Speaking In Tongues
Лавка Языков

ЭДВАРД ФОСТЕР

Из книги «Все действия просты»
(1995)

 
 

Перевел Александр Уланов

 
 


ПОТОМУ ЧТО НОЧЬ

 
 
Если выпущенное было для того, чтобы сказать именно тебе, что мы и
раньше знали, если слова фактически достаточны, я должен только
создать вымысел, а ты должен обрести уверенность, почувствовав
снова, что это будет сделано. И чувствующий удовлетворение, снова я
должен доказывать свой способ и так избегать вашей опеки. Это быва-
ло видом приличествующего промежутка в пределах данного курса; но,
как говорится, это только слова. Так упустивший вещи, я должен ска-
зать, что уже лег в постель в снятой комнате, за которую плачу при-
читающееся. Твое ожидание — быстрый взгляд, указание, что все сде-
ланное будет иметь значение некоторым фундаментальным образом. Все
же чувство отвечает без ласки или заботы, и у всех этих пророчеств
и протестов свой способ делать предложения выглядящими гораздо
больше, чем они могли быть когда-либо. Это верность, что дает убе-
жище и удовлетворение, ничего более.
 
 

ХРАМ СТАЛИ

 
 
Кевину Киллиану
 
 
Разобранная постель, дети заперты в другой комнате. Рисунок ангела
на потолке, на стене часовни. Я нахожу его там, в этом направлении,
нахожу его полным воображаемым теплом, и только тогда мы получаем
избавление.
 
 
И еще она настаивала, что это лишь отговорки — говорить, что там
были вещи, которые могли быть.
 
 
Кто был наделенным недостатками, которые не мог дать, кто сказал,
что это было хорошо, и потом удалился, раздраженный недостатком
мысли ?
 
 
Так Ашенбах задерживал последовательность событий, ожидая свой кар-
мический круг внутренней отсрочки. И еще отвергающий удовольствие,
приблизившуюся долгую восхитительную мысль. Но ничто не приходит из
снов: нет выбора, что ведет, словно он мог верить в то, что мы знали.
 
 
И так в пустоте он стоял одиноко: апокалипсис без его законного
знака, хотя пойман в пределах воображаемого рассвета, грубой копии
устаревшей книги.
 
 
У меня должно быть скорее это совершенное человеком воровство, ко-
торое говорит нам, что покой реален. Для Гермеса, запустившего
пальцы в мои волосы. И я принимаю его в свете часовни.
 
 
Так истина становится функцией желания, условия устанавливаются на
месте случившимся и служат отсрочкой. Быть более дружественным, чем
критика могла позволить, и в болезни наконец узнать, как мы сделаны.
 
 
Оборачивая это стремление, мы только живем, чтобы наблюдать одино-
кого, сжавшегося от холода или страха, словно их зеркала говорили
правду. Они осуществляли свою судьбу в мимолетном недостатке, бесс-
трастной ненависти, вялом удовольствии, которым не могут управлять.
 
 
И он, кто пришел к ним сегодня, только воображенный, говорящий
сквозь воздух, говорящий сквозь страх.
 
 
Я не буду ждать их, но в окне часовни ищу вора и нахожу его простой
ритм в решительности.
 
 

АКТЕОН КАК ЛОЖНЫЙ БОГ

 
 
«Мы называем вещи, лишь когда оторваны от них.»
Андре Жид, дневник 1924 г.
 
 
В Венеции, пройдя арсенал на краю острова, дом стражи и разрушен-
ный причал, ты верил, что Паунд никогда не видел это место (хотя
сейчас знаешь, что видел), изящество могло бы поблекнуть. Нет
инструкций, нет желания учить: пустота рук, опущенных в море.
 
 
Это я — ты сегодня, отчищенный мной. Твой облик, как предполагае-
мое тобой, проходит мимо,находя удовольствие в рефлексии. Претен-
дующий быть Актеоном, я теряю право бояться в твоем внимании.
 
 
Так лгущий, когда в ожидании ты строишь планы. Руки отмечают этот
переход.
 
 
Что бы ни требовал обычай, ты ему следуешь, наблюдая за собой,
как перечисляешь вещи, которых никто не знает.
 
 
Ты всегда надеешься обрадовать, но если сделаешь так, всегда в
этой комнате, когда она в полусне, то раздражение найдет свою
пустоту. Что случилось, когда ты повернулся и столкнулся лицом со
стеной ?
 
 
Грех, она говорит, ты не можешь прощать. Каждый вызванный отпус-
кает имена, которых ты не хотел бы. Ты просишь ее быть свободной.
 
 
Ты берешь ее слова и понимаешь милость, известную старым людям.
Желанный сейчас способ, которым она льстит тебе. Способ, которым
ты льстишь ей.
 
 
Розеттский камень лжи.
                          Свет
                                  над страницами:
блеск твоего быстрого взгляда направился
                      к
                      камню.
 
