Speaking In Tongues
Лавка Языков

ЛЕОНИД ЗЕЙГЕРМАХЕР

Общие принципы поведения

Я обсуждаю свои костюмы с врачами, они хорошо знают, как нелепо порой на сцене выглядит какой-нибудь пациент. Звенит звонок, а у него нарушена координация, он хочет свой пистолет достать из кобуры,а ничего не получается. Это происходит, если неудачно подобран костюм, пиджак, брюки, ботинки.

Вообще, я считаю себя слишком культурным, чтобы создавать общественные мифы и писать статьи. Конечно, мне попадаются академические книги, я читаю их, но на большее меня не хватает. Тут кое-кто пытался следовать моему внушительному примеру, но остался всего лишь рациональным дураком. После ужина все мы слегка покачиваемся, потому что испытываем сладкую слабость. Что-то подмешивают, какую-то химию.

За время моего пребывания здесь сменилось несколько поколений врачей, с некоторыми я даже успел подружиться, теперь вспоминаю этих славных людей. Они от меня требовали аккуратности, думали, что так будет легче меня расшифровывать.

Врачи объявлены дозорными учителями. Да, они учат нас. Дома у многих из них есть животные-кошки или собаки, а в клинике за решеткой мы живем, больные. Текут внимательные будни. Условия содержания-для желающих узнать-обычные палаты, лампы светят. Здесь достаточно скучно, где-то по палатам гуляют несколько древних книг, а на стенах висят акварельные бледные рисунки, художник здесь лежал, его уже выписали давно. Я спрашиваю у своего врача, когда выпишут меня, он что-то уклончиво говорит мне и показывает молоточек.

Днем-очередь за лекарством, санитар следит, чтобы таблетки мы все хорошо глотали, а не прятали куда-нибудь. Каждый наливает себе в мензурку воды из чайника и берет таблетки у санитара. Я видел молодого парня, который здесь лежит чуть ли не с детства, он спорит иногда с санитарами"Отдайте мою одежду", но потом пьет свое лекарство, все-таки боится, что насильно накормят таблетками. Его тут все знают, уборщица гладит его по остриженной голове, он спрашивает у нее одно и то же, не кончилась ли еще война.

Летом окна открыты, но не забывайте про решетки. Тополь растет у самого моего окна. Сквозь решетку в палату залетает тополиная мошкара, лезет в глаза, в нос, в рот. Я чихаю. Мой сосед тоже давно здесь лежит, несколько лет уже, привезли сюда родственники. Бормочет сам с собой или стоит просто так в коридоре, он ходит в больничном халатике, такой маленький старичок. У него лунообразное лицо. Мошкара его почти не донимает, он привычный, убогий страдалец. У него мания-он берется всем помогать, тряпкой пытается вымыть столик с лекарствами, его уже отталкивают или пинают его, а он все равно лезет.

Я звоню отсюда своим друзьям, чтобы пришли ко мне, так удивительное дело-пальцы сами набирают не тот номер-влияние лекарств. Невозможно догнать мусорных пешеходов, я передвигаюсь с трудом, мелькают начальники, соседи, а я отстаю, я не могу выиграть у них. Меня беспокоит то, что и остановиться я не могу, механически шевелю ногами, ходьба усиливает мои какие-то страхи. Смеется прыщавая девка в пижаме. Она тоже куда-то идет, она тоже пациентка.

Это уже когда разрешили мне выходить на улицу, точнее,в больничный двор. Снуют посетители, они пришли, чтобы убить кого-нибудь- это говорит мне моя больная логика. Мне кажется, что я здесь окончательно свихнусь, но я нашел себе собеседника-единственный по-настоящему умный человек на всю больницу-весь изрезанный от попыток самоубийства и с полосой на шее от веревки-мы с ним тут кроссворды разгадывали. Я вдруг понял, куда деваются умные люди и почему на кафельном полу кровь.

Он сидит себе в кресле и мирно читает сказки, пока другие куда-то крадутся. Кого-то ведут на уколы, кого-то допрашивает врач. Мне пришлось видеть, как санитары связали, а потом избили одного больного. Он кричал, вырывался, обещал отомстить, потом, на свободе.

Сюда привозят городских пьяниц, морщинистых, грязных, они пьют свое мерзкое зелье из умопомрачительных хрустальных бокалов и жестяных кубков. Теперь ходят по коридору, торжественно смотрят вправо и влево. Один из них делится со мной жизненной мудростью, он был механиком, напился, начал скандалить в семье, вот и попал сюда. Он рассказывает мне, что можно пить, а что-ни в коем случае нельзя. Он говорит, что политики разоряют государство, политики ведь не живут в вентиляционных люках и не работают на ферме. Политики смешивают искусство и предрассудки. Он вызвался носить ведра для столовой и главные понятия обещал объяснить мне потом. Кружится листок с какой-то надписью-ребята бросили записку из окна, увидели на улице девчонок.

Однажды я видел в нашем центральном музее гуманистический экспонат. Было странно увидеть его здесь, среди восковых лошадок с изжеванными всадниками в разваренных мундирах. Экспонат находился под неусыпным наблюдением старух. Я не шучу, его на самом деле охраняли бдительные старухи с ружьями и безнадежными мигалками в хищных руках.

Я рассказал про экспонат своему врачу, он даже не удивился и не выронил свой блокнот, он только спокойно поддакивал мне.

