Speaking In Tongues
Лавка Языков

Юлиана Павлюшина

Забобровный мир

«странные все-таки существа бобровники. живут то ли в борах, то ли в бобрах. гадкие такие. страшные. но никто их не боится. это, кстати -- секрет. они-то думают (когда думают), что способны испугать даже самих себя. а ведь они (цитата из рассуждений о собственном самомнении) самые что ни на есть бесстрашные, бессмертные и вообще -- бобровники. но... -- они любят гулять под дождем... не понимаю... не понимаю.»

(выборка из запутанных рассуждений очевидца).

«бобровники страдают собственной философией. от факта этого не страдают. но изрядно мучают окружающих, рождая в них бурю страстей. и страсти эти заразные.»

(из заболевшего, а потому неофициального источника).

«бобровники -- грязные, лохматые существа с крылышками на голове размером четыре на семь. отдают все имеющиеся предпочтения: темно-серым футболкам, красным джинсам, босым ногам, булкам с тараканами, яблочному пирогу, кружкам с изображением лондона без кофе, пресс-релизам из питера, крышам, картинам какого-то сальвадора, пустым дорогам, кустам и тут, файлам с названием «as i am», группе «let зеп in it», роману пригорскому или приморскому -- ... пойми --, темным коридорам, разговорам с деревьями, лестничным площадкам, букве «да» и цифре «31-а». начинают чаще посещать ванную комнату, если разговор идет о: шапочках, грибном супе-пюре, кустах, планам из девяти с половиной пунктов на неделю, пресс-релизах из других городов, доске с красными надписями, босых ногах, лондоне (особенно о лондоне и кофе в одном предложении), дали, компьютере, музыке, смерти и девушках, цветной бумаге. в особенности, если разговор идет по-английски.»

(стено-графичный конспект книги «правда о ровниках и бобрах»).

начало.

бобровники не знали как пойти куда-нибудь сегодня вечером. вечер впервые в жизни представлял для них проблему. потерянное давным давно и вернувшееся чувство сложности существования, свойственное скорее греческим актерам, чем бобровникам, пугало и их, и людей проходящих через их квартиру. так они и сидели в глубине тени перехода -- любимое бесполезное место продумывания-чего-либо-кого-либо-незачем-вообще. ровно половина -- тренировали свою память, вспоминая названия городов древней греции, в которых они не побывали. оставшиеся -- впали в депрессию.

-- стоп. сказал бобровник.

-- стоп. равнодушно отозвались другие бобровники, глядя на кирпич.

-- нет. совсем стоп. сказал бобровник. удивляясь точности сказанной им фразы.

все посмотрели на небо и стопорнулись. но дождь не начинался.

-- вы знаете. попытался разрядить обстановку бобровник. вчера мне целую неделю казалось, что стул -- это я. когда у него сломалась ножка, я думал, что у меня ганрена и мне отрежут ногу. но ногу мне не отрезали, потому что оказалось, что это я -- он. а не наоборот. как вы думаете, если я сойду с ума, на нем можно будет сидеть?

бобровники потянулись к факсу, чтобы вызвать скорую, но передумали. это бывает -- когда думаешь слишком много, и к тому же пытаешься все осмыслить... многие намылились спать, поэтому стали из-под выдергивать подушечки, на которых сидели. остальные быстро сообразили, что так дело не пойдет, но тоже стали собирать вещи. сегодня чехольчики с крыльев не снял никто.

справка «н»:

«бобровники -- маленький вечный зачуханный народец, который нельзя делить друг на друга. они -- вместе. они здесь. они везде, потому что их апартаменты -- планета. их трудно узнать, поймать, понять, определить, помыть, отговорить. да и как можно (совершенно невозможно) говорить с существом, которого практически нет и туалет для которого находится в нескольких тысяч километров от гостиной.»

они стали медленно перемещаться в сторону. они и не думали лететь. им было не по себе, ни до других. маленький измученный бездеятельностью караван. они не могли смотреть на красные заляпанные дождливыми прогулками джинсы. невеселые мысли весело кружились вокруг. у них тоже есть крылья.

и тут бобровники услышали то, что что-то начало происходить. что -- неизвестно. но не менее неизвестно, чтобы было дальше, если б этого не происходило.

-- я не хочу быть бобровником. сказал бобровник... практически то же самое почувствовали все бобровники.

-- давайте станем птицами...

-- свиньями...

-- идиотами... -- посыпались предложения.

-- я хочу быть богом, -- заплакал маленький бобровник. и все замолчали, потому что тоже хотели быть богом. а богу всегда нечего сказать... в задумчивой тишине вскипел чай и бобровники достали кружки.

«философия бобровников вряд ли когда-нибудь будет оформлена в формате А-4.

понимаете, сложно объяснять глупости...»

«они были слишком живыми и первые, чтобы суметь думать медленно почти ни о чем и быть вторыми...»

(два мнения одного человека в разное время года).

время закончилось. бобровники очнулись. посмотрели на себя со стороны и улыбнулись: они и так боги. есть совсем мелкий народец (один на полтора), который строит для них церкви и поет по утрам псалмы: «ав-ве, бобро-о-о-вник.» но самим бобровникам больше всего нравится детский марш: «прекрасный день, прекрасный день нам бобровник дал, ля-ля-ля-ля-ля». эти малыши умирают ровно через сутки. и бобровники ничего с этим поделать не могут -- не они дают им эти дни. бобровники даже иногда завидуют своим подопечным -- ведь за 24 часа четырем малышам удается посадить одно дерево. для этого они и рождаются.

