Speaking In Tongues
Лавка Языков

Харуки Мураками

ТОНИ ТАКИЯ

© MURAKAMI Haruki 1996

Впервые опубликовано в «Лепестках Сакуры»

Настоящее имя Тони Такия -- ... действительно Тони Такия.

Это имя (разумеется, в документах записанное как Такия Тони), строгие черты лица и вьющиеся волосы с детских лет давали окружающим повод считать его полукровкой. Едва закончилась война -- по свету подрастало немало детей с кровью американских солдат. Но на самом деле его отец и мать были чистокровными японцами. Отец -- Такия Сёсабуро -- ещё в довоенную пору слыл довольно известным тромбонистом. За четыре года до начала Тихоокеанской войны он связался с некой женщиной, из-за которой был вынужден покинуть Токио. А раз так -- прихватив с собой только инструмент, он подался в Китай. В то время вполне хватало одного дня, чтобы переправиться из Нагасаки в Шанхай. Покидая Токио и Японию, ему было не о чем и не о ком жалеть. К тому же, творческая атмосфера Шанхая тех лет, что ни говори, вполне подходила ему по характеру. Стоя утром на палубе парохода, заходящего в устье Янцзы, любуясь панорамой сверкающего в утренних лучах Шанхая, Такия Сёсабуро целиком и полностью влюбился в этот город, блеск которого казался знамением чего-то светлого. Шёл ему в ту пору двадцать второй год.

Таким образом, все военные катаклизмы, начиная со вторжения в Китай вплоть до нападения на Пёрл-Харбор и атомной бомбардировки, он пережил, беззаботно играя на тромбоне в одном из ночных клубов Шанхая. Война шла за пределами его мира. Иными словами, Такия Сёсабуро был человеком, чьи мысли и интересы витали на расстоянии от исторических событий. У него не было других желаний, кроме как есть три раза в день, играть в своё удовольствие на тромбоне и находиться в окружении женщин.

Он многим нравился -- молодой симпатичный виртуоз. Куда бы он ни шёл, везде выделялся, как ворон на белом снегу. Он переспал с несчётным количеством женщин: от японок и китаянок до русских белоэмигранток, от проституток до замужних женщин, от красавиц до дурнушек. В общем, с кем попало. В конце концов, мягкий тембр тромбона и огромный размер деятельного пениса вознесли его в разряд известных личностей Шанхая той поры.

Также он (правда, сам того не сознавая) обладал талантом заводить «полезные связи» и был на короткой ноге с верховными военными чинами, китайскими толстосумами и другими известными особами, которые неведомыми способами высасывали из войны огромные прибыли. Многие принадлежали к тем, кто носит под пиджаком пистолет и оглядывается по сторонам, выходя на улицу. Такия Сёсабуро был близок им по духу. Они, в свою очередь, баловали его, а когда возникали проблемы, всегда и во всём шли навстречу. В ту пору жизнь для Такия Сёсабуро казалась поистине лёгким занятием.

Однако даже такие способности иногда выходят боком. После войны он попал в поле зрения китайской армии «за связи с подозрительными личностями» и долгое время просидел в тюрьме. Почти всех брошенных вместе с ним за решётку знакомых казнили без суда и следствия. В один из дней их выводили на тюремный двор и просто расстреливали из автоматов. Казнь всегда начиналась в два часа дня, и в это время из тюремного двора доносился треск автоматных очередей.

В жизни Такия Сёсабуро настал критический момент -- он оказался на волосок от смерти. Умирать было не страшно: выстрел в голову, и -- конец. Всего одно мгновение мучений. «Я пожил в своё удовольствие, -- размышлял он, -- со многими переспал, вкусно ел, не горевал. Что ещё можно требовать от жизни? Пусть даже и расстреляют, -- мне грех жаловаться на судьбу. В этой войне уже погибло несколько миллионов японцев. Многие из них -- куда более жуткой смертью.» С готовностью к любому исходу он проводил время в одиночке, неспешно насвистывая мелодии. День за днём, разглядывая сквозь решетчатое окошко проплывавшие мимо облака, вспоминал лица и тела женщин, с которыми когда-то спал. И всё же Такия Сёсабуро повезло: он оказался одним из двух счастливчиков-японцев, которые смогли выйти из тюрьмы живыми и вернуться на родину.

