Перевод: Николай Е. Кириллов
Графика: Михалыч
|
Алхимия метаморфоз В той стороне, где сны клубятся Причастье новое святое Коль веруешь... |
Там-то и нашел её Руди восемь месяцев спустя. В громоздком зловещем доме на Западной Авеню в Эл-Эй, где она жила с ними всеми. Не только с Джонахом - со всеми.
Ноябрь в Эл-Эй, незадолго до заката. Необычайно промозгло, даже здесь, на открытом солнцу склоне. Руди сошёл с тротуара, остановился. Все вокруг, казалось, исполнено готической жути. Лужайка выстрижена лишь наполовину; посреди неоконченной полосы брошена ржавая газонокосилка. Похоже, траву стригли для успокоения сердитых обитателей двух многоквартирных домов, возвышавшихся по обе стороны приземистого строения. (И ещё, странно... жилые здания были выше, старый дом сгорбился между ними, и всё-таки он подавлял их. Странно.)
Картон, вставленный в окна.
Опрокинутая детская коляска перед крыльцом.
Дверь, сколоченная из разномастных обрезков.
Тяжёлое дыхание тьмы.
Руди поправил на плече небольшой рюкзак. Его пугал этот дом. Страх студил кровь, беспричинная паника разрасталась в сердце, словно почуявшем вкрадчивое приближение чего-то большого и бесформенного. Прикидывая пути отступления, он оглядел закоулки быстро темневшего неба. Но идти можно было только вперёд.
Там Кристина.
Дверь открыла другая девушка. Она молча смотрела на него, длинные выбеленные волосы падали на лицо.
Взгляд сквозь завесу из перекиси и грязи.
У неё дёрнулась щека и язык хищно пробежал по уголкам губ, когда Руди наконец собрался с духом и попросил позвать Крис. Он бухнул рюкзак оземь.
- Позови, пожалуйста, Крис, - нетерпеливо повторил он.
Блондинка повернулась и скрылась в сумрачном коридоре древнего уродливого дома. Руди остался в дверях и тут, точно девушка служила преградой и с её уходом преграда эта исчезла, его ударил, как пощёчина, резкий запах. Марихуана.
От непроизвольно глубокого вздоха сразу закружилась голова. Руди отшатнулся было к последним лучам солнца, пробивавшимся из-за многоэтажек, но свет уже померк, а в голове всё ещё шумело, и он двинулся вперёд, волоча за собой рюкзак. Он не помнил, как закрыл дверь, но, обернувшись, увидел её закрытой.
Крис он нашел на третьем этаже, в тёмном чулане, у стены. Левой рукой она поглаживала поблекшего розового лоскутного кролика, согнутый мизинец правой - во рту, всасывающем последние чудеса прихода. В чулане витало бесконечное разнообразие ароматов: бесцеремонная вонь давно не стиранных носков, амбре шерстяных вещей, на которых от сырости завелась плесень; швабра любезно распространяла тяжелый дух слежавшейся пыли. И забивавший всё запах травки, на которой Крис сидела неизвестно как давно и засела крепко. Крепче некуда.
- Крис?
Она медленно приподняла голову, посмотрела в его сторону, и, с трудом сосредоточив на нём взгляд, заплакала:
- Уходи.
В обманчивой тишине полного шорохов дома, сзади и над ним, в темноте, вдруг яростно забили по воздуху кожистые крылья, затем всё стихло.
Переполненный внезапно нахлынувшей жалостью, Руди опустился на колени. Ему отчаянно захотелось достучаться до неё, поговорить.
- Крис... прошу тебя...
Она отвернулась и рукой, сжимавшей кролика, неуклюже ударила его. Промахнулась.
Руди готов был поклясться, что где-то справа в коридоре третьего этажа пересчитывают тяжёлые золотые монеты. Но едва он полуобернулся и выглянул из двери, прислушиваясь, звук пропал.
Крис, вымученно улыбаясь, попыталась спрятаться в глубине чулана. Руди развернулся и пополз за нею на четвереньках.
- Кролик, - вяло произнесла она, - ты раздавил кролика.
Он глянул вниз: из-под правого колена виднелся свалявшийся мех кроличьей головы.
Крис неприязненно посмотрела на него, когда он отшвырнул игрушкув угол.
- Ты всё такой же, Руди. Уходи.
- Я демобилизовался, Крис. Меня отпустили по состоянию здоровья. Я хочу, чтобы ты вернулась, Крис, пожалуйста.
Не желая слушать, она отодвинулась подальше и закрыла глаза. Некоторое время он ещё шевелил губами, будто припоминая нужные слова, но так ничего и не сказал, лишь зажёг сигарету и уселся на рюкзак в дверях чулана. Он курил и ждал, когда она вернётся. Он ждал уже восемь месяцев, с тех пор, как его призвали и она написала:«Руди, я буду жить с Джонахом в Холме».