Один больной похож на ящерицу, он ходит, согнув руки в локтях, глаза у него вытаращены. Такое ощущение, что он постоянно наготове.

Пациенты поют жалобные песни, это не запрещено. Тут есть поклонники подпольных богов, спрячутся под одеяло, будто монахи, читают стихотворения и молитвы. Одного такого мы зовем Обезьяна, он постоянно что-нибудь клянчит и валяется на чужих койках.

Врачи сами бегут уже от медицины, движутся, сравнивая истории болезни, требуя увеличить мне дозу. Громыхают шприцы, звенят тоненькие иголочки, медсестра скользит по полу, как балерина. Я сижу, оглушенный, потом опять пойду звонить друзьям и рука будет набирать не те цифры, хотя я телефоны все хорошо помню.

Молоточек подозрительно покачивается перед моими глазами. Врач хочет, чтобы я уставился на его молоточек, это стандартное поведение психиатра. Мне нравится этот спектакль. Мне весело. Мои мысли блуждают в неведомых пространствах, можно сказать, что я вижу призраки, я счастлив с ними. Врач срывает маски с моих пассажиров. Некоторые сопротивляются.В голове у меня-болото. Доктор, сторонник кухонных перемен, поглощен этим болотом.

Начинается безразличный период, меня легко отвлечь, обмануть диагнозом. Группа людей воспринимается просто как физические образы. Они приближаются, что-то говорят. Я слышу сложный мотив какой-то песни,я уже знаю результат, мной манипулируют, я нахожусь уже в другой духовной плоскости. В тумбочке у меня имеются пряники, я открываю тумбочку. Тумбочка пуста. Пряники украл Обезьяна. Я подошел к нему.В палате было светло и я хорошо видел его наглое лицо. Он держал в своих цепких лапах мешочек с пряниками.

-Расслабься, дружище! Что из того, что я похитил твои пряники?- весело сказал мне Обезьяна. -Если верить слухам, психиатрическая система окончательно лопнула. Наша система просто не выдержала нагрузки. Давай лучше сядем и спокойно поедим. Не переживай ты так.

Он развязал мешочек, вынул несколько пряников и протянул их мне. Я взял их и начал есть, но не почувствовал вкуса. -Ну, вот и хорошо- сказал Обезьяна. -Я приведу тебе такой простой пример. Изначальная толпа формируется в школьном дворе, это не предотвратить, в этом я отлично разбираюсь, это я научил их сдавать бутылки, раньше они их просто разбивали... Эх, вот это было творчество! В парке мы общались с прохожими, мы устраивали такие встречи! Граждане культурные-они не скандалят, они доброжелательны, ведь это не грабеж, а общение, они и не должны нас бояться. Вечером я выходил в парк или на темную улочку, современные жители почему-то боятся темноты, а я выходил именно вечером, понимаешь меня? Улица-ты не обращай внимание, что я смеюсь- моя улица и все окрестные дворы-это широкая полоса, это огромная нескончаемая зона, а ночью-вытяни руку-ничего же не видно, но я знаю, что это все наша территория... Ты вот сидишь, думаешь, что перед тобой идеальный негодяй, который научил ребятишек сдавать семейные бутылки, а я, как настали эти времена, я извиняюсь, конечно, но я давным-давно уже распознал ситуацию, было у меня какое-то чувство. Да они водку пьют и грабят друг друга еще в школе, за партой, что ты на меня так смотришь! Опасно на улицу выходить! Эти наши ребятишки! Я ведь тоже переживаю это! Так уж я устроен.

Глаза у него были легкие, сердечные, но рожа в целом была все-таки наглая.

-Я-интеллигент. -сказал Обезьяна, жуя пряничек. -Я интеллигент, хотя мне и приходилось грабить людишек. Я не знаю, уместно ли говорить об этом сейчас, но вот скажи мне, изменится ли что-нибудь в нашем мире, если я в подворотне заберу дамскую сумку? Ты только не обижайся на меня, что я у тебя взял, мы же с тобой вроде как товарищи по несчастью... Я тебе так скажу-незнакомых людей грабить легче, потрошить их особенно интересно, потому что.. .

-Что ты там говорил о крахе системы? -перебил его я.

-Мне искренне жаль наших пожилых врачей и молоденьких медсестер. Они так старались. Врачи, которые разоблачали психические болезни, оказались не нужны, потому что болезнь оказалась глубже, чем можно было предположить. Информация просочилась в особый канал, прорытый в мозгу, а тоннель сузился. Нас скоро отпустят. Я опять вернусь к своим привычным делам, я многое уже позабыл, давно не практиковал, теперь придется восстанавливать.

По коридору в стерильных халатах ходили несчастные сотрудники больницы. Они прощались друг с другом, прощались с больными.

-Они примут яд. -сказал Обезьяна. -Выпьют бешеными глотками и молниеносная смерть.

-А как же мы? -спросил я.

-Нас отпустят. Конечно, отпустят. Мы сейчас пребываем в пограничном состоянии, мы как дети, мы не причиним никому вреда. К тому же, я давал расписку.

-Я тоже.

В палату вошел врач, он поглядел на нас и сказал: "Было же сказано, все больные-в коридор."

Speaking In Tongues Лавка Языков

ЛЕОНИД ЗЕЙГЕРМАХЕР

Общие принципы поведения

Speaking In Tongues
Лавка Языков