-- я сочинил стихотворение. сказал бобровник. и бобровники приоткрыли глаза. поэт взобрался на близнаходящееся возвышение, поправил возвышающийся на голове бобрик и стал шевелить губами:

-- Гор обгоревших горы

век прозябает вечный

спор уставший от споров

бес заснувший беспечно

а посредине я

вечером бывшего дня

не на планете земля,

-- -- сказали бобровники, встрепенувшиеся было от надвигавшегося на них сюрприза. и выбросили в окно прокисший яблочный пирог.

сегодня они вспоминали прошлое. потому что будущее они вспоминали вчера. что же будет завтра?..

«вчера утром я проснулся. слетал в уборную, а пока вернулся обратно -- был уже вечер. но этот полет принес мне очищение. потому что он -- действие.»

«вчера утром я проснулся. подумал и лег обратно. я думал о том, что люблю слушать музыку. как этого достаточно. как никогда -- никак. сегодня я не мог заснуть, потому что не ложился. а не ложился, потому что не вставал.»

«вечером я проснулся. всю ночь мы летали под и над дождем. кажется я влюбился в небо.»

«я проснулся и помнил свой сон. какой-то художник рисует рыбу. и вдруг начинает представлять себя этой рыбой. он чувствует, что мертв. что мухи чистят на нем свои грязные руки. что чешуя его безумно воняет и эта вонь большей своей частью как-то наискосок улетает в открытую дверь. но не вся... рыба не получилась. холст был против. художник замалевал его и получился иисус.»

«я проснулся ночью и думал о том, что давно уже ни о чем не думал. что жизнь моя похожа на -- на что угодно, только не на жизнь. что когда-то я не был таким. и что мне стыдно от этого. и что мне страшно.»

«я не проснулся...»

(из дневника одного бобровника)

бобровники неожиданно вовремя сообразили, что пешеходными темпами они до места ночлега не дотянут. они расправили свои крылышки и через полчаса уже якобы спали, не сказав друг другу спокойной ночи. они были недовольны собой. но нужно было что-то сказать.

-- хм. сказал бобровник.

-- не мешай. ты уже давно спишь. возмутились другие.

бобровникам больше не хотелось разговаривать. тогда

-- хм. сказал кто-то.

в этом горловом чужеродном звуке было все: хмурые детские мечты, хитрые метры дорог, х... минуты ожидания, вечера, хвастающиеся своей мелодичностью, умножение бесконечных математик, просто хорошие, но не наши миры, и даже хлопающие мальчики. он не присвистывал и даже не съедал слова (как это водится у бобровников -- но дело даже не в этом). в его словах была истина или скорее откровение. в нем, доверьтесь моему чувству, на расстоянии миллиметра чувствовалось то, что он не чувствует то, что чувствую другие. он не хотел спать, например (видите, как витиеваты бобровнические мысли). бобровники проснулись было, но Кто-то перебил их на полуповороте.

-- надоело. надоели. надоели.

-- кто? кто? мы? мы? решили уточнить бобровники.

-- вы-я-кто-где-нас-мы... чушь. когда-то вы были. вы Были. вы были людьми. теми, которые сделали Что-то. много Что-то. в этом, правда, не было ничего больше, кроме вашего призвания -- постоянно делать Что-то (забудьте -- уже неважно -- что именно) для людей. и люди, кстати, до сих пор сначала пишут, а потом читают о вас книги. но вот беда, сделав, что положено вы забыли (так. слегка) о том, что нужно быть святыми. а святые даже зимой не забывали, что нужно любить себя и именно потому они были любимы. а вы умерли и оказались здесь-где. где вы никому ничего это Что-то сделать не сможете. да и вообще не сможете ничего сделать. и даже подумать о том, что бы сделать что-то нельзя.

-- а ты кто? прослушали все предыдущее бобровники.

-- я обыкновенный. мое место в более странных местах. но -- я так не хотел умирать, так не хотел, что практически не умер.

-- -- сказали бобровники.

-- все -- -- сказали зевающие бобровники еще раз. а два раза они повторяют только самые важные мысли. -- мы здесь. нас можно увидеть вместе. днем мы живем. ночью мы спим. да-да. именно спим, даже когда гуляем. мир в полном порядке, когда это так.

-- вас нет. нет ни вас, ни, собственно говоря, меня.

-- в таком случае помолчи. предложили бобровники...

не начало.

«господи. отче не наш. но все-таки послушай... зачем живут кошки. что делают в этом мире рыбы, кроме того, что мы их едим. как жить тараканам, если дома есть рис. и что делать мне, когда ты еще ничего не сделал. и как быть им со своими любвеобильными порывами... им страшно. они боятся сойти с ума, умереть раньше времени, не сделать то, что нужно или не сообразить -- что именно нужно. боятся, что не вспомнят и более того -- специально забудут. и белые, и черные -- они боятся стать серыми... слышь бог, советую тебе послать кого-нибудь и разъяснить все по порядку. или книгу напиши какую-нибудь. ты же можешь... ну в общем-то и все. не грусти там особенно. передавай привет ребятам. целую.»

Speaking In Tongues Лавка Языков

Юлиана Павлюшина

Забобровный мир

Speaking In Tongues
Лавка Языков