Speaking In Tongues
Лавка Языков

Ирина Фещенко-Скворцова

С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА
(техника смешанная критика)

Смешанная техника -- форма? стиль? фактура? Не знаю, но это очень заразная штука. Вот, проглотила за один вечер 16-ый выпуск «Черновика» и захотела описать впечатления. И тут-то поняла, что попалась. Впечатления напоминали внезапное пробуждение Везувия -- лава, камни, газы, аки гады шипящие… Словом, смешанная техника. Самое страшное, все действительно перемешалось, сцепилось друг с дружкой чем только могло. Никакой возможности выделить один материал и спокойно проанализировать, как я привыкла это делать в научных статьях. Успевай записывать фонтанирующие мысли? мыслеформы? общественно опасные дефекты? шизоидальные продукты? издержки окультуренности? потуги индивидуации? Но я стойко боролась. Пустила в ход изначальную склонность к систематизации, строгому анализу и оценочным суждениям. Что получилось? Судите сами.

Потуга психологизма

Сама идея смешанной техники разумна с точки зрения классической психологии -- обеспечение полимодальности восприятия. Но за восприятием ( а вернее, одновременно с ним ) должен следовать процесс осмысления. И вот тут совершенно прав неизвестный друг П. Пепа: именно, именно Зигмунд. Это он здесь наследил своим кипящим котлом инстинктов, из которых главный, само собой, постоянно почему-то неудовлетворенное половое сверх ( чуть не написала сверхзадача, как у К.С. Станиславского) -- желание. Думаю, психоаналитики напрасно не используют столь ценную технологию. Возможность выхода наружу, визуализации, озвучивания и в конечном итоге хотя бы частичного знакомства с собственным ОНО. Это и должно было прийти на смену зашоренному сознанию наших многострадальных соотечественников. А главное -- какие перспективы! Ведь в психологической науке из уважаемого Фрейда вырос не менее уважаемый Юнг с его архетипами Самости, коллективным подсознанием ( ну вот, скажет кое-кто, уже и подсознание коллективным объявили, опять -- вперед к коммунизму?). А помните, Юнг-то сексуальную энергию, прямо скажем, поставил на свое место, туда, где ей и положено стоять (лежать? висеть?), не зарывайся, мол, тоже мне, Княгиня Мира сего…

Попытка мифотворчества:

Вечер символами полон,

Только имя улови…

Ночь стирает всю палитру,

Купиной неопалимой

Проступает контур сути,

Отступает суета…

Если так

Стирает старость

Буйство красок

Сладострастья, --

Может там,

За гранью пола,

Тайна истинной любви?..

Кстати, вот вариант того же стихотворения с использованием уникальной методики минимизации:

Вечер

Ночь

Проступает суть

Отступает сладострастье

За гранью пола --

Тайна любви?

Хотелось бы надеяться, что мне удалось найти смысловой стержень, но вот какая штука: как же тогда быть с определением двух разновидностей метафоры -- эпифоры и диафоры -- в написанной еще в 1967 году работе Ф. Уилрайта? Здесь я плавно перехожу к:

семиотической потуге.

Цитирую уважаемого Ф. Уилрайта: эпифора оставляет ощущение подспудной способности слов обозначать нечто большее, чем то, что они буквально говорят; благодаря диафоре, высказывание в поэтическом произведении обладает свойствами почти полной непереводимости, ее творческая роль заключается в том, чтобы вызвать к жизни нечто новое. Серьезная метафора, по мнению Ф. Уилрайта, отвечает обоим этим требованиям. Боюсь, что подобные метафоры ввиду своей текучести с легкостью пройдут сквозь сито уважаемого А. Кудрявицкого, а что же там останется в результате логического отбора? И логично ли изначально иррациональное подвергать логическому отбору? Хотя, с другой стороны, не этим ли мы занимаемся каждый раз, пытаясь перевести интимный шепот нашего ОНО в шумное русло «потока сознания»? Не удержусь от новой попытки:

Поток сознанья

Утром

Лишь потёки,

Потёки на бумаге

И потёмки

В душе.

