Speaking In Tongues
Лавка Языков

Уберите пальцы из моих глаз. Когда я пишу, мне нравится поглядывать на бабочек в стеклянных ящиках, что стоят вдоль стен. В моей памяти люди приколоты булавками к событиям, которые я не могу достаточно четко припомнить, но я переношу одного на бумагу с тем, чтобы посмотреть, как он разбивается, разлагается и вскармливает иной вид жизни. Тот, о котором я пишу, полностью состоит из материала, разлагаемого микроорганизмами, и может быть определён как «Раэль»⁽¹⁾. Раэль ненавидит меня, Раэль нравится мне, -- да, даже страусы способны чувствовать, но наши с ним отношения -- нечто такое, с чем нам обоим приходится мириться в жизни. Раэль любит жизнь прожигать, я люблю жизнь рифмовать, но непосредственно меня вы больше не увидите, -- Раэль не любит, когда я здесь шарахаюсь. Поэтому, если его рассказ пойдёт не в дугу, то я, так и быть, помогу, сами понимаете, если смогу (рифма запланирована,тупицы).

Дрожащая стрелка прыгает за красную черту. Нью-Йорк выползает из постели, несмотря на ломоту. Утомлённых посетителей просят покинуть тепло ночного кинотеатра, где они дрыхли всю ночь на фильмах, которые другим по ночам только снятся. Получившие своё статистки нарушают покой Спящего Бродвея. ИДИТЕ -- налево, СТОЙТЕ -- направо: на Бродвее указатели не смотрятся так справно. Автопризраки держат шаг, с ними вместе ранние такси спешат.

Ладно, короче, наш герой поднимается из метро навстречу дневному свету. Под его кожаной курткой -- водяной пистолет, которым он оставляет крупную надпись РАЭЛЬ на стене, уходящей под землю. Для вас это ничего не значит, но для Раэля это составляет часть процесса, ведущего к «созданию себе имени». Когда ты даже не чистокровный пуэрториканец, жить становится всё круче, крутизна же -- всё живучей.

То и дело бросая взгляды вдоль мокрой улицы, он удостоверяется, что в потоке людей и машин потенциальных препятствий для него нет, и шагает по направлению к тротуару -- мимо аптеки-забегаловки, где уже раздвинуты железные шторы, скрывавшие ослепительно-пастовую улыбку рекламной девочки, мимо ночных ледей и мимо Патрульного Фрэнка Леоновича (48 лет, женат, двое детей), который стоит в дверях лавки, торгующей париками. Патрульный Леонович смотрит на Раэля абсолютно так же, как и любой другой патрульный смотрел бы на него, и Раэль всего-навсего делает вид, что он скрывает, что он что-то прячет. В это время на Бродвей из испарений возлегает агнец. Этот агнец никак не относится ни к Раэлю, ни к другим ягнятам -- он просто возлегает на Бродвей.

Небо затягивают тучи, и когда Раэль оглядывается, тёмное облако, словно аэростат, опускается на Таймс-сквер. Оно касается земли и преобразуется в плоскую поверхность с жёсткими краями. Поверхность затвердевает, растягивается к западу и востоку по 47-ой улице и достигает тёмного неба. Натягиваясь, стена становится экраном, на который в трёх измерениях проецируется всё происходящее на другой стороне за мгновение до этого. Изображение мигает и трескается как раскрашенная глина, а стена начинает бесшумно двигаться вперёд, вбирая в себя всё на своём пути. Ничего не подозревающие нью-йоркцы, по всей видимости, слепы к происходящему.

Раэль убегает к Коламбус-Сёкл. Каждый раз, когда он осмеливается бросить взгляд назад, он видит, что стена продвинулась вперёд ещё на один квартал. В тот момент, когда он вроде бы убеждается в том, что сохраняет дистанцию, резкий порыв холодного ветра гасит его скорость. Ветер усиливается, высушивает мокрую улицу и швыряет в лицо Раэлю пыль с тротуара. В воздух поднимается всё больше грязи, она начинает оседать на коже и одежде Раэля, превращаясь в твёрдую слоистую оболочку, которая постепенно доводит его до состояния ужасающей неподвижности. Удобная мишень.

Миг столкновения взрывает тишину, и последняя секунда в рёве звука превращается в целый мир, заполненный отголосками, как если бы весь бетон и весь прах Бродвея оживили свою память. Последний великий бросок мимо. Газетчик, дрожащий, как сопля, видит, что событие и аудитория замыкаются в единое целое. Бинг Кросби воркует: «Тебе боль не нужна, чтоб блюз запеть, вопить не нужно, -- в своём воротничке ты даже чувствуешь натужно». Мартин Лютер Кинг кричит: «Пойте все!» и звонит в большой старый колокол свободы. Лири, устав дышать тюремным смрадом, бродит раем -- бредит адом. Дж.Ф.К. даёт О.К. стрелять нас круто, потягивая Цезарьскую Оранжадину и Сушняк Из Лимонок Брутта. Голоторсый ковбой двукращает трёхкратного чемпиона. Кому нужны пластырь или 35 центов за вид из окна на пустырь, когда танцуют Джинджер Роджерс и Фред Астырь? От стерео-типов Бродвейской Мелодии бэнд возвращается к «Звёздам и Полосам», прослеживая самогонщика, которого перегонный кубик вдухновляет. Ростовщик шумную кассу очищает и счастливый доллар в кулаке сжимает и потом отруб.

Раэль приходит в себя в каком-то пахучем полусумраке. Он завернут в подобие тёплого кокона. Единственный звук, достигающий его ушей, -- капли воды, которые, как видно, являются единственным источником и бледного мерцающего света. Он догадывается, что находится внутри чего-то вроде пещеры -- или психмогилы-катакомбы-яйца, стремящегося выпасть из чрева бомбой. Чем бы оно ни было, он умиротворён, удовлетворён, чист и истов, как хорошенькое чучело человечка с горяченькой водичкой в пузике, поэтому к чему дёргаться о том, что всё это значит? Отдавая себя на волю неизведанного, он отходит ко сну.

