Тяжелый колос долу клонится. Но, как известно, «ежели пшеничное зерно,
падши к землю, не умрет, то останется одно; если же умрет, то принесет
много плода». (Ин, 12.24)
После сорока -- для стихослагателя -- почтенный возраст. Пора бы помыслить
о пределах и сроках, «уже не тщась поворотить небесный круг, ибо Господь
определяет сроки», -- как сказано у безвестного Епифания Пустынника, который,
к слову сказать, именно в этом «почтенном» возрасте замыслил свою «Отреченную
псалтирь», исполненную тягчайшего смятения и сугубо проникновенной центробежности.
Ибо по самому ремеслу своему поэт суть Агасфер и Летучий Голландец,
блуждающий в эстетическом мареве того же смятения, суесловия и тщеславия.
Как иронически заметил Петрарка по поводу собственного лавровенчания,
-- «взвешивая не свои заслуги, а чужие свидетельства, я счел себя достойным
того, чего достойным признали меня».
Исходя из сего и -- по-пушкински -- с отвращением читая жизнь свою,
«умолим Бога (взывает к пишущим святитель Игнатий Брянчанинов), чтобы снял
с нас те печати и уничтожил те рукописания, по которым мы должны быть низвергнуты
в темницы ада!».
А стихи пройдут, -- сказал один лукавый российский вития, -- и даже
раньше, чем истлеет бумага.