Speaking In Tongues
Лавка Языков
Василий Геронимус
СЛЕГКА НЕЗАВЕРШЁННЫЙ ШАХМАТНЫЙ ЭТЮД
ОДА ОДИНОЧЕСТВУ
Заяц яркого солнца идёт по отвесной стене,
Только солнце весеннее манит меня лучами.
Нет, не может никто запретить одиночества мне,
И поэма печали звенит неземными ключами.
Молчаливо вверяясь простого луча впечатленью,
Я приветствую письменно сдержанный вид одиночества.
Но из множества читаных книг до сих пор к сожаленью
Я не знаю его векового заочного отчества.
И слоняюсь я в поисках точки пространства,
Не указанной на скучноватой поверхности глобуса.
Стал я названным братом весеннего непостоянства,
Человек, позабывший отчётливый номер автобуса.
В несусветном бреду неизвестно куда мне брести
И с какою речёвкой чернильными реками вылиться
На страницу… и снова душа обрести
Только с небом одним наконец равновесие силится.
Ибо что, если вдруг человеку совсем и не надо
Ни веселья пустого, ни жаркой влюблённости.
Но торжественна музыка жизни на грани распада,
Продолжается улица в странной неопределённости.
И подолгу блуждая в горячей асфальтовой бездне,
Я подумал внезапно о чём-то спокойном, классическом.
Остаётся гулять неприкаянной песне
В лабиринте туманного города геометрическом.
Как не бедствуя жить в этой грустной стране полудикой,
По несчастию немо об этом моё представление.
В синем воздухе пасмурном пахнет немного гвоздикой,
Одиночества шаг обещает душе просветление.
АРХАИЧЕСКИЕ СТРОКИ
С простой водой, прозрачной добронравной,
Я счастлив долгий век прожить не в ссоре,
Но я другой напиток, солнцу равный,
Предпочитаю в тихом разговоре.
Немного толку в соке виноградном,
Но оживает радости поэма
В холодном мире, в мире неоглядном,
Где многое ещё для чувства немо.
Вскипает жизнь рассеянною пеной,
Я улыбаюсь радуге, не пьяный,
Но ровный и совсем обыкновенный,
И лишь весною ранней обуянный.
Не знаю я, смеяться или плакать,
Весенняя распутица - не горе.
Далёких улиц красочная слякоть
Расширена, как городское море.
Но я в молчанье камня вижу знаки
Того, что время вспять необратимо.
Я понимаю: смертен в мире всякий,
И птица в небе пролетает мимо.
Прямая ель с пирамидальной кроной
Стоит степенно под моим оконцем.
В пшеничной грусти, ясной осветлённой,
Я рад сдружиться с воздухом и солнцем.
Слегка бликует чистое стекло,
В сумбуре полдня бодрый мир творится.
В мой угол вдохновение зашло,
И я готов с природой примириться.
ТЕНЬ СОНЕТА
От ада многоместного до рая
Огромное должно быть расстоянье.
И солнца чуть задумчиво сиянье,
В потёмках дня угрюмо догорая.
Да, дня обыкновение не прочно.
Потрескивают свечи. Вечереет.
Лишь царственное слово не стареет,
Когда оно единственно и точно.
Проходит время в гибельной тщете,
Не знает смерть вовеки опоздания.
И ангелов безбрежные рыдания
Разносятся в лазурной высоте.
А может быть, и траурные чувства
Случайно вызывает дождь весенний,
Но лишь неторопливый некий гений
Творит миры в бесстрастии искусства.
А жизнь кипит!.. Недавние морозы
Испепелил апрель, как зев Везувия.
Пришла пора весеннего безумия.
Любовь. Надежда. Радость. Зори. Слёзы.
ВЕСЕННИЕ СТАНСЫ
В незнаемой просёлочной глуши,
Где нету телефонных номеров,
Вдали от городов душа верши
Из нечего сокровища миров.
Слова неповторимые твори,
Свободные, как тихая трава;
И в радости, и в горести гори,
Роняя благородные слова.
Седое время, всё перемолов,
Почтенных зданий крошит кирпичи.
Но прилетают как бы между слов
На эту землю первые лучи
Предутреннего солнца. Пой, душа!
Хоть я ещё не выжил из ума.
Подошва моего карандаша
Немало исходила кип бумаг.
Прозрачен мысли грамотный состав.
И опыт завершён. Поэма спит,
Себя по небу плавно распластав,
А море жизни медленно кипит.
Едва судьбой спасаемый от бед,
Местоблюститель письменных столов,
Соавтор языка — смотрю на свет,
Что тлеет меж чернеющих стволов.
В моём окошке раннею весной
Короткий наблюдается пробел,
И в неопределённости сплошной
Я отделяюсь несколько от дел.
Стараюсь жить разумно, не спеша,
Возделывать не тщусь земли постой.
Внезапно просыпается душа,
Как тело от глотка воды простой.
Судьбы неумолимы жернова,
Но в поселковой, мертвенной глуши
Твори душа неложные слова,
Дела любви верши.