Speaking In Tongues
Лавка Языков

ВИЛЕМ ФЛУСЕР

ТЕЛО КАК ПРОЕКТ

Если тело помалкивает, если ни один из его органов не мешает игре, если тело и вправду ходит по струнке (под «стрункой» здесь подразумевается центральная нервная система), тогда телесное влечение действительно является экзистенциальным настроением. Так что зачем, казалось бы, проектировать альтернативные тела, как это пытаются делать производители протезов, генные инженеры и прочие специалисты по телам? Не разумней ли лучше поддерживать тело в том виде, в каком оно есть, как это пытаются делать врачи?

Аргументация в защиту отказа от «данного» тела исходит, однако, не только из сомнительного успеха медицины: обстоятельство, что в конце концов нам суждено задохнуться, скорее всего, не изменится и в будущем. Кроме того, есть ещё два аргумента против «данного» тела. Первого мы коснёмся здесь лишь вскользь: телесное влечение, счастье бытия во плоти -- весьма запутанная вещь. Похоть и желание -- не одно и то же. Пусть утверждается, что философия множит скорбь, это ещё не отрицает omne animal triste. Второй аргумент таков: «данное» тело -- результат слепой, продолжающейся уже миллионы лет игры в кости, и при ближайшем рассмотрении оказывается, что выпавший результат далеко не лучший. Может быть, существуют лучшие методы, чем слепой случай? Этот вопрос -- тема этого эссе, и он же -- главная тема нынешней «культурной революции», хотя не все и не всегда отдают себе в этом отчёт.

Человеческий организм (и в разной степени -- все живые организмы) -- чрезвычайно сложная система, причём, на всех уровнях анализа. Этой сложной организацией объясняется господствовавшее до недавних пор убеждение, словно бы тело своим возникновением обязано сверхчеловеческому намерению. Казалось исключительно маловероятным то, что подобная сложная система могла возникнуть а результате случая. Сегодня же эта сложная организация кажется следствием функций, возникших случайно. Сложность взаимодействия органов, например, представляется следствием развития изначально неразделённых органов: сложная организация как следствие спецификации первоначально общей системы, а спецификация -- как следствие случая. Сегодня можно, по крайней мере, предполагать, что эта первоначальная общая система была довольно простой. Возникшие четыре миллиарда лет назад протобактерии имели, вероятно, довольно простую структуру, возникшую при сложившихся тогда обстоятельствах. Из этих бактерий, вследствие обстоятельств, практически неизбежно зародились бактерии, выделяющие кислород, и так же неизбежно истребили протобактерии, указав путь всему развитию жизни на земле. Сложная организация организмов сделала их менее чудесными, менее невероятными.

Но сложная организация организмов, особенно человеческого, не так уж и чудесна ещё по другой причине. Следует различать сложность структурной и функциональной организации. Например, в отношении структуры, шахматы -- сравнительно простая система, в то время как функциональная её организация сложна: небольшое количество фигур и правил обуславливает большое количество возможных ходов и ситуаций. Человеческий организм -- противоположный пример. Например, зубы представляют собой чрезвычайно сложные структуры и встроены в ряд других сложных структур при помощи чрезвычайно сложных методов («фигуры» и правила игры нельзя описать вкратце), однако же, что касается функции, то примитивные каменные жернова дадут зубам фору. То, что жернова вообще существуют -- так же как и другие инструменты -- доказывает, что человек всегда сознавал функциональную бедность своего организма. В этом (пусть частичном) смысле всё развитие культуры вещей движется в сторону проектирования искусственного тела -- для замены естественного.

Неудовлетворённость функциональной бедностью нашего организма идёт в настоящее время и дальше. Всего один пример: нас не удовлетворяет диапазон наших чувств. Наши искусственные, в сравнении с телом -- довольно простые органы чувств (инструменты) делают наглядным, насколько маленькие обрывки реальности дано нам воспринимать. На шкале времени мы можем воспринимать лишь периоды от секунд до годов, хотя для нашего развития должны уметь оперировать миллисекундами и миллиардами лет; а в пространственных координатах нам доступны лишь миллиметры и километры, хотя наша судьба зависит от манипуляций микрометрами и световыми годами. Человеческий организм в своей функциональной бедности не приспособлен к задаче нашего выживания. Мы вынуждены проектировать альтернативные тела.

