Speaking In Tongues
Лавка Языков

Катя Дробовцева

Мы

От тебя пахнет плесенью. Сухой древесной плесенью. Мне нравится. Когда ты прислоняешь свое лицо к моему, я так сильно и так долго вдыхаю. А может быть ты… Мы с тобой молчим слишком много. Нельзя так много молчать. Люди должны разговаривать, иначе они свихнутся. Откуда я могу знать, что происходит в твоей голове? Что ты думаешь? Говори. Что ты думаешь об этом? Говори. Говори, хоть я и молчу все время. Молчать – это удобно, я знаю. И это дает какую-то свободу. Мне не нравится такая свобода, она нечестная. Ты даешь моим мозгам думать, что угодно. Это как с тяжело больным человеком. Не боли мои мозги. Я сама с ними разберусь. На день рождения ты подарил мне ножи. В странной такой упаковке. Нарисованы эти ножи, а рядом кисть винограда. Почему виноград? Разве кто-то режет виноград ножом? Я на них сейчас смотрю, и боюсь себя. Ты боишься себя? Говори. Молчишь. Наверное, уже нет. А я боюсь. Боюсь своих рук. И не верю ни одной клетке своего тела. Ведь оно мне не принадлежит. Ты чувствуешь, что твое тело – твое? Ты чувствуешь, какое оно большое и своенравное? Тяжелее всего с головой. В ней так много всего, и все там не может не ссориться друг с другом. Когда я об этом думаю, то начинаю чувствовать, что живу всю свою жизнь одновременно. В десять лет назад и в сейчас. Когда утром надо мной жужжит муха, я не знаю, сколько мне лет: восемь или восемнадцать. А сегодня мне снилось расстояние. Просто расстояние между точкой А и точкой Б. Я была этим расстоянием от точки А до точки Б. Как бы растянута между ними. Руки в А, а ноги в Б. И тела как будто нет. Так много. Я не понимаю. «…и дождь лил три дня и три ночи, и затопил весь мир…» Мне скучно сидеть здесь, на подоконнике, с самого утра. А в середине комнаты – страшно. Как ты думаешь, это правда, что дождь никогда не закончится? Что это наш последний дождь? Я думала, что все будет по-другому. Ну огонь там, или сразу… А ведь так уже было. Давным-давно. Я об этом читала. Я не знала, что читала и о нас тоже. Мне иногда кажется, что я одна в чем-то одном. Что я какая-то субстанция в какой-то субстанции. И больше никого и ничего нет. А все, что я вижу и слышу, включая свое видимое тело, — это мои выдумки. Выдуманная мной собака спит на выдуманном мною кресле. И я пишу не существующие нигде, кроме как в моем воображении, статьи о не имевших место быть случаях для газеты, которая читается теми, кого тоже нет и не было. Для себя самой. И у тебя так же. Мы как сообщающиеся сосуды с синей и красной жидкостями. Ты знаешь, однажды мы с одним человеком приняли ЛСД. Нет, я не хочу больше говорить «вскрылись» или «закинулись». По половинке, не очень много. Но это был далеко не первый прием, а поэтому даже маленькой дозы хватило на то, чтобы мозг вспомнил, что такое ЛСД, и как ему надо себя вести. Я лежала на полу, на животе, голову положила на руки. Подо мной – ничего. Ну в буквальном смысле. Ни-че-го. Это трудно объяснить, кожа не чувствовала пола. Как будто лежишь на тонкой ледяной корке, очень прозрачной, а под ней бездна. Плохо помню, что конкретно я в тот раз ощущала и где была, но парень, с которым мы поделили грифелёк, решил, видимо, куда-то пойти, и, шутя, наступил мне на спину. Не всем весом, нет, так, слегка ногу поставил. Но мне в тот момент показалось, что вселенная, которая была подо мной, и которую я ощущала во рту, как теннисный шарик, разрушилась. Несуществующая корка льда проломилась, а то, что было под ней распалось на атомы, я и провалилась в ничто. В тот же момент в голове включилась какая-то система самосохранения, и меня быстро переключило на физические ощущения. Мне показалось, что тело мое переломило, как прутик. Раз, и все. Буквой V. Это я к чему рассказываю. К тому, что я думала, что все произойдет именно так. Но никак не дождь.

А потом он сказал: «Ты приезжай», — и я приехала. Мы сели на диван: он, его отец, сестра, его мачеха, я, и начали смотреть. Он, пьяный, кричал: «Господи! Я снимал это пятнадцать лет назад, я был такой стремный – посмотрите: очки, а теперь линзы. Я усы носил, Господи!» Он смеялся, оборачивался ко мне, он смотрел на отца, говорил: «Это мама, помнишь?» — а тот плакал глазами, руками обнимал искренне любимую нынешнюю жену, говорил: «Это что – Таллинн? Вот, это Старый Тоомас. Но это же Загорск…» И сестра его, маленькая, прелестная, именно прелестная, Яна, с маленькими усиками и густой темной челкой, пила пиво, кивала своим двадцати шести летним лбом, смотрела на собаку по имени Астра, и не верила в себя двенадцать лет назад: ее волосы Навзрыд Назло В Один Вечер Подругами В Пионерском Лагере Подстриженные, не ее теперь, и похороны бабушки, отчества которой она тоже слабо помнит, тоже не очень к настроению, но брат откуда эту запись вынул, и это – дурацкая восьмимиллиметровка, и без звука, и это так концептуально, и мачеха говорит: «ну так как же, день рожденья Пушкина, не может быть, чтоб на Невском не было ничего», и она же из Москвы, и Город Пушкин – он все таки в сорока минутах езды на маршрутке, и как же я так волосы свои, и желудок болит, и пиво есть, и девушка эта незнакомая улыбается, будто приятная очень, и я понятия не имею, зачем я с ним, с отцом своим, который не помнит даже, как Астру звали, куда-то, за каким-то днем рождения Пушкина, ох, болит, не хочу. Поеду-ка я лучше на Невский, дам им пятьдесят рублей, и немного свободней стану, до следующего приступа чувства вины (а помнишь, как ты зашла с тремя бутылками вина в четыре утра, и сказала, что тебе неудобно, что разбудила, а он сказал: «К чему это чувство вины?», и ты — вдруг: «Я с чувством Вина».).

Ты говоришь: «Я боюсь детей. Мне кажется, что они ко мне сейчас в подсознание залезут и будут там всё на пол ронять.» А почему ты боишься кораблей? Или кусков мяса в магазине? А перепутавшихся телефонных шнуров? Я видела – боишься. У тебя руки дрожат, когда ты их распутывешь. И газовые колонки, они не так уж часто взрываются. Зачем ты написал на ней: «После использовании ставьте, please, регулятор на 1. При использовании – 3. Иначе рванет.»? Я читала инструкцию – она практически безопасная штука, эта газовая колонка. Нам пришлось ее покупать, и мы не съездили на море. Мы живем с горячей не соленой водой. А я когда много воды вижу, хочу или пить, или в туалет. Ты у меня такой бесхозный.

Я сейчас ноги высуну в окно, пусть на них дождь льется. Они у меня такие розовые, мои ноги. Нет, совсем не холодно. Рукам холодно, пальцам. Они тонки–и–е–е. Мне спать хочется. Давай я тебя обниму. Давай станем спящими и глупыми. И мокрыми.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Катя Дробовцева

Мы

Speaking In Tongues
Лавка Языков