Speaking In Tongues
Лавка Языков

анна глазова

ГЕН КОРАБЛЕКРУШЕНИЯ

There have been cases of shipwreck and somnambulism in my client's family.
James Joyce «Ulysses»




кораблекрушение



вот, становится:
когда тело растёт,
ген сплетает волокна,
завязь кожи тянется в венчик пупка,
в чашу лотоса с дырками,
в ковшик забвения --
и затонуть,
позабудь
в два нырка,
и спасайся кто может
расколовшись
на нас двоих
через течь в животе
якорь рухнул на дно
и спасайся без кожи, без кожи




новая индия



горизонт.
под зонтом золотая горилла пьёт
из склянки аквавит ватерштиль.
горизонт! -- загорелся экватор
разбивается вдребезги мозг
под лязг эквадора в финской горилле
просыпается горькое чувство
горилла танцует польскую румбу
форватер сменяет риф
              -- горизонт!




корабль



когда я лежу
непохожа на бригантину
и всякое отверстие -- мокрая брешь
и мачта раскачивается в пупке
кроной паруса жизни с эмблемой взаимной любви:
корни дерева якорем тонут в постели
когда я лежу
более яхта чем колыбель




вода блестит



в лодке из стеблей бамбука
дитя натягивает
канат пуповины
и срывается с якоря
утопившейся матери
и плывёт по теченью кружа и смеясь
пока она не отдаст концы
он зацепится пуповиной
за прибрежный
неопалимый
бамбук




шлюпку спустили на воду



фёдор рождён из скорлупки надтреснутой током воды
(и не путать текущие роды с разбитым яйцом):
я спокойный каркас подо мной лежит судно
покачивается в пути и хватит фёдор
вязать узлы на канате пупка и пупка
скорлупу уже точит вода
и с плеском разрублен канат
выпуская из дока в родник
уже растущую шлюпку по имени фёдор




золото эквадора



Тане


польская лошадь
пережевала горячий маис
и стоит в мэриленде глядя на парус почтовый в пути -
это конь, океан и тоска.


жеребится гибрид пржевальского
у Побережья Конкистадора
выпасаясь на жирных обломках испанского флота:
конь и мужчина -- две части кентавра.


инки трогают тень от мустанга стрелой
уворованной в трюме кентавра-пирата.
чёрные тени нубийских рабов седлают
белых кобыл мэриленда
и в чикаго рождается фавн
с золотой эквадорскою гривой.




мужской конёк



морской конёк
плачет от боли
когда рожает через пупок
полупрозрачных мальков в тех кораллах
где нерестятся весной нереиды
бесполой утробой и насмехаются:
конь ты или не конь?
конь ты, не конь?
и конёк сквозь рыданья
пачкает семенем новорождённых коньков




рукопись в бутылке



смерть запечатана в капсуле
и закручена штопором в плоть
как завязь в бутоне
стянутая пупком
я распускаюсь
и я распускаюсь
медленная кувшинка
я спускаюсь
на дно бутылочной зелени
спаянной сургучом




вода и память



умершая тень аргонавта
нахлебалась из вод забвения
и совершает побег как мозговое явление --
то ли память
то ли морское безумие --
всякий раз забираю его назад
в скорой пустой колеснице
под вопли сирен




летланское море



я тону в тебе, пуэрто порта,
океанское море, теку в тебе,
птица с лимоном и кактусом
то тихая то охотится
окунаюсь в тебя, куст ликёра,
море бокалом текилы
краем, кверху ногой
впивается в битую соль
маргарита маргарита
танцуй рио рико пока не убита
маргарита маргарита
соль в куоско -- пуп морей:
мексика, майорка или антверпен?




* * *



прижав губы к тебе как ухо к земле или рельсу
слушаю как надрываются срастающиеся пупки
слышишь?
это на станции домик у моря сошёл с рельсов
слышишь?
это падает в дно земли якорь в кольце и сплетеньи корней
слышишь?
это прижав колесо к рельсу двух твоих губ
пароход с огнём в ватерлинии гладит тебе мой живот


утка в селезне...



