Мозолистые виселицы, посыпанные сдержанным февральским мелом, швыряли
рваные наглые тени, было холодно, по площади уже проплывали длинные мгновения,
что-то замышлялось. Некоторые в толпе заунывно сопели, но основная масса
беспощадно молчала. Ненависть была сродни шутливой жестокой игре, в которую
с обидной скоростью втягиваются новые глупые фигурки.
Началось все с того, что диверсанты поручили своему министерству разработать
новую хитрость. Агентурная кормушка обессиленно что-то соображала в замкнутой
смешной логике инженерного переулка, наконец, автоматическая убогая промышленность
изготовила восхитительную конструкцию. Вскоре в многоместной приемной самого
главного завода был вывешен лозунг: «Вы обязаны любить Желтый Огонь».
Все желающие могли посетить секретную лужайку, где был выставлен грандиозный
гладиаторский аппарат, предназначенный, по большому счету, для жесточайшей
катастрофы. Посетители трогали стальной уходящий в высоту корпус. Им хотелось
верить, что крылья привинчены без ошибок. Некоторые даже хотели спуститься
к нам в погреб.
...Командир рассеяно зашелестел папиросами и одну зажег. Его язык суетливо
облизал тонкие губы. У него было такое выражение лица, как будто он собирался
мне сейчас рассказать какую-то отвратительную тайну. Командир показал папиросой
в земляное звездное небо.
-- Всюду царит вопиющая неграмотность.
Где-то наверху ныла ледяная птичка. Отсюда хорошо видны обтянутые ветками
здания, вокруг которых тихо снуют люди в штатских халатах. Резиновый ветерок
запутался в каркасе гусеничных пространств. Это все происходит, конечно,
в городах несокрушимого искусства, где нереальность сладостна. Правда,
иногда здесь абсурдная бледная философия оборачивается холодной тревогой.
Впрочем, наука уже арестована, а малейшая способность раздавлена гусеницами
истории.
Глаза его непроизвольно мигнули.
-- Неграмотность мчится по стране словно гигантский нечеловеческий
локомотив. Ты, наверное, знаешь, что наша страна является последним государством...
Вентилятор, который до этого мирно скрежетал на столе, издал чахлый
визгливый звук. Командир горделиво приподнял голову, прервался, победно
взглянул на вентилятор.
-- Наша страна -- заинтересована в борьбе. И она единственная в своем
роде!
Вентилятор захрипел.
-- Мы рады любому пространству и у нас, между прочим, все нормы соответствуют!
-- выкрикнул он и расстегнул воротник. -- Ты не мог бы посмотреть, что
случилось с этим чертовым вентилятором? Если он сломался, его надо починить
или выбросить, а мне поставить новый! У нас там на пустыре база! Пожалуйста,
распорядись только, чтобы новый был с неподвижной осью!
Я работаю механиком в погребе под Желтым огнем. Моя должность, по сути
дела, -- младший командир. После того, как я прошел все тесты, я получил
право следить за неприступными механизмами. Кроме этого, я имею право молчать,
когда со мной разговаривает старший по званию, и могу не замечать его многозначительный
бред. Мне предоставили маленький домик в одном из городишек, подрытых бульдозером.
Хороший домик. Дали все права на дорогу, которую видно из моего окна. Вентилятор
-- это уменьшенная копия Желтого огня, но это уже секретные сведения. Я
посмотрел его: придется все-таки выбросить.
У командира нескончаемый особый талант. Он ведет каждый день одни и
те же разговоры.
-- Представь, -- говорит, -- такую ситуацию. Кто-то по ночам стучит
в мою стену. Кто это может быть? В доме живут пять человек. Сразу же вычтем
мою семью. Остаются двое соседей. С одним у меня странные отношения, он
со мной никогда не здоровается, но я знаю, что он подключился к моему телефону.
Может он стучать по ночам, как ты думаешь? Ну, в принципе... Хотя какой
ему резон? Разве только для того, чтобы получше замаскироваться! А второй
-- совершенно вроде бы не при чем... То есть, это приличный человек. Но
ты знаешь, из этих двоих я подозреваю именно его!
Я сделал вид, что проглотил его слова с интересом, даже поблагодарил.
После этого выпросил у него пропуск на ту территорию и заказ на новый вентилятор.
-- Ты дворами пойдешь ? -- спросил он. Я кивнул. -- Тогда посмотри,
убрали сфинксов оттуда или нет.
-- Хорошо! -- сказал я.
...Коридоры широкие, белые, сухие. Никогда не подумаешь, что они глубоко
под землей. Здесь яркие хорошие лампы. Сегодня я должен идти только вперед,
потом поднимусь по лестнице. Коридоры построены очень давно, когда из всех
материалов знали только железобетон. Люди врут про эти коридоры, что тут
ходишь по колено в воде, везде валяются кости и гильзы. Ничего такого здесь
нет. Чуть-чуть пахнет плесенью, вот и все, пожалуй. Я подозреваю, что кости
и гильзы, тряпье всякое хранится за некоторыми дверями, но меня это не
касается. Иногда слева или справа я вижу эти двери. Они не совсем обычные
-- в двери сделано маленькое квадратное окошечко, и что-то монотонно гудит.
