Speaking In Tongues
Лавка Языков

Иоганн Вольфганг Гете

Четыре элегии из цикла
EROTICA ROMANA⁽¹⁾

Перевела Элина Войцеховская

От переводчика

Гете трижды обращался к откровенно эротическим мотивам: в 1775, 1790 и 1810 годах. Всякий раз выбор темы можно связать с потребностью выйти из затяжного творческого кризиса.

Цикл, в урезанном виде известный под названием «Римские элегии» возник после итальянского путешествия⁽²⁾ 1786-1788 гг. Оригинальное название цикла -- Erotica Romana. В первом издании оно было заменено на «Элегии» и, наконец, в 1806 году цикл приобретает привычное название «Римские элегии».

Мягкий итальянский климат, приятные оку пейзажи, и, наконец, щедрые ласки некоей юной римлянки оказали свое целебное воздействие на измученного веймарскими дрязгами поэта:

Часто случалось, стихи в объятьях ее сочинял я,

Гекзаметрический ритм нежно по голой спине

Пальцами ей отбивал.

(Erotica Romana, VI, пер. Э.В.)

Только однажды, в XX (XVIII -- в «Римских элегиях») элегии названо имя возлюбленной. Фаустина -- не только женская форма от Фауст, но и почти точная анаграмма от Frau Stein. Как будто, все к лучшему. Поэт не должен хранить «докучную верность». Место бессердечной добропорядочной Лоттхен всегда готова занять более сговорчивая и менее требовательная римлянка. Было бы неэтичным домысливать, была ли необходима такая подмена спустя полтора десятка лет после рокового отказа.

Современные исследователи сходятся на том, что по первоначальному замыслу автора цикл был окаймлен двумя приапическими элегиями. Гете не расчитывал, вероятно, увидеть их опубликованными, но тщательно хранил их, так же, как и другие смелые для своего времени рукописи, среди черновиков, испещренных, кстати, чрезвычайно откровенными рисунками.

Невозможна была и публикация XVI элегии: венерические болезни были запретной темой в литературе. Что же касается достаточно целомудренной II элегии, переписка Гете свидетельствует о том, что он надеялся увидеть ее опубликованной. Шиллер, в ипостаси редактора журнала «Die Horen», потребовал переработать элегию. Гете предпочел вовсе отказаться от ее публикации, но другие элегии все же подверглись значительной переделке.

И.Г. Хердер выступал резко против публикации цикла. Когда цикл (в сильно переработанном и урезанном виде) вышел из печати, Хердер язвительно заметил, что в названии журнала следует теперь заметить букву «о» на «u» («Hure» по-немецки -- «шлюха»).

Вниманию читателя предлагаются четыре слишком смелые для пуританского восемнадцатого века элегии. Они, как и другие недостаточно скромные стихи («Венецианские эпиграммы», «Дневник»), никогда не публиковались при жизни автора.

Прогулки по Риму поэт совершает не в одиночестве. Его чичероне -- сам Амур. Всякий любовный акт по Гете есть menage a trois. Перед влюбленным «в узкую милую дверцу» успевает скользнуть повеса Амур. Но ревность чужда поэту, как чужда она Амуру, да, чаще всего, и самому Юпитеру. Amor есть анаграмма от Roma, Roma -- от Amor, оба вечны, а вечность ярка, обольстительна и влажна от нектара любви.

Фрагмент рукописи Гёте

Фрагмент рукописи Гете

Nos venerem tutam concessaque furta canemus

Inque meo nullum carmine crimen erit.⁽³⁾

P. Ovidius Naso, Ars amatoria, I, 33f.

< К Приапу >

Здесь я возделал свой сад, любви здесь цветы охраняю,

Муза назначила их, мудро по грядкам деля.

Ветви приносят плоды, то жизни плоды золотые,

Счастливо я их сажал, радостно их стерегу.

Будь мне поддержкой, Приап! Воришек я не опасаюсь,

Всем дозволяется здесь рвать наслажденья плоды.

Лишь примечаю ханжей, дрожащих стыдливых злодеев.

Явится этакий вдруг, чистой природы плоды

Видя, надменно взгляд отведет. Проучи его сзади⁽⁴⁾

Гордым багровым венцом пламенных чресел твоих.

< II >

Счастье, что выпало мне, восторженной грезы прекрасней,

Вел меня мудро Амур мимо блестящих дворцов.

Знает проказник давно, мне тоже известно отныне,

Что роскошный покой за обоями скрыл.

Глупым младенцем его, слепым и развязным назвали,

Я же тебя хорошо знаю, о мудрый Амур.

Не привлекли нас ничуть ни резные фасады,

Ни галантный балкон, ни серьезный Cortil⁽⁵⁾.

Мимо поспешно идем, и в узкую милую дверцу

Прежде скользнул поводырь, следом ведомый проник.

Так ежедневно Амур в моих похождениях тайных

Сопровождает меня, свежие розы даря.

Чем не небесная жизнь? Чем можешь, красотка Боргезе,

О, Нипотина⁽⁶⁾, дружка ты одарить сверх того?

Общество, карты, балы, обеды, театр и прогулки

Много бесценных часов подло крадут у любви.

Чувствую я отвращенье к жеманству, румянам и пудре.

Юбка парчовая вниз и шерстяная падут.

Если ж красотка решит дружка на груди приголубить,

Он не захочет ли все прежде прикрасы убрать?

Воротники, корсеты и бусы отбросить не нужно ль

Прочь поскорей, чтобы он лучше ее ощутил?

Ближе с тобой мы к друг другу. Вот платье твое шерстяное

Сброшено другом твоим, складками на пол легло.