Очень тихий звук затаился в беспредельно чёрной тени, там, около верхней ступеньки лестницы между вторым и третьим этажами. Хихикающие трели хрустального клавесина. Руди понимал, смеются над ним, но не мог покинуть свой пост.
Крис разлепила глаза и окинула Руди недобрым взором:
- Чего пришёл?
- Мы собирались пожениться.
- Вали отсюда.
- Я люблю тебя, Крис. Прошу тебя.
Она пнула его ногой. Совсем не больно, но достаточно красноречиво. Руди поднялся и медленно вышел.
Джонах сидел внизу, в гостиной. Блондинка, открывшая дверь, хлопотала, стаскивая с него штаны. Тот, неодобрительно покачивая головой, лениво отмахивался. Стоявший на полке магнитофон наигрывал «Большую ярко-зелёную прогулочную машину» Саймона и Гарфункеля.
- Тает, - нежно проговорил Джонах, - тает,- и указал на тяжёлое потемневшее зеркало над камином. Очаг был забит непрогоревшими вощёными пакетами из-под молока, конфетными фантиками, самиздатоми кошачьими ковриками. Зеркало казалось тусклым и холодным.
- Тает! - завопил вдруг Джонах, заслоняя глаза рукой.
- Вот черт! - выругалась блондинка, сдаваясь, и подошла к Руди.
- Что с ним? - поинтересовался он.
- Опять капризничает. Ну и подлец же он порой.
- Да, но что всё-таки с ним?
Та пожала плечами:
- Ему кажется, что у него лицо плавится. Об этом и говорит.
- Это из-за марихуаны?
В ее глазах мелькнуло подозрение:
- Мари?.. Э, ты откуда?
- Я друг Крис.
Блондинка ещё раз испытующе глянула на него, опустила плечи и расслабилась. Приняла его.
- Я подумала, может ты случайно забрёл, а может из полиции, понимаешь?
На стене у неё за спиной висел некогда яркий плакат Среднеземья с выцветшей дорожкой, оставленной ежеутренне заглядывавшим солнцем. Руди неловко огляделся. Он не знал, что теперь делать.
- Я собирался жениться на Крис. Восемь месяцев назад, - сказал он.
- Хочешь трахнуться? - спросила блондинка. - Когда у Джонаха приход, ему всё до фени. А я с утра на одной коке, и сейчас внатуре хочется.
Пошла новая запись, и Стиви Уандер, выдув из гармошки мелодию, запел «Я был рожден для её любви».
- Мы с Крис обручены, - печально заметил Руди. - Собирались пожениться, когда закончится основной курс. Но она решила переехать сюда, к Джонаху, а я не хотел давить. Так прождал восемь месяцев, а теперь демобилизован.
- Ну так хочешь или нет?
В столовой на полу. Oна положила под себя сатиновую подушку: «Сувенир с Ниагары, Нью-Йорк».
Когда он вернулся в гостиную, Джонах сидел на софе и читал «Игру в бисер» Гессе.
- Джонах? - позвал Руди. Джонах оторвался от книги, но Руди узнал не сразу.
Узнав же, похлопал по софе рядом с собой. Руди подошел и сел.
- Где пропадал, Руди?
- В армии.
- Лажа.
- Чуть не сдох.
- А сейчас всё? В смысле насовсем?
Руди кивнул:
- Угу. По здоровью.
- Это хорошо.
Некоторое время они сидели молча. Джонах дёрнул головой и заговорил сам с собой:
- Да ты не так уж и устал...
Руди решился:
- Послушай, Джонах, что случилось с Крис? Ты же знаешь, мы собирались пожениться восемь месяцев назад.
- Она где-то здесь, - ответил Джонах.
Из кухни, смежной с комнатой, где спала под обеденным столом блондинка, донёсся звук раздираемого мяса. Он долго ещё не смолкал, но Руди смотрел в окно - большое, выступавшее наружу окно-фонарь.Там, на тротуаре, возле тропинки, ведущей к крыльцу, человек в тёмно-сером костюме разговаривал с полицейскими. Потом махнул в сторону этого оказавшегося таким вместительным изнутри дома.
- Джонах, можно Крис уйдёт?
Джонах разозлился:
- Слушай, парень, никто её тут не держит. Она торчит тут с нами со всеми, и ей нравится. Сходи, спроси сам. И не лезь ко мне.
Двое полицейских двинулись ко входной двери. Руди встал и пошёл открывать. Те улыбнулись, увидев его форму.
- Чем обязан? - сухо осведомился Руди.
Один из них спросил:
- Вы живёте здесь?