Просыпается он в холодном поту с сильным желанием блевать. Коконом и не пахнет, и он спокойно может разглядеть пещеру. Капель светящейся воды с потолка стало ещё больше, а вокруг него с невероятной скоростью образуются и разваливаются сталактиты и сталагмиты. По мере появления признаков страха и шока он успокаивает себя тем, что самоконтроль обеспечит ему некоторую безопасность, но забывает об этой мысли, как только сталактиты и сталагмиты начинают замыкаться в определённую позицию, образуя клетку, прутья которой сближаются по направлению к нему. На какое-то мгновение вспыхивает свет, и Раэль видит бесконечную сеть клеток, нанизанных на что-то верёвкообразное. Когда каменные прутья уже начинают впиваться в его тело, он видит, что к нему в клетку заглядывазт его брат Джон. Лицо Джона неподвижно, несмотря на крики Раэля о помощи, но на этом пустом лице собирается кровавая слеза и струйкой стекает по щеке. Он спокойно уходит, оставляя Раэля один на один с болью, пронизывающей его тело. Тем не менее, как только Джон исчезает из виду, клетка распадается, Раэль же начинает вертеться волчком.

Когда всё это коловращение заканчивается, Раэль садится на великолепно надраенный пол. Головокружение проходит. За стойкой модернового вестибюля сидит сказочно кукольная продавщица. Без подсказки она пускается в свой монолог: «Вы находитесь на Большом Показе Искусственных Комплексов, те из них, что вы увидите, готовы к услугам, кроме небольшого количества нашей новой продукции во второй галерее. Весь этот фонд требуется для покрытия всех договоров нашего предприятия. Операторам на местах рассылаются различные партии, и для крупного вкладчика здесь существует множество возможностей: модели варьируются от дорогих, требующих содержания, до дешёвых, не требующих питания. Мы здесь следим, чтобы наружность каждого передавалась им. Все модели, кроме дешёвых истощённых, обеспечены гарантией успешного рождения и безоблачного детства. И всё же, переменный потенциал выбора невелик -- немногим больше среднего дифференциала. Как видите, крыша определяет границы действий любой группы комплексов, но некоторые могут уйти с дороги, если их отклонения уравновешены другими.»

Блуждал по рядам комплексов, Раэль замечает, что некоторые лица ему знакомы. Наконец, он натыкается на несколько членов своей бывшей банды и начинает беспокоиться за собственную безопасность. Пробегая по одному из этажей фабрики, он мельком замечает своего брата Джона. На лбу у него стоит номер 9.

По всей видимости, никто не бросается за ним в погоню, и он понемногу восстанавливает в памяти свою прежнюю жизнь наверху, ибо знакомые лица всё ещё стоят у него перед глазами...

Времени у него было хоть отбавляй, вот он его потихоньку да полегоньку и отбавлял. Сначала было так, что лучше только сдохнуть, потом его мозги умудрились усохнуть. Его мамка и папка на шею ему садиться стали, и он вскоре рванул от них, чтобы влиться в стаю. Только после срока в понтиаковском реформатории его в банде начали уважать. Теперь, возвращаясь домой после налёта, он прижимал к груди спящего дикобраза.

Той ночью ему привиделось, как вынимают его волосатое сердце, а он смотрит, как чья-то рука под аккомпанимент очень романтичной музыки выбривает его опасной бритвой из нержавеющей стали. Пульсирующий вишнево-красный орган затем возвращается на своё место и начинает биться все быстрее, ведя нашего героя, отсчитывающего время, сквозь первое романтическое приключение.

От своих спутанных воспоминаний он возвращается в тот проход, где застрял до этого. На сей раз он обнаруживает длинный коридор, устланный ковром. Стены выкрашены красной охрой, на них нанесены странные знаки. Некоторые из них напоминают бычий глаз, другие изображают птиц и лодки. В глубине коридора он видит каких-то людей, все они на коленях. Горько вздыхая и бормоча, они медленно пытаются продвинуться таким образом к деревянной двери в конце коридора. Встретив здесь только неодушевлённые тела на Большом Показе Искусственных Комплексов, Раэль с радостью бросается к людям, чтобы поговорить.

«Что происходит?» -- кричит он бормочущему монаху, который отвечает, подавляя зевок: «До рассвета ещё далеко.» Один из Ползунов, похожий на сфинкса, окликает Раэля по имени и говорит: «Не спрашивай его, монах пьян. Каждый из нас пытается достичь вершины лестницы, там нас будет ждать выход.» Не задаваясь вопросом, почему он может свободно двигаться, наш герой смело проходит в дверь. За столом, ломящимся от яств, он видит винтовую лестницу, уходящую в потолок.

Наверху он обнаруживает залу почти полусферической формы с огромным количеством дверей по окружности. Разнообразные группы людей образуют большую толпу. Из доносящихся до него криков Раэль узнаёт, что здесь 32 двери, но только один выход. Крики толпы становятся всё громче, пока Раэль не вопит: «Заткнитесь!» Мгновенная тишина, Раэль становится центром внимания людей, мишенью их советов и команд новичку.

Помойкой воспитанный, пеплом упитанный, мастер головоломок должен быть быстр и ловок. Раэль видит тихий уголок и бросается в него. Он становится рядом со средних лет женщиной с очень бледной кожей. Женщина тихо разговаривает сама с собой. Он понимает, что женщина слепа, и ей нужен поводырь. «Зачем поводырь, если некуда идти?» -- спрашивает Раэль. «Мне есть куда идти,» -- отвечает та. -- «Если ты проведёшь меня сквозь шум, я покажу тебе. Я -- пещерное существо, я иду по путям сквозняков.»

Он проводит её через залу, и они покидают толпу, которая считает, что их затея обречена на провал. Выйдя в дверь, женщина ведёт Раэля по тоннелю. Свет из залы вскоре меркнет, и, несмотря на уверенные шаги слепой, Раэль часто спотыкается в темноте.

Они идут долго и в конце концов оказываются в большой круглой пещере. Раэль слышит голос женщины во второй раз, она приглашает его сесть. Он ощущает что-то вроде холодного каменного трона.

«Раэль, сиди здесь. За тобой скоро придут. Не бойся.» И более ничего не объяснив, она уходит. Он опять наедине со своим страхом.

Слева от него тоннель освещается, и его начинает трясти. Свет становится ярче, и Раэль слышит жужжание, но это не шум машины. Яркость света уже болезненна, белый свет отражается от всех стен, пока, наконец, он не теряет зрения в приступе, напоминающем снежную слепоту. Раэль в панике, он шарит руками вокруг и, наткнувшись на камень, швыряет его в самую яркую точку. Звук бьющегося стекла эхом разносится по пещере.