Со стороны поклонников телесности доносятся возражения, что осознанию бедности тела мы обязаны самому телу (центральной нервной системе). Аргумент правильный, но это ещё не значит, что мы должны мириться с этой бедностью. Наоборот, напрашивается вывод, что функции тела следует «переместить» (колёса -- вместо ног, рычаги -- вместо рук), и что именно это и является возможностью, заключенной внутри программы нашего тела. Аргумент в защиту тела гласит, что в нём заложены возможности (особенно в центральной нервной системе), использовать которые мы только начинаем, и одна из таких возможностей - проектировать альтернативные тела. Парадоксальным образом, этот аргумент, словно кусающий себя за хвост, говорит в пользу проектирования тела. Из нужды, а не из собственного желания (и не из телесных желаний) многие люди приходят к проектированию живых существ, а в будущем, возможно, и собственных тел. Они поднимаются от естественного к искусственному телу, из животного состояния -- к специфически человеческому.

Встающий вопрос, как же будет выглядеть проект человеческого тела, требует, чтобы человек рассмотрел себя теперешнего. Человек -- баллон с внутренним давлением немного выше давления окружающей среды. Если наружное давление ослабевает, человек лопается, если оно возрастает -- человек оказывается раздавлен. В настоящее время мы знаем уже многое о механике и динамике этого внутреннего давления и не находим в нём ничего сверхъестественного. Ни одной религиозной секте не приходит в голову молиться кровяному давлению. И тем не менее, ничуть не удивляет то, что продолжительное время этому давлению приписывалась святость. (Некоторые автопокрышки старого образца тоже носят название «Seele», «душа».) С этой, сакрализирующей, точки зрения на баллон нашего тела оно представляется оболочкой, внутри которой скрывается суть. Скажем так -- мы подчиняемся давлению снаружи, противостоим ему давлением изнутри, и наше тело впечатлено наружным и отпечатано внутренним давлением; иначе говоря, мы являемся субъектом, мир -- объектом, а тело - границей между ними. То, что составляет внутреннее содержание этой баллонной антропологии и то, что следовало бы устранить при помощи изучения телесного давления, хорошо известно.

Образ баллона следует дополнить двумя отверстиями, которые в нём наблюдаются. Через одно (рот) в баллон втекает окружающая среда, выделяемая затем через другое (анус). Стало быть, речь идёт скорее о сложно сконструированном раздутом шланге. Сложном, потому что при ближайшем рассмотрении он имеет две полости, а также потому, что окружающая среда сочится и через кожу. Всякая телесная феноменология исходит из находящегося под давлением шланга, как становится наглядным и из выражения «worm-like feeling».

И червь извивается. Но говоря об анимализме, имеется в виду не только внутреннее давление (anima), но и извивание («быть анимированным»). Естественно, это извивание -- продукт сложения двух векторов (внешнего и внутреннего давления), однако, такая радикальная механическая антропология не находит сторонников, поскольку даже дождевые черви извиваются не только по законам механики, и человеческие движения (поведение) также подчиняются воздействию пересекающихся и перекрывающих друг друга силовых полей -- электромагнитных, химических, психических, социальных, культурных -- настолько, что мы вынуждены говорить о сверхопределённости. Эту сверхопределённость иногда называют «свободой». Придающим вес является фактор, что ни одним единичным силовым полем, участвующим в игре, нельзя пренебречь, потому впечатление свободы и наличия души (или её эквивалента) усиливается. Это объясняет, почему люди повсеместно, отдавая себе отчёт в природе телесного давления, стойко продолжают держаться за идею обитающего внутри их тел духа. Эта идея разъясняет простым образом проблему их сложного поведения, а люди желают (по праву) упрощения.

