Speaking In Tongues
Лавка Языков

Анна Глазова

Отклонения от нормы,
или
Случайная встреча

1

По улице носится песок, забиваясь в отверстия лиц. Небольшая сумасшедшая с сальными волосами и плоской грудью чихает за шиворот розовой, цвета разжёванной жвачки футболки. Она толкает перед собой тележку с раскорячившейся в ней куклой, не новой, зато чисто вымытой и в платьице небесного цвета. В то время, как небо всё темнеет, сумасшедшая прилаживает на носу куклы тёмные очки, чтобы защитить её нежные гуммиарабиковые глазки от бешено летящей в них пыли. Вслед за ней, смешно выворачивая внутрь толстые колени, вышагивает ещё довольно молодая мамаша. Настоящий ребёнок в коляске хмурит не по-детски густые брови и время от времени откашливается, мрачно и серьезно. Видны его плохие зубы.

Мамаша (в форме приказа): «Скажи: солнце!»

Ребёнок (гнусавит): «сссс – С!»

Мамаша: «Скажи: небо!»

Ребёнок: «бббб – Б!»

Мамаша: «Скажи: мама!»

Ребёнок: «Ва-ва!»

Мамаша (умильно): «Скажи: пермутации гиперболического пространства!»

Ребёнок (молча) пускает слюни в соску.

* * * *

Анте-Меридичи был нехорош собой и очень невысок и явственно это осозновал, причём всё время и до боли в своих хлипких суставах. При общении с людьми его комплекс неполноценности находил отдушину в намеренном нарушении границы физического суверенитета человека, стало быть, в нарушении элементарной вежливости. Чтобы усилить производимое на окружающих невзрачною его фигуркой впечатление, он больно хватал их за руки, доходя при этом до грубости. Вставая на цыпочки, Анте-Меридичи тянулся рукой через прилавок, чтобы ущипнуть плечо девицы, протягивающей ему, скажем, пачку сигарет. Картавое спасибо заглушало её испуганный визг. Мальчику, как-то раз спросившему время на автобусной остановке, он так сдавил черепок, что дитя ещё долго стояло потом в клубах бензиновых выхлопов, пуча глаза и глядя вслед жёлтому автобусу, увозящему неприятного дядю. Анте-Меридичи трогал всех, без различия возраста, пола и не взирая на свои симпатии. Хотя людей в общем и целом не любил. На женщин смотрел презрительно, на мужчин ниже себя ростом — с плохой усмешкой, выше — с безобразным оскалом. Имел пристрастие ко всему карликовому или миниатюрному. В отпуск ездил однажды в Карелию, искать стелящиеся по земле деревца, потому что имел дома шкаф из карельской берёзы и слышал, что она мала росточком. Выращивал на подоконнике маленькие помидорчики, держал микроскопического пуделька под диваном, а над диваном — акварельные и вышитые крестом миниатюры. Особенно же горд был колонией ядовитых красных муравьёв ничтожного размера в склянке, которым иногда в грустные моменты жаловался на жизнь. Обращаясь к муравьям, смотрел на них сквозь лупу, и огромный глаз дрожал в увеличительном стекле.

* * * *

Недавно обвенчанная Акушла изменяла молодому мужу, которого горячо и страстно любила потому, что чувствовала духоту страсти и искала вдохнуть лёгкого и сладкого, как поп-корн, воздуха разврата.

– Андрей! — говорила она, выпятив грудь, и её глаза пылко сверкали. — Любишь ли ты меня?!