Нежно несет он дитя в холщовой сорочке на ложе,

И целомудренно грудь в вырезе обнажена.

Пологов шелковых нет и нет покрывал драгоценных,

Празднично ложе любви в чистой своей простоте.

Сам громовержец Юпитер ужели в объятьях Юноны

Меньше бы страстью пылал, если бы смертным он был?

Великолепны проделки Амура прекрасно нагого,

Сладостен ложа любви милый размеренный скрип.

< XVI >

Грозные две змеи проклинаемы хором поэтов,

Тысячелетьями мир в трепет ввергают они.

Их имена всем известны: Пифон и Лернейская Гидра.

Боги бесстрашные их, впрочем, сразили давно.

Сжечь не сумеют они дыханием огненным больше

Ни очаги, ни поля, ни молодые леса.

Кем же из злобных богов подослан враг на нас новый,

Грязи отравленной сын, мерзкий чудовищный червь?

Всюду ползет он, таясь, и в садике самом прелестном

Подстерегает червяк, насмерть сражает порой.

Честен ты, змей Гесперид, садов драгоценных защитник,

Самоотверженно ты золото яблок хранишь.

Этот же не стережет ничего -- сады наслаждений,

Где он коварно ползет, щедро открыты для всех.

Тайно он вьется в кустах и родники отравляет,

В гибельный яд превратив страсти живую росу.

О, как счастлив ты был, Лукреций, ты мог отдаваться

Весь, без остатка, любви, всякое тело ласкать.

Был ты, Проперций⁽⁷⁾, блажен, тебе приводил с Авентина

И с Тарпейских высот преданный раб твой блудниц.

Цинтия если тебя в объятьях чужих заставала,

То, измену кляня, не проклинала болезнь.

Кто не страшится теперь докучную верность нарушить?

Если не держит любовь, страх остановит тогда.

Даже и здесь, как знать? рискованна всякая радость.

Голову милой на грудь кто без боязни склонит?

Брачное ложе опасным, измена губительной стала,

Муж, жена и дружок -- трое опасно больны.

Славься же, век золотой! Юпитер, спускаясь с Олимпа,

Прежде к Семеле спешил, после Каллисто ласкал.

Переступал он и сам порог священного храма,

Всемогущий, в него благоговейно входил.

О, как бесилась Юнона, когда в перебранке любовной

Против нее муженек жаркий направил перун.

От вересковых полян мы еще не вполне отдалились,

Вечно кружит над землей кто-то из прежних богов.

Людям известен давно и ими безмерно прославлен

Вестник Зевса, Гермес, щедрый врачующий бог⁽⁸⁾.

Храм отцовский давно лишен величья былого,

Храму сыновнему он ныне преддверием стал.

Будет сыновний храм возвышаться, и будут веками

Вслед за просьбами в нем благодаренья звучать.

Я об одном лишь молю, грации, к вам обращаясь.

Жаркая эта мольба -- сердца отчаянный крик.

Оберегайте всегда мой милый ухоженный садик,

Пусть во спасенье от бед руку подаст мне Амур.

Так и молюсь я всегда, всецело доверив повесе

Без опасений и бед чистый любовный восторг.

< Говорит Приап >

В сада укромном углу стоял из богов я последним.

Немилосердно, увы, время со мной обошлось.

Тыквы усы оплели бессильный стареющий остов,

Под изобильем плодов член ослабевший трещит.

Хворост иссохший кругом, зимы ненавистной примета,

Что насылает ворон гадить на голову мне.

Лето не лучше ничем, являются наглые слуги

И, облегчаясь, зады голые тычут мне в нос.

Всюду похабство, я сам похабным уже становился,

Тряпка, обрубок гнилой, старый истлевший чурбан.

Благодаря же твоим стараньям, болтливый художник,

Место по праву свое занял я вновь меж богов.

Что пошатнувшийся трон Юпитера ныне поддержит?

Краски, слоновая кость, золото, мрамор и стих.

Смотрят теперь на меня охотно разумные люди,

Я им по нраву такой, как ты меня описал.

Не ужаснется меня ни девушка и ни матрона.

Я им не гадок теперь, только безмерно силен.

Жезл, в половину ноги длиною, всегда наготове,

Гордо возносится вверх, если подруга со мной.

Не утомится мой член, пока в упоеньи познаем

Дюжины сладостных поз, как нам Филэнис⁽⁹⁾ велит.

1. Перевод выполнен по изданию: Goethe, Erotische Gedichte, Insel Verlag, 1991

2. В римском доме на виа дель Корсо, где Гете гостил у своего друга художника И.Х.В. Тишбайна, ныне открыт музей.

3. Страсть безопасную я, дозволенный блуд воспеваю,

В чистом свободном стихе места насилию нет.

Овидий, «Искусство любви» (пер. Э.В.)

Эпиграф присутствовал лишь в первом издании элегий, в журнале «Die Horen». Ни в одном из последующих изданий эпиграфа нет.

4. Содомизация -- обычное наказание, налагаемое Приапом на незаконно проникающих в охраняемый им сад.

5. Двор (ит.)

6. Нипотина -- жена одного из родственников Папы.

7. В одной из элегий поэта Секста Проперция говорится о том, как он привел домой двух потаскушек, чтобы отомстить некой Цинтии.

8. Гермес, он же Меркурий. Ртуть долгое время была единственным лекарством против сифилиса.

9. Филэнис или Филэнида (Philaenis) -- греческая поэтесса, автор трактата о Figurae Veneris -- любовных позах, текст которого практически не сохранился.