Speaking In Tongues
Лавка Языков

Томас Стернс Элиот

[1888-1965]

Т.С.Элиот

В переводах К.С. Фарая

Из цикла «Пруфрок и другие наблюдения» (1917)
Из стихотворений (1920)
Из поэмы «Пепельная Среда»
Из цикла «Ариэль»
Кориолан
Из «Незначительных стихотворений»
Примечания

Из цикла «Пруфрок и другие наблюдения» (1917)

Утро у окна

С утра они моют тарелки в подвалах,

И идя по затоптанным улицам, я

Ощущаю, как тусклая теплится жизнь

В душах горничных, толпящихся у ворот.

Бурый холодный туман поднимает

Искаженные мукою лица со дна

Улиц, выхватывая у случайной прохожей

Тупую улыбку, что недолго витает в воздухе

И исчезает за контуром крыш.

Светская беседа

«Вот месяц – друг сентиментальный наш!

Но, может, фантастичный, – я сказал, –

На шар воздушный Престера похож,

Или на старый уличный фонарь,

Что путникам в ночи дорогу освещал.»

Она: «Вот видишь, как ты низко пал.»

И я: «Как будто кто-то подбирает

На клавишах ноктюрн, нам объяснить

Пытаясь ночь и лунный свет, ту музыку, которой не хватает,

Чтобы заполнить нашу пустоту.»

Она: «А не меня ли он имел в виду?»

«Нет, это я всегда теряю нить.»

«Вы, сумасшедшие, насмешливы не в меру,

Враги всего возвышенного, вечно

Стараетесь нам угодить химерой!

Всегда грубы, надменны, тайных грез

Поэзии не зная безупречной.»

И я: «Неужто это мы всерьез?»

La Figlia Che Piange

O quam te memorem virgo...

Стою на высоком крылечке, внизу –-

В садовой урне – слизь.

Вплетай, вплетай рассвет в свою косу,

Плачь и сжимай цветы в руках –

Швырни на землю их и оглянись

Со странным сожалением в глазах:

Не жди, вплетай рассвет в свою косу:

Так, чтобы он ушел скорее,

Так, чтоб она стояла, сожалея

О том, что он ушел,

Ее покинул,

Как душа больное тело,

Как покидает разум мозг оцепенелый.

И все же я найду

Простой и легкий выход,

Чтоб нам с тобой не путаться в понятьях,

Простой, как смех или рукопожатье.

Она ушла, но той порой осенней

В моем воображенье много дней

Жила и множество часов:

Густые волосы и руки, полные цветов –

И как они сплелись перед паденьем!

Но если от развязки ускользнем,

То удивят нас чем-то размышленья,

Что ночью так остры и исчезают днем.

Из стихотворений (1920)

Отголоски бессмертия

Был Вебстер¹ смертью одержим,

Когда под кожей череп люб.

В подземных гадах он ценил

Улыбку на лице без губ.

Нарциссов желтые шары

Сияли из немых глазниц!

Он знал, что мысль течет в крови,

Где нет для похоти границ.

Донн,² попирая здравый смысл,

Надменный выдумал девиз:

Поймать, сдавить, проникнуть внутрь –

Эксперт по части экспертиз.

Он понимал, как костный мозг

Гудит, как неотвязчив страх,

Когда терпеть не в силах плоть

Щемящей боли в позвонках.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

У Гришкиной славянский взгляд

На вещи, увлекая нас,

Ее высокий, стройный бюст

Дает надежду на экстаз.

Большой бразильский ягуар

Обедает мартышками,

Кошачьим голосом зовет

Нас отобедать Гришкина.

Хромой бразильский ягуар

В обители пустынной

Воняет кошками не так,

Как Гришкина в гостиной.

Абстрактных тел незримый рой

Спешит ее заворожить.

Но учит тлеющий костяк

Нас метафизику ценить.

Суини среди соловьев

¹

Суини сдвинул колени, как орангутанг,

Затрясся неистово, принялся ржать:

То зебра по скулам неслась впопыхах,

То жираф свои пятна спешил показать.

Кольца луны штормовой сквозь эфир

Бежали к Ла-Плате,² водя хороводы;

Ворон и Смерть парили над ним,

Когда Суини стерег роговые ворота.

Седой Орион³ и созвездие Пса

В тумане виднеются, волны под ними

Шныряют, и дама в широком плаще

Залезть на колени задумала к Суини.

Вот скомкана скатерть, кофейная чашка

На блюдце грохочет с отколотой ручкой,

А дама, на скользком полу примостившись,

Один за другим поднимает чулочки.