- Да, - кивнул Руди, - меня зовут Рудольф Боекель.Чем могу помочь?
- Мы хотели бы войти и поговорить с вами.
- У вас есть ордер?
- Мы не собираемся производить обыск, просто хотим поговорить. Cлужите в армии?
- Недавно демобилизован. Решил проведать семью.
- Можно войти?
- Нет, сэр.
Другой полицейский заметно нервничал:
- Это то место, которое называют «Холм»?
- Кто? - удивился Руди.
- Ну, соседи сказали, что это «Холм», и что тут случаются весьма буйные вечеринки.
- Вы слышите что-нибудь?
Полицейские переглянулись и Руди добавил:
- Здесь всегда очень тихо. Моя мать умирает от рака желудка.
Ему позволили остаться, ведь он умел разговаривать с теми, кто приходил снаружи. Кроме Руди, каждую неделю выбиравшегося за едой и на поиски работы, никто не покидал Холм. Здесь и в самом деле было довольно спокойно. Только иногда от задней двери, где раньше была комната прислуги, раздавалось рычание. Да что-то плескалось в подвале, шлёпало мокрым о камни.
То была целая вселенная, ограниченная с севера ЛСД и дитраном, кокаином и пейотлем с юга, травкой и «красными шариками» с востока, а с запада - седативами и амфетамином. Одиннадцать человек жило в Холме. Одиннадцать и Руди.
Он слонялся по комнатам, изредка встречая не желавшую разговаривать Крис. Лишь однажды она спросила, съезжал ли он хоть раз от чего-нибудь, кроме любви. Он не нашёлся с ответом, пробормотал смущённо:
- Прошу тебя...
А она обозвала его «правильным дураком» и ушла в сторону лестницы на мансарду. Сверху донёсся писк, будто мышь терзали. В доме жили коты.
Он не знал, зачем живёт тут, не мог понять, почему хочет остаться она. В голове стоял постоянный звон и порой казалось, что стоит найти нужные слова - и Крис тотчас уйдёт с ним.
Он разлюбил свет. От него болели глаза.
Никто между собой помногу не разговаривал. Все спешили поймать кайф, групповой кайф, отъехать как можно дальше. В этом смысле они друг о друге заботились.
Руди был последним звеном, соединявшим их с внешним миром. Он кому-то написал - родителям, другу, в банк, кому-то - и у них появились деньги. Не много, хотя на еду и квартплату хватало. Но он настоял, чтобы Крис была с ним полюбезнее.
Все вместе они заставили её быть полюбезнее, и теперь она спала с ним в каморке на третьем этаже, куда он кинул свои газеты и рюкзак. Руди лежал там целыми днями, если не надо было выходить за чем-нибудь из дома, и читал короткие заметки о крушениях поездов и попытках изнасилования в пригороде. А Крис время от времени приходила к нему и они предавались любви.
Как-то ночью она уговорила его проглотить две большие капсулы,заряженные пятнадцатью сотнями миллиграммов эфедрина, и он враз удлинился до шести миль, будто сливочная тянучка. Он стал добротным медным проводом, до краёв полным электричества, пронзившим её плоть. Она выгнулась под током, хлещущим сквозь него, и обмякла. Всё глубже погружался он в нежность, зачарованный видением смолистого ствола, вызванным её слезами, проступавшими из дымки вокруг. Он медленно скользил вниз, вращаясь, кружась беспечным листом, поддерживаемый шёпотом голубизны, паутинкой тянувшейся из его тела. Влажные своды хрустального грота с величественной колоннадой,терявшейся вдали, вздрагивали от ударов её сердца, и когда он дотянулся до них тёплой сталью кончиков пальцев, она глубоко вздохнула, обдувая его снизу вверх, а он всё плыл, покачиваясь, сквозь лёгкую мускусную вуаль.
Что-то настойчиво билось под ним, вселяя страх, пока он опускался. Визгливые завывания грозящего разбить его.
Липкие объятья ужаса.
Ужас вцепился в него, ударил с размаху, горло судорожно сжалось, когда он попытался ухватиться за вуаль, а та рвалась, рвалась в его руках. И он падал, всё быстрее и быстрее, и боялся!
Тёмно-лиловые взрывы вокруг и вопли того, что хочет его, ищет его, пульсируя глубоко в глотке зверя, чьего имени он не в силах был произнести, - и он услышал её крики, её вопли и визг под собой, и жуткий грохот рухнувшего где-то внутри...
Тишина.
Длилась одно мгновенье.
А потом звучала нежная музыка, не требовавшая ничего, кроме невнимания. Так они лежали, прижавшись друг к другу под палящим светом бледной луны, убаюканные мягким плеском струящегося сквозь них времени.
