Speaking In Tongues
Лавка Языков

Нацуки Икэдзава

Я — ЧАЙКА
(отрывок из повести)

Я держу динозавра.

Уход за динозавром требует большого внимания. Роста динозавр огромного, и шея у него очень длинная, так что морда всегда расположена где-нибудь страшно высоко над землей. Поэтому если держать динозавра в домашних условиях, очень редко удается заглянуть ему прямо в морду. А если время от времени не заглядывать ему в морду -- бдительность при уходе за ним так и норовит притупиться. Постепенно перестаешь понимать, что у него за настроение и как он там себя чувствует. А потом вдруг обнаружишь, что он захворал или надулся на что-нибудь -- но уже поздно что-то предпринимать.

Впрочем, мне повезло: моя квартира расположена на пятом этаже -- как раз на высоте динозавровой морды, -- и там есть балкон. Если на балконе убрать перила и положить сушеной травы -- динозавр вытянет шею и начнет эту траву поедать. Вот тогда и можно разглядывать, здоровое ли у него выражение морды, а также поглаживать ее. «Поглаживать», правда, не совсем точное слово: кожа у динозавра такая толстая, что приходится стучать ладошкой по носу изо всех сил -- и тогда, похоже, он радуется больше всего.

Динозавр, которого держу я, называется диплодок. По-соседству с нами больше никто не держит динозавров, да и места для выращивания сразу нескольких динозавров у нас во всей округе не нашлось бы. Так что все ходят смотреть на моего динозавра -- и тем довольны. А вот за городом, я слышала, кто-то держит стегозавра и трицератопса. Кормить таких травоядных динозавров, как мой -- дело не очень трудное. То ли дело хищники типа аллозавра или тиранозавра: для безопасной кормежки к ним обязательно должен быть приставлен специалист, иначе никак.

Клички у моего диплодока нет. Слишком уж это огромная зверюга, чтобы называть ее Поч, или Пух, или Пафф. Когда я хочу подозвать его издалека, я так и ору во все горло: «Диплодок!!!». И только когда колочу ладошкой по носу, зову его просто Диппи.

Если нос диплодока потрогать ладонью, он холодный; однако из этого вовсе не следует, что диплодок -- животное холоднокровное. У собаки нос тоже часто бывает холодным, и ничего. Все утро диплодок спит. В среднем часов до десяти. И хотя некоторые говорят, что вот, пока не потеплеет окружающая среда, он не двигается, а значит, это животное холоднокровное -- я думаю, что он просто соня и лентяй, вот и все. Даже среди людей немало таких встречается.

Утром я выхожу на балкон и ищу глазами, где уснул Диппи. Здесь у нас совсем окраина города, поэтому с балкона открывается огромная поле травы, за ним -- роща. А уже совсем у горизонта еле-еле виднеются сопки, но Диппи никогда не забирается так далеко. Обычно я вижу, как он спит где-нибудь в поле, свернувшись калачиком и спрятав голову под живот, а вокруг навертев побольше хвоста. Если же я не нахожу его глазами, то достаю бинокль.

Примерно в десять Диппи начинает оживать: поднимает голову, вытягивает шею и озирается. Встает он не сразу. Поднять из лежачего положения туловище таких габаритов -- дело ужасно сложное: сначала он выпрямляет хвост и опирается на него, потом напрягает каждую из ног по отдельности -- и только потом медленно-медленно встает. Затем неторопливо пожевывает листики у ближайшего дерева и ждет, когда он весь проснется окончательно. Весу в нем ни много ни мало десять тонн, поэтому там, где он спал, а также там, где втыкал свои ноги, вставая, остаются вмятины, которые при ближайшем дождике превращаются в огромные лужи. И в дождливый сезон все поле покрывается такими лужищами там и сям. Потом, когда дождь кончается, они очень красиво поблескивают на солнце.

Когда светит солнце, Диппи ведет себя веселее. Кое-кто опять объясняет это по-своему -- дескать, именно потому, что это животное холоднокровное, его подвижность меняется в зависимости от погоды. Но я думаю, эти люди просто не испытали на себе, что такое веселиться в хорошую погоду и грустить в плохую. Когда идет дождь -- все ходят унылые; это никому не нужно доказывать.

И вот где-то после двенадцати Диппи, зевая, наконец прибредает к моему дому. Конечно, там, в поле он может жевать свои любимые свежие траву и листья с деревьев сколько душе угодно; и все же он прекрасно знает, что только на моем балконе ему дадут особенно вкусной травы, подсушенной специально для него. Так что время прихода он соблюдает довольно точно. Как только я вижу, что он идет в мою сторону, я выхожу на балкон и, очень стараясь не свалиться вниз, отцепляю поручни. Потом приношу из кладовой двадцать вязанок сена и аккуратно раскладываю их по краю балкона. На день рождения, который указан в его экстерьерном свидетельстве, и перед Рождеством я угощаю его по-праздничному -- выкладываю тридцать вязанок. Уж не знаю, ощущает ли он большую разницу между двадцатью вязанками и тридцатью -- но в эти дни, мне кажется, он пожирает свою порцию с особо радостным выражением на физиономии.