Этот только что описанный извивающийся червь будет растоптан -- не потому, что на него случайно наступят или намеренно убьют (хотя и такая возможность не исключена), а потому, что распад запрограммирован в самой его сложной структуре. Внешнее вмешательство излишне -- он и так распадётся. Симптомы -- напрасные предостережения -- этого приближающегося распада называются «болью» и «болезнью». Чем сложней структура червя, тем выразительней эти симптомы. Здесь мы касаемся центрального вопроса об устройстве человеческого организма. Точнее говоря, внутри раздутого шланга имеется орган, способный «воспринимать» (не вникая в это понятие), причём не только окружающую среду, но и само тело, вместе с симптомами распада. Этот орган в человеческом теле гораздо более действен, чем в большинстве известных организмов -- так, что мы воспринимаем боль и болезнь яснее, чем другие существа. Имеется в виду центральная нервная система, в свою очередь разделённая на многочисленные органы, среди которых особая роль отведена неокортексу⁽¹⁾. Эта нервная система обладает своеобразным смещением взаимосвязи: большинство, вероятно, все без исключения другие известные существа имеют нервную систему, находящуюся в равном положении с другими органами тела и служащую червю и его извиваниям; человеческий же извивающийся червь всеми своими органами служит центральной нервной системе и её специфическим функциям. При проектировании альтернативных тел следует исходить из именно этого своеобразного смещения взаимосвязи.

В «данном» человеческом теле это смещение произошло не полностью. Отчасти нервная система всё ещё служит извивающемуся червю; она программирует и управляет его извиваниями. Отчасти же сам червь служит функциям этой системы. Этот факт требует ответа на вопрос, почему же червь извивается и «зачем» воспринимает нервная система.

Вопросы, начинающиеся словом «зачем», не слишком подходят для перспективы, направленной на изучение, и всё же неизбежны на биологическом уровне. Извивания червя являются частью движения всей экологической системы, покрывающей земной шар: червь извивается, чтобы выжить, размножиться и прокормить других червей. В той степени, в которой нервная система служит телу, её целью является приготовление пропитания для дождевых червей и бактерий. Нервная система как отдельно стоящая структура воспринимает, чтобы обработать данные и получить информацию, запомнить её и передать дальше. В той степени, в которой тело служит нервной системе, оно нацелено на преумножение информации в мире. Занятие по преумножению информации -- специфически человеческое занятие. Отсюда следует, какую цель будут иметь альтернативные, спроектированные тела -- а именно, служить центральной нервной системе в преумножении информации. То есть, в эволюционную игру случая следует вмешаться, чтобы завершить начатое смещение взаимосвязи «нервная система -- остальное тело», чтобы конкретизировать становление человека. И это -- основная тема нынешнего кризиса.

С разных сторон уже производятся попытки борьбы. Размышления выше ведут к выводу, что вся материальная культура в течении двух миллионов лет была попыткой заменить «данное» тело искусственным и предоставить этот протез в распоряжение нервной системы. С началом индустриальной революции работа над этим протезом ускорилась и стала утончённей, причём речь идёт не о том, чтобы соединить с этим искусственным произведением индивидуальное тело -- а о соединении всех людей «вместе». С недавних пор совершается попытка вмешаться в игру случая, в биологическое развитие, причём не при помощи изменения организмов (фенотипов), а информации, программирующей биомассу (генотипов). Пусть эти попытки химеризации (в противоположность традиционной гибридизации) распространяются пока лишь на простые организмы, такие как бактерии и вирусы, но тенденция уже вполне отчётлива⁽²⁾. Здесь будет уместным одно слово в предостережение: нацистские попытки биологического вмешательства, зачастую приводимые в качестве возражений против описанной тенденции, нацеливались совсем в другом направлении. Они исходят из примитивной фенотипической предпосылки и ошибочно пытаются избегать гибридизации. Тупая идеология на крови -- не аргумент против генной инженерии. С другой стороны, немалочисленны попытки механизировать функции нервной системы -- такие, как исчисление, калькуляция, выбор решения, короче говоря, «разум», -- переместить их из живого в неживое, чтобы освободить нервную систему для творческого изготовления информации. В первую очередь пытаются освободить нервную систему от запоминания произведённой информации (в памяти). С другой стороны пытаются сделать нервную систему всё более независимой от тела, то есть, кормить нервную систему доступной ранее только через переживание и восприятие информацией при помощи внедрения электродов, медикаментов или других «средств». И последняя тенденция, которая будет здесь упомянута: трансплантация нервной системы (в первую очередь, мозга) из тела в тело. Таким образом, тело деградирует до состояния простой подпорки для мозга, и при факте пересадки из старческого в младенческое тело становится возможным перехитрить смерть.