Исхудалый, он в чём был в том и ступил весной 1946 года на японскую землю. А когда приехал домой, узнал, что дом сгорел от пожара годом раньше во время мартовского налёта на Токио. Тогда же погибли и родители. Единственный старший брат пропал без вести на фронте в Бирме. И Такия Сёсабуро остался один-одинёшенек в этом огромном мире. Но он не горевал. Конечно, чувство обездоленности было. Однако любой странник в этом мире рано или поздно остаётся один. Ему всего тридцать лет, а это не тот возраст, когда можно винить окружающих за собственное одиночество. Он лишь почувствовал свой возраст, и ничего больше. И никаких других эмоций.

Итак, Такия Сёсабуро уцелел. А раз выжил -- нужно было работать головой, чтобы оставаться на плаву и дальше.

Ничего другого он делать не умел, поэтому просто собрал старых знакомых, создал небольшой джаз-бэнд и начал играть в одном местечке недалеко от американской военной базы. Там, проявив свои лучшие качества, по-товарищески сблизился с майором американской армии -- большим поклонником джаза. Майор, американец итальянского происхождения родом из Нью-Джерси, неплохо играл на кларнете. Он служил в подразделении снабжения и мог заказывать из Америки сколько угодно нужных пластинок. В свободное время они на пару джэмовали или шли в казарму -- общежитие майора и слушали там за банкой пива лучшие пластинки Бобби Хакетта, Джека Тигартена, Бенни Гудмэна, пытаясь усердно копировать их пассажи. Майор доставал для него дефицитные в то время продукты, молоко, выпивку, на что Такия Сёсабуро подумывал: «Совсем неплохие времена!»

Он женился в 1947 году. На дальней родственнице по материнской линии. Однажды просто случайно встретил её на улице, затем за чашкой чая слушал истории из жизни родственников и рассказывал о своём прошлом. Так они сблизились, а вскоре -- видимо, из-за её беременности -- стали жить вместе.

По крайней мере, Тони Такия слышал это из уст своего отца. Правда, он не знал, насколько Такия Сёсабуро любил свою жену. Отец рассказывал только, что она была красавицей и тихоней, а вот здоровьем похвастать не могла.

На следующий год после замужества родился мальчик, а через три дня после родов мать умерла. Скоропостижно умерла, и так же быстро ее кремировали. Она умерла очень тихой смертью: без страданий и видимых мучений -- как погасла. Будто кто-то, стоя за спиной, незаметно нажал на кнопку.

Такия Сёсабуро сам не знал, как это всё воспринять, -- то было незнакомое ему чувство. Казалось, в груди находится какая-то плоская вещица, вроде диска, но он никак не мог понять, что это за предмет, и зачем он там нужен. Просто этот диск оставался внутри тела и не давал ему задумываться о чём-либо глубже прежнего. По этой причине Такия Сёсабуро провёл неделю, почти ни о чём не думая, и даже не вспоминая об оставленном на время в роддоме сыне.

Майор пытался его утешить. Они чуть ли не каждый день выпивали в баре рядом с кладбищем. «Полно тебе! Крепись! Ты должен поднять на ноги сына,» -- чеканил слова майор. Однако он никак не мог сообразить, что ему говорят, и просто молча кивал головой. Одно лишь было понятно -- ему желают добра. Затем майор, словно вспомнив, предложил: «Давай я придумаю ребёнку имя.» И правда -- Такия Сёсабуро ещё даже не думал об этом. «Что если назвать как и меня -- Тони?» Что ни говори, имя Тони никак не подходило японскому ребёнку. Но откуда об этом мог знать майор? Вернувшись домой, Такия Сёсабуро написал на бумаге «Такия Тони», прикрепил листок с именем к стене и несколько дней время от времени посматривал на него. «Такия Тони? А что? Вполне! Американцы ещё не скоро уйдут из Японии. Глядишь, имя в американском духе пойдёт сыну на пользу...»

Но вышло наоборот. Из-за такого имени его считали в школе полукровкой, а когда вызывали к доске, остальные дети смотрели с удивлением и лёгким презрением. Многие считали его имя плохой шуткой, некоторых оно даже раздражало.