-- утконосьи яйца
греются в шерсти, в воде --
я вешаюсь на мачте
в бермудском
любовном треугольнике
из тебя, тебя и тебя
-- три птенца
вылупляясь находят
сосок --
птица феникс
сжигает верёвку
-- я роняю слезу
в пупок утконоса --
и срываю в падении
среднюю линию
девственной
нереиды
в волне




...смерть в пупке



в море входят кентавры по пояс
и русалки пьют их мочу
солёные струи в солёное море
и я тоже солёную воду хочу
как русалка пьёт из кентавра
смерть спускается в
горловину и пуповину
в горло и в жорло
в ово и слово
в право и лево
смерть ложится на дно живота
я обнимаю пустое чрево
пусть игла уместится в яйце




мальтийское кольцо



ворота и врата
гибралтар
столп и столб
две ноги
посредине
омфал
геракл
переступил сюда с мальты
и приковал
воду к земле
петлицей, петлёй




ад, адам, эдем



дерево не рождается --
созидается;
птица рождается без пупка;
дитя -- без воспоминания.
магдалина, хрупкая,
покрылась длинною
рыжею шерстью
за своё звероложство
а скотина адам
созерцает свой хвост
змей вероломно кладёт яйцо
в верфи рая --
во внутреннее озерцо
пуповины сада,
края ада:
лицо младенца
украсит зад корабля
мачты и ласты выйдут задом вперёд
разобъёт скорлупу утконос-бригантина




память воды



ляжешь у арарата
под пробковым деревом
на котором горилла
красит пряжу из каучука
давя кошениль
лягу с армянской коньячною флягой
в осколках резины
пока женской трёхдневной болезнью течёт кошениль
проливай каучук проливай мексиканский кармин
красный польский гондон натяни же скорее горилла




испорченная пластинка



…как сияет миндалина
в горле твоём, валидол магдалина!
наиграй валидол увертюру,
карбункул в ключицах
бездомной торговки!
проиграй, валидол маргарита,
четыре концовки и треть своей жизни,
ключ от горла, дитя валидол от кого-то другого!
как сияет карбункул
на теле твоём, валидол маргарита!
у циклопа в яйце валидол
порох вянет в пороховницах
что ему застрелиться -- тебе валидол измениться
магдалина миндалина
верная память моя -- ты игла валидол граммофона…




орден мальвы



на половине прерванное
колесо обозрения.
ты висишь. я вешаюсь,
так и не найдя правильной формы,
чтобы выразить силу падения.
на резиновой кишке
из выскобленного неба
выпадают глухие недоразвитки
тонкостенной каюты-кабины.
ты покачиваешься.
пупок раскрывает бутон молчащего рта.
цветёт мальва,
ты пробуешь сальто,
я цепляюсь за слово,
которым стало я, ты и мальта.
в небе выдавливается некий крестец,
некий немой вязкий узел,
из него предрекатель тянет струну
и на этой кишечнополостной лире
исполняет циклический марш
шагом, шагом, по ямам
по воздушным ямам
вниз хромает распяленное на чёртовом прерванное сбывшемся колесе.




держи память



два яйца разбиваются
на корме бригантины
в трюме смотрят картины столпились какие-то лица
в шторме лица утратят своё выраженье ресницы
и с торца подбирается
вереница зелёной беспамятицы


я стою за бортом
человек на штурвале
завывает в аврале
я привязан как флаг
не касается влаги
борт фляги
в ней -- послание
от памяти к памяти
посреди океанской сумятицы
подпись: твой Анеокс.




преамбула



среди сна и бутылки сомнамбула
я встаю как стопа
оступаю конёк
одна как нога
как турчанка
ты ночуешь без снов
на пуанте без сна
рот накрыт покрывалом
по-восточному малый
лунный рожок
пить пожрав
буду: лампу мужскую к
утру
ради джина в бутылке
уже
только пяточный нерв
ген непрямохождения
удержал от падения
я помню:
ночерело;
ноктюрн истамбула!




