Speaking In Tongues
Лавка Языков

Леонид Зейгермахер

Новая любовь

На это объявление Тарад наткнулась случайно. Кто-то искал «милую во всех отношениях девушку». Она подумала и все-таки решила набрать номер, написанный в газете. Она действительно была миловидной девушкой с правильными чертами лица, правда, она носила очки, но это ее совсем не портило. Ей ответили, голос был мужской, немного хриплый, но бодрый, молодой и даже чуть-чуть знакомый, голос принадлежал человеку веселому, как ей тогда показалось, договорились о встрече, она поехала к нему в своем белом плаще. Тарад стояла на автобусной остановке, пока он не подошел и не окликнул. Он улыбался, потому что видел маленькую девочку в очках и смешном берете.

Тарад протянула ему свою руку, она почти сразу почувствовала, что доверяет ему, рядом с ней он казался большим, он осторожно взял ее руку и они пошли. Бывшего своего мужа она ненавидела, это он заставлял ее надевать очки, он был изобретательным, однако Тарад презирала его слабый характер, неспособность зарабатывать деньги, его нежность была ей совсем не нужна, вообще, она нуждалась в грубом, даже скотском отношении к себе, ей хотелось, чтобы партнер был сильным, властным и резким. Она и сама была такой -- уверенной, сильной и властной. Сейчас она агрессивно шагала рядом с новым мужчиной, словно боясь куда-то опоздать.

Они зарычали и набросились друг на друга, впились, хищно вцепились друг в дружку, резко, тяжело рухнули на тесную кровать, как падают стволы деревьев, со скрипом, она вовсе не собиралась жаловаться на свою судьбу, со стонами и причитаниями, но бешеное забытое чувство, которое внезапно обрушилось на них обоих, уже опьянило, похожее на грусть, указывая, что пора взлететь над обшарпанным миром.

На другой день она решила переехать к нему жить, взяла у своей квартирной хозяйки курицу, какие-то овощи, забрала копченую рыбу, поймала такси и поехала к нему. Дома его не оказалось, и тогда она решила дождаться его в подъезде, уселась на подоконнике, огромные сумки свои поставила на пол, а соседям сказала, что приехала к брату. Она ждала его и нервно царапала ногтями мраморный подоконник. Она упиралась спиной в оконное стекло. Ей было грустно. В подъезде было темно, но надписи на подоконнике были различимы.

Наконец, она услышала его шаги. Он мурлыкал какую-то охотничью песенку. Он подошел к своей двери, достал ключи... Тарад крикнула ему, он увидел ее и вроде даже обрадовался. Она только-только успела спуститься со своими сумками, как вдруг появилась ее квартирная хозяйка в черном парике и закричала: «Воровка! Отдавай мой паспорт, она взяла мой паспорт! Я уже хотела в милицию звонить!» Тарад испуганно достала паспорт из сумки и уже хотела вернуть, но хозяйка вырвала паспорт и хлестнула ее по лицу. Тарад собиралась крикнуть что-то обидное, но хозяйка уже успела исчезнуть...

Квартирная хозяйка подоспела как раз вовремя, она как-то все очень здорово рассчитала, только вот каким, интересно, образом, эта проклятая женщина сумела разыскать бедную маленькую Тарад здесь, в чужом доме? И зачем же Тарад понадобился ее старый паспорт, который мирно лежал себе в тайнике в хозяйском шкафу? Будем надеяться, что когда-нибудь мы узнаем ответы на все эти вопросы... Так или иначе, появление хозяйки было зачем-то необходимо, фактически, она мчалась за своим паспортом через весь город.

Квартирная хозяйка Тарад была женщина самостоятельная, поэтому всегда ходила в тренировочных штанах, носила страшный черный парик, курила папиросы и держала на кухне весы. Она жила в старом доме с высокими потолками, где в комнатах сквозь штукатурку на стенах проступают какие-то подозрительные следы. Эти следы даже отдаленно не напоминали афиши, которые матери клеят на стене рядом с милыми детскими кроватками; на этих туманных вечных обрывках бумаги написаны самые первые слова, которые обычно произносят дети, это: «Уйди! Отстань! Мне неинтересно! Убери свои лапы!» Люди просто редко над этим задумываются, но здесь было совсем другое. Дом, где раньше жила Тарад, словно специально предназначался для того, чтобы устраивать здесь милицейские засады, государство намечало ответственное мероприятие, собирали понятых, бледных нервных людей, которые думали только о своем спасении, но тем не менее заключали тюремный контракт, они клевали носом, прихрамывали и не слыхали совершенно ничего, все сидели в засаде, зачем описывать эти холодные дежурные вечера -- ловили каких-то мальчиков, шпану, хулиганов, потом они тряслись в тесной мусорной машине, их мучили, допрашивали, потом кормили, давали денег и отпускали.