Его зрение восстанавливается, и он успевает заметить два золотых шара, каждый около фута в диаметре, медленно летящих от него по тоннелю. Когда они исчезают, пещеру оглашает треск, в потолке рассыхается трещина, и всё вокруг начинает рушиться. Наш герой опять в западне.

«Вот оно,» -- думает он, не в силах сдвинуть упавшие камни. Неважное зрелище для подземного креола, уже идущего сквозь врата Шиола. «Я бы предпочел быть развеянным тысячью кусочков по ветру или наполниться газом и воспарить над гробницей сразу. Ведь не годится в последний раз так расплатиться с подземной ностальгией. Во всяком случае, сюда не дотянутся руки никакого извращенца-мумификатора, чтобы, набив мне щеки своей ватой, построить из меня его собственную версию того, как я должен выглядеть.»

Выдохшись от всех этих размышлений и предположений, наш герой получает единственный в жизни шанс встретить своего героя -- Смерть. Её слегка не узнать, экипировку себе она сделала сама. Она называет ее «Сверхъестественным Наркотизатором». Смерть любит встречаться с людьми, ей хочется путешествовать. Смерть со своей специальной канистрой приближается к Раэлю, делает «пуфф!» и, удовлетворенная, скрывается в стене.

Раэль ощупывает лицо, чтобы убедиться, что он всё ещё жив. Он списывает появление Смерти на счёт галлюцинации, но чувствует в воздухе густой мускусный запах. Заглядывает в тот угол, где запах сильнее всего, и находит среди обломков трещину, через которую этот запах просачивается. Он пытается убрать камни, это ему удаётся, и он расширяет дыру ровно настолько, чтобы можно было выползти наружу. На другой стороне запах ещё сильнее, и Раэль с новыми силами пускается на поиски его источника.

Наконец, он достигает изысканно украшенного бассейна с розовой водой. Стены вокруг бассейна обиты темно-бордовым бархатом, по которому вьётся жимолость. Из дымки, что на поверхности воды, доносится какой-то плеск. Три змееподобных существа плывут к Раэлю. У каждого рептилиевидного -- крохотная головка и грудь прекрасной женщины. Ужас Раэля сменяется пылкой влюблённостью, ибо в их нежных зелёных глазах читается приветливость. Ламии приглашают его попробовать сладкой воды, и он, не раздумывая, бросается в бассейн. Стоит ему сделать несколько глотков, как его кожа начинает сочиться бледно-голубым мерцанием. Ламии слизывают эту жидкость -- поначалу очень нежно, но с каждым новым прикосновением Раэль испытывает всё большую потребность давать ещё и ещё. Они массируют его плоть до тех пор, пока он не начинает чувствовать, что его кости тают, и в тот момент, когда, кажется, большего достичь уже невозможно, Ламии впиваются в его тело. Как только первые капли его крови касаются их губ, глаза их чернеют, тела вибрируют и цепенеют. Обезумевший от бессильной страсти Раэль видит, как его любимые умирают. Безнадежно пытаясь хотя бы то, что осталось, вобрать в своё существо, он съедает их тела и покидает гнездо своей любви.

Выйдя из той же двери, в которую вошёл, он с другой стороны обнаруживает что-то вроде резервации уродов. При виде его вся улица, заполненная исковерканными фигурами, взрывается от хохота. Один из колонистов приближаетесь к Раэлю. Все его черты искажены смешно и грубо, он -- причудливая смесь уродливых кусков и обрубков. Его губы сползают на подбородок, когда он приветливо улыбается и протягивает скользкую руку. Раэль слегка разочарован, когда Скользун объясняет, что вся колония, один за другим, пережила ту же самую великолепную романтическую историю с тремя теми же самыми Ламиями, которые каждый раз регенерируют, и что теперь Раэль разделяет с колонистами как физическую внешность, так и туманную судьбу.

Среди искаженных лиц Скользунов Раэль узнаёт то, что осталось от его брата Джона. Они обнимаются. Джон с горечью объясняет, что вся жизнь Скользуна посвящена удовлетворению никогда не утихающего сенсуального голода, унаследованного от Ламий. Единственный выход отсюда -- кошмарный визит к известному Доктору Дайперу, который удалит источник всех проблем, а говоря менее вежливо -- произведёт кастрацию.

Они долго обсуждают обманчиво наименованный выход и решают вместе сходить на приём к Доктору. Из испытания они выходят живыми, и им вручается наступательное оружие в стерильных жёлтых пластиковых трубках с золотыми цепочками. «Их обычно надевают на шею,» -- говорит Доктор, вручая их. -- «Операция не обязательно исключает повторное пользование способностью на короткое время, но, естественно, когда вы пожелаете, придется в существенной степени предупредить нас заранее.» В то время, как братья обсуждают своё новое затруднение, огромный чёрный ворон влетает в пещеру, бросается вниз, прямо из рук Раэля выхватывает трубку и уносит её в своём клюве. Раэль зовёт Джона с собой.

Джон же отвечает: «Я не брошусь в погоню за чёрным вороном. Здесь, внизу, надо понимать приметы и следовать им. Где пролетел ворон, там беда.» И Джон ещё раз бросает брата.

Вслед за птицей Раэль попадает в узкий тоннель. Кажется, ворон позволяет ему следовать за собою по пятам. Но когда Раэль думает, что он почти готов схватить птицу, тоннель внезапно обрывается в огромный подземный овраг. На лету ворон случайно роняет свой драгоценный груз в бурный поток, текущий по дну оврага. Достаточно, чтобы свести бедного парня с ума.⁽²⁾

Видя все опасности крутого обрыва, наш мужественный герой становится бессильным и напрягает зрение. Он бежит узенькой тропкой, ведущей по гребню над потоком, и смотрит, как течение швыряет трубку в разные стороны, унося её от него. Свернув за угол, Раэль видит над головой световой люк, очевидно, встроенный прямо в берег. Через него видно дома, зелёную траву -- правда, не совсем: он видит Бродвей. Его сердце, уже покрытое коротенькой шетиной, содрогается в приливе радости, и он, широко раскинув руки, бежит к выходу. В эту самую минуту его слуха достигает голос, зовущий на помощь. Кто-то борется с течением в теснине внизу. Это Джон. Раэль медлит секунду, вспомнив, как Джон бросил его. Затем образ окна начинает меркнуть, -- настало время действовать.