цветок кашалота



капля спермы
из головы адама кадмона
скрасит всё твоё тело --
палка света --
ароматом зерна кардамона
в пуповине примата
в вазелиновой вазе
шевельнётся как серна
во время покоя
бутон спермацета:
сон плаценты и память подвоя




причина моря и корабль



красное море простирается
меж моих ног
я глотаю прекрасной утробой
отродье миног
и отребье кораблекрушений.
время крови -- утех,
не утешений с собой.
кровью беззвучно стирается
смех наглотавшихся мяса матросов
от корабля зачинается мой
пуповина-младенец
стянут обрывками троса
крен торса тучного судна
и лиловый туземец
ростом с палец-мизинец
тонет в красном соку
я смеюсь словно шторм
за бортом, за бортом,
на корме и носу




слеза из бутылки



на одном плече у титана
стянут обрывками тросов
плещется океан
на другом плече
блудная матка-путана свила гнездо из отбросов
и ко звёздам поёт призывный марш альбатросов
просмолённая рана титана
заставляет его переклонить свой кадык
в сторону птицы
и с ресницы взволнованного титана в центр океана
упадает слеза; ответный рык
из волны пугает летучую матку титана
как пустая тара разбита
как бутылка без аквавита, как тара
пустое, моё тело живое уже неживое
прибивается к берегу гибралтара




стрелец





кентавр нятягивает
тетиву-пуповину
целится в бригантину:
аргонавт-ученик на мачте распят
неудачный моряк, плохой капитан,
быстрый мученик; сердце на палубе;
сирены воркуют как голуби;
спущен флаг; с половины до пят
весь в крови и беспамятстве аргонавт
из его пупка тянется пуповина
кентавр-образина отпускает стрелу
аргонавта пронзает сквозь сердце
и раскалывает на две половины
корабельное жёсткое древо
сиреневым древком-дичком
прорастает сквозь донце
подобие дерева
вместо мачты торчком




семья уробора

Нике


умещаясь вокруг яйца
наблюдает свой хвост
из волос расчёсанных без пробора
дева змеится
обернувшись вокруг ягодиц
он взирает в пупок
из-под век и ресницы
она смотрит как человек
ест змею и глотает
его живой завиток:
не дели змеи и яйца
живота и лица
птицу вечность конца




инфанта инесса



золотая игла
в яйце фаберже
на канатиках из изумруда
тонкий остов души
как скелетик змеи
протыкает желток
яичного сердца


заводное яйцо
как часовенный якорь
на конце пуповины
из часов бригантины
я болтаюсь на ниточке
чёрточка смерти
имитация жизни
инкубышка яйца




морское безумие



о ты помнишь
как цвёл наш шалаш?
как села на мель в камыше наша шхуна?
как падаешь падаешь
в прореху дна
ореховой парусной палубы
о ты плаваешь
знаешь как тонет гарпун?
как какой-то горбун выставляет кадык?
как хорда как мачта хохлатая рыба?
ты помнишь покуда?
о моя бригантина? о моя барракуда?




перископ



зацепившись плавник за плавник
две пираньи обнявшись навечно
проплывают сквозь шлюз и теченье
изгрызают совместно тростник
отгрызают свой киль и без киля
изменяется стиль баттерфляй
я летучая рыба пиранья
хоть пинай меня хоть распинай --
я сиамский близнец поплавка,
твоего кадыка и пупка,
затонувшее равновесие
и покойный вестибуляр
оторви меня как пузырь --
улечу из тебя как дыханье
ты увидишь меня в окуляр




паёк моряка



я уже не целую
заплетаю косу
кожа, волосы -- набило оскомину
секу осоку забвения
высекаю кровь на колосе
и чего ради ты взобрался на дерево?
железо тебя уже не возьмёт
я уже не целую живот в истерике,
я разгрызаю как плод
твою пуповину
кожа, волосы -- урожай -- не целую,
обдираю твою кожу
раскушу уробора
съедобную завязь
мечту мародёра
мачете конкистадора
паёк моряка




краковяк



сердце на палубе
танцует краковяк
и полощется алый парус
инки смотрят в бинокль
ищут над кораблём чёрный флаг
но там только паруса тугие половинки
и сердце сбивается с сердечной речи
песня тонет упав с бригантины как враг
и под парусом только
поляки застёгивают ширинки
горилла горько целует себе плечи
(инки ждали чёрных пиратов)
(сердце сжатое страхом молча висит на собственной пуповинке)




завещание



закинув гарпун
вглубь безводного пруда
жду когда клюнет на кровь барракуда
жду когда вылупится мурена
из фарфорового яйца
как паруса раздувается ветром
полотнище лица
как трепещет плавник, нерасправленное крыло!
как тепло!
в третий раз закидываю гарпун в невод
пока моя золотая мурена
удовлетворяет желание
бьётся об лёд
её ждёт пена
и угощение
золотые горы, волшебное пение
сирены, ундины, утконосы, дельфины
и роскошно дырявое
дно
бригантины