбегу плюхнулся на глубину и забарахтался, повизгивая от восторга. Тёплая вода доходила ему до колен, дракошка прыгал и брыкался, брызги летели во все стороны. Телли чувствовал, как еле ощутимо содрогается земля, и понимал, что уже не успеет. Понимал, и всё равно бежал.

— Назад! — кричал Арне, вертя руками словно мельница. — Назад! Он вас ошпарит!

Тил не добежал. Ударил жар. Сотрясение земли взорвало воздух, невероятной силы свист, шипенье пара резанули по ушам, заставив Яльмара присесть. Рик взвизгнул, на мгновение завис в фонтане разлетающихся брызг, заверещал, забил ногами и... взлетел!

Крыла расправились с хлопком, забили, загребая воздух. А Гейзер продолжал хлестать. Броня драконьей чешуи дымилась паром, порывом воздуха сорвало шапку с Яльмаровой головы. А ещё через мгновенье Рик вдруг выскочил из тени скал и вспыхнул золотом в закатном солнце. Тил, разинув рот, смотрел, как неумелыми, но мощными ударами дракошка поднимается в вышину.

Яльмар вдруг захохотал и что было силы хлопнул Телли по плечу.

— Зашиби меня Мьёлнир, парень, а ведь он летит! — вскричал он. — Летит! Он всё-таки летит!

Варяг набрал побольше воздуху и закричал что было сил:

— Лееети-и-ит!

Подоспевший наконец к горячему источнику Арне насилу отдышался, некоторое время молча наблюдал, как Рик выписывает гордые и вместе с тем — какие-то растерянные долгие круги в вечернем небе, и как-то вдруг некстати произнёс:

— А вода-то горячая...

Как раз в этот момент дракон неловко заложил свой первый крутой вираж, чуть не сорвался на крыло, но тут же выровнял полёт и со второго захода приземлился на вершину огромной каменной глыбы. Уцепился всеми четырьмя ногами, потоптался, подвигал неуверенно крылами и сложил их. Посмотрел наверх, затем обратно — вниз, нашарил взглядом Телли, напружинился и гордо пискнул:

— Вот!!!

Тил и Яльмар посмотрели друг на друга и вдруг расхохотались. Они смеялись всё громче и громче, не в силах остановиться, а Арне лишь непонимающе косился то на одного, то на другого и растерянно всё время повторял:

— Чего смеётесь? Ведь горячая вода же... В самом деле же горячая...

Яльмар подошёл поближе к озерцу, присел и тронул пальцем воду. Поскрёб под рубашкой широкую волосатую грудь. Обернулся.

— Как насчёт того, чтоб выкупаться самим?

* * *

Дракончик долго никого не подпускал к себе. То ли кожа у него всё ещё болела, то ли он попросту боялся. Подпрыгивая и перелетая с место на место, он изводил их больше часа, прежде чем угомонился и дал таки себя осмотреть. Ко всеобщей радости все опасенья Телли развеялись как дым — дракончику невероятно повезло: его золотистая шкура уже успела затвердеть настолько, что кипяток не причинил ему вреда. И в то же время Рику вряд ли удалось бы полететь, а может, и вообще — расправить крылья, если б он их не распарил перед тем в горячей ванне. Пока они гонялись друг за другом, Гейзер снова выбросил струю кипящей воды.

— Ты, Рик, наверное, родился не в рубашке, а в кафтане, — заявил Яльмар, с кряхтеньем выбираясь из-под драконьего брюха. — Или даже в шубе.

— В своей, драконьей шкуре он родился, — усмехнулся Тил. Он растянул одно крыло и оглядел на свет тугую кожистую перепонку. Чешуйчатая кожа, несмотря на свою прочность, была на ощупь удивительно мягкой и шелковистой, и только складки, малость затвердевшие, бугрились словно жилки у листа. Телли покусал губу и в который раз покосился на коварное озерцо.

— Вот ведь, как складно всё выходит, — пробормотал он. — Неужели в самом деле эта штука помогла? Эх, взглянуть бы хоть разок на доску, вдруг игра закончилась... Ну что, давайте спать укладываться, что ли? А завтра двинемся обратно.

— Не надо здесь бы, — Арне коротко поёжился. — Тут всякое бывает. Многие не просыпаются. И всякое зверьё, бывает, помирать приходит... А может, просто так приходит, а всё равно — помирает.

— От чего? — насторожился Яльмар. Арне пожал плечами.

— А я знаю? Задыхается, наверное.

Яльмар почесал в затылке.

— Что же нам, обратно, что ль, ползти за перевал?

— Выходит, что обратно.

Тил нахмурился.

— Пожалуй, парень прав, — сказал он наконец. — И вот что: надо бы поторопиться. Будем пробираться, сколько сможем, пока совсем не стемнеет, а поутру опять пойдём.

— Куда такая спешка?

— Сам не знаю. А только чувствую — неладно что-то.

Тил как в воду глядел. Обратная дорога заняла у них два дня и ночь, и когда все трое добрались до старенькой избушки, то не застали там ни Хансена, ни травника, ни даже Орге.

— Что же это такое? — недоумённо бормотал Яльмар, вороша давно остывший пепел очага. — Может, Вильям с Сигурдом пришли и нас решили не дожидаться? Быть того не может — я же Сигурда знаю, он бы так не сделал...

— Эй, — позвал Арне, — взгляните-ка.

На туго натянутом пергаменте окна, коряво выписанные углём, чернели буквы. Все трое переглянулись.

— Не умею читать, — признался Яльмар. — А ты, Арне?

— Только руны. А это не по-нашему написано. Наверное, по-немецки или по-голландски.

Телли долго молчал, сосредоточенно разглядывая надпись. Там было только одно слово, но что оно значило — оставалось загадкой. Наконец он вздохнул и тоже помотал головой.

— Не знаю, — объявил он. — Не могу понять. Здесь написано: «Снайфедльс», и всё. Никаких объяснений.

— Снайфедльс? — вскинул голову Арне. — А-а... Это гора. К югу отсюда. День или полтора ходьбы.

— И только-то? — повеселел варяг. — За чем же дело стало? Пошли.

Арне покачал головой:

— Я никогда там не был. То есть, я конечно, знаю, что такое место есть, но где оно — показать не смогу.

Яльмар казался растерянным.

— Но надо же чего-то делать! Это ж нам оставлено, чтоб знали, где искать... Тил! Ну придумай что-нибудь!

Некоторое время Телли размышлял о чём-то, затем кивнул и вышел вон из хижины. Яльмар и Арне поспешили за ним.

— Рик! — позвал он. — Рик, иди сюда.

Дракошка подбежал, ластясь и подлезая под руку. Вглянул на Тила снизу вверх. Тот потрепал его по холке и присел, заглядывая ящеру в глаза.

— Жуга, — мягко сказал он. Рик мгновенно вскинул морду. — Понимаешь, Рик? Жуга. Искать. Аэлла хис, н’ес? Искать.

Короткое мгновенье Рик таращился на Телли, а затем как будто бы кивнул, расправил крылья и с коротким писком взвился в облака.

Тил встал, отряхивая руки. Повернулся к спутникам:

— Идём.

Дальше

Speaking In Tongues Лавка Языков

Дмитрий Скирюк

ДРАКОНОВЫ СНЫ

ПОЙМАТЬ ВОЛОСАТИКА

Speaking In Tongues
Лавка Языков