Он бросается к обрыву и начинает сползать вниз. Спуск к воде так, чтобы не отстать от течения, требует довольно длительного времени. Добравшись на слух до края воды, Раэль видит уже теряющего силы Джона и ныряет в холодную воду. Сначала его швыряет о скалы, потом быстрое течение затягивает под воду и проносит его мимо Джона. Раэлю удаётся уцепиться за камень, подтянуться к поверхности и перевести дух. Когда Джона протаскивает мимо, Раэль снова бросается в воду и ловит его за руку. Он вышибает из Джона сознание и, намертво сцепившись с ним, выплывает из стремнины в спокойные воды на пути к безопасности.

Вытянув обмякшее тело брата на берег и устроив его, Раэль с надеждой заглядывает ему в лицо, ища хоть малейших признаков жизни, но отшатывается, спотыкается и падает, ибо широко открытыми глазами к нему повёрнуто лицо не Джона. Не Джона, но его собственное лицо.

Раэль, загипнотизированный образом себя самого, не может отвести взгляда от этих глаз. Неуловимо его сознание мечется от одного лица к другому, потом снова обратно -- до тех пор, пока его присутствие не перестает надёжно существовать в одном или в другом.

В этом растекающемся состоянии он видит оба тела, обведённых жёлтым, видит, как всё окружающее начинает таять в пурпурном мареве. Со внезапным толчком энергии, пронзившим снизу доверху оба позвоночника, оба тела, наконец, тоже растворяются в этом мареве.

Всё это происходit без единого заката, без единого звонящего колокола, без единого цветочка, падающего с небес. И всё же, это наполняет всё своим таинственным пьянящим присутствием. Для вас на этом всё.

Питер Гэбриэл, 1974

АГНЕЦ ВОЗЛЁГ НА БРОДВЕЙ

И возлёг агнец на Бродвей.

Ранним утром океан

продувает Манхаттан.

Дом Кино сейчас открыт --

там прикольно лишь тем, кто спит

по дешёвке напролёт всю ночь,

но конец один там -- пора прочь.

Пшли вон!

У них нет сил из снов уйти.

Вон кто-то там уже с утра в пути,

и агнец возлёг на Бродвей.

У летунов ночных -- ломы.

Аптеки шторы снять должны.

Автопотоков нет сплошных,

и колонка утоляет их.

Подвеска лопнула в пути --

шофёр: «Столько не увезти!»

А из метро -- вот он --

Раэль -- Великий Аэрозоль-Бой --

к свету дня выходит, баллон с собой, --

а агнец возлег на Бродвей.

Здесь агнец вовсе не при чём,

всё ж бродвейский пейзаж символ свой находит в нем.

Это всегда всему

здесь приносит тишину.

Хоть свет людской

порой

блестит ночной,

белёной жертвы нет,

когда гасят свет

белой пеленой.

Раэль, Великий Аэрозоль-Бой,

спрячь баллон! Ты забыл всё -- что с тобой?

А агнец возлёг на Бродвей.

У Сюзан окончен день --

мысль: дальше -- больше -- лень мне -- деньги.

В перчатке рука жмет сигнал, --

король опилок в ярость впал.

Чудо-баба, подними засов!

Что лыбишься? Я не таков.

Я Раэль!

Что-то возникло внутри меня.

Бог весть что сделал я.

И агнец возлёг на Бродвей.

На Бродвей...

А говорят,

огни горят,

где Бродвей,

а волшебство разлито над головой.

МУХА НА ВЕТРОВОМ СТЕКЛЕ

Что-то над головой сгущается.

На Таймс-сквер смерти стена спускается --

не касается

никого, ведь такое случается.

Ветер всё сильнее, пыль

прямо мне в глаза несет,

пыль на кожу садится,

я не могу пошевелиться.

Я, как муха, здесь завис, что ждет над шоссе своей машины.

БРОДВЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ 1974-ГО

Отголоски Бродвейских Болот --

сонм мифических мадонн в теневых очках снует:

Ленни Брюс⁽³⁾

кричит «Сдаюсь!»,

сдаваясь сам себе.

Маршалл Маклюэн⁽⁴⁾

искоса глянул,

а голова -- в песке.

Забыв сострить, Граучо⁽⁵⁾ растерян,

с грузом кино стоит на сцене.

Ку-Клукс-Клан -- шеф-повар тут,

бэнд играет In the Mood⁽⁶⁾.

Дирижёр цианидным жезлом знак подал --

и запах сильней персик и горький миндаль.

Кэрил Чессмен нюхает и ведет показ.

Все запахи он запечатает для вас.

В голубых шузах⁽⁷⁾

Ховард Хьюз⁽⁸⁾

строит глазки мажореткам,

тянет дым из сигарет он.

Начнут здесь петь и танцевать --

а дома деткам лишь в булавки-иглы играть.

КУ-КУ, КОКОН

Как ватой я обёрнут -- не чувствую никак.

Ещё не смерть, не мог же я измениться так.

Я слышу только капель стук. Куда же, к чертям, я попал

или пропал?

Ку-ку, кокон, я -- в себе, но где он, где я?

Я мест не узнаю, я здесь ни разу не ходил.

И жизни признаков здесь нет, должно быть, я один.

Мне безопасно, но

нереально всё оно, --

знаю одно:

ку-ку, кокон, странен ранний мой стон с утра.

На Бруклин не похоже, ведь сидел уже я там.

А-а, понял: я -- Иона, я во чреве у кита.

Нет! -- ведь я Раэль, я в пещере, и не уйти.

Как же спастись мне?

Ку-ку, кокон, как же выйти мне вон, как вы?

В КЛЕТКЕ

Солнца свет в моем желудке,

словно крошку услал я ко сну.

У меня светло в желудке,

но я не могу противиться сну.

Сон, он гнёт ко дну.

Толща скал острей ножей.

Белая жидкость киснет уже --

быстрей -- кислее,

пот злей -- кислее.

Рискни, поверь, что ты не здесь,

в страх жидкий погрузившись весь.

Замурован под давленьем,

смят гранитным наважденьем

в гроте я.