 
Старые люди милосердны, и они наблюдают. Их цели чужды, и им неиз-
вестны. Как мы попали на эту дорогу? Кто научил нас удовлетво-
ренью?
 
 
Посмотри на себя в полночь, когда мир спит. Твоя тень на кухонной
стене. Отражение скорее ее, чем того, о чем ты вспоминаешь.
 
 
История, которую ты пишешь, направляет это честолюбие. Твоя кожа
чувствует, как бумага. И становится преданием.
 
 

РУИНЫ МИДАСА

 
 
У них была общая причина, но потом они не пришли к согласию, ка-
ким он его видел, чтобы стать человеком, которым не хотел быть
сам, а она обнаружила без усилий, как это было сделано.
 
 
Безжалостное усилие, место до внесенного в историю времени, но
все руины сейчас были римскими, следовательно - мужскими,и только
он стоял в стороне, каустически едкий и одинокий. Дети учились у
них, что получилось из всего, как он полагал, понятного ему.
 
 
Холм, покрытый сейчас кустарником, стал парком. Куски колонн,
мраморные обломки, расположенные по краям. Школьные учебники го-
ворили нам, что лежит под землей.
 
 
Он смотрел внутрь зеркала, словно находил стекло, которым он не
мог порезать свою кожу. Свое лицо внушало ему отвращение. Он наб-
людал круги, делающие по-своему то, что он видел, не благородный
римский облик, не стоическое соучастие. Но потом — кто научит нас
беспокоиться?
 
 
Она оставляет его, но он ждет без жадности, волнующийся, что ска-
жут ему, где он сейчас находится. Он не беспокоится. Она плела за-
гадки из впечатлений и желаний. Он чувствовал это в ладонях. Замыс-
лы не дольше его; школьники написали книгу, благосклонную к нему.
Когда в последний раз она знала достаточно, чтобы ждать?
 
 
Фильм прокручивается, конечности запутались на экране. Его конеч-
ности, конечно, он думает. Как латинские классики, все это — ими-
тация, но только в последнее время, непотребное. Он будет смот-
реть, игнорируя предупреждающие борозды в своей коже.
 
 

ЗЕЛЕНЫЕ ВЕТРА В МАРТЕ

 
 
Зеленые ветра в марте —
музыка сейчас
разорвана, пуста, неполна —
               не это (это много, мы знаем)
                            человек, которым он хочет быть.
Не ты.
Не я.
 
 
Он никогда не заговорит.
 
 
Это как мы поступаем.
Это как мы говорим:
обвинение,
неполное чувство —
как если, превращаясь во что-то еще,
                  оставаясь собой,
мы сделали бы достаточно.
 
 
Он зовет,
и в своем презрении
он, кого я презираю,
знает это.
 
 
И в моих ответах
(если мы обсуждаем это)
мы примиряем наши жизни
для счастья.
 
 

ТВОЯ НУЖДА И МОЯ

 
 
«Музыка флейт использовалась для марша, а также
чтобы аккомпанировать праздничным песням, поющимся за вином.»
Питер Джей, введение в «Греческую антологию»
 
 
Приходи, мой друг,
и дай нам видеть,
чья задумчивость
будет наполнять брешь
между твоей нуждой
и моей:
 
 
Флейта вызывает
твой скрытый остов;
отступив,
твоя кожа
никогда не будет
той же самой.
 
 

МУЗЕЙ ЧУДОВИЩ

 
 
Нева погружает пальцы в море,
где Петр поставил своих чудовищ в пещеру.
 
 
Вдоль набережных,
в следах рифм,
несвязанных,
замаскированных, как все, что не есть ты,
вспоминающий, что это было, всегда,
что-то сказанное прежде,
я оставляю ваше постоянное присутствие.
 
 
Забудь чудовищ,
попытайся быть не таким самонадеянным,
иди домой.
 
 

БЕЗЗАБОТНАЯ ЛЮБОВЬ

 
 
Ты хочешь сделать меня своим
Работа выполнена
Все действия — просто действия.
 
 
Яркость комнаты.
Гости уже ушли.
Все действия — просто действия.
 
 
Мы однажды сделали самое важное вместе.
Ты делаешь свой выбор в одиночку.
Все действия — просто действия.
 
 
Ты выбираешь новое беззаботно.
Ты делаешь свой выбор в одиночку.
Все действия — просто действия.
 
 

ГОСТЬ

 
 
Она не останется.
            В постели ее тело болит.
Она любила бы спать.
            Спи, спи —
Работа не будет сделана.
 
 
Она не может остаться.
           Воля ее неизменна.
Она не может покинуть
           свой предопределенный фарфор.
           Спи, спи —
Работа не будет сделана.
 
 
В Сен-Дени у нее есть
            мраморный скелет,
твердость паломника
            и уединение.
            Спи, спи —
Работа не будет сделана.