Застыл у окна с осуждающим взглядом

Мужчина в костюме кофейного цвета;

Официант на десерт предлагает

Бананы, инжир, виноград и конфеты.

Молчун в панталонах кофейного цвета

Сжался в комок и уходит как будто;

Рашель, что прежде звалась Рабинович,

Когтистыми лапками тянется к фруктам.

Она, да и дама в плаще запыленном

Таинственно смотрят на каждого гостя;

Мужчина с тяжелым, скучающим взглядом

Не хочет доигрывать партию в кости.

Вот вышел из комнаты он и мелькает

За темным окном, совершая пробежку

Туда, где растущая вниз глициния

Скрывает луны золотую усмешку.

Какой-то пройдоха заводит беседу

С хозяйкой, не успевая раздеться.

Не умолкая, соловушки свищут

У монастыря Иисусова Сердца.⁴

В кровавом лесу до утра горлопанят,

Где царь Агамемнон кричал умирая.

Прозрачные, жидкие струйки помета

На саван поруганный сверху роняя.

Из поэмы «Пепельная Среда»

Al Som de l'Escalina ¹

На повороте первом ступеней вторых

Я увидал внизу

Той же тени искаженный лик

И в зловонном воздухе слышал крик –

Тень боролась с демоном тех ступеней

Тем, что из надежды и страха возник.

На втором повороте ступеней вторых

Я оставил их извиваться внизу;

Там было безлюдно и было темно,

Сыро, страшно, как в пасти беззубой старухи

Или в глотке слепой полудохлой акулы.²

На первом повороте ступеней третьих

Окно, как пузатая спелая слива;

Там паслись стада и деревья шумели

И фигура вся в голубом и зеленом³

Весну ублажала игрой на свирели.

Сладость волос ласково липнет к губам,

Льнет сирень к волосам золотым;

Зачарованность звуком свирели, остановки сознанья застывших шагов на третьих ступенях,

Тают, тают они; не дают превозмочь надежду и страх,

Восходя по ступеням.

Боже, я не достоин...

Боже, я не достоин...

но скажи только слово...⁴

1930

Из цикла «Ариэль»

Песнь для Симеона

Господи, римские гиацинты расцвели в кувшинах, и

Зимнее солнце крадется у заснеженных гор.

Жестокая пора укрепилась.

Невесомая жизнь ждет смертоносного ветра,

Как перо на ладони моей.

Пыль в лучах солнца, воспоминания, дрожащие по углам,

Ждут ветра, уносящего к мертвой земле.

Даруй нам свой мир.

Долгие годы прожил я в этом городе,

Хранил веру и соблюдал пост, подносил беднякам,

Знал почет и благополучие, не отказывал в них и другим.

Никто не выходил обиженным из моих дверей.

Кто вспомнит теперь мой дом? Где будут жить дети моих детей,

Когда придет время скорби?

Побегут они по козьим тропам, найдут кров в лисьих норах,

Спасаясь от иноземных лиц и иноземных мечей.

Пока не пришло время уз, плетей и сетования

Даруй нам свой мир.

Покуда мы не у гор опустелых,

Пока не настал час материнского плача,

Теперь, во время рожденья всеобщей кончины,

Позволь Младенцу, не изреченному и не рекущему Слову

Утешить сынов Израиля

И того, кому восемьдесят лет и ничего впереди.

По твоему завету.

Каждое поколение будет страдать и славить Тебя.

Да возвысятся и падут,

От света к свету идя по ступеням святых.

Не для меня мученичество, блаженство молитвы и мысли,

Не для меня наивысшая ясность.

Даруй мне свой мир

(И меч пронзит твое сердце,

Да, твое.)

Я устал от жизни своей и жизни тех, кто еще не рожден,

Я умираю смертью своей и смертью тех, кто еще не рожден.

Дай слуге своему удалиться,

Узрев твое спасение.

1928

Похвала Рождественской елке

К Рождеству можно относиться по-разному, есть

Несколько точек зрения, некоторыми из которых

Мы вынуждены пренебречь: общественной, безразличной, неприкрыто коммерческой,

Буйной (когда пивные открыты всю ночь)

И наивной, ребяческой, но не тем отношеньем ребенка,

Для которого свечи похожи на звезды и ангелок золотистый,

Расправляющий крылья на самой верхушке наряженной елки,

Не только украшение, но и истинный ангел.