Уберите меня!

Если я не побегу,

то душу сберегу, --

вера детства хранит,

хоть на миг боль смягчит.

Но мой дух упасть спешит,

лодка жизни горит.

Мне сути, видно, не схватить.

Сталагмит.

Сталактит.

Я внутри,

не уйти.

Рот мой сух,

голос сух.

Жжет до жути,

живот крутит.

Жмет каменный комбинезон,

мне места не оставил он.

Я свихнусь, ведь

вывихнут весь

в клети я.

Уберите меня!

Бьёт в лицо жаркий свет.

Я вижу странную сеть:

все клети связаны струной

в форме большой звезды одной.

Прикованным к своим

вещам, не выйти им, --

людям, в небе своей страсти к небу тонущим.

А за клеткой вижу я, как мой брат Джон

стоит, теряя время зря.

Кричу Спаси!, пока не скрылся он,

а он смотрит, ничего не говоря.

Я кричу: «Джон, помоги мне!»

Только он не хочет даже говорить.

Мне ярость сдерживать невмочь.

По его щеке струится слёз и крови нить,

и я вижу как он вновь уходит прочь,

беглец мой маленький.

Бьюсь в сачке,

в поводке.

Чуть держусь,

смерти жду.

Видно, не уйти дурашке

из смирительной рубашки.

Я повязан, вот беда,

как на Двадцать Второй тогда.

Под давленьем, чуть дыша.

Череп треснет. Рёв в ушах.

В боли я!

Уберите меня!

Стать если б мог я жидким,

просочился б трещиной в скале.

Но я знаю, что я плотен,

и в этом не везет так мне.

Но снаружи Джон исчез, пропала моя клеть,

и без всякой причины меня стало вертеть.

Всё быстрее

и быстрее.

Быстрей вертеть,

всё быстрей вертеть.

БОЛЬШОЙ ПОКАЗ ИСКУССТВЕННЫХ КОМПЛЕКСОВ

«Только здесь приключенье найдет человек!»

-- чахнущая леди

о своих куклах вопит, грабительски сбавляя цены;

монеты и банкноты в ход идут,

я вход найду

на фабричный этаж,

на Большой Показ Искусственных Комплексов

-- готов, чуть нажал.

Большой Показ Безжизненных Комплексов

-- лишь нужен запал.

Там люди сложены везде.

(Им должно в делах везти.)

Проштампована наличность вся --

так странный рок равняет личности:

на каждом -- продажный потенциал.

Я лица знакомые в потоке узнал.

Не больно им в рабах работать,

они -- измятая обёртка.

Большой Парад Искусственных Комплексов

-- готов, раз нажал.

Наш Большой Показ Безжизненных Комплексов

-- лишь нужен запал.

Весь зал часам подобен,

отлажен, время бьёт.

Пустотой он полон, --

словно мимы вмерзли в лёд.

Сами все себе посредники.

«Покупай!» -- вопит весь дом.

Нет здесь образцов посредственных,

№9 -- мой брат Джон.

Это наш Показ Безжизненных Комплексов

-- готов, лишь нажал.

Большой Парад Искусственных Комплексов

-- лишь нужен запал.

Лепкой потолок украшен --

видно, как им дальше жить:

ни следа свободы воли.

Мне придётся заплатить,

чтоб дожить,

за Большой Показ

...Искусственных Комплексов

-- готов, чуть нажал.

Большой Парад Безжизненных Комплексов

-- им нужен запал.

В РОДНОМ НЬЮ-ЙОРКЕ

Вижу лица и улицы дома, в родном Нью-Йорке.

Ну, я крут, ведь не так ли те'е кто-то травил?

Я люблю действовать, детка. Это у меня в крови.

Я наших веду на битву,

я Раэль-электробритва,

подающий всей цепи я. А в боль не верим мы,

ведь мы так же сильны,

да, мы так же сильны,

как слабейшая часть цепи.

Мне было 17 лет, но я в «Понтиаке» был.

Мне надо было выплеснуть, если ты меня схватил,

суть схватил.

Ты думаешь, я чокнут, коль мне плевать, кого я бью,

если бью,

но не мне ловить удары, -- не дерьмом набили шкуру мою.

Мне плевать на всех, кого я унизил и избил --

это ваши делишки, хоть я в них замешан был.

Достаю бутыль с бензином, миг -- и он заполыхал.

Вы поймёте по пожарам, где Раэль побывал.

Дикобраза к груди прижал.

Он сказал мне: «Некого винить.»

Сердце шерстью поросло,

пора выбрить его, его.

Нельзя романтично уйти --

оно насилья готово просить. Нет!

Делай свал.

Вы прячетесь в уюте, вам нереален я.

Защиту, что купили, пробьёт душа моя.

Прогрессивно ваши врали раздают свой хлам,

что сначала был моим, и я сожгу его вам.

Я орешки всякие глотал,

их в бумажки заворачивал.

К чему, когда чувства сочувствием дразнят,

когда ты бродишь по ночам с внутривенной связью?

Ты связан.

Дикобраза к груди прижал,

он сказал, что некого винить,

сердце шерстью поросло,

пора выбрить его, его,

нельзя романтично уйти,

оно насилья готово просить, нет,

делай свал,

нельзя.

ОТСЧИТЫВАЯ ВРЕМЯ

Вот

времени ход:

всё расписано по числам --

ох и жизнь-то!

Научил бы

хоть ты, Господь, меня.

Вот судный день настал.

На пари, что отдыхал я

к испытаньям,

впитал я,

что сказали знатоки.

О зоны любви, люблю вас,

ведь без вас

как получу я экстаз?

Я нашёл девчонку, чтоб снять.

Думал, лучше враз начать,

книг, пока не поздно, закупать,

на завтра не оставлять.

Я изучил все книги и все строчки тех книг.

Здесь -- самые лучшие, настал желанный миг,

этот миг.

Вот оно, Раэль!

Вот

время идёт,

думаю, выйдет прекрасно, --

я понимать стал.

Я нашёл, что нужно, рис.1 не врет,

всё время идёт,

палец мой лежит на кнопке,

«Ляг на попку

и помолчи.

я отправлю тебя в полёт.»

О зоны любви, люблю вас,

ведь без вас

как получить мне экстаз?