Дрожь, которую испытывают законопослушные бюргеры, наблюдая эти тенденции, можно вынести за скобки. В принципе, речь идёт лишь об одной, усиливающейся, тенденции -- в сторону альтернативного тела, и дрожь следовало ощущать уже беря в руку каменное кайло, а не при изобретении искусственного разума или трансплантации мозга из тела в тело. Реакция менее законопослушных бюргеров на эти тенденции должна быть рассмотрена более серьёзно. Они видят результатом этих тенденций следующее: люди с их старыми, «данными» телами станут обслуживаться живыми (на смену неживым) машинами (и возможно, спариваться с ними), они станут перелагать обязанность принимать решения исключительно на искусственный разум (при помощи программируемых средств), а сами будут выполнять впредь только функцию транспортировки органов. То есть, превратятся обратно в червей. Этому факту предшествуют уже становящиеся заметными симптомы (например, «couch potatoes»), внушающие гораздо больше дрожи, чем все опасения законопослушных бюргеров оказаться бестелесными. Проекты альтернативных тел не должны терять этого аспекта из вида.

Возможна следующая формулировка: в случае, если центральная нервная система освободится от остального тела, либо она, либо тело полностью эмансипируется, а остаток деградирует. Вырисовывается кошмарная возможность победы тела над мозгом, животного начала над человеческим, причём в форме высокоорганизованной формы человека на службе у уподобившегося червяку животного. Более негативную утопию сложно себе представить, а ведь она вполне в пределах достижимого. Нас охватывает ужас, стоит нам посмотреть через эту призму на подрастающее поколение. Ужас заключается не в генетически обоснованном отвращении к червям, потому что этот ужас мы в силах преодолеть. Ужас в том факте, что в этом случае искусство оказывается на службе у природы, долг на службе у лени, идеалы на службе у пищеварения и инстинкта размножения. И в пределах видимости нет аргументов, которые могли бы предоставить нам возможные альтернативы. Почему бы, действительно, нашим правнукам не быть искусственно насыщаемыми, искусственно размножаемыми червями? Гегель утверждает, что всякое сознание несчастливо -- почему бы, действительно, нашим внукам не желать бессознательного счастья? Поскольку возразить на этот счёт нечего, бездна между поколениями всё ширится. Яйцеголовым нечего сказать червям, а червям нечего сказать яйцеголовым, даже если черви и водятся в мозгах у яйцеголовых, как червячок Шамир, проживавший в голове Соломона, мудреца и справедливца.

Это эссе -- не о нашем будущем в форме червей, хотя бы по той простой причине, что такие, уже существующие, правнуки (из их перспективы -- вполне правомерно) таких текстов не читают (если вообще умеют читать). Поэтому мы можем спокойно поговорить по-человечески и аргументировать против участия в зверстве таким образом: в объективном мире мы -- субъекты, поскольку зависим от него телом (этим объектом). Из-за тела мы подчиняемся обстоятельствам объективного мира, не только потому, что нам нужны «жизненно важные» продукты, но и потому, что наше тело подчинено законам объективного мира: при падающем давлении или при собственном падении оно разбивается. Раньше человек пытался эмансипироваться от мира, подвергая изменениям последний. Как метод освобождения (самоизменения человека) изменение мира сомнительно и по ряду практических причин. Обработанные объекты сами превращаются в обстоятельства, и чем больше мы подвергаем мир манипуляциям, тем больше попадаем в зависимость от обработанных вещей, от культурной обстановки. Отсюда возникает вопрос, не существует ли других методов эмансипации субъекта, кроме манипуляций над объектами. Ответом на этот вопрос является манипуляция над подчинённым нам телом. Все проекты тела нацелены, на самом деле, на создание такого тела, которым можно было бы неограниченно пользоваться, а не зависеть от него, и, таким образом, от объектов. Если это удастся, человек сможет жить выпрямившись и напрямую. Аргумент за червяков не имеет основы: просто им легче ползать, чем встать в полный рост. А для нас, других, тех, кто увлечён проектированием альтернатив, поскольку данность нас не устраивает, этот аргумент хоть и не основателен, но основательно соблазнителен.