Ночные ласточки,

Бесшумные крыланы

Умчались прочь.

И взвыло воронье…

Метафоры бессильное

Кривлянье.

Бесчувственные

Происки ее…

Кстати, о метафоре: да, с каждый годом все сложнее находить новые образы. Кажется все уже открыто, да еще такими колоссами, куда уж мне… Как точно отметил О.Мандельштам: «образы выпотрошены, как чучела, и набиты чужим содержанием, ничего настоящего, подлинного, страшный контрданс «соответствий», кивающих друг на друга».

Слова --

Подмены и обманы.

Слова,

Поддетые на вилку.

Метафорические брызги,

Осколки

Прежнего значенья.

Слова -- звучанья,

Звонко, колко

Навеянные льдистым ветром

На ткань, распятую на пяльцах.

Слова --

На откуп и на ощупь.

Слова --

Всевидящие пальцы.

И что же делать? Может быть, писать безобразные стихи? Нулевая образность была признана за полноправную в поэзии с начала ХХ столетия (работы Д. Овсянико-Куликовского) По А.Ф. Лосеву она базируется на чистых эмоциях и понимании этих лирических эмоций как ритмизованных аффектов. Это так называемая чистая лирика. Но, попробуй, улови чистую эмоцию, когда «свободен воздух, улица пуста»… Пожалуй-таки обломаешь рога, да и крылья из слюды.

Безобразной

Бывает красота,

Как белый свет,

Сливающий цвета,

Безоблачна,

Безмерна,

Нестерпима --

Проходит мимо.

Историческая потуга.

Да, всё проходит мимо. Однако, нашему поколению (женщины не говорят о возрасте, поэтому скажем так -- молодым женщинам) повезло. У нас было четко и ясно: исторический прогресс, все великие постепенно дополняют друг друга, усовершенствуют, так сказать, вот почему мы и идет к близкому и прекрасному далёку. Помню лозунг на стене в моей школе: поколение, которому сейчас то ли 7, то ли 10 лет будет жить при коммунизме. Я по возрасту проходила. Почему же мы до сих пор верим в прогресс науки, прогресс в литературе? Опять вспомню О.Мандельштама: литературные формы сменяются, но каждая смена, каждое приобретение сопровождается утратой, потерей; подобно тому, как существуют две геометрии -- Евклида и Лобачевского, возможны две истории литературы, написанные в двух ключах. Одна, говорящая только о приобретениях, другая -- только об утратах, и обе будут говорить об одном и том же (О.Мандельштам «О природе слова»).

Утрата утра --

День горячечный,

Где в сутолоке

Суть скрывается.

А вечер старчески сутулится.

И не смеется и не плачется.

Глаза глубокие, незрячие.

Какой ценой

За мудрость плачено?

Не об этом ли оригинальный по замыслу и по соответствию формы содержанию «Каталог приемов» Ю. Проскурякова? Доведенное до абсурда абстрагирование, формализация, столпотворение научных терминов из всевозможных областей человеческого незнания. Практический показ невозможности перевода, немыслимости синтеза. Деконструкция самой деконструкции, на которую намекает автор «Последней деконструкции», ирония над иронией. О, недаром в середине работы Ю. Проскуряков взрывает текст -- безумный бред полуспящего: « смешав чернозем и поэзии эллинской речь, / века вас рассудят, прозрачные вещие строки…». И упоминающаяся в конце Кассандра, намеренно снижающая патетику стихотворения: «и воет Кассандра, безумная девка одна» -- отсылает нас к тексту «Кассандриона». Читавшие «Кассандрион» помнят иерархию поэтов по влечению к непонятному и противопоставление, если можно так выразиться, истинной формализации ( например, в стихах Дилана Томаса, вдумчиво исследуемых автором) и ложной, которая состоит в формальном оперировании языком. На мой взгляд, «Каталог приемов» -- убедительная иллюстрация мыслей «Кассандриона».