После этого Руди редко выходил на свет. По магазинам он ходил ночью, в тёмных очках. Ночью он выносил мусор, подметал тропинку, постригал ножницами лужайку, поскольку газонокосилка раздражала бы жителей соседних домов (чьи жалобы в полицию прекратились: в Холме почти всегда было тихо).
Руди заметил, что давно уже не встречал кое-кого из одиннадцати обитателей Холма. Но звуки вокруг него, над ним и под ним, слышались всё чаще и чаще.
Со временем одежда стала велика. Он оставил себе только подштанники. Кисти и ступни постоянно болели. Суставы пальцев опухли, часто похрустывали и приобрели ярко-малиновый цвет.
В голове неумолчно жужжало. Деревянные стены и балки пропитались неотвязным запахом дури. Особенно досаждал зуд в кончиках ушей. Руди снова и снова перечитывал газеты, содержание которых навечно впечаталось в память, вытеснив воспоминания о том, как он работал механиком в гараже: теперь казалось, что это случилось неимоверно давно.
Когда в Холме отключили электричество, Руди не расстроился -теперь он предпочитал темноту. Но отправился сообщить об этом остальным.
И никого не нашел.
Все пропали. Даже Крис, которая, казалось, все время была где-то рядом.
Услышав плеск в подвале, он крадучись спустился в темноту. Подвал затопило. Там был один из них. Тот, кого когда-то звали Тедди. Он был прикован к осклизлой стене неподалёку от слабо пульсировавшего фиолетовым светом камня, напоминавшего кровоподтёк. Его плетью свисавшая рука слабо качалась в такт невидимому течению. По воде пробежала рябь, он резко дёрнулся, выхватив извивающееся чешуйчатое существо и быстро прижал его к обрамлённому вздувшимися венами влажно отблёскивавшему тёмно-кровавому провалу, со всхлипом отправив пронзительно завизжавшую жертву внутрь.
Руди вернулся наверх. На первом этаже он нашел ту, что была блондинкой; её звали Адриана. Она лежала на столе, тонкая и белая, как скатерть, а ещё трое из тех, кого он не видел уже очень давно, впились в неё своими трубчатыми зубами и через полости в них тянули желтую жижу из раздувшихся гнойников, некогда бывших её грудями и ягодицами. Лица у них были очень большими, а глаза казались пятнами сажи.
Взбираясь на второй этаж, Руди еле увернулся от того, кого звали Виктор. Тот тяжело летел на ребристых кожистых крыльях. В зубах он держал кошку.
На лестнице Руди наткнулся на тварь, издававшую звук считаемых монет. Только она не считала монеты. Руди старался не смотреть туда. Его тошнило.
Крис он обнаружил в мансарде. Она проломила череп существу, хихикавшему, словно клавесин, и высасывала оттуда сырые мозги.
- Крис, мы уходим, - сказал Руди.
Она протянула руку и щёлкнула по нему длинными острыми грязными ногтями. Он зазвенел, как хрусталь.
На стропилах мансарды, скорчившись горгульей, спал Джонах. Его челюсти были выпачканы зелёным, в когтях виднелось что-то волокнистое.
- Крис, пожалуйста, - настойчиво попросил Руди.
Голова гудела.
Уши чесались.
Крис покончила с густым зелёным содержимым черепа притихшего маленького существа и лениво оттолкнула вялое тельце волосатыми руками.
Усевшись на задние лапы, она подняла к Руди свою вытянутую меховую мордочку.
Руди бросился прочь.
Он бежал вприпрыжку, суставы пальцев стучали по полу. За спиной рычала Крис. Он скатился на второй этаж, затем на первый, где попытался залезть на стул возле камина, чтобы посмотреть на себя в зеркало при свете луны, пробивавшемся сквозь засиженное мухами окно. Сейчас на окне, ловя мух языком, сидела Наоми.
Он в отчаяньи карабкался на стул, желая взглянуть на себя. И, очутившись перед зеркалом, увидел, что стал прозрачным, что внутри у него ничего нет, что уши заострились и на кончиках обросли шерстью. Ставшие огромными глаза болели от отражённого света.
Потом он услышал позади себя рычание.
Маленький стеклянный гоблин обернулся и зазвенел, как дорогой хрусталь, когда волк-оборотень притронулся к нему.
Вервольф спросил без всякого интереса:
- Ты торчал от чего-нибудь, кроме любви?
- Прошу тебя, - взмолился маленький стеклянный гоблин, когда огромная волосатая лапа дзенькнула по нему, разбив на миллион мыслящих сверкающих радужных осколков, рассыпавшихся по маленькой замкнутой вселенной, которой был Холм, жужжа и звеня в темноте,сочившейся сквозь безмолвные деревянные стены...