Крутилась пыльная карусель. Тарад любила слушать их песни, сама знала множество песен, умела развязать попавшего в беду товарища, владела разными приемами, она была опытной, никогда не ходила в «кожаной тужурке», но любила посидеть с мужчинами в ресторане, впитывая атмосферу кабака, воркуя, хохоча и демонстративно съедая положенное количество пирожных. Водки она не пила -- не употребляла, и все! Напрасно попутчики толкали ее в плечо граненым стаканом -- она всегда отказывалась.

Она просиживала дни и ночи напролет с военными, должно быть, тогда она и постигла, что водка унижает женщину. Ну какие могут быть интересы в неприязни, скажите на милость? Она заходила погреться в свой убогий вагон, который числился магазином, вытирала лужи, раскрывала чемоданчик, брала из него зеркало, подводила глаза, выпивала чашку крепкого чая, вздыхала, муж поглупел окончательно, все время сидел на скамейке у дома, гладил лошадок. Окраина. Лес, стрелковые площадки, гоночные трассы, провода. Сплошная механизация, сидят на изувеченной лестнице и пьют вино. В хмуром небе бегает предназначенная для печали звезда. Мусор потребностей, извините, пожалуйста. Раньше хоть у нее было много подруг, которым можно было довериться и просто знакомых.

Она сидела в обществе своих друзей, они защищали ее, надежные люди, они укутывали ее плечи своими шинелями . Все это спокойно, без лишней суеты, плавно, не беспокоясь, «чтобы муж не узнал», она что-то праздновала, повод у нее был всегда, а у мужа всегда были подозрения, но он человек был ответственный, пожалуй, за это качество она даже могла его любить, хотя этой самой своей ответственностью он и состарил ее раньше времени. Он совсем перестал таскать ее за волосы, только хладнокровно изучал, правда, по-прежнему заставлял ее носить очки, но в последнее время вся эта возня стала его раздражать, и он стал пораньше укладываться. Муж ее когда-то служил в заведении и был абсолютно неграмотным человеком, из-за этого действия его были совершенно непредсказуемы, но держался он превосходно. Вообще муж был для нее этаким тусклым необъяснимым грузом, ей всегда снилось, что идет она по болоту, наискось, по знакомой хитрой тропке и несет какой-то ужасно тяжелый мешок, сшитый из черного бархата. Она вскакивала и долго не могла поверить, что это был всего лишь сон.

Новый знакомый Тарад был совсем другим человеком. Он не был похож на тех скудоумных бородачей, которых она знала раньше. У них были породистые шеи и наглые героические лица. К бородачам она испытывала чувство особого рода -- она вспоминала их с благодарностью. Бородачи казались ей смешными, они всегда оглядывались по сторонам, говорили друг другу всегда один и тот же пароль, держались серьезно и постоянно мучили себя трудным вопросом: «И зачем, скажите, ей нужно было устраивать всю эту комедию с паспортом, ведь даже самому последнему дураку понятно, что все это было подстроено специально?»

Ее новый знакомый был не такой. Он был способен понять, что нужно женщине. Тарад не знала его настоящего имени, но она прекрасно слышала, как ему все кричат: «Ты никто! Запомни это! Ты никто!» В конце концов, думала Тарад, имею ведь я право на счастье, на простое человеческое счастье, неужели нужно прилагать столько усилий... Он дал ей свои теплые вязаные тапки и она с удовольствием ходила в них. Разве я недостойна любви, думала Тарад. Ей нравилось смотреть, как мужчина ест. Кроме этого, у него было своеобразное чувство юмора. Тарад пообещала слушаться его во всем, стирать его одежду, мыть пол в его квартире, лишь бы только быть рядом с ним. Она мечтала глубокой ночью, когда он заснет, воткнуть ему в пятку иголку и как следует его допросить. Иголку свою она прятала во рту под специальной пластиной. Никто об этом не знал.