Ребенок дивится Рождественской елке:

Пусть не проходит его удивленье

Празднеству как событию а не формальности;

Чтобы безумный восторг, потрясенье

У первой Рождественской елки,

При виде желанных подарков,

Каждого со своим ароматом,

Нежданно поданный гусь –

Это заведомое восхищение;

Чтобы трепет и радость

Не забывались с годами,

В скучном существовании, в пресыщенности и утомлении,

Знании о смерти, осознании неудач

И милосердии новообращенного,

Воспринятом как презрение к себе самому,

Неугодном Богу и оскорбительном для детей

(Здесь я с благодарностью вспоминаю

Санта Лючию с ее песенкой и пылающей короной),

Чтобы перед концом, на восьмидесятое Рождество,

(Восьмидесятое, значит последнее или одно из последних) –

Собранные воспоминания прошедших годовщин

Вылились в непревзойденное блаженство,

В котором будет и страх, тот

Что известен каждой душе:

Ибо начало напомнит нам о конце

И первое пришествие возвестит о втором.

1954

Кориолан
(Неоконченная поэма)

I. ТРИУМФАЛЬНЫЙ МАРШ

Камни, бронза, камни, сталь, камни, дубовые листья, копыта, каблуки

На асфальте.

Флаги. Трубы. Повсюду орлы.

Сколько? Считай. Ужасная давка.

Себя с трудом узнавали, и Город казался чужим.

Дорога к храму ведет. И стоим на пути друг у друга.

Здесь многие ждут, сколько нас? В такой знаменательный день разве это важно?

Идут? Нет еще. Ты видишь орлов.

Ты слышишь как трубы ревут.

Вот и они. А сам он покажется?

Наше неугомонное «эго» воспринимает, и мы

Можем ждать на скамейках с сосисками.

Что же сначала? Ты видишь? Скажи. Похоже, что это

5,800,000 винтовок и карабинов,

102,000 пулеметов

28,000 минометов,

53,000 полевых и тяжелых орудий

Не вижу, сколько снарядов, взрывчатки и мин,

13,000 аэропланов

24,000 двигателей

50,000 вагонов с боеприпасами

и 55,000 армейских вагонов

11,000 полевых кухонь

1,150 полевых пекарен.

Как они долго. А это не он? Нет,

Это Игроки в Гольф, Скауты,

И, конечно же, societe gymnastique de Poissy,¹

Наш Мэр и Извозопромышленник. Посмотри!

Вот и он, посмотри:

Глаза навыкате,

Руки покоятся на конской шее,

Глаза ожидающе смотрят, остры, безучастны.

О прячущий голову под голубиным крылом, укрывшийся под черепашьим брюхом,

Под пальмой тенистой в полдневный зной, под водопадом струящимся,

В неподвижной точке вращения мира. О укрывшийся.

Вот стекается к храму толпа. Потом принесение жертв.

Вот девственницы урны несут, урны, в которых

Прах

Прах

Прах от праха, и затем

Камни, бронза, камни, сталь, камни, дубовые листья, копыта, каблуки

На асфальте.

Это все, что увидеть смогли. Но сколько орлов! и трубачей!

(Загород мы не поехали в Пасху,

И взяли с собой крошку Сирила на службу. Били в набат,

Он кричал: трубачи!)

Не выбрасывай эту сосиску,

Она пригодится. Хитрит. Пожалуйста,

Дайте огня

Огня

Огня

Et les soldats faisaient la haie? ILS LA FAISAIENT.²

II. НЕУДАЧИ ПОЛИТИКА

КРИЧАТЬ, о чем мне кричать?

Плоть как трава: признает

Содружества Бата, Рыцарей Британской Империи, Кавалеров,

Да, Кавалеров Почетного Ордена,

Ордена Черного Орла (I и II степени)

И Ордена Восходящего Солнца.

Кричать, о чем мне кричать?

Сперва создадим комиссии:

Отделы по консультациям, действенные комиссии, соберем комитеты.

Один секретарь на несколько комитетов.

О чем мне кричать?

Артур Эдвард Сирил Паркер назначен телефонистом

С заработной платой в один фунт и десять шиллингов в неделю, с ежегодным

повышением на пять шиллингов

До двух фунтов и десяти шиллингов в неделю;

С Рождественской премией в тридцать шиллингов

И ежегодным недельным отпуском.

Комитет назначен для избрания комиссии инженеров

Для обсуждения проблемы Водных ресурсов.

Комитет назначен

Для Общественных работ, особенно реконструкции укреплений,

Комитет назначен

Для дискуссий с Собранием вольсков³

О вечном мире: изготовители луков, дротиков и кузнецы

Совместно назначили комитет по борьбе с уменьшением заказов.

А тем временем стража по городу маршем проходит

И скользкие жабы (О Мантуан) квакают в тихом болоте.

Светлячок сияет на фоне молний сверкающих

О чем мне кричать?

Мать! Мать!

