Speaking In Tongues
Лавка Языков

Этер граф де Паньи

Кризис постмодернизма, как я его понимаю

1. Кризис постмодернизма, как я его понимаю

3. Онтология мира в гиперсимволистской реальности

4. Миф и его место в культуре ХХ века

5. Человек умер

Примечания

.1. Немного о числе три

.2. «Как бы» и «на самом деле»

.3. Схоластика, как основа русского понимания постмодерна

Послесловие

Сейчас довольно модно говорить о кризисе постмодернизма. О том, что данное направление изжило себя. На волне этого вновь просыпается интерес к модернизму и символизму в частности.

Так это выглядит с одной стороны. Мне хотелось бы предложить другую трактовку.

Ни одно направление в литературе и искусстве не умирало вот так сразу, оно существует еще долго после своей так называемой смерти, находя своего читателя среди все новых и новых поколений. Постмодерн переживет еще не одно поколение и хоронить его пока еще рано. На мой взгляд, мы сейчас переживаем роды чего-то нового, органически следуемого из культуры постмодернизма.

Я отмечу еще одну особенность этой статьи. Читать ее можно с любого места, можно пропускать любые ее части, перечитывать некоторые места в контексте с другими, не читать ее части вообще. Ближайшая аналогия — я так учил матершину, набирал какую-то базу анализировал ее, добирал, снова анализировал. До сих пор я не уверен, что знаю значения матерных слов, и вы после прочтения данной статьи не будете ни в чем уверены и в то же время заработаете свое собственное мнение.

1 Кризис постмодернизма, как я его понимаю

Мы пробиваемся по жизни, из всего творя сравнения и метафоры.

По существу, самой реальности мы не касаемся.

— Джефферсон Керд

Всем известно, что в основу движения постмодернизма легло понятие Текста. Попробуем еще раз узнать о его происхождении. «Слово Текст имеет сложную и разветвленную этимологию (лат. Textum – ткань, одежда, связь, соединение, строение, стиль, слог; textus – сплетение структура, связанное изложение; texo – ткать, сплетать, сочинять переплетать, сочетать).

В этимологию слова Текст, таким образом, входит три семантических компонента, или маркера:

То, что сотворено человеком.
Связанность элементов внутри сделанного.
Искусственность этого сделанного.»

Но это, по-моему, не все ограничения, которые накладывает понятие текста.

Уже Деррида приводил понимание мира как текста — «нет ничего, кроме текста». А мир не попадает под первый пункт данного определения. Хорошо, можно принять личностного бога и расширить данное определение.

Далее возникает понятие гипертекста. Здесь удар наносится по третьему пункту определения. В гипертексте искусственность не включает в себя произвольность выбора читателя. В этом отношении опять таки была предпринята попытка как-то рационализировать, ограничить возможности гипертекста («Лоскутное одеяло»). Когда на выбор читателя предлагалась уже не ссылка на другой текст, а на его название, иначе говоря, краткая аннотация.

Текст, при всем желании автора имеет линейную структуру. Гипертекст – кусочно-линейную. Мир, в котором мы живем, имеет непрерывную структуру. Вот именно в этом и заключается настоящий кризис постмодернизма. Дойдя до предела в текстуальности, линейности текста, тяжело сделать шаг дальше. Насколько мне позволяет мой опыт, в течении все истории постмодерна сами кусочки гипертекстов становились все меньше и меньше. Так почему бы ни отказаться от них вовсе. Оставим для восприятия читателя одни ссылки.

Когда мы общаемся с реальным миром, мы воспринимаем именно ссылки. Постмодернизм требует, чтобы ссылки, в конечном счете, опирались на миф. А в реальности, где мы можем опереться на миф? Фактически мы либо живем внутри мифа, не касаясь реальности, либо наоборот, что, в принципе одно и тоже. Однако реальность составляет нам объект для чтения, причем достаточно интересный объект, состоящий из одних ссылок.