"Века вас рассудят, прозрачные вещие строки…». Вот именно, прозрачные, этот критерий истинности произведений искусства и меня заинтересовал. Позволю себе отослать желающих к моей статье «Оправдание искусства». Она, на мой взгляд, тоже представляет собой смешанную технику. Образ прозрачности переводит «поток сознания» к потуге философской.

Вот противоположное мнение о прозрачности формы. Его высказал известный испанский философ ХХ века Хосе Ортега-и-Гасет. Описывая процесс рассматривания сада через стекло, он акцентирует наше внимание на том, что увидеть сад и увидеть стекло, через которое мы смотрим (при условии, что оно чистое) -- это две разные операции, которые исключают одна другую и требуют разных подходов. Произведение искусства исчезает из поля зрения того, кто видит в нем только занимательную историю Хуана и Марии или Тристана и Изольды. Предмет искусства, согласно мысли философа, является художественным только при условии, что он нереальный. Анализируя так называемое новое искусство, идущее на смену реализму, Ортега называет его искусством для самих художников, а не для всех, искусством кастовым, а не народным. Каковы же основные тенденции нового стиля? Дегуманизация искусства, избегание жизнеподобных форм, превращение искусства в игру, глубокая ироничность: искусство -- это что-то несерьезное, что не влияет на жизнь (Ортега-и-Гасет «Дегуманизация искусства» ). Не хочу умалять заслуги Г.В. Спешнева в создании антиэстетики. Но так называемую антиметафору, похоже, открыл Ортега-и-Гасет. Правда, их взгляды на происхождение метафоры несколько отличаются. Г.В. Спешнев считает, что в классической поэзии метафора -- это уподобление по сходству с целью упрощения ( «Личное дело или Обнова»). Ортега утверждает табуистическую природу метафоричности, берущую свои истоки с тех времен, когда человек старался избегать некоторых вещей, избегать реальности ( не называть вещи своими именами). Но оба мыслителя сходятся на том, что старая метафора украшала действительность, тогда как новая преуменьшает и принижает и без того бедную действительность. По образному выражению Ортеги «оружие поэзии восстает против природных вещей, раня или убивая их». За что? И не прав ли был В.В. Розанов, когда утверждал: вещи чище, благороднее людей («Опавшие листья»)? Ну что ж, вот и снова прогресс сопряжен с утратой -- «утрата утра…».

Домашние вещи не могут,

Как камни, меняться от солнца, от ветра,

Вещам

Под руками людскими стареть и ветшать.

Не зная покоя и платы,

Когда-то нарядное платье

Довольно, что ветошью служит,

Себя причисляя по-прежнему

К нужным вещам.

И в сумрачный вечер

Не плачут они, что не вечны,

Что пятен и трещин

Щедрей и затейливей вязь…

А старые люди похожи на старые вещи,

И зреет меж ними незримая связь.

*** * ***

В подсвечник мастер не вложил,

А надышал тепла,

И он не жил, а лишь служил,

Он был -- и светел был в ночи,

И суть его в огне свечи,

Как бытие текла.

Ортега подчеркивает безрезультатность нового искусства. Если раньше от поэзии и музыки ждали по большому счету спасения человечества на руинах религии и неисправимого релятивизма науки, ждали воспитания и перевоспитания человечества, - то теперь? Общая черта постмодернизма -- ироничность -- надо всем и над собою в первую очередь. Искусство как серьезное занятие исчезает, остается искусство фарса. Невольно вспомнишь мудрых китайцев:

Мэн -- цзы был принят лянским правителем. Ван сказал: « Отец! Вы приехали ко мне, не посчитавшись с расстоянием в тысячу ли, вероятно, чтобы принести пользу моему царству?»