По этой и другим причинам Тони Такия вырос замкнутым человеком. Настоящих друзей у него не было, но он об этом особо и не жалел. Одиночество казалось ему совершенно естественным состоянием. Даже можно сказать -- некоей жизненной предпосылкой. С тех пор, как он себя помнил, отец нередко уезжал с выступлениями в другие города, и за ним присматривала приходящая экономка. А годам к двенадцати он уже справлялся со всем этим сам: сам готовил еду, запирал жалюзи, ложился спать. И нисколько при этом не грустил. Чем ждать, пока для него что-то сделают, приятней было сделать это самому. После смерти жены Такия Сёсабуро больше не женился. Он по-прежнему продолжал заводить подружек, но ни одну из них в дом не привёл. Видимо, как и сын, привык жить сам по себе. При этом в отношениях между отцом и сыном не возникало отчуждения, вполне возможного при их жизненном укладе. Однако привычки одиноких людей не позволяли кому-либо из них первым открыть душу. Более того, они не видели в том особой необходимости. Просто, Такия Сёсабуро не годился в отцы, а Тони Такия -- в сыновья.

Тони Такия любил рисовать. Запершись в своей комнате, он только и занимался этим все дни напролёт. Особенно ему нравилось рисовать механизмы. У него хорошо получалось вырисовывать остро отточенным карандашом мелкие детали велосипедов, радио, двигателей. Даже рисуя цветок, он выделял каждую прожилку листьев. Нравилось это кому-то или нет, у него получалось только так. Он не мог похвастать хорошими оценками по остальным предметам, но неизменно был на высоте там, где дело касалось живописи и рисования. На конкурсах он почти всегда занимал первые места.

Окончив школу, Тони Такия поступил в Институт искусств, и с той поры отец и сын стали жить раздельно. Он естественным образом выбрал профессию иллюстратора. По правде, он даже не испытывал нужды задумываться о других возможностях. В то время как все сверстники маялись и страдали в поисках занятия, он просто продолжал, ни о чём не думая, молча рисовать точные механизмы. То были времена студенческих волнений и силовых протестов против власти и системы, поэтому оценивать его более чем реальные картинки было некому. Преподаватели института насмехались над его работами. Однокашники корили за безыдейность. При этом Тоня Такия совершенно не мог понять, в чём ценность «идейных» картин однокашников. На его взгляд они были абсолютно убоги и совершенно неточны.

После института ситуация диаметрально изменилась. Благодаря в высшей степени филигранному мастерству и возможности его практического применения, у Тони Такия с самого начала не возникало проблем с работой хотя бы потому, что никто не мог лучше него так тщательно рисовать сложные механизмы или строения. Люди в один голос говорили: «Реальней, чем сам предмет.» Его картинки были точнее фотографий и понятнее любого пояснения. И он в одночасье стал иллюстратором нарасхват. Он брался за любую касающуюся механизмов работу: от обложек автомобильных журналов до рекламных проспектов. Работа спорилась и приносила немалый доход.

Тем временем Такия Сёсабуро продолжал играть на тромбоне. Приходили и уходили времена современного, свободного, электрического джаза, а он по старинке играл тот, старый. Он был хоть и не первоклассным, но достаточно известным и покупаемым исполнителем, при этом всегда имел хоть какую-нибудь работу, по-прежнему вкусно ел и не испытывал недостатка в женщинах. Ему, как и раньше было грех жаловаться на судьбу -- жизнь складывалась вполне удачно.

Тони Такия всё свободное время занимался работой, расточительных увлечений не имел и к тридцати пяти годам стал молодым капиталистом. По совету людей купил большой дом в районе Сэтагая, а кроме этого приобрёл несколько домов под аренду. При этом обо всех связанных с налогообложением мелочах заботились его адвокаты.

Тони Такия встречался с несколькими женщинами. Правда, дело было по молодости и непродолжительно, однако случалось, он жил с некоторыми, но о женитьбе даже не подумывал. Он не видел особой необходимости в женитьбе. Готовкой, уборкой, стиркой всегда занимался сам. Когда накапливалось много работы, нанимал приходящую домохозяйку. Детей он не хотел, друзей -- поплакаться в жилетку -- не имел. Даже выпить -- и то было не с кем. И всё же его нельзя было назвать странным человеком. Хоть и не такой привлекательный, как отец, он умел в повседневной жизни общаться с окружающими людьми. Ничем не кичился и ничем не гордился. Не мог постоять за себя, но вместе с тем и не злословил. Чем говорить самому, был склонен слушать других. За это его любили все окружающие. И всё же ему никак не удавалось достигнуть с кем-нибудь отношений, выходящих за обычные рамки. Он встречался с отцом по каким-нибудь делам в лучшем случае два-три раза в год. Разобравшись с делами, разговаривать им было уже не о чем.