Портреты семейные, пыльные бюсты на римлян похожи,

Схожие между собой, они освещены

Удачно зевающим факельщиком.

О укрывшийся под... Укрывшийся... Там, где лапка голубя на мгновенье застыла,

В неподвижном мгновенье, в дремлющий полдень, на самой верхушке полдневного древа,

Под оперенной грудью, истерзанной послеполуденным ветром:

Там цикламен расправлял свои крылья, там ломонос замирает на створке окна.

О мать (вдали от бюстов безупречной работы),

Я – мрачный череп среди этих голов

На сильных жилистых шеях

С режущими ветер носами

Мать –

Можем ли мы иногда, хоть прямо сейчас, быть вместе?

Когда воздаянья, закланья, жертвоприношенья

Будут окончены

Можем ли мы

О укрывшийся

В остановившемся полдне, в душной безмолвной ночи.

Пронесись на крыльях нетопыря, в молниеносном сиянии светлячков и майских жуков.

«В расцвете своем и крушенье, увечанный прахом», созданий

Ничтожных чириканье пыль поглощает и мрак.

О мать –

О чем мне кричать?

Нам нужны комитеты, имеющие полномочия, комиссии по расследованию, мы требуем

ОТСТАВКИ ОТСТАВКИ ОТСТАВКИ

Из «Незначительных стихотворений»

Глаза, в которых были слезы

Глаза, в которых были слезы,

Плывут к судьбе.

Здесь в сумеречном Царстве смерти

Нисходят золотые грезы,

Глаза я вижу, но не слезы,

На грех себе.

На грех себе,

Глаза я не увижу вновь,

Глаза решенья,

Глаза увижу лишь

У врат другого Царства смерти,

Если очнутся,

И смогут пережить хоть на мгновенье,

Хоть на мгновенье позабудут слезы,

И нам позволят улыбнуться.

Ветер примчался в четыре часа

Ветер примчался в четыре часа!

Ветер примчался, сорвав колокольчик,

Тот что качался меж жизнью и смертью,

В призрачном царстве теней колыхался,

Эхом в пространстве немом отзывался.

Вижу ли сон, или это виденье?

Лик почерневшей реки будто плачет

И слезы блестят на поверхности мутной.

Вижу, как копья за черной рекою

Сметают костры, разрушают станицы.

За призрачной страшной рекою монголы

С криками мечут огромные копья.

ПРИМЕЧАНИЯ

На русском языке стихи Т.С.Элиота впервые появились в переводах М. Зенкевича и И. Кашкина, выпустившими в 1939 г. антологию «Поэты Америки. XX век». В своих работах они старались не столько представить переводимого ими автора целиком, сколько заботились о качестве переводов, многие из которых и по сей день, представляют значительный интерес. И, тем не менее, вполне очевидно, что в государстве, подвергавшем опале собственных гениев, Элиот прижиться не мог. О нем, как и о Джойсе, Паунде, Беккете упорно умалчивали, считая их творчество инакомыслием, не вписывающимся в тоталитарное искусство. Не оставим без внимания факт, что у нас эстетические и культурофилософские статьи Элиота увидели свет лишь в 1997 г., войдя в книгу «Назначение поэзии» (под редакцией И. Булкиной), а за четыре года до этого появилось первое издание «Улисса» Джеймса Джойса.

Отголоски бессмертия

1. Дж. Вебстер (1580-1625) — английский драматург.

2. Джон Донн (1572-1631) — английский поэт.

Суини среди соловьев

В названии заметна аллюзия на стихотворение Элизабет Браунинг (1806-1861) «Бьянка среди соловьев».

1. Крик Агамемнона, царя Микен, убитого своей женой Клитемнестрой в собственном доме: «О горе! Мне нанесен смертельный удар!» Эсхил, «Агамемнон».

2. Залив в Юж. Америке.

3. Экваториальное созвездие. В «Энеиде» Вергилия, мерцающий в тумане Орион — вестник смерти.

4. Женский католический монастырь.

Al Som de l’Escalina

1. Третья ступень (лестницы у входа в Чистилище), см. Данте, «Чистилище» XXVI, 146. Так же первоначальное название III части поэмы Элиота «Пепельная среда».

2 . См. Шекспир, «Макбет» IVi.

3. В церковной символике, цвета веры и надежды.

4. См. Ев. От Матфея 8:8.

Кориолан

Кориолан (герой одноименной драмы Шекспира) — римский военачальник, отличавшийся гордостью и упрямством.

1. Гимнастическое общество Пуасси.

2. И солдаты отдавали ему честь? ОНИ ЭТО ДЕЛАЛИ.

3. С племенем вольсков воевали римляне. См. Шекспира, «Кориолан».