Ах, ван!

Зачем непременно о пользе?

Не это ли главное зло?

Правитель о благе страны помышляет,

Сановник для блага семьи промышляет,

Чиновник во благо свое умышляет…

Ах, ван!

Зачем непременно о пользе?

Не это ли -- главное зло?

Так, незаметно мы приблизились вплотную к новому аспекту:

потуге педагогической,

которая часто превращается в требование теургичности творчества. Отрицает ли ее так называемое новое искусство, как это категорично утверждает Ортега? В своей статье «Диалектика формы в поэзии» я привожу образ пирамиды познания, пирамиды творчества, представленный в концепции символизма А. Белого (А. Белый «Эмблематика смысла»). Восхождение в ряде творчеств, преодоление одного творческого ряда другим на пути к вершине теургического творчества. Думаю, к этой концепции А. Белого вплотную подошли автор «Кассандриона» Ю. Проскуряков и автор «Тезисов этической эстетики». В подтверждение цитирую: «Выбор же формы, стиля, фактуры…это все та же, известная человечеству на протяжении его истории, попытка показать схватку одухотворяющей воли творца с косной материей и доказать победу жизни духа над тлением и распадом» (Ю. Зморович); « Поэзия -- это не кривое зеркало явлений мира, Поэзия -- это линза, собирающая его Свет…чтобы зажечь в себе свой Свет -- внутренний» (Е. Даенин). Вот так ответил мне «Черновик» на вопрос -- отрицает ли новое искусство требование теургичности творчества, требование восхождения.

Но нельзя насильно ускорить это восхождение в каждом индивидуальном случае. Снова приходят на память мудрые китайцы:

Природа людская --

Подобие ивы.

Порой прихотливы

Порока извивы, --

Но чести достоин

Искуснейший, ибо

Он сделал из ивы

Прекрасную чашу

Для мудрости Неба.

Рубить по живому --

Проклятье накликать.

Недолгим наклоном,

Благим пожеланьем

Останется благо.

Природа людская

Подобна потоку:

Теченье воды

Не стремится к востоку.

Откроешь ей путь,

И течет, не гадая.

Не зла, не добра,

Как природа людская.

Поток устремляется

Вниз неустанно.

Но воду преградой

Подняться заставят --

На круче застынет,

Вершине не рада.

Жестокость в ответ

Порождает жестокость.

Подобна потоку

Природа людская.

Не спорит с природой

Для Неба рожденный.

Нежнейшие всходы

Мудрейший не тянет.

Безвременно вянет

Росток поврежденный.

Не спорит с природой

Для Неба рожденный.

И еще о моих любимых китайцах: в своей технике смешанной критики ( или смешанной технике критики?) не могу пройти мимо автора очаровательных «Трех Китаев», который «тихо мелодию света / за руку тонкую водит / нежит ее, выводит /сквозь золотые века». Настолько цельно это произведение, что невольно приходит на память герменевтический круг -- аспект процесса понимания, связанный с его циклическим характером. Помните, блаженный Августин утверждал: библейский текст повторяет одно и то же, и если не понятен смысл некоторого отрывка, достаточно обратиться к другому отрывку. Вот тут, действительно, как говорит Г.В. Спешнев, метафора пронизывает весь текст, иносказание в каждом звуке, слоге: «А весна -- как везде, между синим и желтым -- зелёный. Распускаются яростно листья и лезет трава. Время дерева, кисло во рту, скоро лето. Китайское долгое лето, горячий огонь». Да, именно китайцы: истинные слова кажутся парадоксальными, знающий молчит (Лао-Цзы); как бы мне найти человека, забывшего про слова, -- и поговорить с ним! (Чжуан-Цзы). Мне представляется, что классика в снятом виде присутствует в произведении И. Сорокина -- представителя интеллектуального авангарда, в прозрачных (?) стихах Д.Стрижова, в женственно бережных строках Татьяны Грауз о радости, которая склоняла голову… Если истина всегда парадоксальна, то парадокс имеет шанс быть истиной?