Возьму классический пример мифа. Предложения «я вышел их дому» на языке мифа будет звучать как «меня-дом-наружу-хождение». На этом постмодерн остановится. Для него это текст, лишенный дальнейшего развития. Но если воспринимать каждое слово как сноску-символ, то можно пойти дальше. «меня» — «то через что чувствую», «дом» — «прибор для контакта с погодой», «наружу» – «не взаимодействие только с объектом», «хождение» – «процесс связывающий пространство и время». И так далее. Причем каждый символ вновь распадается на набор символов. В постмодерне идет отсылка на семантические примитивы. В статье Руднева приводится более близкая мне параллель с аксиоматической математикой. В данном случае уже идет разработка безаксиомной математике, почему в языке обязательно присутствие примитивов? Большинство современной физики изучает не объекты, но связи и внешние параметры их.

В языке можно попробовать отказаться от наличия текста — цельного объекта, заменив его суммой неких семантических атомов (например, словами). И отказавшись от текста. Предложить связывание семантических атомов в неодномерном пространстве.

Примером может послужить географическая карта, где семантическими атомами служат обозначения объектов. Так читатель сам выбирает путь прочтения. Вдобавок возможно с помощью компьютера внесение хаотического элемента в прочтение текста. Хотя здесь этот термин, пожалуй, уже не уместен. Он, как можно заметить, отсылает к линейному понятию нити, что уже не соответствует данному образованию. Скорее это гиперсимвол.

ИМХО.

2 *******

…

ИМХО.

3 Онтология мира в гиперсимволистской реальности

Лучшее искусство должно имитировать жизнь.

Если оно имитирует сон, то это должен быть

сон о жизни. В противном случае не возникает

точек пересечения. Мы не подходим друг к другу.

— Дарви Одрейд

Одним из великолепных достижений постмодернизма является возможность воспринимать «мир как Текст» предложенная, насколько я помню, Жаком Деррида. Частным следствием из этого является возможность воспринимать «нашу» реальность. Рассмотрим это частное следствие.

Недавно в Калифорнии был проведен научный конгресс, где была предложена и обоснована версия 11-мерности пространства. В этой теории нам интересна одна деталь. Любой из объектов высших измерений имеет свою проекцию в нашем четырехмерном континууме, и в частности пятимерные объекты проецируются в наш мир информацией. Для нас не играет значения 5 или более высшие размерности есть информация, но никак не меньше. По моему мнению, данное пространство максимально близко, или даже тождественно семиосфере Лотмана.

Визуально представить пятимерный объект нельзя, но можно упростить нашу задачу сделав сечение вдоль трех пространственных осей. Таким образом, мы получим плоскость информации, где каждой точке соответствует набор ссылок описывающие статическое описание всей реальности. И движение по этим ссылкам может привести в любую из бесконечного числа соседних точек (но возможно существуют ссылки уводящие из окрестности исходной точки).

Мы получили плоскость информации. Если мы хотим принять это гиперсимвол как продолжение идеи «мир как Текст», то любой житель этого мира есть Читатель, так и будем его именовать в дальнейшем.

Подобное построение выполнил Данн в своей книге «Серийное мышление». Данн не имел представления о семиосфере Лотмана, но если использовать последнюю в качестве базового пространства (в том идеальном случае, когда наблюдателя нет). Очень интересно увеличение размерности пространства у Дана с каждым новым наблюдателем, это включет всех наблюдателей во взаимодействие между собой. Мне кажется, что данное увеличение размерностей не оправдывает себя. Во-первых, как было уже указано пространство одиннадцатимерно; а во-вторых, на мой взгляд, взаимодействие читатель-читатель невозможно. Поэтому объединение всех читателей в одном пространстве не только не реально, но и не нужно. Каждый из читателей находится в пространстве исключающем других и оказывает влияние только на объекты в своем дополнительном измерении.

Кажется это отридцает одно из главных достижений постмодернизма: зависимость текста от читателя. Вот здесь стоит расставить акценты.