Из этих рассуждений следует, что проектируемое альтернативное тело должно выглядеть приблизительно так, как оно представляется нервной системой. Существует так называемый «мозговой человечек»: набросок тела, каким оно отображается у нас в голове. Абрисы человеческого тела явно в нём прослеживаются, только в исключительно изменённых пропорциях. Больше всего бросается в глаза гротескно преувеличенный язык, пенис и большой палец правой руки -- как если бы всё остальное тело служило лишь подпоркой для этих трёх органов. Весьма поучительно сравнение картины тела, рисуемой мозгом по отношению к картине, рисуемой органами чувств -- ещё более поучительно, чем рассматривать поверхность Земли в различных проекциях. Гренландия и большой палец могут служить тому примером: в одной проекции они выглядят как маленький остров и маленький палец, а в другой -- как обширные формирования. Большой палец с точки зрения мозга более значителен, чем грудная клетка. Однако, против модели «мозгового человечка» как проекта альтернативного тела имеются возражения. Во-первых, человечек стоит на почве недостаточной изученности структуры и функций мозга. Во-вторых, он отображает тело таким, каково оно есть, а не таким, каково должно быть. И в-третьих, оно отображается в таком мозге, какой он есть, а не должен быть -- из творческой перспективы. Мы должны проектировать тело для такой нервной системы, какую мы хотим иметь, отличную от той, которую мы имеем. Поэтому мы должны в первую очередь иметь в виду, как может выглядеть более оперативная центральная нервная система.

Неврология совершает в настоящее время прогресс, по темпу схожий с прогрессом в физике 17-18 века. Следует ожидать схожей с индустриальной неврологической революции. Не стоит на данный момент вдаваться подробности, поскольку они лишь затмят общую картину. Вскоре станет понятно, что правое полушарие мозга может быть мобилизовано в гораздо большей степени, чем это происходит сейчас. Одно это привело бы к радикальному изменению мышления, чувства и переживания. (Как случилось, что правши превалирует, окажется в будущем насущным вопросом.) Тогда же встанет и вопрос о том, каким образом соотносится неокортекс с прочими разделами мозга, выражаясь психологически -- о соотношении различных слоёв сознания. Сложно представить, сколько творческого потенциала содержится в этих возможностях. И, наконец, закономерен вопрос, стоит ли нам мириться с наличествующей полусферической формой мозга. В природе есть примеры мозга в форме полной сферы (например, кефалоподы⁽³⁾). Трансплантация нужного гена в человеческую генную комбинацию, расшифровка которой уже стучится в дверь, вполне мыслима. Немыслимо, тем не менее, как подобный «полный мозг» будет обрабатывать данные, потому что, чтобы представить себе это, нам нужно такой мозг иметь.

Проектируемый мозг должен быть оснащён соответственными органами чувств. Существуют нервные системы, в этом отношении нас превосходящие, как перепончатокрылые или те же кефалоподы. Нет никакой значимой причины, по которой нам следовало бы смиренно преклоняться перед генетическим древом жизни, а не перескакивать с ветки на ветку, ухватывая привлекающие нас плоды. Разве мы не происходим от обезьяны? Хотя нам и не обязательно обезьянничать, сидя на дереве. Органы чувств, к примеру, улавливающие радиоактивность или воспринимающие электромагнитные колебания в диапазоне шире, чем могут наши теперешние глаза, вполне нам сгодились бы? Конечно, у нас есть инструменты, улучшающие наши чувства, но это лишь эрзац: инструменты усугубляют один аспект, оставляя другие без внимания. Электронный микроскоп, например, смотрит в структуры глубже, но и гораздо пассивней, чем глаз. Органы чувств предпочтительней инструментов и потому, что напрямую подключены к мозгу. (В конструкции инструментов заметен теоретический принцип, по которому они спроектированы.) Поле проектирования новых органов чувств не имеет границ.

То, что верно для органов чувств, верно и для других функций центральной нервной системы. В том виде, в котором она сейчас функционирует, эта система используется весьма неполноценно. Даже не впадая в фантазии (не вдаваясь, скажем, в парапсихологию), можно утверждать, что в этой системе содержатся возможности, которые прямо таки взывают к тому, чтобы их использовали по назначению. Почему это не случилось до сих пор объясняется тем, что мы были слишком заняты познанием и изменением окружающих объектов и отвлеклись от собственного тела. Даже в Индии, у которой нам следовало бы в этом отношении поучиться, не было произведено ничего, что могло бы сравниться с нашей «объективной» наукой и техникой. Одним словом, проектирование альтернативной центральной нервной системы (или нескольких таких систем) даже сейчас, в расцвет теперешнего отказа заниматься этим проектом, представляется вероятным творческим приключением, особенно, если вообразить, что такие системы можно подключить к другим, например, «мокрым» компьютерам или центральным нервным системам других существ.