Дома у него был жуткий холод, а пахло , пахло здесь чем-то вот таким, необычным, одеколоном, что ли, такой сладкий, приятный запах. Он признался ей, что его бывшая жена однажды решила сыграть в благородство, ты, говорит, можешь не платить алименты, не обременяй себя, у тебя такая крошечная зарплата, чего смеяться, сам подумай, а потом явилась в слезах в контору, где он работал, написала жалобу и теперь хочет, чтобы его арестовали. Обвиняет его черт знает в чем, во всех грехах, а сама всегда изменяла ему налево и направо. Тарад вдруг вспомнила женщину, которая сегодня утром спрашивала, как поедет трамвай -- вверх или вниз. Очень необычный вопрос.

В отличие от остальных женщин, Тарад вовсе не считала, что все мужчины подлежат гипнотической ликвидации, просто однажды она увидела откровенные слова в одной книге, которую совершенно случайно нашла в библиотеке. После того, как Тарад пролистала эту липкую книгу, она стала всегда носить на шее серебряный медальон, а во рту -- иголку. В той старинной конторской книге были изложены разные способы борьбы с демонами и чародеями. Вообще, книга была написана человеком достаточно злобным, скорее всего, это была какая-нибудь несчастная ядовитая старуха.

Но Тарад все-таки сознавала, что обычная невежественная старуха не может написать такую сумрачную книгу, книга была написана ведьмой, самой настоящей ведьмой. Это была, судя по всему, бойкая седая лохматая бабка, при появлении которой так и хочется закричать, скрытно живет она в овраге, что-то отвратительное ревет в этой проклятой бездне, здесь ведьма построила свое кровожадное жилище, над мистической искаженной дверью хлопают крыльями летучие мыши. Ведьма ждет, когда сгустится волшебная ночь, исчезнут звезды, тогда и она спрячет улыбку, оглянется и станет записывать странные истории своими туманными чернилами, перепрыгивая со строчки на строчку и в вихрях колдовства теряя последний смысл.

Нельзя бесконечно требовать счастья. Ну, в последний раз... В последний раз? Ну, ладно. И вот люди в теплых тапках на желтых худых ногах размеренно пьют вечерний чай с радужной пленкой плесени. Конечно, думала Тарад, это хорошо. Она представляла, как участливые посторонние дяди и тети будут спрашивать ее будущего сына: «Ну, что, папа-то твой совсем не зарабатывает? Пойдем, пойдем к нам, у нас есть такие красивые игрушки...» Но ребенок не захочет играть чужими деревянными гробиками и ржавыми головоломками, он будет сидеть на коленях у отца, который «только и умеет, что чесать языком». Папа будет ему рассказывать разные сказочки, а сынок будет их внимательно слушать.

Вообще, Тарад знала самый лучший способ наладить отношения с мужчиной -- если к нему пришли друзья, например, надо всего лишь спросить, чего они хотят от тебя, эти пьяницы? А обвинить мужчину можно во всех вероятных конфликтах, заблуждаются те, кто считает, что мужчина редко бывает виноват, как правило, он виноват во всем -- даже когда его нет рядом. Подруги Тарад со школьной скамьи, красавицы, которые падали от собственных пороков, так вот, они, эти красавицы, сидели в распахнутых пальто за общественными прилавками, тоже во всем обвиняя мужиков, дескать, он меня не ждет, не ждет меня, народ, как слышно? Никто не замечал их откровенного ничтожества, с ними шутили, их хватали, их трогали в трамваях, вообще, мужчины их обожали. Одни подолгу стояли у публичных дверей в сигаретном наглом дыму, другие официально встречали этих эффектных дам, игриво угощая их вином и шоколадом.

У него Тарад выбросила все будильники, отключила все телефоны, только вначале подшутила над его бывшей женой -- поздравила ее с днем рождения. Его бывшая жена показалась ей глупой -- принять совершенно незнакомого человека за школьную подругу, которая вообще живет в соседнем доме. Здесь, у него было здорово. Он гладил ей спинку, это было незабываемо, жалко только, что все это в последний раз. Она ему сразу же объявила «красть у тебя нечего, но ты на всякий случай все-таки проверь, не пропали какие вещи, потому что в одном доме исчез бинокль, упал за диван, а свалили на меня.»

Speaking In Tongues Лавка Языков

Леонид Зейгермахер

Новая любовь

Speaking In Tongues
Лавка Языков