Памяти З.М.Басса
В больнице
после операции
сестра говорит спокойно
не срываясь на крик
— Только что в реанимации
умер старик
И добавляет
шепотом
с легким таким присвистом
— Он кажется был когда-то
бааальшим коммунистом
Когда ж он сделал карьеру
рабфаковский дед,
а?
Наверно тогда,
когда часто
освобождались кабинеты
Ветер закашлялся в облаке, словно простужен
Время скатилось с подола и плюхнулось в лужу
Ты ж был ровесником века, дед,
такие события
когда тебе было семнадцать лет,
ты не на танцы ходил —
на митинги
не невест вы тогда выбирали себе,
а партию
довыбирались:
полный теперь пиздец,
сестренки и братики
А повернись все иначе, дед,
ты бы пейсы носил
до пояса
И на жену бы кричал:
— Двойра!
наши дети опять неправильно молятся
Всем воздалось
кому вдвойне
а кому и сторицею
Тебе повезло, дед,
ты внучек своих называл
- Ахицелэ
Тебя спрашивали
— Расскажи, Михалыч, за что боролся и как воевал...
Эх, деда, как вышло
что ты свою жизнь
промолчал
Ты старый был уже, дед,
а дочка сбивалась с ног
в очередях и базарах
Ты радовался,
не забывают:
дают старикам-коммунистам паек
раз в неделю кило муки,
крупа, карамелек немного
какая-никакая, а семье подмога
Он умер в кровати,
проводами и трубками опутан
и совсем голый
успел только
сказать
— Мне холодно...
Мир свихнулся и покатился в тартарарам
Рождаются старики и умирают дети. Параллели и меридианы скрутились в клубок,
дура солнце бросился их растаскивать, запутался сам, и с тех пор встает
на юге и садится, где придется. Звезды, не зная падать им или взлетать,
носятся по небу, как взбесившиеся блохи. Ангелы собрались было трубить
в трубы, но не поделили, где чья, и ревут теперь по углам, размазывая сопли,
а старый Яхве запил горькую и не показывается уже вторую неделю
Да хранит тебя моя любовь
Холодно, знобко. Ворочая думы
Мрачный утес белой россыпи рад
Там подо льдом, то ли спит, то ли умер
В скорбном молчаньи застыл водопад
Как он играл, рассыпаясь осколками
Радуга в брызгах неслась к небесам
Мельница, кашляя старыми бронхами
Верила в завтрашние чудеса
Птицы орали. Под струями шумными
Камни швыряя, траву теребя
Речка стонала, и как полоумная
Каждую каплю вбирала в себя
Тихо теперь — он под панцирем сизым
Скачут от холода птицы внизу
Луч, поскользнувшись на тонком карнизе
Ловко сотрет ледяную слезу
Съехать с дороги наполнив клубами пустую еще не зеленую прерию
Пить тишину и забыть хоть на час все те мысли что сводят вторую неделю
с ума
Желтый цветок прошлогодний засохший найти под чужим неприкаянным деревом
После иголки таскать из ладони — мне кактус колючий в подарок прислала
зима
В черную ночь гул моторов чуть слышен
Ветер в трубе завывает все тише
Перебираю реестр потерь
В эту минуту, царапая скрипом
Уши заполнив пронзительным всхлипом
Властно откроется дверь
Вот они все. И актриса бездарная
Совесть моя — скандалистка базарная
Руки сложив, на пороге встает
Те, кого глупость моя не заметила
Те, кого грубость печатью отметила
Молча выходят вперед
Те, в чьей душе поселили неверие
Ложь, равнодушие и лицемерие —
Вы мой довека несмытый позор
Ближе врагов — мои сестры и братия
В ваших глазах я не вижу проклятия
Только безмолвный укор
Что ж вы молчите, сквозь смех и рыдания
В несколько дней я найду оправдания
Давит виски покореженный мрак
Сил больше нет, мой хребет переломится
День ото дня вас все больше становится
Совесть кивает: все так
Нагло хохочет веревка позорная
Скалится злобно коробка снотворного