Построим на плоскости гиперсимвола сюжет реалистического произведения. Получиться непересекающаяся линия. Теперь рассмотрим модернистское произведение. Получим туже линию, но со ссылками, на другие линии находящиеся в самозамкнутом состоянии. (Это следствие того, что первобытное сознание было циклично и любой миф для него мог повторяться снова и снова). Теперь попробуем рассмотреть гипертекстовый вариант произведения. Здесь мы видим структуру, состоящую из древовидной структуры. Интересно как из простого ветвления в самых первых работах потом появляется ткань переплетенных прочтений гиперреальности. «Хазарский словарь» Милорада Павича вообще отрицает свои корни превращаясь как бы в раскинувшуюся крону. Здесь мы уже вплотную подходим к гиперсимволизму. Именно отказ от предпочтительного направления прочтения является еще одним признаком нарождающейся ситуации.

На нашей плоскости такие произведения можно описать расплывшимся пятном или серией пятен. Таким образом, мы переходим от линейной модели литературы к ее логическому двумерному продолжению.

Таким образом читатель получает «текст» с маленькой буквы та линия которую он проходит в гиперсимволе-«Тексте». К тому же изменения в дополнительном измерении читателя на протяжении линии меняются и соответственно меняется его свойства как читателя. Гиперсимвол неизменен, но прочтение зависит от читателя.

Мы добились что в пределах одной реальности уместилось все. Это напоминает рассказ Борхеса «Библиотека», когда в библиотеке храниться вся информация о библиотеке и кроме того любая информация которую можно выразить знаково с помощью 22 букв. Борхес как бы объединил все возможные виртуальные миры в одну кассету и очень близко подошел к понятию гиперсимвола.

Еще одним из достижений постмодернизма является метод отказа от доказательства того или иного факта в случае если последний и в том и в другом случае оказывает тождественное влияние. Поэтому спор о наличии или отсутствии других гиперсимволов я считаю несостоятельным.

ИМХО

P.S. А теперь перечитайте эпиграф и отметьте насколько изменился его смысл.

4 Миф и его место в культуре ХХ века

Мысль — это одна из самых реальных вещей в Галактике.

— Браслим

Разграничить понятие мифа и реальности пытались очень многие авторы начала ХХ века, пока не отложили этот вопрос, как не стоящий перед культурой вообще. Теперь он вновь встает перед нами. В чем разница между РЕАЛИСТИЧНЫМ и НЕОМИФОЛОГИЧЕСКИМ произведением?

Одним из столпов реализма в мировой культуре считается Лев Толстой. В его произведении Лев Толстой использует миф, но так, как его использует писатель реалист. Образ дуба Болконского мифологичен но тогда почему же не отнести произведение к неомифологичному. Дело в том, что автор-реалист вынужден сам создавать миф и вести его параллельно основному тексту в качестве части последнего. Здесь миф является вторичной частью основного текста и пишется самим автором. Другим примером подобного соотношения Мифа и основного текста является роман «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда.

Теперь перейдем к модерну начала века. Примером для исследования тенденций в этот период нам послужит пьеса Бернарда Шоу «Дом, где разбиваются сердца». В тексте романа имеются ссылки на древнегреческие мифы, но только через имена и описывающие соответственно характеристики этих героев. Здесь миф уже выделяется из основного текста и воспринимается автором, как данность; хотя и продолжает оставаться вторичной частью произведения. Такая концепция характерна для поэзии серебрянного века русской поэзии.

Следующим шагом, который сделал модерн, стало обживание мифа. Гениальной в этом роде является работа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Автор не просто использует библейский миф, но создает вариацию на его тему и пронизывает параллельными ссылками миф и основной текст. Этот период характерен постепенным освоением в качестве мифа философских учений Ницше и Витгенштейна, учений психологов Фрейда и Юнга. Так началось постепенное расширение понятия мифа.

