Speaking In Tongues
Лавка Языков

Рафаэль Левчин

ПОСЛЕ ЮБИЛЕЯ

Теперь, когда юбилейные торжества по поводу столетия со дня рождения Эрнеста Хемингуэя -- старины Хэма, как мы, вслед за шестидесятниками, ещё некоторое время называли его, -- хочется поразмыслить о нём спокойно.

Итак, что значило для нас его творчество? Он попал к нам -- из-за своей «левизны» -- одним из первых, если не самым первым, до Фитцджеральда, Апдайка, Керуака, Фолкнера, Колдуэлла,Сэлинджера, Чивера и прочих; до него мы знали, пожалуй, только О.Генри, Брет Гарта, По, Твена и Майн Рида, которые в нашем замороченном представлении мало чем отличались от Дюма-отца или Луи Буссенара.

Хемингуэй был таким крутым (хотя тогда это слово ещё не прижилось в нашем слэнге), писал по рассказу в день, а то и по два, при этом успевая изрядно пить, участвовать в войнах и революциях, дружить с боксёрами и матадорами, четырежды жениться… Не, ну, в натуре, крутой мэн! -- сказал бы я, будь я подростком сегодня. Сегодня я вспоминаю, как, будучи подростком, пришёл в библиотеку и попросил «чего-нибудь современного… если можно, Хемингуэя…» -- и получил книгу «Старик и море». Лет через тридцать я узнал, что на Кубе и поныне живёт престарелый рыбак, прототип Старика, который, конечно же, книгу о себе не читал, да и вообще не горазд читать…

Хемингуэй был для пресловутых шестидесятников учителем мужества, иронии и самоуглубления (см. хотя бы эпиграф из его «Пятой колонны», взятый Стругацкими к «Трудно быть богом»), но для моего поколения таким учителем стал совсем другой писатель -- Карлос Кастанеда, от которого мы узнали, что «включены» в этот мир и что можем при желании из него «выключиться». Что наши ценности -- любые! -- в значительной мере суть иллюзии. Что, разумеется, можно и нужно жить, и жить хорошо, и творить добрые дела, и любить кого (или что) хочешь, но нужно при этом «контролировать свою глупость», т.е. знать в глубине души, что всё это может быть у тебя отнято в следующую секунду, и поэтому нет смысла творить себе кумира из кого (или чего) бы то ни было.В том числе и из такого мужественного Хэма, чей чёрно-белый портретик-икона украшал многие и многие стены.

Наше поколение стало «выключаться», уходя из инженеров и прочих «физиков» в дворники, истопники, сторожа, натурщики, монтировщики декораций, в подполье непечатаемых писателей и невыставляемых художников (и, понятное дело, многие сотворили себе кумиров из этого!). Благодаря Кастанеде мы поняли издевающихся над Хемингуэем Курта Воннегута и Станислава Дыгата. Мощным ударом по колоссу Хэму была пьеса Воннегута «С днём рождения, Ванда Джун!» -- парафраз «Одиссеи»; главный герой, охотник и вояка, некогда собственноручно казнивший палача-нациста, возвращается из дальних странствий домой, к жене и сыну -- а они отвергают его, предпочтя интеллигента-хлюпика! Жизнь героя со всеми его непомерными подвигами оказывается выброшенной впустую -- особенно с точки зрения комментирующей действие (с того света!) маленькой девочки Ванды Джун. Именно такой -- бессмысленной -- представляется Воннегуту жизнь Папы Хэма, ярого пацифиста и бравого солдата, во всех концах света постоянно убивающего животных, от куропаток до слонов -- отнюдь не для пропитания, а из стремления непрерывно утверждать свою дутую, буффонную мужественность!

То же самое утверждает Дыгат устами своего героя, для которого все люди делятся на слюнтяев и неслюнтяев: Хемингуэй, постоянно распространяющийся о войне, революции, бое быков, боксе, охоте, выпивке,.. -- ну, ясное дело, слюнтяй, изо всех сил старающийся скрыть своё слюнтяйство!

Уже здесь, в США, я узнал, что в американской литературной критике произошла так называемая «феминистская революция», которая окончательно разобралась с Папой Хэмом и, само собой, сбросила его со звездолёта современности. С «революционной» точки зрения, ранний Хемингуэй ещё туда-сюда -- он ещё мог описать, например, мужчину, который перерезает себе горло, потому что не может вынести мучений жены во время родов; но уже в романе «Прощай, оружие!» автор убивает героиню (опять-таки во время родов), мстя прототипу -- вполне реальной медсестре, отвергшей авторские ухаживания. Писатель, заключают критикессы, создаёт мир, где женщине отведено место только на обочине, у ног хозяина-мужчины, и где хорошая женщина -- это мёртвая женщина, не мешающая мужскому братству, фронтовому и прочему.

Что можно сказать по этому поводу?

Многое. Да, мир Хемингуэя -- действительно, прежде всего мир мужчин, в котором женщина редко играет роль лидера (хотя бывает и так); да, Хемингуэй всегда оставался верным учеником Толстого, пытавшегося демифологизировать даже Евангелие и знавшего о своих персонажах всё до конца, не оставляя места тайне, которая и есть суть творчества… но именно «Прощай, оружие!» выделяется на этом фоне. Здесь Хемингуэй (скорее всего, сам того не подозревая) касается глубин, которые не назовёшь иначе, чем архетипическими. В романе постоянно идёт дождь (в дождь идут бои, в дождь расстреливают невинных, в дождь умирает героиня). Дождь -- один из древнейших символов жизни, оплодотворения Небом Земли. За душу и тело героя спорят две женщины, Война и Любовь, и обе они -- лишь ипостаси этой великой богини, Земли-Матери. Война может брать и берёт себе столько мужчин, сколько хочет; но Любовь сильна не менее, просто в неё меньше верят -- а уж так устроен этот мир, что сила Бога, богов, богинь, демонов, пророков, политиков, телевизоров действительно действует только тогда, когда в них действительно верят! И поэтому Любовь воплощается в героиню, которая не только уводит героя с театра военных действий, где он так мужественно пьёт под обстрелом граппу и закусывает колбасой, -- ей приходится принести себя в жертву, умереть вместо этого глупого мальчишки, чтобы он остался в живых!

Да, этот роман останется с нами, чего нельзя сказать о разных там «Островах в океане». Так надо ли любить Папу Хэма? Да конечно же -- как любят свою юность, куда не дай бог вернуться! Я не буду его перечитывать, как не буду переслушивать Окуджаву (каждому овощу своё время!), но я его не забуду. Не так уж мало.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Рафаэль Левчин

ПОСЛЕ ЮБИЛЕЯ

Speaking In Tongues
Лавка Языков