Только когда мы сможем преодолеть головокружение, возникающие при таких размышлениях, мы будем в состоянии начать думать о проекте остального тела. В первую очередь, оно, как сейчас говорят, должно быть более удобным для пользователя. Оно должно быть свободно ото всех мешающих нервному сообщению слепых кишок. При этом необязательно останавливаться на каждой слепой кишке (скажем, лёгких или печени), восклицать «жизненно важно!» и медлить. Функцию каждого органа нужно сократить до по возможности простой структуры. Для рассмотрения сложнейших деталей, способных затмить общую картину, следует привлекать специалистов. Цель проектирования тела состоит в том, чтобы снабдить нервную систему простой по структуре, но функционально удовлетворительной оболочкой. И эстетические критерии должны быть важней метаболических, потому что в таком дизайне тела форма не должна следовать функции. Закон «form follows function» должен быть перевёрнут вверх ногами: нужно изобрести формы, чьи функции выявятся затем сами собой. Возможно, в будущем будет идти речь о моде на те или иные тела (как сегодня -- о моде на ту или иную одежду); хотя здесь следует отметить, что одежда не размножается по законам Менделя.

Альтернативные тела будут функционировать более бесперебойно (меньше болеть) и более долговечно, чем наши «данные» тела. Но они будут достаточно сложными, чтобы быть подверженными энтропии (чтобы умирать). Хотя проблема бессмертия, возможно, и перешла из разряда мифического в разряд технический, но всё же не поселилась там навсегда. Несмотря на мыслимые трансплантации мозга, эта проблема не встаёт в качестве проблемы «бессмертного тела», а только в разрезе сохранения «памяти». Вопрос о смерти и бессмертии находится в одном контексте с памятью и простирается за пределы тела, в область творения. Проектируемое тело служит этому творению и потому может само без проблем оставаться подверженным разложению.

Всё, что я здесь написал, оставляет меня в полном неудовлетворении. Не стало ничуть ясней, как должны выглядеть альтернативные тела, кроме разве что того, что они должны иметь преувеличенные большие пальцы, язык и половые органы. Но размытость образа этого тела исходит не из недостатка воображения, а из попытки ограничиться самым существенным. Речь идёт не столько о том, что будущий секс будет служить оргазму мозга, а не размножению, потому что последнее мешает женщинам и может быть переложено на аппаратуру, а скорее о том, что мы имеем возможность при помощи «искусства» выйти из животного состояния. Черты спроектированного тела остаются размытыми, потому что встающий на ноги человек должен вылупиться из него, как из куколки. Самое существенное в этом представлении не личинка, а то, что при помощи искусства личинка превратится в куколку, а кокон разобъётся. Самое существенное в проекте тела -- изменение отношения к телу: более не как к личинке (или червяку), а как к куколке. Не тело главное, а проектирование.

Этим открываются дебаты о соотношении искусства и жизни. Я пытался высказать слово за искусство жизни. Напоследок скажу лишь следующее: представленные здесь рассуждения были призваны продемонстрировать, что вырваться из животного сложнее, чем из того, что до сих пор называлось «человеком». Для нас, оказывается, легче пожертвовать самоидентификацией, индивидуальностью, «душой» -- или другим синонимом, -- чем признать, что наше тело не оперативно. Изменение мнения, в пользу которого аргументирует это эссе, а именно, то, что мы должны превратиться из субъектов в проекты, оказывается биологически более сложным, чем ментально. Однако, это вряд ли полностью правда, поскольку в этом случае оказалось бы, что так называемое становление человека ещё едва началось.

1. Один из отделов мозга, отвечающий за сложные эмоциональные восприятия. -- Примечания переводчика.

2. Написано в 1988 г.

3. Головоногие.

Speaking In Tongues Лавка Языков

ВИЛЕМ ФЛУСЕР

ТЕЛО КАК ПРОЕКТ

Speaking In Tongues
Лавка Языков