Наконец, миф становится на первую роль в романе Кафки «Замок». Но, однако, лучше продемонстрировать данное открытие можно на примере романа Кобо Або «Тайное свидание». Здесь миф не просто играет главную роль, но сюжет является просто поводом для изложения мифа. Таким образом миф захватывает главные позиции в литературе. Интересно что в среде советского самиздата формируется уникальный миф страны «совдепии», и многие произведения того периода как бы пересказывают этот миф. По-видимому, это один из лучших примеров, на которых было понята мифологичность самого бытия. Роман Милорада Павича «Хазарский словарь» не отсылает нас к какой-то иной реальности мифа, он рассказывает о том мифе в котором мы живем. Именно осознание реальности, как мифа и реалистичность в ключе этого понимания по-моему и есть путь дальнейшего развития литературы и искусства. Например, поэзия Елены Шварц является одним из лучших примеров описания такого мифологического бытия.

ИМХО.

5 Человек умер

Народ не боится смерти. Зачем пугать его смертью?

-- Лао-Цзы

Да человек умер. На протяжении истории он родился жил и, наконец, умер.

Попробуем проследить его путь. Его рождение связано с появлением христианства. До появления бога, человек не существовал в нашем понимании слова. До этого человек был частью природы, не отличавшимся от других его творений, и как любое животное лишенное индивидуальности. Определение данное Платоном (Человек -- двуногое без перьев...), которое сейчас скорее вызывает улыбку античностью воспринимается, как полноценный взгляд на существо.

Но Платоновский человек умирает и на его место должно прийти что-то новое.

Движение стоиков пытается предложить своего человека, человека-гражданина, римлянина. Человек стоиков не мыслим без государства, он тоже лишен индивидуальности, но уже не как животное -- представитель вида, -- а как существо социальное -- представитель социальной общности, государства.

С другой стороны христианство предлагает своего человека, христианина. Христианский человек победил и в нашем сознании именно он является идеалом человека.

Рассмотрим, что же для нас представляет человек. Это, безусловно, человек-проект. Человек, который имеет своей целью Спасение. (Мусульманство взяло эту идею и поэтому мусульманский человек мало отличается от человека христианского.) Именно поэтому, потому что личное бытие его наполнено смыслом, мы можем строить модели его духовных переживаний (кстати, слово душа принадлежит к христианскому дискурсу), именно поэтому стала возможна литература в том понимании, к которому мы привыкли и к которому невольно сводим все написанное вне этой традиции. Литература должна иметь ГЕРОЯ человека. Вот аксиома литературы 20 столетий Европы.

Другая неотъемлемая характеристика человека -- его индивидуальность. Бог родил человека индивидуального -- героя -- борца с титаном. Исторически титан -- это государство. Римская империя -- не случайно во всех сколько-нибудь значащих художественных произведениях Европы в конфликте участвуют либо традиции общества, либо общество само по себе.

И вот Бог умер! Исчезает Спасение. Исчезнув проект, лишает смысла свободу зачем нужна свобода если движение не имеет направления. И, потеряв проект и свободу, человек теряет индивидуальность, утонув в социуме, иначе говоря, в истории. Лишенный опоры Человек должен исчезнуть, и прежде всего он исчезнет в искусстве. Если нет Бога, невозможно существование его творения и, возникает кризис.

Кризис начинается еще в конце XIX столетия попытками спасти проект. Федоровский род; жизнь не человека, но представителя семьи-рода. Соответственно появляется череда жизнеописаний фамилий (Морис Дрюон, Проклятые Короли). Но перенесение тяжести кризиса из области личного в область рода не изменяет саму структуру кризисности. Вспомнили учение стоиков. На его базе строится как коммунизм, так и большинство нынешних мировых идеологий. Вспомните, все направления в довоенном искусстве имели политические взгляды.

Переломным пунктом в понимании человека стали две войны -- Первая и Вторая мировые. Не повезло тебе, что ты родился. Никому то ты не нужен. (Курт Воннегут) -- слышится в их голосе. И эту фразу в полный голос повторяет Камю в своей повести Посторонний. Но все это констатация смерти. Я же хочу сказать -- да здравствует человек!. Да, через 50 лет после Камю я могу сказать: Что-то родилось. Пока есть три направления: три новых человека.