Меня двери вообще не интересуют сегодня, как и ответвления вбок. Меня радует
здешняя чистота, самая малость пыли есть, конечно, вверху, на черных проводах,
но и это меня тоже, в общем, не касается. Вот ближе к выходу, там будет
мусор. В основном, обрывки газет -- налетают сквозь щели из города. Я помню,
что у самой лестницы валяется даже истребительное кресло. Оно ржавое, лежит
там еще с того времени, когда министерство монтировало целые районы и ошеломленные
республики. Вот это устройство! Жалко, придется отдать его королевским
гипнотическим инквизиторам... Они хотят устроить у себя музей и кресло
наше давно себе присмотрели. Говорят, на нем пытали Главного Конструктора,
который и изобрел Желтый огонь. Ходила одно время легенда, что он знает
рецепт сиамских алмазов. Ничего вроде тогда не удалось из него вытянуть.
Ведь это именно ему начальство впоследствии поручило осознать причину и
осуществить единство всех секторов. Он запросил у них мало-мальски нормальные
условия, чтобы можно было заниматься наукой. А они в своих беспричинных
публикациях выставили его восставшим человеком, который чуть ли не воинское
злодеяние совершил. Государство любит предоставлять позорные шансы в идиотских
клетках. Зато теперь, когда Главный Конструктор стремительно и бесшумно
уверяет всю галактику в могуществе нашей страны, начальство попыталось
было скомканный небосвод натянуть как занавесочки, решило извиниться за
вибрацию. Но, насколько я знаю, этот человек никогда не унывал. Он сказал
однажды: «Как ни грустна кровь, но именно она окрашивает серые трудные
будни на посту». Именно он добился полного опровержения приговоров для
себя. Диверсанты встретили это обдуманным восторгом. Они, вооруженные ромбическими
топорами и навыками, продолжали безотчетно подслушивать ученых. А когда
Главный изобрел новые способы пробыть в пространстве какое-то время и порекомендовал
три настольных дополнительных аккумулятора, диверсанты с благородным надрывом
заработали штыками у застывших освободительных флангов.
Вскоре Главному Конструктору предоставили все условия. То есть все
возможные условия, а сами решили переправляться по адскому конвойному бездорожью.
Главный вроде тогда даже заикнулся насчет того, что «Если начальство выскажет
мнение прикрыть зловещую пропаганду...», но это может оказаться самым обычным
вымыслом. Я же прекрасно знал этого человека. Он никогда не был способен
на такой смелый шаг. Он был, на мой взгляд, даже глуп для этого. То есть,
я хочу сказать, он занимался только конструированием, ничем больше. При
этом он был весел, сохранял хорошее расположение духа, много шутил. Он
плыл к цементному устройству в запыленных северных классах на лодке с оливковыми
дверями. У него был прекрасный аппетит. Он знал несколько языков -- чтобы
можно было переводить трофейную техническую документацию. Инструкция предписывала
ему ходить только в особой одежде, которую хорошо видно в темноте, но он
в последнее время ходил в свитере домашней вязки и выглаженных брюках.
Чай приносил с собой из дому. Ему не нравилось как здесь заваривают, тюрьмой
пахнет. У него был серебряный подстаканник с рисунком и какой-то надписью
иероглифами. Я сейчас уже не помню, что было нарисовано на подстаканнике,
да это и не важно. Вроде какое-то египетское божество, покровитель мертвых.
Тяжелый подстаканник, древний. Он что-то шутил насчет него. Этот конструктор
вообще постоянно шутил, прямо сыпал афоризмами. Начальство даже подумало,
не выкинет ли он какую шутку с Желтым Огнем. Нет, все обошлось, к счастью,
без каких-либо происшествий. Я помню, в тот период изъяли из всех домов
кое-какие электроприборы, причем особо старались этого не разглашать. Проводили
эту операцию тайно, в ночное время. Потом, впрочем, все приборы решили
возвратить. Все же наши граждане подписку давали. А потом все галактики
загудели, взмолились! Сильная штука! На самом деле, Желтый Огонь -- это
вчерашний день, давным-давно уже разработали Красный Огонь. Я так думаю,
не один я заметил, что он на вентилятор сильно походит. Надо только полагать,
что это не простой вентилятор...
...Старое истребительное кресло кто-то уже уволок. Я дошел до лестницы,
по которой мне предстояло подниматься наверх. Каждая ступенька имела уникальное
рифление, и мне когда-то нравилось смотреть, как на них меняются узоры.
В этом тупике, который походил на колодец, было холодно и сыро. Сверху
что-то лилось. Я слышал журчание воды. Видно здесь было ужасно. Тусклая
лампочка висела где-то высоко вверху, ее свет иногда пересекал кружащийся
клочок газетной бумаги. Сладко пахло отбросами. Я стал взбираться наверх.
Лестница вибрировала и пыталась меня сбросить, но я крепко держался за
холодные скользкие поручни. Один раз я чуть было не улетел вниз. Наконец,
я на самом верху. Прошло, наверное, немало времени.
Я приподнял крышку люка и сдвинул его в сторону. Потом сел на край
дыры и позволил себе отдышаться. Булыжник на площади был покрыт инеем,
но камни по-прежнему казались сырыми. Здесь, наверху был вечер. В свете
белых фонарей кружились снежинки, но, упав на свинцовые булыжники, снег
тут же таял. Где-то вдалеке я увидел подсвеченное прожекторами серое здание
с колоннами -- университет. Оно красиво выглядит в падающем снеге, другие
корпуса его (секретные) закрывали деревья. Между всеми университетскими
корпусами тоже проложен подземный ход. Правда, там затопило некоторые штольни.
Я знаю вход через вахту в один из секретных складов, мне сейчас нужно туда.
Сфинксы еще стоят здесь, на площади. Не знаю даже, радоваться или огорчаться.
Я закрыл люк и пошел через автобусную остановку.