Жизнь Тони Такия текла тихо и мирно. «Вряд ли я женюсь,» -- думал он.

И вот в один прекрасный день Тони Такия влюбился. Влюбился в девушку, которая подрабатывала в издательстве и пришла к нему в офис за иллюстрациями. Ей было двадцать два года. Симпатичная девушка -- она впорхнула в офис с лёгкой тихой улыбкой на лице. У Тони Такия с первого взгляда перехватило дыхание. Не красавица. Но в ней было что-то, пленившее его сердце. Что именно -- он и сам не знал. А если бы и знал, вряд ли выразил словами.

Затем его внимание привлёк фасон её одежды. Тони Такия был не из тех, кто следит за своим внешним видом и обращает внимание на одежду женщин. Однако его восхитила её манера одеваться. Можно даже сказать, тронула до глубины души. Немало девушек умеют просто неплохо одеваться. Ещё больше тех, кто стремится щеголять нарядами. Она не походила ни на тех, ни на других и носила одежду как-то естественно и элегантно, словно птица, примеряющая к себе особый ветер перед перелётом в далёкую страну. Одежда словно обретала новую жизнь, облегая её тело.

После того, как она попрощалась и вышла с иллюстрациями из офиса, он долго не мог проронить ни слова. Наступил вечер, комната утонула во мраке, а он продолжал всё так же рассеянно сидеть за столом.

На следующий день он позвонил в издательство и нарочно придумал для неё повод зайти к нему в офис. Когда покончили с делом -- пригласил пообедать. Они болтали за едой о пустяках -- несмотря на разницу в возрасте на пятнадцать лет, им на удивление было о чём поговорить. И о чём бы они ни беседовали, разговор складывался легко и непринуждённо. И с ним, и с ней такое случилось впервые в жизни. Правда, она поначалу нервничала, но постепенно расслабилась и разговорилась, а иногда даже смеялась. Расставаясь, Тони сделал комплимент:

-- А ты одеваешься со вкусом!

-- Мне нравится одежда, -- стыдливо улыбаясь, ответила она. -- Вот и трачу на неё почти всю зарплату.

После этого они встречались несколько раз. Никуда далеко не ходили, -- садились в тихом месте и просто беседовали: о себе, о работе, о всяческих мыслях и чувствах. Они могли без устали беседовать сколько угодно, словно заполняли пробелы в своих отношениях. И вот, во время пятой встречи он сделал ей предложение. Но у неё со школьной поры оставался любовник. Со временем нити отношений ослабли, и теперь они нередко ссорились по пустякам, -- ей было намного приятней находиться в обществе Тони Такия. Однако она не могла так сразу порвать с тем человеком. Что ж, у неё своя голова на плечах. К тому же Тони на пятнадцать лет старше. Она ещё молода, неопытна. Само собой, не давала покоя разница в возрасте. «Дай мне время подумать,» -- попросила она.

Пока она думала, Тони Такия каждый вечер пил. Работа валилась из рук. Неожиданно навалившееся одиночество сдавило его, словно в тисках, заставив страдать. «Одиночество -- хуже тюрьмы, -- думал он. -- Просто, я раньше этого не замечал.» И с отчаянием всматривался в окружавшие его толстые холодные стены. «Если она не согласится выйти за меня замуж, я умру.»

При следующей встрече он как мог объяснил ей: насколько жизнь до сих пор была одинока, как много он уже потерял, и что она помогла ему всё это понять.

Она была смышлёной девушкой, -- она приняла человека по имени Тони Такия. Он ей сразу понравился, и с каждой встречей это чувство усиливалось. Но она не знала, можно ли назвать это «любовью», -- а лишь чувствовала, что в нём есть что-то прекрасное. «Вместе с ним я стану счастливой,» -- думала она. И они поженились.

Одинокой жизни Тони Такия пришёл конец. Просыпаясь по утрам, он первым делом искал её глазами и успокаивался, видя спящей рядом. Если же её там не оказывалось, он начинал беспокоиться и искать по всему дому. Отсутствие одиночества было для него необычным состоянием, даже расставшись с которым, Тони Такия испытывал страх вновь оказаться одному. От одной этой мысли у него на лбу выступал холодный пот. Так, в страхе, прошли три месяца после свадьбы. Привыкая к новой жизни, по мере того, как вероятность её внезапного исчезновения сводилась к нулю, страх постепенно пропадал. Тони Такия наконец-то успокоился и предался счастливой мирной жизни.