Первый человек, прямой наследник человека-христианского и человека-стоика -- это маньяк-супергерой. Именно вместе. Вместе они символизируют новую эпоху -- эпоху идолопоклонства. Эта школа безусловно подверглась влиянию психопатологического учения Фрейда и его учеников, стала развитым литературным и кинематографическим направлением. Достоевский первым открыл маньяка как образ литературы, после его вытеснения христианством как проявления одержимости (Бесы). Человек-супергерой -- это попытка опять вернуться к проблемам человека-христианского, возродить и пройти на более высоком уровне путь проекта. Но кризис гуманизма в ближайшее время потрясет это направление. От способа его решения будет зависеть человек-супергерой.

Близкое и переходящее в предыдущее направления образ нечеловека как Героя. В принципе, он строится на базе человеческой психологии и принципиальных отличий не имеет. Хотя работы выполненные в этом жанре и кажутся более экстравагантными (Жорж Батай, Метаморфозы глаза).

Второй человек -- человек-гротеск или человек-пародия. Он полноправный сын постмодерна с его неутомимой страстью к передразниванию и перевиранию. Кто впервые родил его, я не решусь сказать, это произошло очень давно, но именно в нашу эпоху паяц смог стать Героем -- с пола он воссел на трон. Магистром же ордена человека-пародии, по-моему, стоит назвать Д.А.Пригова. Человек в форме пародии не подвержен смерти, он недоступен: принципиальная связь с читателем, коммерческое ориентирование на читателя -- вот та броня, которая защищает человека-паяца. Я ни в коей мере не унижаю этого Человека, как может показаться, -- просто он такой, каким хочет казаться.

Третий-человек -- его отсутствие. Отказ от героя как такового. Роль героя переходит к событиям: уже не герой переживает приключения, но либо приключения его, либо роль героя выполняет объект. И то и другое мы можем найти у Борхеса. В рассказе Лотерея в Вавилоне герой носит пассивную функцию, хотя он еще ходит, говорит, но не он хозяин внутри текста, а события текста командуют им. И главное -- он перестает быть личностью, становясь лишь дверью, в которую мы заглядываем, ничем не отличающейся от сотен других наштампованных вещей. Другой пример из того же Борхеса: Тлен, Укбар, Orbis tertius -- здесь нет героя, есть текст и только текст. Но как же гиперсимвол? спросите вы. Именно этот третий человек приспособлен к миру гиперсимвола. Именно этот человек ведет нас за руку, когда мы читаем Хазарский словарь или Бесконечный тупик.

Какой человек выживет или выживут, я не решусь предполагать -- решите вы, с кем из них вы свяжете свое будущее.

ИМХО.

Примечания

.1

Немного о числе три

Почему я заинтересовался, этой простой темой? Дело в том, что данная цифра для человеческого мышления играет роль далеко не тождественную ее роли в математике.

Это связано с историей счета. 1 — это, понятно, «Я». Теперь «Я» и «Ты», вероятно, — это 2. А попробуй для сознания лишенного абстрагирования объяснить число 3. Два «Ты» нельзя представить, как и два «Я». Таким образом число 2 встает преградой в дальнейшем счете. (Стоит отметить бинарность мозговох полушарий. ) Для сознания первобытного человека число 3 это много. Такого счета до сих пор придерживаются бушмены в Австралии.

Такого счета придерживается и мифологическое сознание. Поэтому в неомифологическом зачастую число «три» играет роль «бесконечности». В «Хазарском словаре» Милорада Павича три части, но подразумевается бесконечное число взглядов на историю.

Математическая модальность чисел 1-2-3: можно представить как 1-2-3 где 2 противопоставляется стоящим по краям нечетным числам. А вот для неомифологического сознания модальность будет 1-3-2. Интересно, что подобным образом была построена и троичная логика. Но не стоит ее расценивать как многозначную, хотя число три и имеет такой смысл.