После короткого, но страстного соития она вставала с постели или пола; избыток чувства сжимал её горло, а её тело перевозбуждённо дрожало, не в состоянии удовлетворённо затихнуть. Раскрасневшаяся, она толкала засыпавшего Андрея, но тот лишь слабо и счастливо мычал в ответ. Тогда она накидывала халат и бежала, хлопая розовыми задниками шлёпанцев о розовые пятки, в квартиру соседа снизу. Чтобы доказать соседу снизу свою развратную сущность, от него она часто убегала к соседу сверху, не делая из этого тайны. Но сосед снизу читал и Мопассана, и Пруста, и даже Андре Моруа. Бодлера же, как и Флобера, не уважал. Поэтому его было не так-то просто обмануть. По его мнению, Акушла давно была в него влюблена, в чём не хотела признаться, чтобы не разрушать (по душевной доброте) медвяно-месячных чувств мужа. Поражённая этой новой преподнесённой ей идеей, Акушла стала было искать защиты у соседа справа. Но сосед справа оказался женат, так что пришлось иногда заменять его соседом слева. Этих двоих она не очень различала, несмотря на то, что один из них любил популярную музыку, а второй был чернокож. Иногда — в дни весенней меланхолии или летней депрессии — она забиралась на чердак, к бомжу, и потом, пока он, матерясь, мочился в углу, заливалась слезами жалости к себе, жертве нечестного изнасилования. Впрочем, вскоре приходила уборщица, которой почти всегда удавалось подбодрить Акушлу. Уборщица с виду была чистенькая старушка, а под одеждой у неё всегда таилось бесстыжее алое дезабилье.

* * * *

В лунном свете белые зубки молочного поросёнка, казалось, излучали фосфорное свечение. Одинокой его голове на блюде, задранной к малозвёздному небу, придавал сходство с хищной муреной мутный, запеченный до лиловости глаз в выемке глазницы. Кто-то из тех, кто ел его тело, разлил пиво по всей длине стола и вызвал противоречивые возгласы. Кто-то громко пукнул и вызвал единодушный смех, долго не смолкавший и закончившийся высоким истерическим переливом. Было поздно и шумно. Элегантно взмахивая пластиковым ножом, слишком буйно цветущая девушка скатала розовую свиную кожу в тугой, как поросячий хвостик, рулончик на краю бумажной тарелки. Когда она улыбнулась Вегетарианцу жирными губками, он ощутил одновременно сладострастие взгляда и её руку у себя на колене. Уставившись в тарелку с поредевшей капустной соломкой, плавающей в уксусе и масле, Вегетарианец долго боролся с подступившей из желудка к горлу горячей волной; справившись с ней, он стал поспешно прощаться, с некоторыми даже за руку. Он не собирался задерживаться до следующего прилива тошноты.

Сжимая желудок рукой, Вегетарианец бросился в ночную темноту, прочь от поблёскивавших глаз и побрякивавшей речи. Всю дорогу домой он провёл в мечтах о маленьком и нежном вегетарианском ужине. Невинная улыбка играла на его лице так, что он казался много моложе своего действительного возраста. В уютной кухоньке, увешанной гроздьями корений, трав и грибов, он выудил из холодильника аккуратный кулёчек с тоненькой рубленой котлеткой, поджарил в шипящем масле с двух сторон до образования хрустящей корочки и скушал, прихлёбывая винцо из хрустального бокальчика и только изредка хитро оглядываясь по сторонам. Котлетка была свиная.

Поросячья голова всё разглядывала созвездия мёртвыми глазами. Кто-то спал на столе, кого-то рвало в кустах. Девушка в цвету сытого румянца разочарованно ковыряла в зубах, сиротливо вперяясь во тьму, маня синим платьем.

* * * *

С некоторого времени П.М. начал опасаться за своё здоровье. Всё началось с разбора ящика со старыми документами. Слёзы ностальгии по утраченному омыли его стареющие веки, когда он увидел своё свидетельство о рождении, с кляксой, свой диплом, с кофейным пятном, свидетельство о браке, с пятном пота, и с пятном крови — о разводе. На дне лежала медицинская карта младенца П.М. В ней значилось, что младенец бывал подвержен приступам, сопровождавшимся судорогами и повышенным слюноотделением. Что не исключено повторение припадков в будущем. Что слюноотделение — вещь, с которой не следует шутить. Судороги — это серьёзно.