Как-то раз они вдвоём сходили послушать «джэм» Такия Сёсабуро, -- ей стало интересно, что за музыку играет собственный свёкор.

-- Твой отец не будет сердиться, если мы придём?

-- Да нет...

И они вдвоём отправились в клуб на Гиндзе, где играл Такия Сёсабуро. Не считая детской поры, Тони Такия впервые шёл послушать отца. Такия Сёсабуро играл абсолютно ту же музыку, что и прежде: всё те же мелодии, что ему доводилось слышать в детстве. Играл отец мастерски ровно и мягко. Искусством его игру не назовёшь, и всё же то была не оставляющая слушателей равнодушными музыка всемирно известных авторов. Тони Такия -- на редкость -- не расставался с бокалом, вслушиваясь в синкопы отца.

Однако вскоре, подобно тому, как тонкая трубка медленно, но неумолимо забивается мусором, что-то в этой музыке заставило его поперхнуться. Тони показалось, что эта музыка отца несколько отличается от той -- прежней, которую он помнил. Конечно, дело давнее, уши, что ни говори, были детские. Но он считал, эта разница -- очень важная вещь. Пусть даже незначительная разница. Он хотел подняться на сцену, взять отца за руку и сказать: «Отец, не то!» Но, естественно, этого не сделал. А просто, молча попивая виски с содовой, дослушал выступление до конца, похлопал на пару с женой и вернулся домой.

На небосводе их супружеской жизни не было ни единого облачка. Работа спорилась, они не ссорились, вместе ходили на прогулки, в кино, вместе путешествовали. Для своих лет она оказалась достаточно способной домохозяйкой, знающей во всём меру. Она проворно справлялась с работой по дому, не доставляя мужу особых хлопот. И только одно не давало Тони Такия покоя: уж слишком много жена покупала одежды. Увидев перед собой одежду, она как с цепи срывалась: моментально изменялось выражение лица и даже голос. Первое время казалось, что ей внезапно становится плохо. Он обратил внимание на эту особенность ещё до женитьбы, но настоящие проблемы начались со свадебного путешествия в Европу. За время путешествия она накупила на удивление много одежды. В Милане и Париже она с утра до вечера как помешанная ходила по бутикам. Они никуда не ездили на экскурсии: не были ни в Дуомо, ни в Лувре. У него остались в памяти о том путешествии сплошные магазины одежды: Валентино и Миссони, Сен-Лоран и Живанши, Феррагамо и Армани, Селютти и Жан-Франк Ферре... Она зачарованно скупала всё подряд, а он шёл позади и только успевал оплачивать счета. Да так часто, что, казалось, на кредитной карточке сотрутся все буквы и цифры.

Но даже по возвращении в Японию лихорадка не унималась. Каждый божий день она продолжала покупать одежду. Количество вещей стремительно росло, -- пришлось заказать несколько больших шифоньеров. Специально сделали шкаф под обувь, но и этого не хватило, -- тогда решили переоборудовать целую комнату под гардероб. «Дом большой -- комнаты пустуют. Недостатка в деньгах тоже нет. К тому же, жена одевается со вкусом. Обновки приносят ей радость. Стоит ли возмущаться по таким пустякам? Ладно, уж… У каждого свои недостатки!» -- успокаивал себя Тони Такия.

Но когда одежда перестала помещаться в гардеробной, он не на шутку встревожился и как-то раз в отсутствие жены сосчитал всю её одежду. По его подсчётам, если переодеваться дважды в день, потребуется около двух лет, чтобы всё это надеть хотя бы по разу. Что ни говори, количество чрезмерное. Пора бы уже остановиться.

И вот, вечером после ужина он собрался с духом и начал разговор. «Может, уже хватит покупать одежду. Не подумай, что мне жалко денег! Покупай то, что нужно, -- я не против. Наоборот, мне хочется, чтобы ты была красивой. Только зачем тебе так много дорогой одежды?»

Жена опустила взгляд и задумалась, а затем сказала: «Да -- ты прав! Такой необходимости нет, -- я сама это понимаю... Понимаю, но ничего не могу с собой поделать! Когда я вижу красивую вещь, просто не могу сдержаться, чтобы её не купить. Нужна она -- не нужна, много вещей или мало, -- это уже не имеет значения. Я просто не могу остановиться. Прямо мания какая-то.»