ИМХО.

.2

«Как бы» и «на самом деле»

В настоящее время мышление «как бы» исчерпало

себя, но что будет дальше неизвестно

— В.Руднев

Культуру ХХ века можно очень условно разделить на два периода: на первом этапе активно противостояли направления авангардного искусства и модернизма, на втором используя их в качестве своей исторической базы родился постмодернизм. Это очень упрощенная схема.

Для модернизма и постмодернизма характерно мышление аутистов-шизоидов, часто называемое мышлением «Как бы». На основание этого было объявлено что именно мышление шизоидов-аутистов являлось доминантным в культуре нашего века.

Это основная точка зрения. По-моему говорить о тотальном превосходстве аутистов в современной культурной ситуации нельзя. Начиная с авангардистов существовала вполне оформленная оппозиция. Экзистенциализм как школа искусства также занял свое законное место в мире ХХ века. Мышление авангардистов — мышление эпилептоидов, экзистенциалистов — психастеников.

Кризис мышление «как бы» в том, что оно больше не может исполнять роль-руководителя, ему не свойственную. Однако реалистичное мышление «на самом деле» не может воспринять весь комплекс разработанного постмодернизма. Выбор наследников мышления собственно состоит между психастениками, которые на базе экзистенциализма уже создают некую синтетическую культуру, и истероидами которые достаточно открыты чтобы создать синтез между любыми неомифологическими системами.

Поживем увидим возможно мы опять сможем наблюдать два развитых направления в культуре XXI века.

ИМХО.

.3

Схоластика, как основа русского понимания постмодерна

Впервые слово как источник знания отвлеченный, но равноправный реальности появилось в древней Иудее. Эрнест Ренан объясняет это огромным противоречием, которое существовало между бытом древних евреев и обещанием их религии. Фарисейство в своей классической форме как раз и является сложившейся школой древнееврейской схоластики.

Позвольте провести историческую аналогию, между положением Иудеев в начале нашей эры и русичей периода монгольского ига, особенно в период после учреждения патриархии всея Руси. Русский народ получает титул хранителя и защитника веры православной, но реальное его положение — угнетенное и второ- если не третьеочередное.

Однако, психологический портрет русских и иудеев чересчур различен, а значит, прийти к одинаковым решениям они не могли. Каким же образом схоластические идеи проникли к славянам. На этот вопрос нам может ответить история Хазарского каганата. В IX веке власть в каганате попадает в руки изгнанных из Персии иудеев талмудистов. Свободная торговля, а затем завоевание Хазарии Святославом, безусловно, способствовало проникновению подвижных и коммуникабельных иудеев к славянам, а так как приходят не исконные жители Израиля, а несколько смягчившие свои обычаи жители Хазарии (вдобавок в этот период русичи — не христиане, но язычники и, следовательно, возможно некоторое количество прозелитов).

Схожая историческая ситуация продержала благоприятные для схоластики времена, вплоть до XVIII столетия, а в среде крестьянства — вплоть до отмены крепостного права. Но флаг схолы не долго пролежал на русской земле. Известные русские философы начала XX века Бердяев, Розанов и Федоров вновь активно используют слово, не только как инструмент, но как источник и пророк.

Влияние народившегося постмодерна в России скорее опирается на миф о слове, завещанный русским их историей, чем на теорию германского гения Витгенштейна.

ИМХО.

Послесловие

Если вы поняли, что из себя представляет нарождающаяся культура XXI века,
значит вы зря прочитали эту статью.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Этер граф де Паньи

Кризис постмодернизма, как я его понимаю

1

Кризис постмодернизма, как я его понимаю

2

***

3

Онтология мира в гиперсимволистской реальности

4

Миф и его место в культуре ХХ века

5

Человек умер

Примечания

.1

Немного о числе три

.2

«Как бы» и «на самом деле»

.3

Схоластика, как основа русского понимания постмодерна

Послесловие

Speaking In Tongues
Лавка Языков

*******