Нынешний П.М. давно уже не был младенцем, он был зубным врачом. Припадки никогда у него не повторились, но, тем не менее, прочитав запись в карте, он почувствовал беспокойство. Ему стали сниться сны, в которых он падал замертво с щипцами в руке, и в щипцах вместо одного криво выросшего зуба мудрости пациента оказывался целый кусок нижней челюсти. Или же, снилось ему, потеряв сознание, он падал со шприцем в руке на шею больного и попадал иглой в глаз. Каждый раз П.М. просыпался в холодном поту от такого сна. Он принимал валерианку. Он перестал спать с женщинами. Он стал изредка выпивать, чего раньше не позволял себе никогда — чтобы не потерять верности руки. И вот однажды, разбуженный кошмаром, в котором он вот-вот должен был упасть в обморок над зубоврачевным креслом, сжимая в кулаке визжащую бор-машину, он ощутил какую-то тихую радость. И не просто радость, а всепоглощающий восторг, заполнивший собою всё его существо. П.М. пролежал без сна до рассвета, подобрав под себя колени и счастливо посмеиваясь в наволочку в мелкий горошек.

2

Анте-Меридичи жил на первом этаже, поэтому кому-то — кто бы это ни был — ничего не стоило забраться к нему в окно, перевернуть и помять его карликовые помидорчики. Возмущённый происшедшим, Анте-Меридичи переехал и вполне случайно оказался соседом Акушлы — бывший чернокожий сосед вернулся на родину. В тот же день Акушла, надев маленькое коктейльное платье, пришла знакомиться с новосёлом. Едва опомнившись под большой грудью и широкими бёдрами Акушлы, он почувствовал жгучую и чувственную ненависть к её круглому, объёмному телу. Его жёлтая, сухонькая ножка казалась засохшим одуванчиком рядом с громоздкой розой её ступни. Вдобавок она похрапывала, навалившись пышным плечом на его нос и рот и мешая сделать вдох. Пытаясь высвободиться из-под неё, Анте-Меридичи стал слепо хвататься за воздух в поисках края стола и случайно смахнул пузырь с муравьиной колонией прямо на голову Акушлы. Она вскрикнула, проснувшись; муравьи побежали по её лицу, многие спрятались в розовых пещерах ушных раковин. Акушла с криками, давя на себе кусающихся от страха муравьёв, выскочила на улицу голая, как была. Анте-Меридичи неподвижно лежал на кровати, давая ползущим по нему муравьям время успокоиться. Он купил противоядие в комплекте с ядовитыми насекомыми. Он тихо лежал, и сквозь его лицо светилась новая мысль.

Вегетарианец шёл по улице и вдруг увидел лежащий на тротуаре труп молодой женщины. Он ощутил тепло, ещё исходившее от него. Хитро оглянувшись по сторонам, Вегетарианец подобрал тело Акушлы и понёс его домой. На кухне он включил яркий свет, достал большой сверкающий нож и кончиком пальца оценил его остроту. Из открытого окна кухни допоздна было слышно гудение электромясорубки.

Мамаша возвращалась с ребёнком от зубного врача. У ребёнка была заклеена пластырем щека. Поднося поющее сверло к открытому детскому рту, врач промахнулся и сильно поранил мальчику щёку. П.М. стал рассыпаться в извинениях, но мамаша заметила и подозрительно возбуждённый блеск в его глазах, и как будто подавленную весёлость в его голосе. К этому врачу она больше не пойдёт. Проходя мимо помойки, она вдруг заметила лежащие кучкой человеческие кости.

Мамаша (поднося берцовую кость к лицу ребёнка): «Видишь? Скажи: криминальное закононепослушание.»

Ребёнок (с отвращением, видимо пересиливая себя): «Экскременты. Фекалии. Мама, у тебя в голове — говно.»

Speaking In Tongues Лавка Языков

Анна Глазова

Отклонения от нормы, или Случайная встреча

1

* * * *

* * * *

* * * *

* * * *

2

Speaking In Tongues
Лавка Языков

Отклонения от нормы,
или
Случайная встреча