Но она всё же пообещала вырваться из этого порочного круга. Если не остановиться, весь дом превратится в сплошной гардероб. И тогда она безвылазно просидела дома целую неделю, чтобы не видеть перед собой новую одежду. Постепенно она начала ощущать в себе пустоту, будто шагает по планете с разряженной атмосферой. Каждый день заходила в гардеробную, одну за другой доставала и разглядывала вещи, гладила материал, вдыхала его запах, примеряла одежду, смотрясь в зеркало, и не могла наглядеться. Чем больше она смотрела, тем больше ей хотелось новой одежды. И вместе с тем она уже не могла себя сдерживать.

Просто не могла себя сдерживать.

Но она сильно любила и уважала мужа. Она помнила его слова и понимала, что он -- прав: столько одежды не нужно. Тело ведь -- одно! Тогда она позвонила в свой любимый бутик и попросила хозяина магазина о возврате покупки десятидневной давности -- пальто и платья, которые ещё ни разу не надевала. «Хорошо, -- ответил тот. -- Только будьте любезны привезти эти вещи в магазин.» Её считали клиенткой особого разряда и могли пойти на такие уступки. Уложив вещи в машину, она направилась в район Аояма, где располагался магазин. Там ей аннулировали оплату по кредитной карточке и приняли покупку назад. Извинившись, она вышла из магазина и, не оглядываясь по сторонам, села в машину. Путь лежал по 246-й дороге прямо домой. Избавившись от вещей, ей даже самой показалось, что стало легко на душе. «Ну, куда мне ещё? -- уговаривала она сама себя. -- Ведь уже столько всего, что до конца своих дней не сносить!» И всё же она продолжала думать о пальто и платье, пока стояла в первом ряду на светофоре. Она прекрасно помнила, какого они цвета, какой формы, какие на ощупь, и могла хоть сейчас до мельчайших подробностей отчётливо их представить. На лбу выступил пот. Она глубоко вздохнула, продолжая опираться локтями на руль. Затем закрыла глаза. А когда их открыла, светофор едва сменился на зелёный. Нога до предела надавила на газ…

И в этот момент поворачивавший уже на красный свет многотонный грузовик на полной скорости врезался в бок её синей «Рено-Сценик». Она даже не успела охнуть.

Тони Такия осталась только гора одежды седьмого размера. Одной обуви было двести пар. Что со всем этим делать? В самом деле, не хранить же её вещи до бесконечности? И тогда вызванный ювелир забрал все украшения по выгодной для себя цене. Чулки и нижнее бельё сгорели в печи на дворе. И только одежды с обувью было так много, что с ней пришлось повременить. После похорон жены он уединился в гардеробной и с утра до самого вечера смотрел и смотрел на плотные ряды свисавшей одежды.

Через десять дней после похорон Тони Такия дал в газету объявление о найме ассистентки. «Требуется девушка ростом около 161 см. Размер одежды -- номер семь, обуви -- 22. Оплата высокая.» Указанную им сумму зарплаты можно было назвать исключительной, и на собеседование в мастерскую и по совместительству офис на Минами-Аояма пришло тринадцать девушек. Пять из них явно не соответствовали размеру. Из оставшихся восьми претенденток он выбрал одну -- наиболее похожую фигурой на покойную. Ничем не приметная девушка лет двадцати пяти, она была одета в простую белую блузку и приталенную синюю юбку. И одежда, и обувь выглядели аккуратно, но при близком рассмотрении оказались заметно поношенными.

Тони Такия сказал девушке: «Работа -- несложная: находиться с девяти до пяти в офисе, отвечать на звонки, доставлять вместо меня рисунки, забирать заказы и делать копии. Кроме того, есть одно условие. Я только что потерял жену, и в доме осталось очень много одежды. Все вещи или новые, или почти новые. Я хочу, чтобы ты, пока работаешь здесь, носила их вместо униформы. С этой целью я указал в условиях приёма на работу рост и размеры одежды и обуви. Всё это может показаться тебе странным и даже подозрительным. Я это и сам прекрасно понимаю, но других намерений у меня нет. Просто, мне требуется время, чтобы привыкнуть к смерти жены. Иначе говоря, мне нужно отрегулировать вокруг себя атмосферное давление. А пока я хочу, чтобы ты находилась поблизости в этой одежде. Глядя на тебя, я должен осознать, что жена умерла, и её больше нет.»