Чуть коснусь 1 и 6,

№7 будет чуть посложнее.

Надо теперь вопомнить, что есть,

и в 11 небо виднее -- ..!

Ответ адекватен зрачкам расширенью.

«Бэби, давай,

быстрей начинай,

уайяй!..»

-- По новой,

Казанова --

Вот --

времени ход,

хоть результат плачевен,

не будь в гневе --

я мужчина, и в книге сказано, всё должно быть хорошо.

Вот

время идёт.

Не готов я к пораженью

в отношеньях, --

в книжной лавке за убытки платят пусть.

О зоны любви, спрошу вас:

как без вас

придёт к бедняге экстаз?

Кроме вас,

кто от тоски избавит нас?

ПОЛЗУНЫ ПО КОВРУ

Под моей босой ногой -- руно.

Мне мягко и тепло --

греет слегка оно.

А саламандра хочет в огне скорей пропасть.

Созданиям сознанья на плёнку суждено попасть.

К руну же туча блох летит

в надежде мир найти.

Поступки, мысли -- на целлулоиде.

Мне в памяти не спрятаться --

нет места пустоте.

Ползунами усеян пол, полон весь красный коридор.

Ясновижу -- эти люди всё ж живей, чем до сих пор.

Достичь двери из дуба им, кажется, легко,

где бедняков не слышит игольное ушко.

Предупрежда-

ют нас прежде:

«Нам надо войти, чтобы выйти

потом.»

В одну сторону все лица, вижу я, обращены --

кверху запрокинуты, где покои быть должны.

Как в лесу: борьба за солнце в каждом дереве -- с корней,

так они, в магнитном поле, верят -- нет их вольней.

По ковру ползут, не врут мне:

«Нам надо войти, чтобы выйти

потом.»

Сверхчеловеки робкие там заморожены,

и девственницы мудро ржут, светом их тела полны.

А за дверью -- в яствах стол, и свечи зажжены,

начинаются ступени, вдаль спираль ведут они.

Ползунам награду надо,

им надо войти, чтобы выйти

потом.

Фарфоровый манекен дрожит, лишь кто-нибудь чихнёт.

Вожаков там любят: у них то есть, чего у прочих нет.

Бьёт вода из трещин и загустевает чуть,

щекотун хватает колюшку.

По ковру ползут, не врут мне:

«Нам надо войти, чтобы выйти

потом.»

ЗАЛА 32^х ДВЕРЕЙ

На вершине той лестницы -- толпы народа,

все бегут ко всем дверям в зал.

Они хотят добиться аудиенции, --

их расчёты достойны похвал.

Передо мной стоит богач,

бедняк же -- за спиной.

Они верят: в их руках игра,

но жонглёр -- с колодою другой.

Нужен мне тот, в кого поверить, доверять кому.

Доверюсь я селянам, а не горожанам.

Если сможешь -- взгляни, видно всё по глазам:

смех из-за спины --

уроки войны.

Доверюсь я тому, кто любит свой труд.

Взгляни без опаски, что тебя не поймут.

Зачем нужен щит?

Ты на поле открыт.

Но я здесь

так одинок, так боюсь.

И разговор этот весь,

и каждая дверь, что я открыть смог,

приведут меня назад.

Мне свой путь надо искать.

Жрец и волшебник запели

формулы, что знали, но обходились без.

Там моё имя упоминали.

С ними -- академик в поисках словес.

Отец мой слева от меня,

а справа -- моя мать.

Они, как и все, покажут,

но некуда бежать.

Нужен мне тот, кому поверить, доверять кому.

Доверюсь я тому, кто не кричит: «Я нашёл!»

Нет смысла продавать, если домой пошёл.

Если выберу я,

не обманет он меня.

Здесь, во тьме --

зал этот, где столько дверей,

и некуда спрятаться мне.

Я дам вам все мои сны, помогите

дверь найти,

назад не дайте увести.

Уберите меня.

ЛИЛЕЙНАЯ ЛИЛИТ⁽⁹⁾

Вся зала пришла в смятенье, все подняли дикий крик.

И я смог лишь услышать, --

был голос тот ближе, --

«Толпу бы мне пройти.»

Если б я ей помог,

с нею бы выйти смог, --

она слепа, обещанья страшны,

но её бледный лик

озарился на миг

лучом луны.

Лилейная Лилит,

она проведёт по тоннелю сквозь ночь.

Лилейная Лилит

выведет тебя прочь.

Я провёл её сквозь вопли, -- гневный шум продолжал расти.

Она сказала: «Дай почувствовать сквозняк -- и ты сможешь нас спасти.»

Я вошёл за ней в круглый грот, она сказала: «Придут за тобой, не страшись, будь сильней.»

Усадила меня на нефритовый трон льда холодней.

Лилейная Лилит,

она проведёт по тоннелю сквозь ночь.

Лилейная Лилит

выведет тебя прочь.

Я во мраке ею брошен.

Со страхом я лицом к лицу,

а тьма ночи сомкнулась вокруг,

и я слышу, как всё ближе жужжащий зуд.

Вот уже и угол коридора

осветился. Я остолбенел:

два шара златых влетают в грот, и

весь воздух стал белым пламенем.

ВСЁ ЖЕ...

Откачало свое, бедное сердечко, --

это уже за мной.

Встретиться пора.

Ого! на бегу смерть не страшна.

Я старым стал, устал, замёрз, и мне хана,

и вновь во прах.

«Парень, терпишь крах ты.»

С годами скалы обратят

в нефть кровь

и в уголь плоть.

Ты почву вновь

стремишься прополоть.

Всё же, говорят, на коне она бледном, --

я ж поезда видел след.

Ого! во мне даже боли нет.

А может, я свихнулся, и это -- бред?

К черту все! Земля ли заткнула дырку

в небе, или наоборот, -- «Прекрасно быть

столь глубоким, бой,

когда всё, что ты сам есть, гибнет под землёй.»

На радугу бросьте меня, шнур мой дёрнули, слышу.

Я в космосе взорваться бы мог

по орбитам для костей --

не я, что тихо лежу средь камней.

Срок мой не решил ещё творец мой!

Не спешу расстаться с жизнью светской. --

Звонок в дверь. Слышу я:

«Привет, Раэль.

Тебе пришлось долго ждать,

мне жаль, она

не

заставит ждать опять.»

СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННЫЙ НАРКОТИЗАТОР

Вот идёт сверхъестественный наркотизатор.

Если это вдыхать, то

будешь вечно отдыхать ты,

-- она так танцует!

ЛАМИИ

Уж близко то, что может запах источать.

Он -- в длинном переходе, мерцает лишь свеча.

Воздух неведом, ему он рад:

с каждым шагом гуще странный аромат.

В ослепительный зал вступает он.

А там длинный бассейн укрыл пар розовой воды.

Ветерка поцелуи не несут в тиши влажной беды.

И решив, что один он в нём,

он входит в покой, словно в собственный дом.

Но он и не подозревает,

что тот туман в себе скрывает. --

Раэль поражен, протирает глаза:

сплелись ужас и краса, --

три змееподобных женщины,

прелести их формы полны.

Эхо отдаёт мелодичный их зов --

в голосе сирен не может страшных быть оков:

«Раэль, здравствуй, ламии рады. Испей воды.

Мы тебя ждали, чтоб в нашем бассейне ты остыл.»

Забыв страх, слепо верит он в силу красоты,

в нектар соскальзывает, бросив лохмотья позади.

«Они пробуют язычками всего меня,

своей лаской они изучают всё,

а ласки живей огня.

Вот вонзились в плод плоти моей, -- не больно мне.

О чудо, назвать кое язык мой нем!

Вот капли крови проникли в их плоть, --

им смертельных мук не перебороть.

Их слышу крик: «О наш любимый Раэль!»

И змей тела плывут в волнах, --

печаль молчит в пустых челнах,

а стены кислотой взялись, --

горьки плоды, что смертью отцвели.

Признаков жизни ищу, и, не найдя,

изгибы глажу бледных тел, ведь с ними сплёлся б я.

«О Ламии, ваши тела станут пищей моей.»

На шоколодных пальцах

всё держится чесночный запах.

А за спиною вода голубеет, как лёд.

Свет меркнет, и вновь твоего прихода сцена ждёт.

КОЛОНИЯ СКОЛЬЗУНОВ

Прибытие

Раэль:

Я, словно облачко, блуждал,

пока на задворки не набрел.

Толпы странней я не встречал --

нерях и уродов лишь там нашёл:

без устали -- вперёд-взад,

и безразличен их взгляд,

из дырок всех течёт яд.

Один рад

мне, и в ответ:

«Привет!»

Вся его кожа -- скользкая рвань,

коряги рук -- как из резин,

губы на грудь сползли за грань.

Он машет радостно: «К нам ползи.»

Я не понимаю:

жму руку -- сползает.

Мой дух угасает.

Продолжает

улыбаться он меж тем.

Скользун:

«Я, как ты, вкусил любовь,

и посмотреть не бойся вокруг:

ты ведь сам -- такой, как я,

как все. Иди к нам, друг.»

Раэль:

Я? Как ты? Как... это?!

Скользун:

«Остерегись, сынок.

Твой срок

ещё далеко не истек.

Лучше спеши -- брат Джон не так далёк.»

Визит к Доктору

Скользун:

«Ты -- в резервации скользунов.

Нет вопросов здесь, нет хвостов.

Ускользнёшь, если есть рука, --

примет Доктор Дайпер,

бывший снайпер,

чтоб отсечь твой шлагбаум кайфа.»

Раэль:

Джон и я готовы

лечь к Доктору на стол, чтоб стало клево.

Доктор:

Но пойми, Раэль:

здесь -- конец истории твоей.

Раэль:

«Чик -- и всё, чё ещё?»

Я слышу -- начался отсчёт....

Ворон

Вот уже в трубку номер кладет --

жёлтый пластиковый умклайдет.

Гласит он: «Хоть хочешь -- не надо.

Ты -- у нас в маринаде.»

Внезапно чёрный ворон слетает с небес,

он огромен, как туча. Ничего себе!..

Он несёт с собой черную ночь.

Ко мне летит прямо. Кто мне сможет помочь?

Хватает трубку прямо из рук.

Я должен найти, где он сядет, друг.

«Слушай, Джон, надо бежать.

Ты нужен, чтоб его догнать.»

А он в ответ:

Джон:

«Но это бред!

Ворон там, где смерть, ты не знаешь примет.

Аналитик нас спас.

Ты хандришь ведь сейчас.

Мой мешочек -- не для вас,

он как раз

висит невысоко.»

Раэль:

«Вот, бросив меня вновь, уходит он.

Хоть умней не стану я,

хочу чуть-чуть сочувствия.

Чувствуя...

...как я в Склизкую Агонию скольжу.

Я молюсь, не зная, как я выдержу.

В погоне жаркой мя спаси...

И я бегу изо всех сил,

что у Бога испросил.

Под землю он меня ведёт.

Проход всё уже, -- ворон не сбавляет лет.

Вот обрыв! карниз!

Я вижу, как труба падает вниз.

Я -- на круче оврага, и не сползти...

Как трубку мне от бурных вод спасти?!.

Её уносит вдаль.

Её уносит вдаль...

ОПУСТИЛАСЬ ТЬМА НА БРОДВЕЙ

По карнизу двигаясь вперёд,

он знает то, что год назад:

в окне прямо в скале, над головой,

он видит дом и улиц сеть;

звук подземки, жадобы, плач

и кислый запах распылителя,

гнев швыряющего алой полосой,

назавтра стёртой чьей-нибудь рукой,

-- мой дом!

Смогу ль выйти я из сцен без времён

или проникну ещё в один сон?

И нисходит мгла на Бродвей.

Тогда как небо манит выйти прочь,

он слышит снизу вопль: «Спаси!»

Среди ревущих вод брат Джон кричит, --

его уносит грязь реки.

Ворота меркнут, но ещё видны...

А Джон утонет? -- Мы не так бедны,

чтоб выбрать свободу в возне крысиной

иль поглотиться забытой трясиной.

Эй, Джон!

Рванулся к обрыву -- исчезло окно

в ту пустоту, где родилось оно,

опустилась тьма на Бродвей.

ОСЕДЛАВ ОСЫПЬ

По круче вниз -- след.

Надежды нет,

но хочу я осыпь оседлать...

Скалы рушатся, мешая мне бежать.

Если Джона спасать,

надо свой страх убить -- и нырять:

хватит сил мне за жизнь постоять.