Не приснилась еще

Прямота умолчанья?

Прикоснись и отпрянь,

Забывай про слова.

Чудаком прослыви

В ожидании чуда…

Хорошо, если мысли

Пришли ниоткуда.

*** * ***

Для рыбы -- сеть,

Для птиц -- силки,

Для мысли -- слово.

Зверь приручен --

И клетка не нужна.

Но откровений

Хитрая полова

Не открывает

Полного зерна.

Истина в поэзии всегда парадоксальна по отношению к контексту. Но если бы не было контекста, то не было бы и парадокса, а следовательно… Прорывается у меня последний (надеюсь!) аспект, последняя

потуга — литературоведческая.

Как известно, выдающийся филолог, историк литературы Ю.М. Лотман определял поэтический текст как мощный и глубоко диалектичный механизм поиска истины («Анализ поэтического текста. Структура стиха» - курсив мой И. Ф.-С. ). А новаторство определял как значимое отношение к традиции, одновременно восстановление памяти о ней и несовпадение с нею. Но если бы не было, с чем не совпадать, какие ожидания опровергать… Классика, в снятом виде ассимилировавшаяся в новое искусство -- вот что есть истина (на мой взгляд). А вот еще одна интересная мысль Ю.М. Лотмана: художественный текст реагирует на соположенные (порой чисто случайно -- курсив мой И. Ф.-С.) тексты, входя с ними в семантические отношения. Так рождается проблема композиции ансамблей -- сборника, альманаха… Вот когда я поняла, почему с таким интересом читается «Черновик». Само расположение текстов по отношению друг к другу создает психологический эффект контраста, когда, например, на фоне страшилок А. Зубаржука ( прошу простить за определение) так трогательно смотрятся не от мира сего паучонок и влюбленная муха Дины Гатиной. Именно эта полифония голосов учит слышать другого, помогает каждому найти свое в чужом. Да, пожалуй, ритм композиции, ее неповторимый имидж. А еще -- поиск. Понятно, когда ищешь, не всегда находишь сразу. Но как интересна, например, форма В. Рафеенко, я бы назвала ее молением о даре истолкования. Обнаженность боли: «…у нас не было дома, нашего, на двоих, без прошлого, чтоб наш только. Только и надо было, что дом. Дом ».

Не знаю, кто первый затеял

Пустую погоню за тенью?

В послушном отзывчивом теле

Из глуби, из тайны, из теми

Мерещатся чуждые тени,

Тенета, капканы, следы.

Вслепую -- туда и обратно.

Душа, все равно, необъятна.

Вот, разве что, вырвать из тела --

Из теми, из тени -- на свет?

Ну, а как же противоречия мировосприятия, как же «широк человек, я бы сузил»? Может быть, прав сумасшедший Кириллов в «Бесах» Ф.М. Достоевского: человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив? Взгляд сверху снимает противоречия, синтез включает в единое противоположные стороны. А вот если одной из сторон нет, тогда…

И снова друг о друге

Судим праздно

На шкуре неубитого медведя.

Не плачь.

Тревожно, к ветру,

Заалеет запад.

Медвяно -- терпкий

Тополиный запах,

Осевший толстым слоем

У ограды.

И винограда

Запотевшей гроздью

Осенний воздух…

Ты счастлива

И, значит, виновата.

Не плачь.

Пускай другие

Будут правы.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Ирина Фещенко-Скворцова

С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА (техника смешанная критика)

Потуга психологизма

Попытка мифотворчества:

семиотической потуге.

Историческая потуга.

* * *

потуге педагогической,

* * *

потуга — литературоведческая.

Speaking In Tongues
Лавка Языков

С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА
(техника смешанная критика)

*** * ***

*** * ***