Покусывая губы, девушка лихорадочно обдумывала условия. Действительно -- странно всё это. Но, признаться, она так и не поняла смысла слов Тони Такия. Недавно умерла жена -- ясно. Осталось много одежды -- тоже ясно. А вот зачем она должна носить эту одежду, работая перед ним, оказалось сверх её понимания. «Как правило, такие предложения -- с подвохом, но он, вроде, неплохой человек, -- рассуждала она. -- Это видно по манере речи. Может, смерть жены как-нибудь сказывается, но на извращенца он не похож.» К тому же, девушка нуждалась в работе и искала её вот уже целый месяц. Ещё немного, и закончится пособие по безработице, -- нечем станет платить за жильё. Такое место да ещё с такой зарплатой вряд ли где подвернётся.

-- Понятно, -- сказала она. -- Правда, я не поняла некоторые тонкости, но, думаю, справлюсь с тем, о чём вы говорите. Только одно: не могу ли я сначала посмотреть одежду. Хорошо бы проверить, подойдёт она мне по размеру?

-- Конечно.

Он повёз девушку к себе домой и показал полную вещей гардеробную. Нигде, кроме универмагов, не видела девушка такого скопления одежды. Какую вещь ни возьми -- одна дороже другой. Вкус тоже не вызывал сомнения. Засветились глаза, перехватило дыхание, учащённо забилось сердце. Чем не похоть?

Тони Такия велел ей заняться примеркой, а сам вышел из комнаты. Девушка поборола охватившее её волнение и примерила несколько висевших рядом костюмов, не забывая также об обуви. И костюмы, и обувь сидели прекрасно, словно были сшиты как раз на неё. Она перебирала другую одежду, гладила её руками, вдыхала запах. Несколько сот красивых туалетов свисали плотными рядами! Вскоре на её глаза навернулись слёзы. Да и как им было не навернуться? Слезинки одна за другой капали из глаз, а она никак не могла их сдержать. Она, как была -- в одежде мёртвой женщины, бесшумно захлёбывалась слезами. Спустя время Тони Такия заглянул в комнату узнать, как у неё идут дела, а увидев это, спросил, почему она плачет. «Не знаю, -- ответила она, качая головой. -- Я не видела раньше столько красивой одежды, вот и расстроилась. Извините, пожалуйста!» И она вытерла слёзы платком.

-- Можешь начать работу с завтрашнего дня, -- сухо произнес Тони Такия. -- А пока выбери, что хочешь на первую неделю.

Она неторопливо подобрала вещи в расчёте на шесть дней, затем обувь и уложила всё в чемодан. Тогда Тони Такия велел ей взять ещё пальто, чтобы не замёрзнуть. И её выбор пал на тёплое кашемировое пальто серого цвета. Пальто оказалось лёгкое, как пух, -- она впервые в жизни держала в руках такое лёгкое пальто.

Когда она ушла, Тони Такия зашёл в гардеробную жены, закрыл за собой дверь и какое-то время рассеянно смотрел на одежду. Что заставило девушку расплакаться? Все эти вещи? Ему они виделись лишь тенями жены. Тени седьмого размера свисали с плечиков ровными рядами, будто заслоняя друг друга. Казалось, кто-то собрал и подвесил несколько экземпляров безграничных (по крайней мере, теоретически безграничных) возможностей, которые кроются в людском существе.

И если прежде эти тени касались тела жены, согреваемые теплом её дыхания, вместе с нею двигались, то сейчас перед его глазами предстало лишь жалкое сборище лишившихся стержня жизни и потому с каждой минутой ссыхающихся призраков. То была просто бессмысленная поношенная одежда, при виде которой у него подкрался к горлу ком. Всевозможные расцветки цветочной пыльцой кружили в пространстве, проникая в его глаза, уши и ноздри. Алчные оборки и пуговицы, погоны и ложные карманы, кружева и ремни делали воздух комнаты странно разряжённым. Запах припасённого средства от насекомых, как мириады крошечных листоедов, издавал беззвучный звук. Тони Такия поймал себя на мысли, что ненавидит эту одежду. Затем оперся спиной о стену, скрестил руки и закрыл глаза. Он во второй раз погружался в одиночество, сравнимое с тёплой жидкостью мрака. «Всё кончено, -- подумалось ему. -- Уже всё кончено.»

Он позвонил девушке и попросил забыть разговор о работе.

-- Извини, но работы уже нет.

-- Почему? -- удивилась она.

-- Изменились обстоятельства. Оставь себе всю одежду и обувь, что ты взяла. И чемодан тоже. А про это -- забудь и никому не рассказывай.