Злоба-Жлоба, чист я перед тобой.

Я иду!

В СТРЕМНИНЕ

Дальше по теченью

Джон, с рекой борясь, уплыл.

Лишь только повернув, поймёшь,

как бороться должен был.

Кожа -- хлад, сердце -- лёд,

ведь вокруг --

только рёв стремнины стрёмной,

лишь этот мерзкий звук.

На тот берег рвусь я,

чтоб догрести и с тобою быть.

Когда ты взнуздал стремнину,

есть лишь один путь -- плыть.

Меня вглубь,

тянет вглубь,

вниз теченья ход,

а мой огонь чуть не потух

на дне тех мутных вод.

Схватившись за кусок скалы,

я жду, чтоб Джона могло пронести...

Мы из стремнины,

из стремнины, обнявшись, стремимся уйти.

Теченье замедлило бег,

темно и сильно,

и никого там,

в этих водах

остаться не должно.

Держись, Джон! Мы выйдем до конца.

Но нет на тебе лица,

оно --

моё!

ЭТО

Это медлit в мороз.

Потеплеет -- это в рост

-- вокруг света.

Это -- здесь.

Это -- есть.

Даже в малых дозах это может возбуждать.

В обед дома это варit, чтоб тебе дать.

Это -- яйца, цыплёнок.

Это -- между твоих ног.

Это будit лунный свет --

и кокона нет.

Это -- загадка, пурпурная хмарь,

но это не пройдёт, ведь это катitся, как шар.

Это есть в баре для встреч, это -- тайна дальних чар.

Это -- между этих клетей, и в пространстве -- вечный дар.

Это здесь.

Это есть.

Если хватit, чтоб заплатitь,

рок поля все сможет перекатitь.⁽¹⁰⁾

Этому нет слов и цели жitь,

это даже в любимой дыре не зарыть.

Это везенье

для зелья, --

когда на коне скачешь без копыт,

этому -- только трястись,

коктейль на крыше накрыт.

В это вгрызаешься прямо -- всё вживую предстаёт.

Это -- внутри духа: силы хватit -- пусть живёт.

Думаешь, претенциозно? Что ж, тебя смогли надуть..

И прежде, чем решitь, в зерцало не забудь взглянуть.

Это здесь.

это есть.

Реальность.

Это Раэль.

Это -- только рок-и-роли, но мне нравit...

1. Имя главного героя -- Rael -- напоминает окончание фамилии самого автора (Gabriel). Кроме этого, Rael -- анаграмма слова rеаl -- «реальный».

2. В оригинале весь эпизод построен на непереводимой игре словами raven (ворон), ravine (овраг) и ravin' (находящийся в исступлении).

3. Сценический псевдоним Леонарда Альфреда Шнайдера, род. на Лонг-Айленде, штат Нью-Йорк, 13 октября 1926 г., невероятно популярного комедианта середины 60-х годов. Сейчас его манера может показаться сравнительно мягкой, но тогда его вульгарные шутки и сексуально-бандитские наблюдения казались вызовом общественным нравам. В 1964 году его приговорили к уголовному наказанию за непристойное публичное выступление. Весь остаток жизни Ленни пытался добиться снятия несправедливого приговора. Умер 3 августа 1966 года от передозировки.

4. Канадский писатель и преподаватель, род. в Эдмонтоне, провинция Альберта (21/7/1911 - 31/12/1980). В 60-е годы вызвал огромный резонанс своими исследованиями влияния средств массовой коммуникации на общество. Считается одним из крестных отцов современной культуры.

5. Граучо Маркс (настоящее имя Джулиус, 2/10/1890 - 19/8/1977) -- участник сюрреальной комедийной труппы 30-х годов «Братья Маркс», распавшейся в 1941 г.

6. Тем, кто помнит фильм Глена Миллера «Серенада Солнечной Долины», эту сноску читать не обязательно. Остальным же и подавно.

7. Намёк на хорошо известный во всём мире рок-н-ролл Карла Перкинса Blue Suede Shoes.

8. Ховард Робард Хьюз (24/12/1905 в Хьюстоне, Техас, - 5/4/1976) -- бизнесмен, авиатор, кинопродюсер, миллионер, последние годы живший таинственным затворником. Унаследовал от отца компанию «Хьюз Тулз Кампани», приносившую ему в 20-е годы ежегодный доход в 2 миллиона долларов. Специализировался в создании экспериментальной авиации, владел большей частью игорного бизнеса в Лас-Вегасе. Умер, не оставив завещания.

9. Так звали законную жену Адама. Но была ли она слепа?

10. В этом классическом по своей простоте манифесте подруба автор испольует многозначность компонентов rock и roll. Переводчик это учёл. Учел он также и семантическую близость слов rock и stone, а также другие значения нашего родного «рок». Желающим предлагается восстановitь ход мыслей переводчика.

Speaking In Tongues Лавка Языков

ПИТЕР ГЭБРИЭЛ

АГНЕЦ ВОЗЛЕГ НА БРОДВЕЙ

АГНЕЦ ВОЗЛЁГ НА БРОДВЕЙ

МУХА НА ВЕТРОВОМ СТЕКЛЕ

БРОДВЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ 1974-ГО

КУ-КУ, КОКОН

В КЛЕТКЕ

БОЛЬШОЙ ПОКАЗ ИСКУССТВЕННЫХ КОМПЛЕКСОВ

В РОДНОМ НЬЮ-ЙОРКЕ

ОТСЧИТЫВАЯ ВРЕМЯ

ПОЛЗУНЫ ПО КОВРУ

ЗАЛА 32х ДВЕРЕЙ

ЛИЛЕЙНАЯ ЛИЛИТ(9)

ВСЁ ЖЕ...

СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННЫЙ НАРКОТИЗАТОР

ЛАМИИ

КОЛОНИЯ СКОЛЬЗУНОВ

Прибытие

Визит к Доктору

Ворон

ОПУСТИЛАСЬ ТЬМА НА БРОДВЕЙ

ОСЕДЛАВ ОСЫПЬ

В СТРЕМНИНЕ

ЭТО

Speaking In Tongues
Лавка Языков

ЗАЛА 32^х ДВЕРЕЙ

ЛИЛЕЙНАЯ ЛИЛИТ⁽⁹⁾