Как же мне с вами дожить до зари
Но улыбнувшись светло, а не гаденько
Шлюшка надежда — беспутная наденька
Скажет: в окно посмотри
Там, наплевав на людские препоны
В голых ветвях раскричались вороны
Значит — глаза протирая от сна
Мягко ступая сквозь грязь и обиды
Легкой рукой отводя суициды
В город приходит весна
издевательский профиль
венчик над головой
лысый черт Мефистофель
был у каждого свой
рваных душ медяками
не пришлось заплатить —
все задаром, лишь память
полагалось убить
мастера дел заплечных
мы сошлись и в цене
а Фонтанка заплещет
разве только во сне
сыты, благополучны
мы довольны судьбой
оправдания лучше
разговоров с собой
даже тот, кому ростом
век минувший под стать
на Васильевский остров
не пришел умирать
вот и нас похоронят
под пастуший рожок
в ясном небе ворона
каркнет:
— Здравствуй, дружок
Говори, я буду слушать
Сигареты сон воздушный
Заполняет пеплом душу
Прожигая изнутри
Говори
О поэзии и прозе
О свербящей грудь занозе
И о том что на морозе
Ветер гасит фонари
Говори
Всего обидней
О неласковой отчизне
И о том, что в этой жизни
Как-то все не по уму
Я пойму
За слов рекою
Сердце полнится покоем
Неприметною рукою
Настоящую беду
Отведу
Говори, я буду слушать
Дребезг струн слова заглушит
Износившуюся душу
На детальки разбери
Говори
Захлопну двери
Ожиданьям не поверю
Боль молчанием измерю
И спрошу у пустоты
Был ли ты?
Stairway to Heaven
L.Z.
Помнишь, давно, в переполненном баре
Мальчик играл на дешевой гитаре
Пел, что в стране, где ни разу ты не был
Леди построила лестницу в небо
Блики мелькали по стенам и лицам
Звуки в сознанье впивались, как спицы
Руки ласкали чужие колени
Ввысь ускользали крутые ступени
Сны возвращались, забытые прежде
Девочка? Леди в летящей одежде
В сизом дыму, как мелодия, плыла
Слабые руки вцеплялись в перила
Замки, лачуги, шелка и вериги
Все безразлично — не надо религий
Ищешь не зрелища, алчешь не хлеба
Музыка знает, где лестница в небо
Звоном монет и восторженным свистом
Зал проводил своего гитариста
Ты не забыл, ты уверен, на свете
Где-то есть лестница в небо, и Леди
последнему снегу нелепому странному
заблудшему путнику гостю нежданному
я рада как песне простой и негромкой
как слабой улыбке больного ребенка
капризу не зимнему и не весеннему
греху за который не надо прощения
счастливой примете в чью силу не верю
я радуюсь снегу в начале апреля
Мой друг, оставим слово «навсегда»
Пусть в мире не бывает повторений
Все наши вины, наши прегрешенья
Простит не Бог, а талая вода
Мой друг, забудем слово «почему»
Не нам искать причины и решенья
Их смоет наводнением. Сомненья
Оставим распростертому уму
Мой друг, зачем нам слово «красота»
Она обманчива, изменчива и блекла
Ее уносит, как дождем со стекол
Насмешник время, или маета
Но что осталось в самом странном из миров?
То, для чего, мой друг, тебе не нужно слов
Это бредни, шери-брэнди,
Ангел мой
О. М.
А тебе в твоем дому
Хорошо ли одному?
А. Тарковский.
В красной лампе синий свет
На стене кривой портрет
Скучно щурятся глаза, на носу висит слеза
Веник, брошенный на пол, маргаритками расцвел
У стола теперь пять ног
Над окном висит сапог
Серебристый таракан тащит к лестнице стакан
Кот, засунув в ухо хвост, завывает на мороз
А уставясь в пустоту, презирает суету
Прокисает молоко беззаботно и легко...
Ничего не говорю
Молча в зеркало смотрю
Утомленно и светло объясняет мне стекло
— Просто ты пришла домой, тирли-мырли,
Ангел мой