Она не поняла что к чему, но после его слов уже не хотела ничего выяснять, -- кротко сказала «понятно» и положила трубку.

Некоторое время она сердилась на Тони Такия, а потом решила, может быть, всё к лучшему. Разговор этот с самого начала казался неестественным. Жаль, конечно, работы не стало. «Ладно, что-нибудь придумаю!»

Она аккуратно расправила одну за другой и повесила в шкаф вещи из дома Тони Такия, расставила на полке обувь. По сравнению с обновками её прежние вещи выглядели на удивление убого. Она осознавала, что это -- совершенно другая субстанция, созданная из материала иного измерения. Она сняла с себя одежду, в которой ходила на собеседование, и переоделась в джинсы и «мастерку». Затем достала из холодильника пиво, уселась на пол и открыла банку. Вспомнив гору одежды, увиденную в доме Тони Такия, невольно вздохнула. «Это же надо! Столько красивых вещей! Вот люди дают! -- подумала она. -- Одна гардеробная больше, чем вся моя квартира. Интересно, сколько нужно денег и времени, чтобы столько всего накупить?.. Но она умерла. Осталась только целая комната одежды седьмого размера. Интересно, что чувствуют люди, когда умирают, оставляя столько прекрасной одежды?»

Подруги прекрасно знали о её бедности и были несказанно удивлены, когда девушка несколько дней подряд появлялась в новой одежде. Да к тому же -- одна вещь другой идеальней и дороже.

-- Где ты взяла все эти вещи? -- спросили они.

-- Я не могу вам рассказать. Я обещала, -- покачала она головой в ответ. -- Да, хоть и расскажу -- вы всё равно не поверите!

В конце концов, Тони Такия вызвал старьёвщика и продал ему всю одежду за бесценок, -- она уже не имела для него никакого значения. Он просто хотел, чтобы из дома забрали все до последнего предмета жены и увезли подальше с его глаз. Хоть даром!

Освободившаяся гардеробная долго оставалась пустой.

Иногда он приходил в эту комнату и просто так рассеянно в ней сидел. Час, второй -- он сидел на полу, пристально всматриваясь в стену. На этой стене оставалась только тень... тени мертвеца. Со временем он уже не мог вспомнить, что там было раньше. Запахи, цвета, -- всё это постепенно пропало из его памяти. И даже прежние яркие чувства отступили за её пределы. Память, словно разгоняемый ветром туман, постепенно меняла форму и с каждой такой сменой становилась всё короче и короче. Она стала тенью тени... опять-таки тени мертвеца. Порой он даже не мог представить себе лицо жены, но изредка вспоминал слёзы незнакомой девушки, плакавшей в гардеробной при виде одежды. Вспоминал неприметное лицо девушки, её облезлую обувь. В памяти воскресали её тихие всхлипы. Он не хотел ворошить такие образы, но те оживали сами по себе. Улетучивались из головы разные события и факты, но он на удивление не мог забыть девушку, имени которой так никогда и не узнал.

Такия Сёсабуро умер от рака через два года после кончины невестки. От рака -- но без мучений. Он недолго пролежал в больнице и умер фактически во сне. Даже в этом смысле ему фартило до самого конца. Кроме небольшой суммы денег и акций у Такия Сёсабуро не было никакого состояния. После него остались лишь трофейный инструмент и огромная коллекция старых пластинок джаза. Тони Такия сложил эти пластинки в упаковочные коробки и прямо так составил в пустующей гардеробной. Пластинки пахли затхлостью, и нужно было периодически открывать окна, чтобы проветривать комнату. Кроме этой цели он и ногой не ступал на порог бывшей гардеробной.

Так прошёл год. Постепенно его стала раздражать груда захламлявших дом пластинок. Иногда от одной только мысли о пластинках ему становилось душно. Бывало, он просыпался посреди ночи и уже не мог уснуть до утра. Память стиралась. Но тяжесть её сохранялась.

Он вызвал торговца подержанными пластинками, предложив ему назвать цену. Из-за того ли, что пластинки в своём большинстве оказались раритетными, сумма вышла немалой. Этих денег хватило бы на малолитражную машину, но ему было всё равно.

Из дома исчезла гора пластинок -- Тони Такия теперь уже точно остался совершенно один.

июнь 1993 г.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Харуки Мураками

ТОНИ ТАКИЯ

Speaking In Tongues
Лавка Языков