Speaking In Tongues
Лавка Языков

Юрий Кабанков

ПОПЫТКА РЕЦЕНЗИИ,
ИЛИ ТЕЛЕГРАММА СКУЧАЮЩЕМУ ЧИТАТЕЛЮ

Александр Куликов

Книга стихов «Регтайм»

Владивосток, 1996

Вы будете смеяться. Вы всегда смеетесь, когда не смешно. У Вас под боком живьём живёт неспившийся Верлен, а вы и ухом не ведёте. Ведь я не шучу. Ему по-верленовски дождится-плачется, а Вам и дела нет.

Простор небесный ещё небесней

от повторенья припевом песни.

О, песня окон, дождём промытых!

...А на четвёртом окно открыто.

Ну да понятно -- дела: выплаты-недовыплаты, кусок хлеба или чего-нибудь ещё... Но понять же надо и то, что кусок этот Вам поперёк горла ещё и потому, что без молитвы яствуете. О! да не о молитве речь! Не до жиру, как говорится. Но поэзия -- как эрзац молитвы, -- услаждающая Ваши вкусовые рецепторы? Или совсем уж омертвились-обуглились? Саша Куликов Вам о Стене Плача -- а Вы: «Иерусалим -- это в Израиле, откуда импортные мандарины и редиска зимой?»

Листья палые, мёртвые сплошь.

Ах, какое ужасное горе!

Ты по листьям опавшим идёшь,

как по волнам уснувшего моря.

Есть на свете такая страна,

где под солнцем сухим и горячим

утомлённая солнцем стена

потемнела от долгого плача.

Там родился однажда Поэт

из разряда каких не бывает,

но таких, что неведомый свет

в листьях мертвых от слов оживает.

Наклонитесь, пощупайте этот свет -- как Фома неверный язвы Христа! Ну кто же, как не Христос, этот Поет «из разряда каких не бывает»? Саша -- специально для Вас -- завернул Его в шелестящую фольгу рифмосплетений, а Вы не удосуживаетесь поднять! Листья палые, мёртвые сплошь -- да и только!

Книжечка тоненькая, как былиночка. Или -- как ветка, которая, «нависая, разрезает луны овал» и которую «Хокусайя синей тушью нарисовал».

Как в жизни бывает нередко --

вдруг стоит мгновение дней,

и ты замечаешь и ветку,

и листья считаешь на ней.

И ты замечаешь, что ветер

деревья сгибает и гнёт,

что солнце сквозь тучи не светит,

что тучи сверкают, как лёд...

По-дурацки книжка называется -- «Регтайм», -- да не в этом дело: хоть горшком назови, да в печь не ставь. Рукописи не горят?

Лет уж семнадцать -- на моей только памяти -- поэт существует как поэт, пишет, рифмотворствует. Да, для себя, конечно, но и для Вас, для Вашего же спасения. Ах, заморскими ананасами корми Вас -- не поморщитесь, а родной послегрозовой озон Вам, видите ли, вреден! Оттого Вы и мечетесь -- с удобствами и без удобств -- и в погоне за призраками пытаетесь уцепиться за поручни этого мира, и никакие психологи-астрологи вам не помогут. Ибо --

...Зима, приятель, настаёт.

Повсюду лёд, повсюду лёд:

под чёрным крепом на стене,

под чёрным небом на окне.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...лед под копытами коня.

И лёд на сердце у меня.

Да не у него -- у Вас на сердце лёд! Ибо развлечение а не собирание души володеет Вами. «Рассеянный мой ум собери, Господи, и оледеневшее мое сердце очисти!..»

«Поэту важен токмо звон», -- сказал некогда наш поэтический прапрадедушка Тредиаковокий. Возможно и так, -- аллитерации порой бывают важнее смысла. А бывает -- звон церковных колоколов становится важнее звона аллитераций и даже -- звона хрустального сердца поэта, разбиваемого о безмолвную твердь земную. Они что -- идиоты, эти поэты? Ими всю жизнь гвозди по шляпку вколачивают -- а они дождинки на стекле считают. Ну вы, блин, даёте!

К кому обращаюсь? «Кому повем печаль мою, беду мою, жуть зеленее льда?» Но и Цветаева здесь не помога. Ибо «последний и решительный» вскрик поэта: «О, урод, как водой туалетной рот сполоснувший бессмертной песней!» Вот это читателю пережить надо как собственное распятие, дабы, как заповедано, -- воскреснуть, очистившись от мира. Катарсис по-древнему называется.

Поэт всю жизнь свою распинает на кресте созвучий -- и ничего как будто. Правда, умирает однажды никем не замеченным -- чтобы жили вы, чтобы поэзия его как кислородная подушка спасала Ваши -- ох, какие тяжёлые! -- лёгкие.

Но Саша Куликов, слава Богу, ещё жив. И поэзия его жива -- дай Бог ей здоровья.

О смерти поэзии как-то и где-то

поведали мне молодые поэты.

Я слушал с улыбкой пустые слова...

Поэзия, милые, вечно жива.

Она существует как Бог и природа.

Она из явлений подобного рода.

Поэт под забором однажды умрёт.

Поэзия, милые, вечно живёт.

Вы-то -- живы?

Speaking In Tongues Лавка Языков

Юрий Кабанков

ПОПЫТКА РЕЦЕНЗИИ, ИЛИ ТЕЛЕГРАММА СКУЧАЮЩЕМУ ЧИТАТЕЛЮ

Speaking In Tongues
Лавка Языков

ПОПЫТКА РЕЦЕНЗИИ,
ИЛИ ТЕЛЕГРАММА СКУЧАЮЩЕМУ ЧИТАТЕЛЮ