Из всех динозавров диплодок -- самый стройный: соотношение общей длины к весу тела у него наименьшее. И все-таки целиком он огромный просто до ужаса. Потому и ходит так -- извивая шею и впечатывая ноги в землю, очень медленно и осторожно. Только я все равно различаю, как, направляясь к моему балкону, он слегка ускоряет шаг.

Все соседи знают, что я выращиваю динозавра, и поэтому никому и в голову не приходит оставлять под моим балконом автомобиль. Только однажды, когда-то давно, ничего не знавший рекламный агент приехал чуть раньше полудня и припарковался точнехонько под балконом. Диппи, который только и думал, что о сушеной траве, даже не стал смотреть себе под ноги, наступил на автомобиль и раздавил его в лепешку. Подошвы себе о стекло не порезал -- и слава богу. А агент, я надеюсь, рассказал в своей фирме все как есть, и ему наверняка выдали новый автомобиль.

Специальную траву для Диппи нам привозит грузовик раз в неделю. Трава эта импортная, китайская, стоит довольно дорого -- но уж на Диппи папа никогда не скупится. Пахнет трава замечательно. Я даже как-то подумала приготовить из нее салат, но она была очень жесткая, и у меня ничего не получилось. Грузовик доставляет траву к подъезду, а уж поднять сто сорок или сто пятьдесят вязанок травы лифтом на пятый этаж, затащить в квартиру и сложить в кладовку -- моя задача. Каждый раз на это уходит не меньше получаса. Водителя грузовика я предупреждаю, чтобы он ни в коем случае не приезжал около двенадцати дня. Если, поедая траву с балкона, Диппи вдруг унюхает, что внизу привезли еще -- он запросто может наклониться к грузовику и сожрать весь недельный запас за один-единственный раз. А попробуй грузовик улизнуть -- чего доброго, еще и в погоню за ним кинется. Вообще-то Диппи никогда не ведет себя агрессивно; но вряд ли можно ожидать чего-то хорошего, если он вдруг увидит, как такое количество вкуснятины уходит прямо у него из под носа.

Раз в месяц от Фермерской ассоциации приезжают грузовик с бульдозером и собирают навоз. Каждый день Диппи ест много свежей травы и листьев, поэтому его навоз -- отличное органическое удобрение. Грузовик с бульдозером разъезжают по полю туда и сюда, собирают выпавший навоз, загружают его и увозят. Иногда я подсаживаюсь на запасное сиденье в кабину грузовика, и мы вместе разъезжаем по всему полю. Навоз у Диппи пахнет просто восхитительно. Я думаю, тому, из кого выходит навоз с таким замечательным запахом, можно смело гордиться собой.

Деньги от продажи навоза вовсе не идут мне в карман. Они поступают в казну административного органа -- владельца поля. Да и то обстоятельство, что Диппи выращиваю именно я, связано с небольшими юридическими закавыками, как выражается папа. Если же говорить совсем просто -- я всего лишь кормлю Диппи, но на его громадное тело и наивную душу прав у меня никаких быть не может. Лично я на подобную логику просто плюю. Потому что шлепать Диппи по носу ладошкой могу только я -- и больше никто на свете.

Если бы у меня было небьющееся тело -- такое, чтобы не покалечилось даже при падении с пятого этажа -- я бы обязательно покаталась на голове у Диппи. Просто уселась бы к нему на макушку -- и доехала бы с ним до тех далеких сопок на горизонте. Оттуда, сверху, все вокруг выглядело бы очень ясно, отчетливо и красиво. А голова Диппи, наверно, покачивалась бы из стороны в сторону. И окружающий пейзаж тоже бы покачивался, и у меня, наверное, закружилась бы голова. Но я бы все равно была первой девчонкой на свете, которая прокатилась на диплодоке.

Что хорошо в ручных динозаврах -- так это их долголетие. Мой Диппи, небось, проживет на свете лет сто. И когда я стану старухой, я все так же буду кормить его сушеной травой. И если денег на траву почему-то вдруг больше не будет, я, наверно, начну делать что-нибудь нехорошее. Сколько, интересно, простят сумасшедшей старухе, которая делает что-нибудь нехорошее?

Speaking In Tongues Лавка Языков

Нацуки Икэдзава

Я — ЧАЙКА (отрывок из повести)

Speaking In Tongues
Лавка Языков

Я — ЧАЙКА
(отрывок из повести)